Текст книги "Покинутый (ЛП)"

Автор книги: Оливер Боуден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Глава 40
28 июня 1776 года

1

Нынче утром я проснулся на съемной квартире словно от резкого толчка. Сел в постели и оглядел чужую комнату. За окном беспокойно шумел Нью-Йорк. Почудилось мне, или так оно и было: воздух в комнате пружинил и вибрировал от возгласов, поднимавшихся к моему окну. И если так и было, то не имело ли это отношения к предстоящей в городе казни? Сегодня должны повесить… Коннора, так его зовут. Так его назвала Дзио. Я представил, как бы всё было, если бы мы привели его в этот мир вместе.

Звали бы его тогда Коннором? Выбрал бы он тогда путь ассассина?

И если ответить на этот вопрос отрицательно: «нет, не выбрал бы, потому что отец его тамплиер», то что же тогда следует сказать обо мне, кроме как: мразь, нелепость, межеумок[22]22
  Межеумок – ни то, ни сё, человек, который не может быть отнесен к определенному сорту, разряду.


[Закрыть]? Человек с расщепленной верой. Но это человек, который решил, что не даст своему сыну умереть. Не сегодня.

Я облачился не в обычный свой наряд, а в темный балахон с капюшоном, потом поспешил в конюшню, оседлал лошадь и пустился прямиком к площади, на которой была назначена казнь – по грязным, битком забитым улицам, сметая горожан, не успевавших отпрыгивать с моего пути и грозивших мне вслед кулаками или оторопело глядевших на меня из-под шляп. И в конце концов толпа стала непреодолимой – толпа зевак, пришедших поглазеть на казнь.

И когда я подъехал, я подумал – что же я делаю, и понял, что не знаю. У меня просто было чувство, будто я спал и внезапно проснулся.

2

Там, на эшафоте, виселица дожидалась очередной жертвы, а внушительных размеров толпа предвкушала главное блюдо. Вокруг площади стояли лошади и экипажи, на которые, для лучшего обзора, взбирались целые семейства: трусоватые мужчины, низкорослые женщины с тощими, озабоченными лицами и неряшливые дети. Одни зеваки расположились на площади, другие отирались неподалеку: женщины сплетничали, собравшись в кружок, мужчины потягивали пиво или вино из кожаных фляжек. Всем хотелось увидеть, как повесят моего сына.

С одной стороны подъехал фургон, окруженный охраной, и внутри я заметил Коннора, а потом оттуда выскочил ухмылявшийся Томас Хики, выдернул Коннора и с издевкой произнес:

– А ты думал, что я пропущу твои проводы? Я слышал, Вашингтон тоже будет там.

Как бы чего не случилось…

Коннор, со связанными за спиной руками, бросил на Томаса взгляд, полный ненависти, и я снова поразился, как много в его чертах было от матери. Но вместе с непокорностью и отвагой сегодня в них был еще и… страх.

– Ты же сказал, что будет суд, – резко ответил Коннор, и Томас толкнул его.

– Предателям суд не положен. Ли и Хэйтем всё устроили. Так что тебе прямо на виселицу.

Я похолодел. Коннор пойдет на смерть, думая, что это я подписал ему смертный приговор.

– Сегодня я не умру, – гордо сказал Коннор. – Чего не скажешь о тебе.

Но говорил он уже через плечо, потому что охранники погнали его к эшафоту.

Шум покатился нарастающей волной, когда Коннора повели через толпу, которая пыталась схватить его и сбить с ног. Какой-то человек с ненавистью в глазах собирался нанести удар, но он был неподалеку от меня, и я перехватил его руку, больно заломил ее за спину и швырнул его на землю. Он глянул на меня в бешенстве, но мой взгляд из-под капюшона был еще свирепее, и человек осекся, поднялся с земли, и в следующий миг был смят и оттеснен бушующей, неуправляемой толпой.

