Текст книги "2070 (СИ)"

Автор книги: Ольга Вель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Дышать становилась всё тяжелее, а в ушах появился неприятный гул, заглушающий шум города. На серую шерсть моей лошади упала крупная капля крови, за ней ещё одна и ещё… Я машинально поднёс ладонь к лицу, и она тут же вся испачкалась кровью. Узза встревоженно оглянулась на меня и что-то крикнула, но я не смог разобрать слова. Лошадь подо мной нервно переступала на месте и мотала головой. С трудом я понимал, что вокруг меня собирается толпа. Кто-то пронзительно кричал, но звуки не желали складываться в слова. Руки онемели и не слушались, и я тщетно пытался схватиться за поводья и гриву, чтобы удержаться в седле.

Нечто вылетело из груди Уззы, скачущей ко мне, но растаяло в воздухе, едва коснулось меня. Я поддался вперёд, пытаясь уловить остатки рыжего сияния, и свалился на землю. Боли я не почувствовал и просто остался лежать на спине. Небо, затянутое облаками, давило, будто могильная плита, и даже мысль о том, чтобы попытаться встать, вызывала неприятные ощущения во всём теле.

Кто-то склонился надо мной, и шею защекотали рыжие пряди. Я вглядывался в зелёные глаза, следил за движением губ, но не мог понять и вспомнить, кто эта девушка. Нужно было подать знак, сказать, что мне плохо и я не понимаю, что происходит, но вместо слов с губ сорвался лишь противный хрип. Я попробовал облизать губы, которые казались пересохшими, и ощутил мерзкий привкус крови.

Чьи-то руки помогли мне сесть. Я сразу же начал заваливаться в бок, и тут же меня подхватили со всех сторон. Длинные пальцы с силой разжали мне челюсть и вставили горлышко бутыли. Вода была холодной и слегка солоноватой. Жадно глотая воду, я постепенно приходил в себя. Всё моё тело потряхивало после странного приступа, но прояснившийся ум и вернувшийся слух вызывали облегчение и спокойствие. Узза, моя Узза (и как я мог забыть её, даже на несколько минут?) обхватила моё лицо ладонями и слегка подула в лицо. Я вдохнул аромат сирени и ощутил, как родное и любимое сияние окутывает меня лёгкой завесой. Я был рад, что никто, кроме меня и Уззы, его не видит. Оно было только нашим, и никто не мог отнять его, разделить или уничтожить.

Столпившиеся вокруг идморцы шумно переговаривались, перебивая друг друга. Кто-то предлагал позвать целителей, другие, напротив, кричали, что я проклят и мне не место рядом со священными храмами. Узза поднялась на ноги и резко прикрикнула:

– Молчать! Если я узнаю, что кто-то из вас болтает о произошедшем, я прикажу расстрелять вас и ваши семьи! Немедленно разойтись!

Притихшие идморцы поспешили выполнить приказ. Я был уверен, что несмотря на угрозу, к вечеру весь город будет знать, что со мной случилось нечто странное.

– Марк, ты можешь встать? – Узза была встревожена. – Только осторожно!

С трудом мне удалось встать сначала на колени, а затем, после нескольких усилий, и на ноги.

– Что это было? – Узза протянула мне кусок ткани, и я начал вытирать кровь с лица.

– Ничего хорошего, – хмуро ответила Узза. – Чёртова планета! – она устало провела ладонью по лицу. – Сегодня же попытаюсь получить разрешение покинуть её и отправиться на родину. То, что сейчас произошло… Такое иногда случается. Ты плохо воспринимаешь чужую планету, и это негативно влияет на реакции в твоём организме. Учитывая, что мы с тобой связаны, твоё тревожное состояние ослабляет меня, а из-за этого ты чувствуешь вину. Организм запустил процесс уничтожения, так как не может переваривать твои эмоции, а я не сразу смогла это остановить. Тебе стоит быть аккуратнее в своих мыслях. И уж тем более ты, – её голос сорвался, – ты не должен беспокоиться обо мне.

