Текст книги "Дурман (СИ)"

Автор книги: Ольга Горовая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

С прогнозом она не ошиблась. Выложилась на все сто. Зато, точно знала, что приложила максимум усилий и сделала все, от нее зависящее. И, с огромной долей вероятности, могла обещать, что теперь собака выживет. Правда, сама Таня себя сейчас чувствовала ужасно. Выжатой до капли. Едва нашла силы, чтобы как-то обрисовать ситуацию Лизе, как представилась женщина, привезшая собаку.

Безумно хотелось к Витале. До дрожи в коленях. А, может, это просто от усталости все тело дрожало? Плевать. Все равно хотелось к нему. Но Таня понимала, что сейчас об этом и мечтать нечего. Едва добрела до кабинета, стараясь не оглядываться по сторонам, чувствовала, что не вы держит, сорвется. А едва закрыла за собой двери, не удержалась, разрыдалась, привалившись спиной к двери. Из-за усталости, из-за неуверенности уже в своих к нему претензиях, из-за сомнений, что они сумеют справится со всем этим. Достала телефон и набрала «Люблю». Отправила Виталию.

Он не ответил.

По правде сказать, Виталий едва дождался, пока они доедут до поселка. Но не разворачиваться же теперь, когда сам вызвался обеспечить охрану Диме? Надо было «отстреляться» до конца. Хоть и хотелось махнуть на все рукой и развернуть машину, с тех пор, как получил ее смс-ку.

Блин! Такая свалка эмоций в груди! И распирает, давит. Не хватает сил это все «переварить» и разложить по полкам хоть в каком-то порядке. И обидно, вроде, из-за всего, из-за ее позиции. Но, е-мое, после сегодняшнего вечера, еще понятней, что Таню корежит. И не рассердишься на нее. Сложно злиться, когда начинаешь понимать.

А тут еще и Батя начал копаться в мозгах и нутре! Блин! Ну не знал Казак, что ему сказать! Как объяснить, что у них с Таней сейчас творится?! Для Димы отношения по-другому принципу всегда строились, тем более с женщинами. Он бы и не пытался Таню понять: не устраивает что-то – свободна, катись на все четыре стороны. Но, ведь, Дима никогда и не лукавил, пытаясь привязать к себе женщину эмоциями, скрывая то, кем является. Не испытывал этой гребанной неуверенности в себе самом и собственной привлекательности для любимой женщины! И не поймет Батя, попытайся Казак сейчас это ему объяснить. Отморозиться легче. Тем более, в свете того понимания, что исподволь меняло позицию Витали за последние недели. Волей-неволей, а начинал признавать Виталя, что их отношениям с Таней, их семье – может мало что сулить, при тех делах, которыми он занимается. И не потому, что Таню не сумеет переубедить. А оттого, что его где-то банально пристрелят. Или ее используют, чтобы его достать.

Кричал, что не будет выбирать между Димой и Таней, чтобы не заставляла. А уже начал. И даже выбрал, похоже. Более того, глядя на меняющееся восприятие другом Лизы, подозревал, что и Бате придется задуматься о подобном, рано или поздно. Только, как об этом сейчас разговор завести, когда Дима только до мести дорвался; как аргументировать свои мысли, до которых дошел – пока не знал. Потому и не поднял тему, когда они курили на пороге клиники, ожидая окончания операции. И от вопросов друга открестился.

«Довел» до поселка. Проверил парней охраны, пока Дима повел Лизу в дому. Несмотря на охре****но тяжелый день, не смог не улыбнуться, увидев удивленное и ошарашенное выражение лица девушки, осматривающей дом Калиненко. Вспомнилась Таня в подобной ситуации. Тоже, помнится, за Виталю цеплялась, как и Лиза сейчас за Диму. Все-таки, она оказалась куда интересней и глубже, чем он воспринимал ее раньше. И за отношение к Диме, Виталя ее оценил.

Но сейчас ему к своей женщине хотелось, и плевать на все их претензии друг к другу! Потому и не поехал к своему дому, стоящему в шестистах метрах отсюда. А снова сел в машину, и погнал через весь город, в ее долбанную клинику.

Доехал, заглушил машину. Три часа ночи… Отдохнул, по ходу. На фиг! