Текст книги "2070 (СИ)"

Автор книги: Ольга Вель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

2070

Глава 1

Резкий звук старомодного будильника вырвал меня из сна. Издав невнятный стон, я вслепую отключил его и перекатился на спину. Сквозь неплотно задёрнутые шторы в комнату пробивался яркий солнечный свет, оставляя на полу и стенах светлые пятна, а тёплый ветер наполнял комнату моим любимым ароматом сирени. Понежившись в кровати несколько минут – роскошь, которую я позволял себе пару раз в месяц – я поднялся с кровати и, натягивая на ходу футболку, направился в ванную.

Холодная вода приятно охладила разгоряченное лицо и помогла взбодриться. Критично осмотрев своё отражение, я добавил в пункт дел на сегодня приобрести средство от синяков под глазами. Меня, конечно, подобное не смущало, а вот мой начальник, Владислав Алексеевич, пару раз отправлял меня в принудительный отпуск, заявляя, что ему не нужен сотрудник, который будет с ног валиться от недосыпа. Доводы, что я взрослый тридцатилетний мужчина и могу сам контролировать свой распорядок дня, на моего начальника не действовали, и я в итоге сдался. В конце концов, можно и подыграть пожилому человеку, который уже более десяти лет руководит твоей научной работой и считает тебя за ещё одного внука.

Следующими внимательному осмотру подверглись слегка взлохмаченные после сна волосы. Они явно требовали стрижки, и я поморщился, вспомнив о количестве дел, запланированных на ближайшее время. Втиснуть туда ещё и парикмахера было невозможно. Покосившись на электробритву, я вслух пробормотал:

– Ну уж нет.

Настолько экспериментировать со своей внешностью я не планировал.

Покончив с водными процедурами и сделав короткую зарядку, я отправился на кухню. День предстоял долгий и сложный, поэтому можно было нарушить привычный принцип «никаких сложных завтраков в рабочий день» и соорудить что-нибудь сытное и калорийное. Изучив содержимое холодильника и добавив в список покупок несколько пунктов, я выгрузил на кухонный стол яйца, сыр и мясо, оставшееся со вчерашнего ужина. Готовить я любил, но в последние несколько месяцев практически не подходил к плите. Готовить теперь было не для кого.

Через двадцать минут я покинул квартиру. Бегом спустился по широкой лестнице и вышел во двор. На просторной площадке резвились дети, радуясь наступившим каникулам. Не успел я отойти и на пару метров от парадной, как тут же меня заметил десятилетний паренёк – Вадим, живущий двумя этажами выше. Что-то сказав свои приятелям, он вприпрыжку направился ко мне.

– Доброе утро, Марк Алексеевич, – важно поздоровался он, протягивая руку.

– Доброе утро, Вадим Михайлович, – в тон ему ответил я, пожимая узкую мальчишескую ладонь, всю в мелких царапинах и расчёсанных укусах комаров.

– На работу? – деловито поинтересовался мой юный сосед, бросая мимолётный взгляд на приятелей. Те с интересом наблюдали за нами.

– Ага, – кивнул я.

– О, это хорошо. А вы случайно… – в этот момент из парадной вышел его отец, пятидесятилетний доктор математических наук Михаил Андреевич, и сурово произнёс:

– Опять к взрослым пристаёшь? Я уже устал слушать жалобы на тебя. Марк Алексеевич, вы уж простите…

– Всё в порядке, – поспешил я его успокоить.

– Ни к кому я не пристаю, – пробурчал Вадим, опуская голову и краснея от стыда.

– Ну смотри мне! – хмуро произнёс Михаил Андреевич и обратился ко мне: – Если он будет вам надоедать, вы только скажите. Я-то его знаю. Прицепится, аки клещ, не избавишься потом.

Ещё раз погрозив сыну кулаком, он пошёл в сторону парковки, не дожидаясь моей реакции.

– Так что ты хотел спросить? – напомнил я Вадиму про вопрос, который он не успел задать.

– А вы случайно не спрашивали про экскурсию? – выпалил тот, перед этим оглянувшись по сторонам, будто опасаясь, что отец опять появится в неподходящий момент.