– Я не могу не беспокоиться о тебе, Узза. Как ты можешь требовать от меня этого, когда лучше всех знаешь, что я напрямую завишу от тебя? Ты измотана, – прошептал я. – Я чувствую это. И знаю, что виной тому я. До этого момента я не осознавал, как губительны для тебя могут быть мои мысли и поступки. Мне не стоило говорить тебе про Сталию, не стоило тогда вообще обращать на неё внимание! Мне кажется, я приношу тебе только боль и трудности. Если бы не я…

– Прекрати! Ты ни каким образом не мог мне навредить, слышишь? – Узза больно сжала мои плечи. – Мы улетим отсюда. На родине я смогу привести тебя в порядок, там и мне, и тебе будет хорошо. А если нет… – она прикусила губу, и я увидел в её глазах отчаяние. – Если и это не поможет, мы вернёмся на Землю.

– Ты правда готова на это пойти? – я неверяще покачал головой. – Из-за меня?

– Ради тебя, – упрямо произнесла Узза. – Марк, послушай. Ты прекрасно знаешь, я не умею любить. Мне природой не дана эта функция. Все мои поступки продиктованы разумом. Я не бросаюсь слепо в омут головой, а ищу вариант, который устроит нас обоих. Это…

– … не любовь, знаю, – с непонятной мне горечью произнёс я. – Я всё понимаю, Узза. – Я действительно понимал. По щеке покатилась слеза, а я, зло выругавшись, вытер её ладонью. – Чёрт! Не понимаю, что со мной происходит.

– Мне стоило и раньше заметить, что тебе здесь не место, когда ты начал говорить, что на этой планете угнетающая обстановка, – Узза нежно погладила мои плечи, и сквозь ткань я ощутил приятное покалывание. – Это пройдёт. Думаю, ты очень долго копил в себе негативные эмоции, а сейчас просто что-то сработало, как спусковой крючок. Я даже подозреваю, что именно… – Узза бросила взгляд мне за спину, где осталась площадь. – Я уже говорила, у нас отличные психологи. Они поговорят с тобой, помогут наладить внутренний баланс и обучат способам медитации. И всё станет так, как должно быть. Но сейчас нам необходимо закончить дела.

Я кивнул. В этот раз Узза помогла мне забраться на лошадь. Про себя я порадовался, что на улице кроме нас никого не было.

Когда мы оказались у школы, возле столба с наказанными собралась толпа. Возле Сталии стояла её мать и поила дочь водой, не обращая внимания на солдат. Те, на удивление, не предпринимали никаких попыток отогнать идморку. Заметив нас, ученики расступились, и мы, не спешиваясь, подъехали к Сталии, Норву и их матери. Как я не напрягал память, мне не удавалось вспомнить её имя. Почувствовав наше присутствие, она обернулась.

– Что вы наделали? – неприятным голосом закричала пожилая идморка. – Звери! Вы, проклятые Богами, как смеете трогать наших детей, отравлять их разум своими безумными идеями, принижать и опускать на уровень жёлтых рабов? Вы обещали! – отскочив от столба с неожиданной прытью, она схватила Узза за правую ногу и попыталась стащить с лошади.

В тот же миг клеймо на её запястье загорелось красным, и идморка упала на землю, неестественно выгнув спину и ноги. Она не кричала, нет… Её лицо исказилось, а челюсть свело настолько сильной судорогой, что она не могла издать ни звука.

– Мама! – Сталиа рванулась вперёд, но цепи, крепко охватывающие её запястья, были куда крепче. – Что вы творите? Не трогайте её, не смейте! Отец! – она заозиралась, выискивая в толпе Понироса. – Отец, помоги!

Я тоже огляделся и увидел его. Он стоял, окружённый сыновьями, с перекошенным от боли лицом, но не двигался. Сталиа кричала, и с каждым её зовом он вздрагивал. Сыновья тормошили его, что-то шептали наперебой, но он не реагировал. О чём он думал? Готов ли был пожертвовать своей семьёй ради расположения Иных и светлого будущего своей планеты? А он верил – я знал это – верил, что Иные сделают его планету процветающим Раем. О, он был против старинных устоев и непоколебимой власти целителей! По его мнению, именно учёные должны были возглавлять современное общество, они должны были открывать новые горизонты и осваивать неизведанные широты космоса. Но в то же время он был главой семьи. Одним из немногих представителей касты голубокожих, что не прибегал к телесным наказаниям, а словами и советом помогал своим детям, когда те не могли что-то понять или освоить. Мне стало жаль его.

