Текст книги "2070 (СИ)"

Автор книги: Ольга Вель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– В связи с возмутительнейшим событием обед и ужин сегодня отменяется. Все бараки будут осмотрены на предмет запрещённых предметов. Всем обитателям лагеря оставаться на своих местах. За малейшее нарушение приказа – смерть.

Я вопросительно взглянул на солдат, но те приказали следовать дальше. Над лагерем поднялся крик. Люди орали и рыдали, бросались в ноги к стоящим рядом Иным и умоляли дать им хоть немного еды и тут же получали удары. У некоторых начинали кровоточить заклеймённые запястья, некоторые падали на землю и бились в судорогах, извиваясь и неестественно выгибая спины.

– Целый день без еды! – простонал один из узников, выбранных мною. – Итак с голоду помереть можно, а тут ещё и это. Кто же устроил этот чёртов взрыв?

– Не жалуйся, – пожилой высокий мужчина недовольно посмотрел на жалующегося. – Мы должно с достоинством принимать все тяготы и испытания, которые выпадают на нашу долю. Те, кто устроил взрыв, молодцы. Они станут героями, и через много лет, даже если мы всё ещё будем рабами, о них будут вспоминать как о тех, кто не сломился, не стал рабом Иных, – он презрительно покосился на меня, – а боролся! Да, они погибли. Мы не знаем их имён и кем они были. Но для нас они должны стать примером. Нельзя в такую минуту думать только о еде.

– На твоём месте я бы заткнулся, – посоветовал я. – Или же через минуту окажешься в карцере. А там, ты знаешь, с такими, как ты, не церемонятся.

– Пыткам меня не заткнуть, – старик прожигал меня злобным взглядом. – Я останусь верен своему народу до последнего вздоха, в отличие от тебя, подонок. Рано или поздно, но ты ответишь за предательство.

– Я никого не предавал, – захотелось кричать, громко кричать от этого раздражающего упрямства и неразумного геройства, но я сдержался. – Я не вызывался на должность главного по бараку, меня назначили, и отказаться я не мог. Каждый из вас, следуя голосу разума и инстинкту самосохранения, согласился бы. И вы так же бы ходили с оружием, так же бы наказывали тех, кто нарушает правила, и так же бы радовались лишнему куску хлеба.

Старик хотел возразить, но получил дубинкой по спине и остаток пути пытался восстановить дыхание. Товарищи поддерживали его с обеих сторон, чтобы тот не упал, и тот кое-как доковылял до разрушенных бараков.

Тяжело вздохнув, узники принялись за работу. Обломки камней они отволакивали в сторону, а тела закидывали в грузовики, которые Иные подогнали к месту взрыва. Женщины, мужчины, отдельные части тела – всё это узники брали в руки и, раскачивая, отправляли в машины. Иногда удавалось откопать ещё живого, еле дышащего человека. Ему шептали слова ободрения, обещали вылечить и сулили долгую счастливую жизнь. За выживших тут же принимались врачи. Некоторых через какое-то время притаскивали обратно – мёртвых с застывшими гримасами боли на бледных истощённых лицах.

Глядя на мёртвых людей, я мысленно задал вопрос к неизвестному подрывателю: "Ну, стоило оно того? Этого ты хотел добиться своим взрывом? Кучи смертей и неизвестного наказания со стороны Иных?" Но ответа, конечно же, не было.

Близился вечер, и сизые сумерки опустились на лагерь. Холодный ветер больно кусал кожу, залезал под ворот серого комбинезона, трепал волосы. Одеждой Иные нас снабдили хорошей, явно не с Земли. Серые комбинезоны, которые несмотря на довольно тонкую ткань, могли защитить от мороза, и тяжёлые ботинки, которые хоть и были неудобными, но защищали ноги от холода и плотно прилегали к голени, предотвращая попадание снега. Но даже в ней мороз болезненно ощущался всем телом. Со стороны бараков раздавались крики, стоны, рыдания. Некоторые бараки ещё не успели осмотреть, и узникам приходилось стоять на улице. Они тесно прижимались друг к другу, стараясь хоть немного согреться.

– Марк, – незаметно подошедшая Узза заставила меня вздрогнуть. Я обернулся и встретился с ней взглядом. – На сегодня можете заканчивать. Солдаты проследят, чтобы узники вернулись к себе в бараки. Ты можешь идти к себе. Только сначала ответь: что-нибудь смогли обнаружить?