– Спрашивал-спрашивал, – усмехнулся я. – На этой неделе не получится, много дел, но в следующий вторник буду рад показать тебе свою лабораторию.

– Правда? – с восторгом воскликнул мальчишка.

– Правда-правда.

– А помочь с экспериментом можно будет? – с надеждой посмотрел на меня Вадим.

– Посмотрим, – подумав, произнёс я. – Но учти, нужно будет встать пораньше! По вторникам у меня рабочий день на час раньше начинается. А опаздывать, как ты понимаешь, нельзя.

– Разумеется, – кивнул Вадим. Его окликнул один из ребят, и тот, виновато улыбнувшись, произнёс: – Вы простите, Марк Алексеевич, ребята ждут.

– Беги, играй! – кивнул я. – Мне тоже уже пора.

Вадим попрощался и побежал к друзьям. Те обступили его и начали наперебой задавать вопросы, а тот, явно довольный вниманием, нехотя отвечал.

Я же быстрым шагом направился прочь со двора. Пройдя по тихой улочке, я вышел к остановке как раз в тот момент, когда к ней подъехал нужный мне автобус. По радио, включённому на полную громкость, передавали сводку новостей: в честь приближающегося праздника власти решили устроить дополнительный выходной, синоптики обещают аномально жаркое лето, которое скорее всего затянется до октября, подготовка к международным соревнованиям идёт полным ходом, а группа учёных из Москвы выступила с докладом о новом методе заживления ран.

За окном пробегали знакомые улицы, на которых каких-то тридцать лет назад царили разруха и нищета. Тогда Земля медленно и мучительно погибала: военные конфликты с применением химического оружия, практически уничтожившие экологию, эпидемия тридцать второго года, унёсшая половину населения Земли, нищета и голод, свирепствующие пару десятков лет – всё это стало предвестником надвигающегося апокалипсиса. В 2040 году мы были на грани вымирания, и люди со всех стран объединились для возрождения нашей планеты. Учёные и политики обещали светлое будущее, в котором будут полёты в космос к далёким планетам, а про войны, бедность, голод и болезни мы будем знать лишь из уроков истории да старых фильмов и книг. Нам говорили, что для построения идеального мира нужно всего лишь двадцать лет. Мы слышали длинные вдохновляющие речи, верили и ждали, что наступит это прекрасное время, что осталось потерпеть ещё немного. Молодые радовались, что именно им уготовано построить новую жизнь из руин старой. Ещё вчерашние школьники мечтали, как их дети родятся уже совсем в другом мире, они уже не узнают и не поймут, зачем люди убивают друг друга, почему бывает голодно, что такое нищета, боль, страх. И к 2060 году мы получили обещанный Рай. Родившись в 2040 году, я своими глазами видел, как строится новый мир, рос и взрослел вместе с ним, оставляя смутные воспоминания о руинах старой жизни где-то глубоко в памяти, словно страшный сон. Для меня уже не было ничего странного в отсутствии какого– либо оружия, ведь оно теперь на было не нужно, а голод и нищета казались мне страшными сказками. Переродился и мой родной город, Санкт– Петербург. Злачный и полуразрушенный район, где я жил первые несколько лет своей жизни, исчез, и на его месте раскинулся парк и жилой комплекс, а в центральных районах были отреставрированы тысячи домов и разбиты сотни скверов и садов. Реки с большим трудом очистили и подняли со дна тонны мусора и металлолома.

Через несколько остановок я вышел возле небольшого парка, в центре которого расположился научный центр, в котором я работал уже двенадцать лет. Поздоровавшись с охранником, который курил возле входа, я прошёл в вестибюль. У одной стены стояли низкие диванчики, напротив был вход в кафе, а прямо напротив входных дверей расположились лифты и лестницы. В это время здесь было тихо и пустынно. Повинуясь привычке, появившейся ещё в мою бытность студентом, я приезжал минут за сорок до начала рабочего дня. Мне нравилось ходить по безлюдным коридорам мимо запертых дверей, возле которых висели экраны, на которых можно было посмотреть список сотрудников, публикаций, научных проектов и достижений.