Тем временем Узза тоже обратила на него внимание.

– Понирос! – он вздрогнул, когда она окликнула его. Сделал шаг назад, будто собрался бежать, и я приготовился в любой момент сорваться за ним в погоню. Верность Уззе затмевала любое сочувствие. – Ну же, Понирос! – в голосе Уззы прорезались угрожающие нотки. – Выходи сюда. Нам нужен твой совет, мудрый ты мой советник.

Понирос медленно пошёл к нам.

Глава 17

Когда-то давно в школе я серьёзно поссорился с учителем литературы. На том уроке мы разбирали балладу Стивенсона «Вересковый мёд». Мрачная и неоднозначная история, она сильно встревожила меня. Прочитал её я сильно заранее, недели за три, желая впечатлить учителя, а заодно обдумать её хорошенько и сформулировать мнение о ней. Ожидая от автора «Острова сокровищ» балладу о храбрых воинах, сражениях и весёлых пирах, я оказался буквально раздавлен жуткой историей предательства и странного патриотизма. Я ходил подавленный и хмурый и всё никак не мог переваривать поступок отца из баллады. Поэтому, когда на уроке учитель начал говорить о великом героизме и любви карлика к родине, я не выдержал. Я всегда был спокоен и вежлив, и даже в спорах на литературные темы помнил о субординации. Наверное, поэтому учитель был шокирован моей пламенной речью до такой степени, что не пытался заставить меня замолчать. Я долго и в резких выражениях говорил то, что думал о предательстве и убийстве сына отцом – и ради чего? – какого-то напитка? Я отодвигал на задний план жестокость шотландского короля, уничтожившего целый народ, но акцентировал внимание на не менее зверском, на мой взгляд, поступке карлика. Когда я закончил, учитель ещё несколько минут молча смотрел на меня, то снимая очки, чтобы протереть их полой пиджака, то снова водружая их на крючковатый нос. Мои одноклассники переводили взгляд с меня на него, ожидая, когда разразится буря. На удивление, учитель начал говорить спокойно, слегка подрагивающим голосом. Он отметил, что, хоть формат моих мыслей и был несколько эксцентричным, я высказал именно свои идеи, а не чьи-то из учебника или интернета. Это было единственное, за что он похвалил меня. После он, глядя в окно, начал длинную речь о любви к родине, своему народу и возвышению общества над личностью. Он утверждал, что нельзя было ни карлику, ни мальчику склоняться перед королём и открывать тайный рецепт. И дело ведь даже не в самом рецепте… Всё куда глубже и символичнее, но мне простительна поверхность мышления в силу возраста. Я слушал его, прикусывая зубами внутреннюю часть щеки, чтобы не сорваться. Я понимал, что он имеет право на своё мнение, но мне было до боли тяжело его слышать. Наконец, он закончил и, глядя на меня, снисходительно усмехнулся. В его глазах я ясно читал, что он считает меня ещё глупым ребёнком, пусть и не лишённым перспектив личностного роста. Наверное, именно это стало последней каплей. Если бы он просто перешёл к другому вопросу или вызвал родителей в школу, я бы смирился. Но эта ухмылка была сродни неспортивному поведению: добивать поверженного соперника недостойно. И я, дрожащим от волнения голосом, поинтересовался, согласился бы он так же обречь своего ребёнка на гибель. Та ссора стала одной из легенд моей школы. Нельзя было сказать, что кто-то в ней оказался победителем. После долгого разговора с учителем, директором и школьным психологом, родители провели со мной беседу. Они не ругали меня за грубость учителю, но объяснили, что далеко не всегда то, что кажется мне неправильным и недостойным, является таковым на самом деле. И есть люди, которые будут придерживаться диаметрально противоположного мнения. А когда дело касается семьи, нельзя ни в коем случае навязывать человеку свои взгляды и пытаться его переубедить, и тем более непозволительно использовать болевые точки, чтобы одержать верх над оппонентом.