– Только людей, – хрипло ответил я. – Трупы и покалеченные люди.

– Как думаешь, кто-то из них может дать показания? – Узза хмуро смотрела на узников, вытаскивающих очередное тело.

– Я не знаю, – тихо ответил я. – Возможно, от шока и боли они забыли о случившемся. Такое бывает…

– Тот старик, – Узза слегка поморщилась, – всё твердит про спички и свою Катеньку. Завтра пойдёшь к нему и попробуешь поговорить. Может, поймёшь что-нибудь из этого бреда.

Я кивнул. Узза махнула рукой, и я направился прочь от развалин. Я шёл вдоль бараков, не глядя по сторонам. Кто-то кричал мне вслед, некоторые пытались схватить за руку, но Иные тут же оттесняли их от меня. Мой барак уже осмотрели, и его обитатели уже заняли свои койки. Спрятавшись под одеяла, они тихо обсуждали произошедшее, а некоторые старались незаметно есть припасённые ранее куски хлеба. Я прошёл в самый конец барака и, кивнув солдату, который следил за порядком в бараке по вечерам и ночам, зашёл через узкую дверь к себе в комнату. Не став зажигать лампу, я повалился на низкую деревянную кровать. До отбоя было ещё четыре часа, но взрыв внёс свои корректировки в привычный распорядок. Неожиданная усталость навалилась на меня, словно разрушенный барак. С трудом скинув ботинки, я залез под одеяло и закрыл глаза. Той ночью мне снилась Узза в белом подвенечном платье, подол которого утопал в крови. Я смотрел на неё, не в силах оторвать взгляд, и понимал, что она самое прекрасное существо во всём мире.

Глава 7

Следующий день начался неожиданно и громко. Из колонок раздался пронзительный звук сирены, а затем женский голос, низкий и хриплый, объявил:

– Объявляется подъём, но узникам запрещается покидать бараки без особого распоряжения. Завтрак сегодня отменяется. За попытки покинуть барак – смерть на месте. Все работы на сегодня отменяются. Дальнейшие указания будут позже.

Я с трудом разлепил веки. Спать хотелось до одури, всё тело ломило, а во рту был неприятный кислый привкус. Но зато сломанный накануне нос не отозвался на прикосновение болью. Определённо, медицина Иных намного опередила нашу. Так быстро лечить переломы мы ещё не научились. Не успели. В научном сообществе давно ходили предложения, как можно ускорить заживление костей, в каких-то лабораториях проводились исследования, собирались международные конференции. В прогнозах значился год. Год был нужен для достижения цели. А через месяц после этой прекрасной новости появились Иные…

Я полежал около минуты, глядя в потолок, а затем, услышав за дверью шум и голоса обитателей барака, сел на кровати и обулся. Хотелось есть, но паёк, который пару дней назад мне выдали, закончился. Сегодня должны были дать новый, но взрыв внёс изменения в привычный распорядок и тут. Чертыхнувшись, я встал с кровати и потянулся. Помахал руками, присел несколько раз и попрыгал на месте. Большее сделать не позволяло маленькое пространство: в комнатку едва помещалась кровать и тумба, в которую я складывал паёк и те немногие личные вещи, которые у меня были. Но по сравнению с остальными из барака я мог считаться счастливчиком. Иные, хоть и не стремились замучить нас до полусмерти, не особо следили за удобствами в бараках. Поэтому узники спали вплотную друг к другу, под тонкими покрывалами, которые не всегда спасали от ночных морозов. Обогреватели, которые Иные поставили в каждом бараке, включались только на два часа вечером, а после отбоя отключались. К утру прогретые помещения остывали, и утро встречало узников холодными укусами.

Недели три назад неожиданно температура упала до сорока семи градусов. Такой аномально холодной зимы в наших краях не было лет двадцать. Даже Иные были вынуждены утеплиться, а их одежда была в разы лучше нашей. Тогда несколько человек замёрзло насмерть. Иные явно были недовольны таким раскладом, и пока несколько дней держались морозы, позволили узникам не покидать бараки. Неожиданные выходные казались чудом, и узники, не вылезая из кроватей, тихо переговаривались, кто-то пел, третьи спали и набирались сил. В те чудесные дни мы впервые за долгие месяцы получили кофе: горький и противный, но зато горячий. Казалось, что теперь станет легче и проще, что Иные оставят нас в покое, но стоило морозам спасть, привычная рабская жизнь вернулась в свою колею.