А Коннора уже протащили дальше сквозь череду мстительных тычков, и я был слишком далеко, чтобы остановить еще одного человека, который вдруг кинулся вперед и схватил Коннора – но достаточно близко, чтобы рассмотреть его лицо; и чтобы прочесть у него по губам:

– Ты не один. Только дай знать, когда понадобится…

Это был Ахиллес, знаменитый ассассин.

Он был здесь, чтобы спасти Коннора, но Коннор ответил:

– Забудьте обо мне. Надо остановить Хики. Он…

Его оттеснили, и я договорил мысленно: «…попытается убить Вашингтона».

Легок на помине. Прибыл главнокомандующий с небольшой охраной. Пока Коннора втаскивали на эшафот и палач накидывал ему на шею веревку, внимание толпы отвлеклось на другой конец площади, где Вашингтона проводили на возвышение, пространство возле которого было немедленно расчищено расторопной охраной. Чарльз, как генерал-майор, находился рядом с ним, и я невольно сравнил их друг с другом: Чарльза, превосходившего Вашингтона ростом и несколько надменного, и Вашингтона – непринужденного и обаятельного. И я понял, почему Континентальный конгресс предпочел Вашингтона: Чарльз выглядел явным британцем.

– Братья, сестры, сограждане, – начал Чарльз, и нетерпеливая тишина повисла над толпой. – Несколько дней назад мы раскрыли заговор столь мерзкий и столь подлый, что даже и сейчас тошно о нем говорить. Человек, стоящий перед вами, собирался убить нашего любимого генерала.

Толпа ахнула.

– Это правда, – вещал Чарльз, все больше воодушевляясь. – Никто не знает, что за помрачение или безумие им двигало. И сам он не дает никаких оправданий. Не проявляет раскаяния. И сколько мы ни просили и ни умоляли его рассказать, что ему известно, он упрямо хранит молчание.

Палач шагнул вперед и напялил на голову Коннора холщовый мешок.

– Раз он ничего не объясняет – не признаёт и не искупает вину – что еще нам остается? Он хотел предать нас в руки врагов. И мы вынуждены избавить этот мир от него. Да помилует господь его душу.

Он договорил, и я глянул по сторонам, пытаясь найти людей Ахиллеса. Если это спасательная операция, то уже самое время, разве нет? Где же они? Какого черта они задумали?

Лучник. Они должны были использовать лучника. Это не давало гарантий: стрела может не разорвать веревку, в лучшем случае спасатели могли надеяться, что разорвется часть волокон, а остальное довершит Коннор своим весом. Но зато это проще. Это можно проделать из… Издалека. Я оглянулся, проверяя здания позади. Конечно, именно там, где его поставил бы и я, стоял лучник – в створках высокого окна. Я видел, как он натянул тетиву и прищурился, направляя стрелу. И как только распахнулся люк и тело Коннора повисло, он выстрелил.

Стрела промелькнула над головами – и сознавал это только я – и подрубила веревку, но полностью не перерезала.

Меня могли заметить и узнать, но я сделал то, что в любом случае сделал бы, по наитию, безотчетно. Я выхватил из робы кинжал и метнул его, и мне казалось, что летел он долго, как в кошмарном сне, но, слава богу, в веревку он врезался и начатое довершил.

Когда Коннор, истерзанный, но – слава богу – вполне живой, канул в люк, вокруг меня раздался многоголосый вздох. На какой-то миг на расстоянии вытянутой руки от меня образовалась пустота, потому что толпа в ужасе от меня отпрянула. И в это время я заметил Ахиллеса, ныряющего за Коннором в яму под виселицей.

И я стал продираться наружу, потому что тишина потрясения сменилась мстительным ревом, пинками и тычками в мой адрес, и ко мне через толпу уже прокладывала путь стража. Я взвел клинок и резанул нескольких зевак – зрелище крови остановило остальных. Оробевшие, они раздались в стороны. Я выскочил с площади и бросился отыскивать лошадь, а в ушах все звенел свист разъяренной толпы.