Эта история вспомнилась само собой, пока Понирос двигался к нам. Никогда не думал, что могу оказаться в роли безжалостного короля. Впрочем, и роль отца я с трудом мог наложить на себя. Вряд ли на Идмо когда-либо слышали про вересковый мёд, но почему-то я был уверен, что некий аналог этой истории у идморцев был. Или же у кого-то из присутствующих был шанс в будущем написать сказание о идморце, которого поставили перед выбором: семья или родина.

Жена Понироса перестала корчиться от боли и теперь просто лежала, раскинув руки и глядя куда-то в сторону. Кончики её пальцев окрасились кровью: она обломала себе ногти о твёрдую землю. Сталиа наконец перестала кричать и теперь просто обвисла, не обращая внимания на боль в вывороченных руках. Тише всех вёл себя Норв. Он прижимался, насколько позволяли цепи, к сестре и не реагировал на происходящее, только быстро переводил взгляд с учеников на нас с Уззой, потом на мать, а затем опять на соплеменников.

«Ребёнок, всего лишь глупый ребёнок, невольно вовлечённый в жестокие взрослые игры» – подумал я. С тоской огляделся и почувствовал дикое желание завыть от окружающего меня мира. Узза бросила на меня предостерегающий взгляд.

Наконец, Понирос оказался подле Уззы. Казалось, он постарел лет на двадцать, пока шёл эти несколько метров.

– Скажи, Понирос, – обманчиво мягко проговорила Узза, – что ты считаешь высшей ценностью? Ради чего готов отдать свою жизнь?

– Вы прекрасно знаете, госпожа Узза, – тихо ответил тот. – Знание. Без них я не мыслю своё существование, ради них каждый день я просыпаюсь с первыми лучами и борюсь с устаревшими взглядами целителей. Я стремлюсь сделать нас великой и разумной расой, осваивающей космос и продвигающей науку с каждым годом только вперёд.

– И ты прекрасно знаешь, кто может тебе помочь в этом, не так ли?

– Вы, – Понирос поднял голову и устало посмотрел на Уззу. – Когда только вы появились, я понял, что Боги дают мне шанс совершить то, о чём я всегда мечтал: прорыв. Долгие годы я был вынужден хоронить свои идеи и мысли в угоду старым обычаям, подчиняясь постулату, что космос всего лишь дорога к Богам, которую необходимо охранять от вторжения чужеземцев. Я знал, что там, в темноте, скрываются другие планеты и иные народы, чтобы не заявляли целители. И я был прав.

– Да, – согласилась Узза. – Ты опередил своё время, Понирос. Тебе простительна даже вера в Богов и то, что именно они привели нас сюда. Ты видишь в нас свет и благо, а твои соплеменники считают, что мы те, кто погубит ваш народ, уничтожит всю планету. Жаль, они не понимают, что мы не несём разрушение и хаос, нет, – покачала головой Узза. – Напротив, наша цель создать альянс просвещённых и процветающих планет. Наши методы могут показаться излишне радикальными, – она повысила голос, чтобы было слышно всем, кто сейчас собрался здесь. – Но лечение никогда не бывает приятным и лёгким. На некоторых планетах нам пришлось разлучить родителей с их детьми, чтобы воспитать новое поколение, прогрессивное и не отягощённое старыми устоями. Мы могли устроить подобное и здесь, и, поверьте мне, вам бы это не понравилось. Мы пошли на уступки вам, согласившись сохранить привычный для вас образ жизни. Взамен мы потребовали немногое: возможность обучать ваших детей. Скажи, Понирос, почему твои дети идут против нас? Почему вместо света и надежды на великое будущее они видят лишь мрак и угрозу их благополучной жизни?

– Я не знаю, – еле слышно выговорил тот. Он тяжело дышал и, казалось, был готов упасть без сил на землю. – Я всегда учил их, что их предназначение – получение новых знаний и передача их последующим поколениям. Мне и в голову не могло прийти, что всё, что их интересует – положение в обществе и власть.

– Тогда ты, должно быть, согласен с тем наказанием, которое выбрал для них учитель? – Узза слегка склонила голову на бок, внимательно следя за своим советником. – Я права?