Поднявшись на пятый этаж, я прошёл по слегка изогнутому коридору к своей лаборатории. На экране красовалась надпись «Лаборатория лазерных технологий и взаимодействия лазерного излучения с живыми организмами». Двери, заблокированные на ночь, открылись после введённого мною кода, и я зашёл в лабораторию. Просторное помещение было разделено на три секции. Слева от двери, возле окон, расположились рабочие столы, посередине и справа стояли столы с экспериментальными установками, тумбы и шкафы с оборудованием и необходимыми для работы веществами и деталями. В дальнем углу была небольшая зона отдыха со столом, несколькими креслами и кухонным столиком. Окна выходили на восток, и солнечный свет заливал всю комнату и плясал солнечными зайчиками на потолке и стенах. Первым делом я открыл окна, впуская свежий воздух и аромат молодой зелени, и, вооружившись тряпкой, начал протирать экспериментальные установки, рабочие столы и книжный шкаф. Это было своеобразным ритуалом, без которого рабочий день не мог начаться. После я заварил кофе и чай и убрал в холодильник кувшин с водой.

За пять минут до начала рабочего дня пришли мои коллеги: Владислав Алексеевич, начальник лаборатории, Маргарита, старше меня на год, и Богдан, вчерашний студент, который занимался программистской стороной наших исследований.

– Ты как всегда рано, Марк, – покачал головой Владислав Алексеевич, снимая широкополую шляпу и лёгкое пальто. – Охранник сказал, что ты чуть ли не за час приехал.

– Всё равно дома заняться нечем, – пожал я плечами.

– Жениться тебе нужно, – вздохнул начальник, садясь в удобное кресло и включая компьютер. – А то так вся жизнь пройдёт в этой лаборатории.

– Меня это устроит, – отозвался я.

Маргарита тихо прыснула, и я бросил на неё злобный взгляд. Владислав Алексеевич недовольно поджал губы, но спорить не стал.

Рабочий день прошёл спокойно и даже скучно. Через пару недель я должен был уйти в отпуск, поэтому было необходимо закончить редактуру двух статей, заполнить заявку на конкурс грантов, а также заказать линзы для экспериментов Маргариты. Будучи экспериментатором до мозга костей, я терпеть не мог бумажную волокиту, поэтому с нетерпением ждал окончания рабочего дня. Подобное было мне несвойственно, напротив, я часто задерживался до ночи, работая за установкой или обрабатывая результаты. В шесть вечера я начал собираться домой под одобрительным взглядом Владислава Алексеевича.

Я уже почти вышел из лаборатории, как он окликнул меня.

– В субботу у моей жены день рождения, как ты помнишь, – я кивнул, – мы будем рады видеть тебя на празднике. В пять вечера, в ресторане «Феникс». Соберутся только самые близкие.

– С удовольствием приду, – пообещал я.

Маргарита недовольно закатила глаза. Она не раз возмущалась моему близкому общению с Владиславом Алексеевичем и его семьёй и откровенно завидовала мне. Как-то она написала докладную на меня начальнику центра, мол, я нарушаю субординацию и пользуюсь расположением Владислава Алексеевича, чтобы получать дополнительные премии, но в ответ ей корректно посоветовали унять свою стервозность и лучше выполнять свои обязанности. Разгоревшийся после этого конфликт не утихал неделю, после чего Маргарита ещё пару месяцев ходила молчаливая и поникшая.

Домой я решил вернуться пешком несмотря на то, что по возвращении мне предстояло написать пару курсовых для нерадивых студентов, которым легче было потратить деньги, чем время на разбор темы. В последний раз я устраивал прогулки ещё осенью, когда жил с невестой Алиной. Каждый вечер, независимо от погоды, мы выходили вдвоём и около часа гуляли по улицам или же шли в парк. А потом она ушла, резко и без причины. Кто-то из её знакомых говорил, что Алина резко сорвалась в другую страну, так как ей предложили работу, другие уверяли, что она нашла себе любовника и укатила с ним в Москву, третьи разводили руками и пожимали плечами на расспросы о ней. Около двух месяцев я пытался разыскать Алину, но мои поиски не увенчались успехом. Не желая более вспоминать о ней, я оборвал все связи с друзьями, знакомыми, несостоявшимися тёщей и тестем, лишь бы никто не напоминал мне о ней. Уход Алины болезненно на меня повлиял, но с наступлением апреля я стал возвращаться к нормальной жизни, испытывать эмоции, чего-то хотеть и о чём-то мечтать.