Я сел на кровать и начал ждать. Надо было сходить в лазарет к бредящему старику и попытаться его допросить, да и завалы надо закончить разбирать. Думать о том, что Иные сделают с нами не хотелось, ничего хорошего точно не будет. Иг так точно устроит очередную экзекуцию, в назидание остальным.

Минут через двадцать в мою комнатёнку зашла Узза. На пороге маячили фигуры четырёх солдат, видимо, сопровождавших её. Уззу можно было понять: как бы не были ослаблены узники, как бы не была сильна сама Узза, разъярённая толпа могла и растерзать её за считанные секунды. Её ненавидели многие в лагере, считая одной из главных виновниц обрушившихся на нас бед.

– Марк, – Узза подошла вплотную, и я, поднимаясь на ноги, слегка задел её. Она поморщилась, но не отошла. – Сейчас тебя проводят в лазарет. Допросишь того безумца. Если надо, можешь применить силу, но добейся от него нормальных показаний. После отправляйся к завалам, вчерашняя группа уже будет там. И сегодня ты будешь им помогать. Надеюсь, ты не будешь настолько глуп, чтобы затевать драки.

– У меня и в мыслях подобного не было, – пробормотал я, опуская взгляд.

– Очень на это надеюсь, – Узза оглянулась и посмотрела на солдат. Те равнодушно смотрели перед собой, но, заметив направленный на них взгляд Уззы, тут же повернулись к нам спиной. – Не знаю почему, но ты располагаешь к себе больше, чем остальные. У тебя хватило ума смириться с происходящим, поэтому ты был награждён. Ты следуешь установленным правилам, и, как мы и обещали, это поощряется. Но ты должен понимать, что любой промах будет замечен, и я не потрачу ни секунды, чтобы за тебя заступиться. Это понятно?

– Да, – я осмелился поднять голову и посмотреть на неё.

Узза была бледна, болезненно бледна. Даже волосы, казалось, стали тусклыми, а глаза приобрели лихорадочный блеск.

– Если ты сможешь выбить показания из старика, то получишь, – Узза запнулась, – подарок. Думаю, тебе он понравится. Вопросы есть?

– Нет, – соврал я.

– Лучше спроси сейчас, пока я не передумала. У тебя один шанс.

– Что вы сделаете с нами? – быстро выпалил я, и тут же опустил взгляд, надеясь, что Узза действительно в хорошем расположении духа и подобный вопрос не вызовет у неё ярости.

– В каком смысле? – этот вопрос Узза задала сама, не используя своё голосовое устройство. Голос у неё оказался мягкий и тихий, а слова, произнесённые с трудом, прозвучали с акцентом.

– Что вы сделаете с нами за вчерашний взрыв?

Узза взяла меня за подбородок и заставила поднять голову. От холода её пальцев я вздрогнул и с трудом подавил желание отстраниться. Минуту Узза задумчиво смотрела на меня, словно пыталась вспомнить, о чём мы сейчас говорили.

– Пока не решено, – наконец ответила она и опустила руку. – Но будь уверен, если виновные выжили, их ждёт самая страшная участь.

– А если нет? – вырвалось у меня.

– Это уже будет решаться отдельно.

Узза говорила медленно, с трудом произнося букву р. В другой ситуации это показалось бы мне милым. Невольно я подумал, что ей идёт этот акцент, и в другой ситуации я бы принял её за иностранку.

– Но тебя не тронут. Разумеется, если ты непричастен к взрыву. Но если ты, – Узза замолкла.

– Это не я, – твёрдо произнёс я. – Зачем мне это? Взрыв такой силы не сможет уничтожить вас, только разозлить. И даже если бы погибли все ваши солдаты, что дальше? Бежать нам некуда. Вся наша планета – один огромный лагерь, где мы всего лишь заклеймённый скот для вас. И если умрёт один пастух, на его место придёт другой.

– Пастух? – Узза опять нахмурилась, и тонкая морщинка перечеркнула её лоб. – Что это значит?

– Это метафора, – осторожно произнёс я.

– Ваш язык слишком нагромождён, – с презрением отозвалась Узза. – Зачем все эти сложности? Метафора – это, – она запнулась, и через несколько секунд из устройства на её виске раздался механический женский голос, – слово или выражение, употребляемое в переносном значении, в основе которого лежит сравнение предмета или явления с каким-либо другим на основании их общего признака. – Узза поджала губы, а затем опять заговорила своим голосом. – Вы странные существа.