3

– Он настиг Томаса раньше, чем тот добежал до Вашингтона, – уныло сказал Чарльз.

Мы сидели с ним под сводами «Беспокойного призрака» и обсуждали события минувшего дня. Чарльз был в сильном возбуждении и все время оглядывался через плечо.

Чувства у нас были похожие, но я почти завидовал ему, потому что он мог не скрывать их. А мне обнаруживать свое смятение было нельзя. А смятение было: жизнь сыну я спас, но дело собственного Ордена благополучно провалил – провалил миссию, которую сам же и назначил. Я был предатель. Я подставил своих.

– Как всё произошло? – спросил я.

Коннор настиг Томаса и перед тем как убить, потребовал объяснений. Зачем Уильям покупал землю у его народа? Для чего нам надо убить Вашингтона?

Я кивал. Отхлебывал из кружки эль.

– Что ответил Томас?

– Он сказал, что то, чего хочет Коннор, получить невозможно.

Чарльз смотрел на меня устало и потрясенно.

– Что же теперь делать, Хэйтем? Что?

Глава 41
7 января 1778 года

Два года спустя.

1

Чарльз и всегда-то возмущался Вашингтоном, а после неудачного покушения его ненависть только увеличилась. Он воспринял как личное оскорбление тот факт, что Вашингтон остался жив – да как он смеет? – и так и не смог ему этого простить.

Вскоре после этих событий Нью-Йорк был сдан британцам, и Вашингтон, едва не попавший в плен, несет за это ответственность, хотя и без Чарльза здесь не обошлось.

Кстати, Чарльза нисколько не впечатлил последующий набег Вашингтона за реку Делавэр, несмотря на то, что реванш при Трентоне вернул революции уверенность. Чарльзу было на руку поражение Вашингтона в битве при Брендивайне и потеря Филадельфии. Наступление Вашингтона на англичан у Джермантауна закончилось катастрофой. И вот теперь – Вэлли-Фордж.

Выиграв сражение при Уайт Марш, Вашингтон отвел свои войска на зимовку в местность, которую он считал безопасной. Живописные холмы Вэлли-Фордж в Пенсильвании были «превосходным выбором» для двенадцатитысячной Континентальной армии, измотанной и настолько отвратительно снаряженной, что к месту будущей зимней стоянки солдаты добирались босиком, оставляя за собой кровавые следы.

Они еле передвигали ноги. Еды и одежды не хватало катастрофически, лошади были смертельно истощены и падали на ходу. Брюшной тиф, желтуха, дизентерия и воспаление легких беспрепятственно гуляли по лагерю и убивали солдат тысячами. Боевой дух и дисциплина снизились настолько, как если бы их не было вовсе.

Но даже несмотря на потерю Нью-Йорка и Филадельфии и на медленное замерзание армии в Вэлли-Форж, у Вашингтона по-прежнему оставался его ангел-хранитель: Коннор. Коннор со всем пылом юности веровал в Вашингтона. Никакие мои слова не смогли бы пошатнуть эту веру, даже самые доказательные; ничем не смог бы я убедить его, что это Вашингтон повинен в смерти его матери. По его представлению, виноваты были именно тамплиеры – но кто сможет упрекнуть его за этот вывод? В конце концов, в тот день он видел там Чарльза. И не только Чарльза, но и Уильяма, Томаса и Бенджамина.

Ах, Бенджамин. Моя новая забота. За последние годы он стал каким-то позором для Ордена, и это мягко сказано. В семьдесят пятом, после попытки продать сведения англичанам, он предстал перед следственной комиссией, возглавляемой никем иным, как Джорджем Вашингтоном. К тому времени Бенджамин, как он и предсказывал много лет назад, стал главным лекарем и начальником медицинской службы Континентальной армии. Его признали виновным в «сношениях с врагом» и заключили в тюрьму, но судя по всему, он там не задержался дольше, чем до начала этого года. Его выпустили, и он исчез в неизвестном направлении.