Я неспеша шёл по оживлённым улицам, мимо ярких витрин и террас ресторанов, с которых доносились умопомрачительные ароматы. К вечеру жара спала, и прохладный ветер приятно охлаждал разгорячённое за день тело. Переходя по мосту, я остановился, чтобы посмотреть на небольшие кораблики, рассекающие по спокойной водной глади. На них вовсю шли выпускные, и школьники распевали песни, танцевали, кричали и махали прохожим. Те махали им в ответ и улыбались, видя, как счастливы дети. Далеко не всем суждено было провести свой выпускной так беззаботно и весело.

Через час я дошёл до дома. Заглянув в магазин и купив сыра, курицы и замороженный ужин, я прошёл через детскую площадку, где до сих пор резвились дети, и зашёл в парадную. Квартира встретила меня привычной тишиной. Мне стало тоскливо, и я подумал, что стоит завести кота: пушистого и весёлого, чтобы драл диван, таскал еду со стола и, забравшись на колени, мурлыкал и тёрся о тело, оставляя на одежде шерсть. Подойдя к календарю, висящему на стене в коридоре, я обвёл первый день отпуска красным фломастером и написал «купить кота». Улыбнулся и пошёл на кухню готовить ужин.

К 21 июня, выпавшему на субботу, я смог сделать практически всё, что запланировал, поэтому на день рождения супруги Владислава Алексеевича, Надежды Ивановны, я шёл с чистой совестью. По дороге я зашёл в цветочный магазин, чтобы купить букет лилий. Простояв почти двадцать минут в очереди, я наконец купил цветы и поспешил к ресторану, понимая, что опаздываю уже на четверть часа.

Уже подходя к месту проведения праздника, я услышал вой сирены и крики и, ощутив неясную тревогу, ускорился. Возле ресторана была толпа, часть стены здания отсутствовала, а из ресторана спасатели выносили тела.

Мне показалось, что я с головой нырнул в море. Все звуки исчезли, оставив лишь неясный гул, земля ушла из-под ног, а перед глазами плыли круги. Кто– то подхватил меня за плечи, не позволяя упасть. Букет выпал из рук, но я даже не попытался его поднять.

– Молодой человек, что с вами? – несколько хлопков по щекам и холодная вода, брызнувшая на лицо, привели меня в чувство.

– Что произошло? – хрипло спросил я, цепляясь за мужчину в синей форме фельдшера.

– Взрыв. Пока неясно, что стало причиной, но предположительно утечка газа.

– Выжившие есть?

– Боюсь, что нет, – покачал тот головой. – Мне очень жаль.

В этот момент на землю опустили носилки, и я с ужасом узнал Владислава Алексеевича. На нём был парадный костюм, пошитый на заказ, весь в бурых пятнах, лицо изрезано, а правая кисть отсутствовала. Я упал рядом с ним на колени и наклонился, пытаясь уловить стон или дыхание, всё, что угодно, что могло дать надежду. Опустившаяся рядом на корточки медсестра прижала пальцы к его шее и, взглянув на меня, покачала головой.

– Вы родственник? – ко мне подошёл полицейский.

– Нет, – помотал я головой, – друг семьи. Коллега. Подопечный.

– Я понимаю ваше горе, – в голосе полицейского слышалось сочувствие, и от этого было только больнее, – но я вынужден вас попросить опознать других членов семьи. Необходимо как можно скорее составить списки погибших, найти родственников и передать информацию властям.

Я рассеянно кивнул, не в силах оторвать взгляд от лица моего наставника. Ещё вчера он рассказывал, как спланировал путешествие для жены и внуков по Северной Европе, а сегодня он лежит мёртвым на асфальте. Хотелось зарыдать, но слёз не было.