Я почувствовал поднимающуюся к горлу тошноту. Убежать, скрыться, спрятаться – что угодно, лишь бы не быть свидетелем этой сцены. Ученики и солдаты, будто восковые фигуры, молча и неподвижно наблюдали за происходящим, и их равнодушие вызывало омерзение, жена Понироса, всё ещё лежащая на земле, еле перебирала пальцами и рвано дышала, а Сталиа с Норвом, прикованные к столбу, с надеждой смотрели на отца. Мелькнула ли хоть на миг в их головах мысль, что тот согласится с Уззой? Или они слепо верили ему, уверенные, что тот никогда не предпочтёт дело всей его жизни им?

Мне не хотелось слышать ответ Понироса, но я не смел покинуть Уззу. Возможно, когда-нибудь я ей расскажу балладу, которую до сих пор помнил наизусть, но я сомневался, что она сможет понять мои чувства. Я был уверен, что она в любом бы случае выбрала родину, независимо от того, кому суждено было погибнуть в волнах моря. «А тебя она выбрала бы, как думаешь?» – мерзкий голос, так похожий на голос Ига, невовремя зазвучал в сознании, и я, болезненно поморщившись, помотал головой.

– Нет, – выдохнул Понирос.

Узза вздрогнула, но смогла удержать на лице спокойное выражение. Даже нечто осталось внутри неё, лишь тихо всколыхнулось, будто разминаясь.

– Неужели? – процедила Узза, наклоняясь к идморцу.

– Простите меня, – покачал головой Понирос, – но я иначе не могу. Они мои дети. Не было у них злого умысла, госпожа, – глядя Уззе в глаза, твёрдо произнёс он. – Как и не было мысли оказывать сопротивление вашей миссии. Как ни горько мне это признавать, но они просто глупы. Их неопытность и беспечная жизнь, что я им обеспечивал все эти годы, сыграли злую шутку. Наказывать их бесполезно, ведь они даже не понимают, в чём провинились.

– Хочешь сказать, – медленно проговорила Узза, – что твоя дочь напала на нашего солдата по глупости? И покалечила его, уже неспособного дать отпор, тоже потому, что глупа? Неужели она не может осознать тяжести этого проступка? Если твоего сына я ещё готова простить, – Понирос подался вперёд, и в его глазах появилась надежда, – то дочь твоя не заслуживает прощения. Мальчишку ещё можно перевоспитать, – Узза внимательно посмотрела на Норва, – возможно, несколько лет вдали от дома, богатств и праздности помогут ему ступить на верный путь. В конце концов, он действительно всего лишь ребёнок. Но вот она, – Узза махнула в сторону Сталии. Невольно я подумал, что хозяйка с удовольствием отыграется на идморке за свой срыв и попытку обратить на себя моё внимание, – явно осознавала, что творит. Скажи-ка мне, Понирос, чтобы ты сделал с учеником, поднявшим на наставника руку?

– Выгнал бы, – хрипло ответил тот, – и внёс бы в список тех, кто не достоин обучения. И так поступил бы не только я. Ученик, посмевший обратить свою злость против наставника, не сможет в будущем стать достойным членом общества и обучать новые поколения.

– Так почему для своей дочери ты просишь поблажек? – вкрадчиво произнесла Узза.

Понирос опустил голову.

– Она моя дочь, – пробормотал он срывающимся голосом. – Я верен вам, госпожа, но я не способен подавить любовь к детям. Заблудших овец не оставляют на растерзание. Их отыскивают и показывают тропинку домой. Моя дочь, – он судорожно всхлипнул, – подвела меня. Никогда она не была жестокой и непокорной. Признаюсь, я до сих пор не верю, что она могла совершить подобное… – он резко замолк и, обойдя Уззу, подошёл к прикованной дочери. – Зачем, Сталиа? – мягко спросил он. – Объясни! Может, тебя заставили? – он обернулся к Уззе и с мольбой проговорил: – Дайте ей шанс объясниться! Молю вас! – поколебавшись, Узза кивнула. Понирос вновь обернулся к дочери и обхватил её мокрое от слёз лицо широкими ладонями. – Расскажи мне правду, Сталиа. Позволь мне помочь тебе. Всё ещё можно исправить. Да, будет трудно и, возможно, больно, но так нельзя!