Отрекся ли он от идеалов Ордена, как в свое время Брэддок, я не знаю. Знаю только, что он стоял за кражей припасов, отправляемых в Вэлли-Фордж, чем, конечно, ухудшал положение солдат, расквартированных там; что личную выгоду он поставил выше интересов Ордена; и что его надо остановить. Эту задачу я взял на себя и, начав с окрестностей Вэлли-Фордж, по заснеженным дебрям под Филадельфией добрался верхом до церкви, в которой Бенджамин устроил свое пристанище.

2

Церковь, приютившая Черча[23]23
  В оригинале каламбур: A church to find a Church.


[Закрыть]. Уже оставленная. Не только прихожанами, но и людьми Черча. Каких-нибудь несколько дней назад они были здесь, и вот – никого. Ни припасов, ни людей, ничего – лишь остатки костров, уже остывшие, и неровные пятна грязной и голой земли там, где стояли палатки. Я привязал лошадь на задворках и вошел внутрь церкви, где царил все тот же пробирающий до костей, обездвиживающий холод. Вдоль придела тоже тянулись остатки костров, а у двери громоздились кучей дрова, которые при ближайшем рассмотрении оказались изрубленными церковными скамьями.

Благоговение пало первой жертвой холода. Два ряда уцелевших скамей стояли по обе стороны помещения, обращенные к внушительной, но давно заброшенной кафедре, и над всем этим плавала и плясала пыль – в широких полосках света, проникавшего под эти надежные каменные стены из-под высоких сводов через закопченные окна. Повсюду, на грубом каменном полу, валялись какие-то перевернутые ящики и разорванные обертки, и некоторое время я бродил по ним, изредка наклоняясь и приподнимая этот хлам в надежде отыскать хоть какие-нибудь зацепки – куда исчез Бенджамин.

И вдруг – шум. Шаги за дверью. Я на секунду замер и тут же метнулся за кафедру, потому что могучая дубовая дверь медленно, с длинным зловещим скрипом, отворилась, и вошла какая-то фигура: фигура, которая, казалось, просто решила слепо скопировать каждый мой шаг – прогуливаясь по церкви тем же путем, что и я, точно так же ворочая брошенный мусор и даже ругаясь под нос, как я.

Это был Коннор.

Я стоял в тени кафедры и смотрел. Он был в одежде ассассина и очень сосредоточенный. И мне показалось, что передо мной просто я сам – мой собственный более ранний вариант, каким я был бы, выбери я когда-то путь ассассина, предназначенный мне, если бы с этого пути не увело бы меня вероломство Реджинальда Берча. Я смотрел на него, на Коннора, и испытывал какое-то крутое месиво из чувств; и сожаление, и горечь, и даже зависть.

Я подвинулся ближе. Проверим, что он за ассассин. Или, выражаясь иначе, проверим, каким ассассином был бы я.

3

Я проверил.

– Отец, – сказал он, когда я повалил его на пол и приставил к горлу клинок.

– Коннор, – я был язвителен. – Последнее слово?

– Стой.

– Глупый выбор.

Он отбил мое нападение, и взгляд его был негодующим.

– Пришел проверить, как тут Черч? Хочешь убедиться, хватит ли краденого на всех твоих британских братьев?

– Бенджамин Черч мне не брат, – возразил я. – Как и британцы со своим королем-идиотом. Я предполагал в тебе наивность, но это… Тамплиеры не воюют за Корону. Нам нужно то же, что и вам, малыш. Свобода. Закон. Независимость.

– Но…

– Что «но»?

– Джонсон. Питкерн. Хики. Они хотели отнять землю. Грабить города. Убить Джорджа Вашингтона.

Я вздохнул.

– Джонсон хотел завладеть землей, чтобы мы могли уберечь ее. Питкерн стремился к дипломатии – а ты всё испортил настолько, что началась война. А Хики? Джордж Вашингтон скверный лидер. Он проиграл почти все свои сражения. Его снедают неуверенность и нерешительность. Вспомни Вэлли-Фордж, и ты увидишь, что я прав. Без него нам будет лучше.