Полицейский помог мне подняться и я, шатаясь словно пьяный, направился к телам, лежащим на асфальте возле машин скорой помощи. Надежду Ивановну я узнал сразу. На первый взгляд казалось, что она просто уснула, никаких видимых повреждений не было. Её лицо выглядело умиротворённым и счастливым, а на шее в лучах солнца сверкало колье, подарок Владислава Алексеевича. Подле неё лежала незнакомая мне женщина, а дальше Дмитрий и Кристина, дети Владислава Алексеевича и Надежды Ивановны, и внуки: двадцатипятилетняя Олеся, восемнадцатилетний Гриша и десятилетний Марат. Владислав Алексеевич не обманул: праздник действительно должен был пройти в узком семейном кругу.

Дальнейшее было как в тумане. Я называл имена, пытался вспомнить адреса, места работы, номера знакомых. В горле будто застрял ком, и говорить было невыносимо. Через пару часов тела увезли в городской морг, где их должны были подготовить для захоронения, а меня отпустили домой.

Медленно я пошёл прочь от ресторана. Мысли были вязкими и спутанными, и я почти не замечал того, что происходит вокруг. Я на кого-то наталкивался, бормотал невнятные извинения и продолжал идти дальше. На одном из перекрёстков какая-то женщина схватила меня за плечо и потянула на себя.

– Ослеп, что ли? – возмутилась она. – Красный свет же!

Я перевёл взгляд с неё на светофор и плотный поток машин, под которым чуть не оказался.

– Да ты пьян что ли? – продолжила возмущаться женщина, отпуская моё плечо. Несколько прохожих с интересом остановились возле нас.

– Нет, – хрипло выдавил я. – Не пьян.

Женщина растерялась и отстала.

Я не помнил, во сколько и как вернулся домой. Судя по опустевшей площадке дело близилось к одиннадцати вечера, но для меня это уже было не важно. Перед уходом я забыл открыть окна, и в квартире стояла духота. Сил открыть окна уже не было и я, не раздеваясь завалился на кровать, в надежде забыться сном и проснуться в другой реальности.

Глава 2

Проснулся я с пересохшим горлом и адской головной болью. Перевернувшись с живота на спину, я с удивлением заметил, что на улице сумрачно несмотря на то, что часы показывали десять утра. А ещё было тихо. Слишком тихо. Ни гудения машин, ни криков детей на площадке, не лая собак. Я резко поднялся с кровати и покачнулся. Добрёл до окна, отодвинул штору и отшатнулся. Протёр глаза, ущипнул себя за руку и помотал головой. Вновь посмотрел в окно. В небе парили корабли: огромные чёрные диски плотной завесой скрывали город от солнечного света.

Я бросился из квартиры и начал звонить в двери соседей по лестничной площадке. Из квартир выходили испуганные и сонные люди, прижимая к себе детей. Спустившись на первый этаж, мы увидели, что несколько человек пытаются открыть парадную дверь, но та не поддавалась.

– Что происходит? – этот вопрос раздавался то тут, то там.

Никто не знал ответа. Оставалось лишь предполагать, и каждая наша теория не обещала ничего хорошего.

Я наблюдал за происходящим, не в силах что-либо сказать или сделать. Пробежка по лестнице неожиданно вымотала меня, и я, прислонившись к стене, наблюдал за паникующими соседями, прислушивался к их разговорам, полных страха и непонимания. Всем было понятно, что произошло нечто, выходящее за рамки нашего мировоззрения. Мы давно работали над космической программой, возрождая из пепла то, что было потеряно сорок лет назад, но ни у кого и в мыслях не было о контакте с другими расами. Самые оптимистичные планы на ближайшие тридцать лет не уходили дальше Марса. Да, мы хотели выйти за границы нашей системы, но уже в следующем веке. Многие верили в существование других рас и надеялись, что следующие поколения найдут их. Кто же знал, что другие сами придут к нам?