– Ох, отец, – Сталиа покачала головой. – Ты ничего не понимаешь. Вы все ничего не понимаете! – она сорвалась на крик. – Я старалась, старалась быть лучшей во всём! Следовала новым правилам, ночами сидела над учебниками, стараясь понять новые науки. Я готова была на всё, даже напасть на солдата, но… – она замолкла и уставилась на меня.

– Но что? – пытливо спросил Понирос, вглядываясь в её лицо.

Я понял быстрее Уззы и него.

– Сталиа, не надо, – я подал голос. – Не делай себе хуже.

– Марк? – Узза резко обернулась ко мне.

Сталиа пронзительно захохотала.

– Хуже? Хуже мне уже быть не может, учитель. И всё из-за вас! Чем я плоха для вас? – в её голосе зазвенела обида. – Почему даже зелья, что дал мне Бала-Атан, не смогли расположить вас ко мне? О Боги, да я только ради вашего взгляда, вашего прикосновения была готова не просто сломать руку того солдата, нет, я была готова убить его!

– Сталиа! – ахнул Понирос.

Узза побледнела. Коротким свистом отдала приказ, и солдаты начали гнать толпившихся учеников прочь от школы. Давка и крики остались где-то на грани сознания. Я в немом изумлении уставился на Сталию. Она опять истерично захохотала. Норв, испуганный её поведением, отпрянул. Узза спешилась и, подойдя к столбу, одним движением разорвала цепи, сковывающие руки мальчишки.

– Иди к отцу, живо! – прошипела Узза, и тот моментально исполнил её приказ.

Узза схватила лицо Сталии пальцами и заставила ту посмотреть ей в глаза.

– Рассказывай!

– Сталиа, – в голосе Понироса послышались жёсткие нотки. – Не усугубляй своё положение. Что ты натворила?

Я спрыгнул на землю и подошёл к Уззе. На миг прикоснулся носом до её пышных волос, вдыхая умиротворяющий аромат цветов.

– О, как я тебя ненавижу, – медленно проговорила Сталиа, прожигая Уззу взглядом. – Ты стоишь у меня на пути, мешаешься. Ты же ужасна, – Сталиа усмехнулась, – не будь у тебя рыжих локонов, ты бы легко сошла за одну из рабынь. О, я столько часов провела в молитвах, прося Богов лишить тебя власти, обратить тебя в одно из жёлтокожих! Тогда бы ты перестала быть помехой мне, а учитель перестал бы считаться твоей тенью. Мерзкое прозвище, – простонала она злобно. – Но Боги не услышали моих молитв. Тогда я обратилась за помощью к Бала-Атану. Он с радостью согласился мне помочь, как только узнал, кто мне нужен. Зелье, которое он мне дал, должно было помочь учителю увидеть во мне единственную девушку, достойную его любви, должно было заставить его забыть про Уззу! Бала-Атан был уверен, что она привязала вас каким-то сложным и сильным снадобьем, – Сталиа подалась вперёд, глядя на меня с мольбой и надеждой, – но он сказал, что это не проблема. Нужно всего лишь отвлечь её, и он с радостью согласился с этим разобраться. Неужели вы действительно хотели быть с ней, учитель? – её голос сорвался, и она забилась от приступа удушающего кашля. Её браслет уже не мигал, а просто горел алым, будто его раскалили, и на синей коже вокруг него появились волдыри.

– Ответь ей, Марк, – Узза повернула голову и недобро посмотрела на меня. Ослушаться я не смел.

– Хотел, Сталиа, более всего в мире, – искренне произнёс я. – И никакие зелья и молитвы не изменят этого.

Я видел, как Сталии больно – больно от осознания, что её чувства не взаимны, а надежды на светлую и счастливую жизнь рушатся с каждой секундой, с каждым словом, что она произносит в исступлении. Глупая девчонка, осмелившаяся влюбиться в пришельца из космоса, который давно и навеки принадлежит другой… Мне захотелось рассмеяться от абсурдности происходящего. Вся ситуация напоминала дурацкий любовный роман с клишированным любовным треугольником, один из членов которого непременно сходил с ума и становился одержимым.