Признаться, мои слова его впечатлили.

– Послушай – сколько бы мы с тобой ни спорили, у Бенджамина Черча язык короче не станет. Ты хочешь вернуть припасы, которые он украл; я хочу его покарать.

Наши интересы совпадают.

– Что ты предлагаешь? – настороженно спросил он.

Что я предлагал? Я помедлил. Он глядел на амулет у меня на шее, а я на его ожерелье. Можно не сомневаться, что мать рассказывала ему про амулет; и можно не сомневаться, что он не прочь забрать его у меня. Но так или иначе, оба эти знака напоминали о ней.

– Перемирие, – сказал я. – Может быть – может быть – временный союз пойдет нам на пользу. Ты же мой сын, и тебя еще можно спасти от невежества.

Он молчал.

– Или могу убить тебя сейчас, если хочешь, – рассмеялся я.

– Ты хоть знаешь, куда отправился Черч? – спросил он.

– Боюсь, что нет. Я подумывал устроить засаду на случай, если он или кто-то из его людей вернется сюда. Но, похоже, я опоздал. Они вымели все подчистую.

– Возможно, я выслежу его, – голос у него стал еще более гордым.

Я стоял поодаль и наблюдал, а он хвастал навыками, полученными от Ахиллеса – по следам на полу церкви пытался понять, куда утащили груз.

– Товар был тяжелый, – сказал он. – Вероятно, его погрузили на повозку… В ящиках были пайки, а еще – лекарства и одежда.

Снаружи Коннор показал на взрытый местами снег.

– Здесь прошла повозка… медленно – видимо, перегруженная. Следы запорошило снегом, но все-таки видно, куда они ведут. Идем…

Я отвязал свою лошадь, догнал его, и мы двинулись дальше. Коннор читал следы, а я старался, чтобы он не заметил моего восхищения. Я вновь и вновь поражался сходству наших знаний и отмечал, что он делает то же самое, что и я в подобных обстоятельствах.

Милях в пятнадцати от лагеря он круто повернулся в седле, глянул на меня победным взглядом и показал на что-то впереди, по следу. Там виднелась осевшая в снег повозка и ее возница, пытавшийся вернуть на место колесо. Когда мы подъехали, он бормотал:

– Вот беда-то… Окоченеть ведь можно, если не починю…

Он был потрясен, когда рядом появились мы, и глаза у него распахнулись от ужаса.

У него был мушкет, но довольно далеко. И еще раньше, чем Коннор спросил свысока: «Ты из людей Черча?» – я понял, что он рванет наутек, что он и сделал. С вытаращенными глазами он вскочил на ноги и кинулся в лес, но увяз в снегу, и бег его вышел тягучий и неуклюжий, как у раненого слона.

– Здорово, – улыбнулся я, а Коннор гневно глянул на меня, выпрыгнул из седла и нырнул в лес за удравшим возницей. Я проводил его взглядом, вздохнул, слез с коня и постоял, проверяя клинок и прислушиваясь к суматохе в лесу, где Коннор гонялся за целью; а потом пошел туда, к ним.

– Глупо было бежать, – сказал Коннор. Он прижал возницу к дереву.

– Чт… что вам надо? – взмолился тот.

– Где Бенджамин Черч?

– Я не знаю. Мы ехали в лагерь, к северу отсюда. Там мы обычно разгружаемся.

Может, вы его там найд…

Он глянул на меня, словно в поисках поддержки, но я достал пистолет и выстрелил в него.

– Довольно, – сказал я. – Надо поторапливаться.

– Ты… зачем ты его убил? – воскликнул Коннор, стирая со своего лица кровь этого человека.

– Где лагерь, он уже сказал, – ответил я. – Зачем он еще нужен?

Пока мы шли к лошадям, я все думал: кем я выгляжу в его глазах? Чему я должен учить его? Хочу, чтобы он так же изломался и измучился, как я? Хочу наставить на истинный путь?