Оставив безуспешные попытки открыть дверь, мы разошлись по квартирам. Дети плакали, ощущая тревогу взрослых, а те, бледные и молчаливые, тщетно пытались их успокоить. Мы, не брав в руки оружие почти три десятка лет, не сможем дать отпор захватчикам. Мысли о том, что инопланетяне прибыли с мирными целями, мы сразу же отбросили.

Медленно потекли дни, полные отчаяния и неизвестности. Парадная дверь так и не открылась, а окна первых этажей на второй день оказались замурованными. Связь не работала, и мы не могли даже представить, что творится в других городах и странах. На третий день на улицах появились наши захватчики. Похожие на нас, они вселяли ужас одним своим видом. Их стройные ряды было единственным свидетельством того, что город не вымер.

Запертый в четырёх стенах в одиночестве, я оказался один на один со своим горем. Большую часть времени я спал, стремясь уйти от реальности, а в недолгие часы бодрствования слонялся по квартире, не находя себе места. Я пытался отвлечься, но чем бы я не занимался, всё напоминало мне о лежащем на асфальте Владиславе Алексеевиче и его семье. Хотелось рыдать, но слёз не было, как не было сил даже закричать, чтобы выплеснуть эти удушающие эмоции.

К концу второй недели захватчики наконец обратили на нас внимание. Нас стали выгонять на улицы, угрожая шокерами и странными небольшими шариками, крепящимися к тонким палкам (потом мы уже узнали, что с помощью них пришельцы могли на небольшие промежутки времени лишать зрения, слуха и голоса). Пришельцы, которых кто-то уже успел назвать Иными и это прозвище быстро разлетелось среди людей, не издавали ни звука, и мы с трудом понимали их жесты. На улицах нам велели построиться в шеренги в три ряда: впереди дети, за ними женщины, а позади мужчины. В тот день ярко светило солнце, чьи лучи пробивались сквозь строй кораблей, а день выдался жарким.

Минуты тянулись медленно, словно тягучий мёд с ложки, и казалось, что мы стоим уже целую вечность. Дети плакали и просили воды, женщины тщетно пытались их успокоить, а Иные не реагировали на просьбы напоить хотя бы детей. Одетые в тёмно-серые комбинезоны и тяжёлые ботинки, они ходили вдоль рядов людей. Иногда кто-то из Иных останавливался и жестом приказывал стоящему перед ним человеку покрутиться вокруг своей оси, поднять руки, присесть или наклониться.

К вечеру погода ухудшилась. Солнце скрылось, поднялся сильный ветер. Иные заметно оживились, их движения стали более дёрганными, а выражения лиц озлобленными. Тогда же мы узнали, что общаются они с помощью свиста и цоканья, дополняя эти звуки движениями пальцев.

Я не ощущал ничего. Апатия была лучше боли, но где-то на краю сознания я понимал, что надо что-то предпринять. Нельзя просто так стоять и позволять эти существам хозяйничать в нашем доме, на нашей планете! Я пытался вызвать в себе волнение за соседей и знакомых, за детей, которые были ближе всех к Иным, к Вадиму, который украдкой вытирал слёзы и держал за руку младшую сестрёнку, которой недавно исполнилось пять. Но внутри было пусто, будто кто-то пылесосом высосал из меня способность испытывать эмоции. Мерзкая мысль в какой-то момент появилась в моей голове и, как не пытался, я не мог от неё избавиться. Если бы Владислав Алексеевич и его семья не погибли, сейчас бы я волновался за них, сходя с ума от тревоги и невозможности их увидеть. Это было эгоистично, ужасно, омерзительно, но мысль вцепилась в меня, будто клещ. Я пытался отвлечься на Иных, на боль в спине и затёкших ногах, на духоту и окружающих меня людей, чтобы зацепиться за реальность, но происходящее вокруг вскоре начало напоминать долгий и утомительный сон, после которого я проснусь непременно с головной болью, но вокруг будет привычная мне жизнь.

Когда начали опускаться сумерки, Иные стали загонять нас обратно в дома. Люди, обессиленные долгим стоянием на одном месте и отсутствием еды и воды, даже не сопротивлялись и не кричали, только крепче сбивались в кучки. На первых этажах парадных уже дежурили Иные.