– Скажи, Понирос, – голос Уззы дрожал, и я мягко обхватил её плечи и прижался к её спине, в надежде, что этот жест даст ей хоть толику спокойствия, – что теперь заслуживает твоя дочь?

«Ну же, – я взглянул на советника Уззы, – делай выбор! Кинешь ли ты своего ребёнка с отвесных скал в море, несущее гибель?»

– У меня нет больше дочери, – глухо произнёс Понирос. Лицо Сталии исказилось, но она не издала ни звука. – Мой ребёнок никогда бы не пошёл на насилие и отравление ради привлечения внимания объекта своих чувств. Я многое был готов простить своим детям, но этого я понять и принять не могу.

«Значит, море…» – с горечью отметил я. Где-то далеко, сквозь время и пространство, мальчишка с комом в горле и подступающими слезами спорил с учителем о ценности жизни ребёнка. Спорил, уверенный, что любой бы на месте карлика любой ценой спас бы своего сына.

– Я прошу вас только об одном, – Понирос умоляюще заломил руки, – пощадите моего сына! Я сделаю всё, чтобы он осознал свою ошибку, научу его смирению и новым законам жизни. Клянусь, что более он не будет проблемой.

– Иди домой, Понирос, – устало произнесла Узза. – Бери жену и сына и иди домой. Что с ним будет я решу завтра.

Идморец низко поклонился Уззе и пошёл к жене, лежащей на земле. Норв сидел подле неё и с испугом наблюдал за происходящим.

– Отец! – пронзительно закричала Сталиа. Понирос не обернулся, но я заметил, как напряглась его спина, а пальцы напряглись, будто он хотел сжать их в кулаки, но в последний момент передумал. – Отец!

Понирос помог встать жене на ноги и, поддерживая её за плечи, повёл в сторону городских ворот. Норв плёлся за ними, постоянно оглядываясь на прикованную к столбу сестру.

Мы остались втроём.

– Сталиа, – окликнул я девушку. Та смотрела вслед семье и, казалось, совершенно забыла о нашем присутствии. – Ты… ты понимаешь, что натворила?

– О, я прекрасно понимаю, – выдавила она в ответ. – И, если бы была возможность, я, не раздумывая, повторила всё вновь, в надежде, что это сработает. Странные вы существа, – Сталиа склонила голову на бок и окинула нас с Уззой долгим взглядом, будто экспонат в музее. – Особенно вы, учитель. Я чувствую в вас океан эмоций и чувств, хотя в ваших соплеменниках нет и тысячной доли того, что ощущаете вы. Как же вы могли выбрать её? – она мотнула головой в сторону Уззы. – Холодную, безразличную и бесчувственную гадину?

Узза неожиданно засмеялась. Закинув голову назад, она смеялась долго и громко, как никогда до этого. От этого безумного смеха мне стало некомфортно.

– Глупая девчонка! – с трудом произнесла Узза сквозь смех. – Ты так глупа, что даже жаль тебя убивать.

Сталиа недоумённо смотрела на смеющуюся Иную, потом перевела взгляд на мои руки, всё ещё обхватывающие плечи Уззы.

– Нет, – прошептала девушка, – не может быть…

В ответ на её слова Узза изогнула правую руку и резким движением обнажила моё запястье, охваченное клеймом.

– Вы тоже раб, – прошептала Сталиа. – И у вас не было выбора…

– Довольно! – оборвала её Узза. – Пора заканчивать с этим. Ты посмела отравить моего питомца, глупая девчонка!

Я вздрогнул. Слова Уззы отдались глухой болью в груди, и в тот момент она казалась мне совершенно чужой и жестокой инопланетянкой, лишившей меня свободы и воли. Мне хотелось убежать, но всё тело будто парализовало.

Сталиа пронзительно закричала, и я увидел, как её руки начинают дымиться. Браслет на её запястье заискрил, и через несколько секунд платье на Сталии вспыхнуло, будто перед этим её облили бензином. Я помнил запах во время сожжения людей: тошнотворный и тяжёлый. Сгоряющая Сталия пахла совсем иначе: будто кто-то сжигал сноп сухих трав. Узза с явным наслаждением наблюдала за казнью. Когда крик девушки стих, Узза обернулась и произнесла:

– Как видишь, не море.