Погруженные каждый в свои мысли, мы ехали к лагерю, и как только над верхушками деревьев замаячил дымок, мы спешились, оставили лошадей и стали невидимо и неслышно пробираться меж деревьев. Скрытые в зарослях, лежа на животе, мы щурились в мою подзорную трубу, пытаясь вдалеке, за стволами и голыми ветками, как следует разглядеть людей в лагере, которые жались к кострам в надежде согреться.

Коннор отправился разведать дорогу в лагерь, а я примостился поудобнее и понезаметнее и стал ждать.

По крайней мере, я так думал – думал, что меня не видно – пока шею мне не пощекотал мушкет и не раздались слова:

– Ну-ка, ну-ка, ну-ка, что это у нас?

С проклятиями они поставили меня на ноги. Их было трое, и они радостно переглядывались оттого, что сцапали меня – они имели право радоваться, потому что подкрасться ко мне не так-то просто. Лет десять назад я бы услышал их за полмили и ускользнул бы. Десять лет назад я бы услышал их, притаился и разобрался бы со всеми.

Двое наставили на меня мушкеты, а один шагнул вперед, нервно облизывая губы. С возгласом деланного изумления он снял с меня спрятанный клинок, потом шпагу, кинжал и пистолет. И только обезоружив меня, он позволил себе расслабиться и показать в ухмылке узенький оскал почерневших гнилых зубов. Правда, у меня оставалось еще одно тайное оружие: Коннор. Но, черт возьми, где его носит?

Гнилозубый стоял совсем рядом. Слава богу, он не слишком скрывал свои намерения, так что я успел увернуться от его колена, которым он въехал мне в пах, и я избежал настоящей сильной боли, но ему предложил думать иначе: я заорал, как ошпаренный, и хлопнулся на стылую землю, притворяясь обескураженным, чтобы выиграть время.

– Должно быть, янки-шпион[24]24
  Янки – прозвище жителей Новой Англии, позднее – жителей США в целом. Во время Войны за независимость (1775–1783) английские солдаты называли так восставших колонистов.


[Закрыть], – сказал один из них. Он нагнулся, опираясь на мушкет, и разглядывал меня.

– Да нет. Он кое-что другое, – сказал первый и тоже нагнулся надо мной, пытающимся подняться на четвереньки. – Кое-что особенное. Верно ведь… Хэйтем?

Черч мне все про тебя рассказал.

– Тогда ты явно плохо слушал, – сказал я.

– Ты не в том положении, чтобы угрожать, – зло сказал Гнилозубый.

– Да, вроде, нет, – спокойно сказал я.

– Вот как? – спросил Гнилозубый. – Убедить тебя в обратном? Ты когда-нибудь получал прикладом по зубам?

– Нет, но, похоже, ты можешь поделиться впечатлениями.

– Смотри-ка, он еще шутки шутит?

Я скользнул взглядом наверх, туда, где за их спинами, на дереве, как птичка на ветке, примостился Коннор – со спрятанным клинком наготове и предостерегающе прижатым к губам пальцем. Он ведь должен мастерски лазать по деревьям – не сомневаюсь, что этому он выучился у матери. Она и меня пыталась приобщить к этой премудрости. Но кроме нее самой так лазать по деревьям не смог бы никто.

Я понял, что Гнилозубый доживает последние секунды. Правда, он еще успел уязвить меня, саданув сапогом в челюсть, и я, кувыркнувшись, отлетел в ближайший кустарник.

Ну, теперь-то уж точно пора, Коннор, подумал я. Взгляд у меня туманился от боли, но зато я был вознагражден этим зрелищем: Коннор летит с дерева, занеся для удара вооруженную спрятанным клинком руку, и через миг окровавленная серебристая сталь объявляется во рту первого несчастного охранника. Пока я поднимался на ноги, он прикончил и двух остальных.

– Нью-Йорк, – сказал Коннор.

– Что это значит?

– Там Бенджамин.

– Ну, тогда и мы там.