В моём доме были просторные парадные, но сейчас они были забиты до отказа. Когда я зашёл одним из последних в свой подъезд, то увидел, что люди выстроились в очередь, а возле лестницы за небольшим столиком сидит девушка. Совсем юная, лет двадцати, с рыжими волосами, которые крупными локонами спадали до лопаток, зелёными глазами, бледной кожей и плотно сжатыми губами. Но что-то в её внешности казалось непривлекательным несмотря на правильные черты лица. Неожиданно в голову пришло самое подходящее слово: блёклая. Она хмуро смотрела на столпившихся людей, переговаривающихся друг с другом. Неожиданно девушка громко стукнула ладонью по поверхности стола, и тотчас же наступила тишина.

– Подходите семьями и говорите, в какой квартире живёте, – раздался равнодушный голос.

Мне показалось, что она одна из нас, но потом я заметил на левом виске девушки маленькую, в сантиметр диаметром, колонку, прикреплённую к коже. Прорываясь сквозь толщу апатии, у меня появилось желание узнать, как данное устройство работает. Но что-то подсказывало, что мне не суждено узнать подробнее о технологиях захватчиков.

Очередь пришла в движение. Первым к столу, с опаской глядя на девушку, подошёл старик, Александр Петрович, живший на втором этаже.

– Квартира 4, – сказал он и начал кашлять.

Девушка кивнула, что-то отметила в планшете, а затем достала откуда-то из-под стола толстый металлический браслет. С того места, где я стоял, трудно было его разглядеть. Я смог увидеть лишь то, как девушка обернула браслет вокруг запястья Александра Петровича, а затем услышал громкий крик боли. Александр Петрович покачнулся и упал на колени. Его тело свело судорогой, а по руке пробежали искры. Девушка злобно посмотрела на него, а из колонки раздался окрик:

– Встать! Немедленно! – Александр Петрович, опираясь на стол, медленно поднялся. – Иди в свою квартиру. Покидать её запрещено. Следующий!

Люди перестали переговариваться между собой, и следующие пятнадцать минут всё было тихо, не считая голосов жильцов, говорящих номера своих квартир, и их же криков боли, когда девушка надевала на них браслеты. Дети громко плакали, а некоторые садились на пол, и их родителям приходилось брать их на руки, чтобы отнести домой.

Рядом со мной стоял Вадим с отцом, братьями и сестрой. Их мать, Оксана, уехала в другой город в командировку, и всё семейство было охвачено не только страхом перед Иными, но и тревогой за неё. Мне хотелось их подбодрить, сказать, что всё будет хорошо, надо просто не лезть на рожон и, возможно, им будет позволено связаться с Оксаной, но голос не слушался меня. И не верил я в то, что всё будет прекрасно. Не теперь, когда я остался совсем один и даже не мог похоронить близких мне людей из-за непонятно откуда взявшихся захватчиков, не в эту минуту, когда знакомые мне люди корчились от боли, а на их руках появлялись, подчиняясь давлению тонких пальцев рыжеволосой девчонки, металлические браслеты.

– Марк Алексеевич, – раздался тихий голос Вадима. Я опустил голову и поймал его испуганный взгляд. На румяных щеках виднелись дорожки от слёз, а кончик носа и веки покраснели, – как же теперь экскурсия?

И было в его вопросе даже не сожаление о сорвавшемся мероприятии, о котором он мечтал уже около двух месяцев, а горечь от потерянной прежней жизни, такой светлой и беззаботной, что даже я порой ощущал лёгкую зависть по отношению к моему приятелю. За, казалось бы, неуместным вопросом про экскурсию скрывался совсем другой вопрос, который ребёнок, вроде Вадима, не смог бы сформулировать. В отличие от старшего брата, отпраздновавшего на днях двадцать второй день рождения, Вадим не застал первых лет перерождения Земли. Родившись в сказке, он не был готов к реальности.

– Не знаю, дружок, – покачал я головой и слабо улыбнулся, в надежде подбодрить мальчика.