И, не говоря ни слова, пошла прочь. Бросив последний взгляд на догорающую Сталии, я пошёл за Уззой.

В тот вечер Узза заставила меня раз двадцать прочитать ей «Вересковый мёд». После долгих месяцев русский с трудом поддавался мне, будто никогда не был мне родным, но к пятому прочтению вбитые в память строки легко срывались с моих губ. Узза слушала молча, лёжа в кровати, лишь изредка прося повторить ту или иную строку, и я охотно выполнял её указания. Это было лучше, чем давящее молчание или разговоры о случившемся.

Мне было тревожно, и я никак не мог заставить себя лечь в кровать. Я бесшумно ходил по комнате, то заламывая руки, то закрывая лицо. Узза давно заснула, не обратив или не захотев обращать внимания на моё состояние.

Холодный пол жёг ступни, но я не пытался избавиться от дискомфорта. Каждый раз, проходя мимо окна, я смотрел на столб с обгоревшим трупом, который никто не удосужился убрать. Вероятно, Узза желала, чтобы на утро его все увидели. Я смотрел на то, что осталось от Сталии, и ощущал необъяснимую горечь. Всё было неправильно! Не могло быть всё настолько банально и глупо. Я зажимал рот ладонями, подавляя неясные стоны, и вновь ходил по комнате, словно запертый в клетке хищник.

Около часа ночи я не выдержал. Обувшись, я тихо вышел из комнаты. Узза даже не шелохнулась, и я понадеялся, что она не проснётся до моего возвращению. Пройдя мимо лифта, я подошёл к неприметной двери и вышел на небольшой балкончик, от которого вниз уходила лестница. Я быстро спустился по ней и, оказавшись в полуметре от земли, мягко спрыгнул.

Бежать было легко. Следя за дыханием, я невольно отвлёкся от мыслей, что терзали меня последние несколько часов. Возле городских ворот я притормозил, и, внимательно осмотревшись и убедившись, что вокруг ни души, перелез через них.

Знакомыми улицами я добрался до площади. Ни души. Странная тоска охватила меня при виде тёмных зданий. Такое чувство у меня часто возникало в детстве, когда поздним вечером приходилось возвращаться с родителями из гостей или затянувшейся прогулки по городу. Любители долгих прогулок, они всегда шли домой пешком, выбирая порой тихие дворы и узкие улочки. В то время, как они ощущали безмятежность и спокойствие, я дрожал от страха и вздрагивал от малейшего шороха. В те минуты я думал лишь о том, как живым дойти до дома, запереть дверь в комнату и спрятаться под тёплым одеялом.

Я встряхнул головой. Мне уже давно не десять, и то, зачем я сюда пришёл, не терпит отлагательств. Глубоко вдохнув, я зашёл в один из храмов. В тусклом свете десятков свечей я разглядел очертания скамеек и каменного стола у дальней стены. В сумраке картины на стенах казались кровавыми разводами, будто я был не в священном месте, а в пещере, где когда-то прошла кровопролитная битва.

Я медленно подошёл к столу и провёл ладонью по шершавому камню. Пару месяцев назад я был свидетелем жертвоприношения: идморцы приносили на металлических блюдах овощи, фрукты, зарезанных домашних животных, ткани и деревянные чётки. Всё это складывалось на стол под раскатистые молитвы, читаемые целителями, а после сжигалось. Считалось, чем темнее пламя, тем благосклоннее будет Боги до следующего жертвоприношения.

– Я ждал тебя.

Резко обернувшись, я увидел Бала-Атана. Вместо привычной для целителей тоги на нём была надета свободная рубаха и штаны из тёмной кожи. Костюм, что надевали целители во время жертвоприношений…

– Правда, не думал, что тебе хватит смелости явиться сюда одному, – Бала– Атан ухмыльнулся.

Я отступил назад и ощутил, как в спину впивается угол стола. «Идиот! – выругался я. – Надо было оружие взять!»