"А вы будто нет" – подумал я про себя, но вслух лишь произнёс:

– Без художественных средств язык звучит блекло и бедно.

Этот разговор начал казаться мне абсурдным. Уззе, похоже, тоже, потому что она встряхнула головой и сухо произнесла:

– Пожалуй, хватит этих разговоров. Отправляйся в лазарет.

Она вышла и на пороге что-то приказала солдатам. Те кивнули и жестом приказали мне следовать за ними. Пока мы шли через барак, то тут, то там раздавались насмешливые и злые комментарии. Некоторые утверждали, что я наконец провинился, и меня ведут на экзекуцию, другие отпускали сальные шутки в сторону Уззы. Иные не обращали на это внимания.

На улице было морозно и ветрено. При мысли о предстоящей работе на таком холоде я невольно поёжился. Руки почти моментально окоченели, и я натянул пониже рукава, стремясь хоть немного отогреть пальцы. Узза направилась в сторону корабля, а я в сопровождении солдат в противоположную сторону к лазарету.

Лазарет был огорожен, возле небольшой калитки стояли двое Иных. Они что-то обсуждали, и на их лицах застыли странные улыбки: кривые и уродливые, будто эти солдаты только-только узнали, что мышцы лица способны двигаться подобным образом. Сам лазарет был точной квадратной формы, в три этажа. На уровне второго и третьего по всему периметру расположились окна. Внутри я был лишь единожды, когда осенью, простояв несколько часов под проливным дождём на ветру сильно заболел. На ноги меня поставили за два дня, но и этого времени хватило, чтобы насладиться теплом и удобствами, которые Иные создали для больных. Сюда попадали только в случае тяжёлых заболеваний или травм, и почти всегда он был заполнен полностью. Врачи Иных знали своё дело, и очень скоро узники могли вернуться к своим обязанностям.

В коридоре нас встретил один из врачей. Сопровождавшие меня солдаты обратились к нему, по-видимому, сообщая о цели нашего визита. Тот кивнул и жестом поманил меня за собой. Солдаты остались ждать возле входной двери.

Вслед за врачом я поднялся на третий этаж и сразу оказался в просторном помещении, заставленном кроватями, на которых лежали или сидели узники. Вдоль рядов кроватей сновали врачи с инструментами в руках или бинтами. В дальнем углу лежали те, кто умудрился выжить при взрыве. Некоторые из них громко стонали, другие тупо смотрели перед собой, не обращая внимания на происходящее вокруг них. Они казались неживыми, и только судорожно вздрагивающие груди от дыхание свидетельствовали, что в них ещё теплится жизнь.

Безумный старик сидел на кровати возле окна. Обхватив голову руками, он качался из стороны в сторону, тихо и монотонно напевая какую-то мелодию себе под нос. Его запястья были перевязаны бинтами, а от ножки кровати под одеяло, где находились ноги, тянулась тонкая цепочка. На мой немой вопрос врач спокойно, будто сообщал прогноз погоды на неделю, ответил:

– Сбежать пытался. И хотел браслет сорвать с руки. Совсем обезумел. Сомневаюсь, что он когда-нибудь сможет здраво мыслить. Не думаю, что тебе удастся что-то у него узнать.

– Приказ есть приказ, – пожал плечами и подошёл к койке старика.

Одна из девушек, совсем молоденькая (ей могло бы быть по нашим меркам лет четырнадцать) по приказу врача принесла мне табурет и поставила рядом с изголовьем кровати. Я сел, и врач удалился.

С минуту старик не обращал на меня внимания. Я ждал, не решаясь первым заговорить. На картонной табличке, прикреплённой над кроватью было написано его имя: Сергей Николаевич, а следом шли какие-то знаки, видимо, дублирующие знаки на его браслете. Наконец, Сергей Николаевич меня заметил. Он вздрогнул и опустил руки.

– О, ты наконец пришёл! – радостно забормотал Сергей Николаевич. – Совсем деда забыл, негодник!

– Здравствуйте, Сергей Николаевич, – осторожно произнёс я. Тот нахмурился и обиженно произнёс:

– Какой я тебе Сергей Николаевич, внучок? Ох, совсем тебя мать распустила. – Безумный покачал головой, и в его глазах появились слёзы.

– Прости, – я запнулся, – дедушка. Как ты?

– Я хорошо, внучок, – Сергей Николаевич провёл рукой по одеялу и чему-то тихо засмеялся. – Вот, мама твоя санаторий мне нашла. Хороший санаторий. Вчера даже салюты запускали.