Тот только кивнул и закусил нижнюю губу, подавляя рыдания.

В этот момент подошла моя очередь, и я был вынужден подойти к инопланетянке. Вблизи я смог получше рассмотреть браслеты. С одной стороны на них были выгравированы непонятные мне символы, а с другой находились короткие тонкие шипы, занимавшие почти всю площадь браслета.

– Зачем это? – спросил я у девушки, когда она поднесла браслет к моему запястью.

Та с лёгким удивлением взглянула на меня, а затем раздался сухой ответ:

– Никаких вопросов. Всю необходимую информацию вы получите в ближайшее время.

Я никогда не любил боль. Ещё будучи маленьким ребёнком, я впадал в дикие истерики, если мне нужно было сделать прививку или сходить к зубному. Любое падение сопровождалось моими слезами и криками, и никакие увещевания родителей, что нужно уметь терпеть, не помогали. К четырнадцати годам я прослыл во дворе и школе трусом, которого чуть ли не силком приходилось тащить к врачам. Мама, озабоченная таким поведением, решила отвести меня к психологу. Тот долго работал со мной, и лишь через два года я сумел побороть страх перед болью.

Но в тот момент, когда браслет коснулся моей кожи, я вновь ощутил себя маленьким мальчиком, до ужаса боящимся боли. Мне захотелось закричать и убежать подальше от этой жуткой вещи, которая, как я уже понял, причиняла сильнейшую боль. Первое касание оказалось почти нежным, и я успел удивиться и расслабиться, но через секунду шипы вонзились в тело, и вся рука словно оказалась в огне. По коже запрыгали искры, а в голове неожиданно стало пусто, будто кто-то стёр все мысли и воспоминания. Я закричал и вырвал руку из тонких пальцев девушки. Не дожидаясь приказа, я направился в свою квартиру, опираясь на перила и прижимая к груди правую руку. Ослеплённый болью, я даже забыл о тревоге за Вадима. Мне хотелось лишь избавиться от боли и забыться сном.

Лестница оказалась серьёзным испытанием для меня. Ноги отказывались подниматься, а правая рука, будто охваченная огнём, болела до белых кругов перед глазами и гула в ушах. Сжав зубы, я вцепился в перилла и медленно, становясь на каждую ступеньку обеими ногами, поднялся на свой этаж.

Дверь в мою квартиру была открыта и я, зайдя внутрь, запер её на все замки. Удостоверившись, что в квартиру никто не сможет попасть, я бросился на кухню и, открыв на полную мощь кран с холодной водой, начал жадно пить, захлёбываясь и кашляя. Вода лилась мимо рта и заливала рубашку и джинсы, отчего ткань прилипала к телу, но я не обращал на это внимания. От ледяной воды в голове немного прояснилось. Когда же жажда была утолена, я осмотрел руку. Казалось, что на руке обычный браслет, пусть и из нетипичного материала, но пульсирующая боль, доходящая до плеча и отдающая в правую ключицу, свидетельствовала о том, что на запястье было отнюдь не украшение. Я осторожно провёл подушечками пальцев вдоль кромки браслета и слегка поморщился, когда от прикосновения боль усилилась. «Будто клеймо» – невольно подумал я, хотя прекрасно знал, что клеймо обычно выжигают или выбивают на поверхности. Но в этой ситуации более подходящего слова я подобрать не мог.

Не решаясь обработать руку мазью, я выпил несколько таблеток обезболивающего и лёг спать. Измотанный последними событиями, переживаниями и горем, я практически сразу провалился в глубокий сон.

Утро выдернуло меня из сна сильнейшей болью в руке и пересохшим горлом. Первые минуты я приходил в себя, вспоминая произошедшее накануне. Захотелось закрыться с головой одеялом, будто это могло спасти, укрыть от этого мира, ставшего враждебным и уродливым. Нехотя раскрыв глаза, я присел на кровати и взглянул на заклеймённую руку. Кожа вокруг браслета покраснела и натянулась, словно барабан, ладонь и пальцы опухли и с трудом шевелились. Не нужно было иметь медицинского образования, чтобы понять, насколько всё плохо с рукой.