Я вскинулся.

– Какие салюты?

– Представляешь! – восторженно произнёс Сергей Николаевич, поддавшись вперёд. – Самый настоящий! И такой громкий. Я стоял очень близко, даже оглох ненадолго.

– А ты видел, кто устроил этот фейерверк? – я подался вперёд, чувствуя, как в животе затягивается неприятный узел волнения.

– Как же не видеть, внучок, – Сергей Николаевич засмеялся. – Видел-видел! Приятель мой, Сашка, с собой привёз.

– Что за Сашка? Кто он? – безумный старик начал раздражать.

– Как же какой? – Сергей Николаевич удивлённо посмотрел на меня. – Неужто не помнишь моего старого друга? Он же каждое лето к нам в деревню приезжал, тебя, мальчишку, на рыбалку брал.

– Откуда у него фейерверки? – говорить о таких вещах было странно и некомфортно. Праздники, салюты, развлечения – всё это осталось где-то там, в другой жизни.

– Так ведь же, – Сергей Николаевич вдруг побледнел, нижняя губа у него задрожала. – Катенька моя, – пробормотал он. – Катенька говорила, не надо его запускать внутри. В лесу что угодно можно найти, а мы ж не маленькие дети, чтобы всякое в руки тащить. Но Сашка не послушал. Всегда был упрямым. Катенька, Катенька, – он затрясся, застонал, и от этого мне стало тоскливо и гадко на душе. – Катенька моя была там, рядом совсем. Всё говорила, что надо подождать. Нужен удачный момент. А потом, когда будет толпа, кинуть в неё эту мину. В бараке же невинные люди, – Сергей Николаевич заозирался, потом уставился на меня и нахмурился. – Ты не мой внук.

– Сергей Николаевич, – осторожно произнёс я, аккуратно беря его за левую руку и слегка сжимая дрожащие тонкие пальцы. – Пожалуйста, успокойтесь. Попробуйте чётко рассказать, что именно случилось. Кто такая Катенька? И откуда у вашего друга мина?

Сергей Николаевич забормотал себе под нос что-то бессвязное. Он крепко, до боли, сжал мои пальцы, но я терпел. Спустя минут десять Сергей Николаевич опять обратил на меня внимание. В его взгляде неожиданно появилась осмысленность.

– Вы хотите знать откуда мина? Извольте. Команда, которая занимается захоронением трупов, копая могилу, обнаружила её в лесу. Александр, мой старый товарищ, смог пронести её в лагерь, в свой барак. Где он её прятал я уж не спрашивал. Мина старая, такие у нас были в армиях в тридцатых годах, незадолго до того, как мы решили отказаться от оружия и начать строить новый мир. Моя дочь, Катя, пыталась уговорить Александра не взрывать мину. Говорила, что это неправильно, что в бараке столько людей, которые хотят жить. И куда лучше бросить её в толпу Иных. Но Александр уже был не в себе. Он чувствовал, что смерть его близка: мы же оба прекрасно знаем, что Иные делают с сумасшедшими. Катенька успела предупредить меня. Она столкнулась со мной в нескольких шагах от нашего барака, сказала, что Александр намерен взорвать мину, и бросилась обратно в барак. Наверное, хотела спасти ещё хоть кого-то, вывести оттуда. Но не успела.

Сергей Николаевич замолк и уставился на свои колени, скрытые одеялом. На глазах его появились слёзы, грудь часто и неровно вздымалась от дыхания. Я молчал. Всё, что надо, я узнал. Делать тут было нечего, но что-то не позволяло мне просто встать и уйти. Может, нежелание выходить на мороз и идти разгребать завалы, а может нечто иное…

– Катенька, – Сергей Николаевич пронзительно вскрикнул.

Пробегавшая мимо медсестра остановилась. Достав из нагрудного кармана комбинезона небольшую ампулу, она сломала её и, подойдя к кровати, поднесла её ко рту Сергея Николаевича. Тот послушно выпил содержимое, и через несколько секунд он уснул.

– Вам пора, – я встал, и девушка подтолкнула меня к выходу.

Солдаты меня ждали у выхода. Один из них обратился ко мне:

– Удалось выбить информацию?

Я кивнул. Солдаты что-то быстро обсудили, а затем приказали следовать за ними. Вместо того, чтобы направиться к завалам, они повели меня в сторону корабля. Они провели меня в большой зал с десятками кресел и большим прозрачным экраном, свисающим с потолка. Там нас ждали Узза, Иг и несколько незнакомых мне Иных. У них была загорелая кожа, и я невольно подумал о жарких странах и море. Заметив нас, они резко прервали свой разговор и выжидательно уставились на меня. Узза была бледна и встревожена, что было на неё не похоже.

– Говори, что узнал, – приказал Иг. Он, напротив, казался довольным и спокойным.

– Один из узников, который работал в лесу, нашёл мину и сумел принести её в барак. Он же её и взорвал, – отчитался я, глядя в пол.

– Мину? – в голосе Уззы послышалось сомнение. – Откуда на этой планете, тем более в лесу, мины? Оружие давно было уничтожено.

– Видимо, осталась с давних времён, – осторожно предположил я. – Этот старик сказал, что такие мины были распространены лет сорок назад. Наверное, затерялась. Мало ли что…

– Отлично, – перебил меня один из незнакомых Иных. – Теперь мы точно знаем, что среди нас нет предателей.

– Старик сказал что-то ещё важное? – Узза будто и не обратила внимания на предыдущую реплику. – Может, обмолвился, что мина была не одна?

– Ничего больше существенного он не сказал, – покачал я головой. – Говорил про свою Катеньку, она была его дочкой. Она и предупредила его о готовящемся взрыве.

– Что ж, ты неплохо поработал, – Узза слегка улыбнулась. – Свою награду получишь позже.

– Я могу идти? – вопрос вырвался сам собой, и я тут же вжал голову в плечи, ожидая гнева.

Но Иные явно не обратили внимания на моё своеволие. Узза подошла к небольшой панели на стене, прижала к ней ладонь и через секунду раздался привычный звук сирены. Прохладный голос Уззы разнёсся над лагерем:

– Всем узникам приказано явиться на площадь для собраний. Любой, кто попытается спрятаться в бараках или иных местах будет казнён.

Убрав ладонь с панели, она обернулась и улыбнулась странной зловещей улыбкой. Иг ухмыльнулся и тихо прошептал, так, чтобы услышал только я:

– Наконец она перестанет церемониться с этим отребьем.

Двери открылись и в зал вбежало несколько солдат.

– Собирайте всех на площади, – приказала Узза. – Настало время возмездия. А ты, Марк, – она нахмурилась, – ступай на площадь. И не вздумай кому-либо что-то говорить.

Я кивнул и пошёл прочь. За кораблём раскинулась площадь. Каждый день несколько рабочих групп расчищали её от снега, но до этого дня весь лагерь собирался на ней лишь единожды, в самом начале нашего пребывания здесь. Площадь заполнялась узниками, солдаты окружали их, подгоняли тычками в спину и ударами. Люди нервничали, вскрикивали, пытались найти в толпе знакомых и родных. Некоторые падали на землю, и по ним невольно проходили другие узники. Идеально ровная площадка, словно покрытая белым ковром, покрывалась бурыми пятнами крови, телами упавших, обрывками одежды. Я с трудом пробирался сквозь толпу к участку, отведённому под мой барак. Кто-то попытался остановить меня и задать вопрос, но я вырвался и, не оглядываясь, продолжил пробиваться сквозь людей.

Люди из моего барака уже топтались на месте, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться. Завидев меня, они тут же замолчали, а затем один робко спросил, когда я проходил мимо:

– Что происходит? Дело во взрыве?

Я молча пожал плечами и встал в строй. Тут же рядом со мной встала женщина-солдат. C грубыми чертами лица, короткими волосами непонятного сероватого оттенка, мощными плечами и плотной фигурой она могла сойти за мужчину. Я знал, что ранее она была помощницей Ига, его правой рукой, не отстающей в жестокости от своего начальника. Чем она вызвала ярость Ига – неизвестно, но однажды она оказалась среди обычных солдат, в простой форме без всяких отличительных знаков. Правда, ходили слухи, что она попыталась спасти от экзекуции одного мужчину, к которому прониклась симпатией, но в это я не верил.

Площадь медленно заполнилась узниками. Около десяти тысяч человек стояли на площади, в ожидании худшего, и смотрели на трибуну, с которой, предположительно, Иные должны были вынести всем нам приговор. Кто-то начал молиться, его подхватили. Нестройный хор голосов читал молитвы, позабытые нами лет десять назад. Я молчал. А на востоке медленно всплывало холодное и равнодушное солнце.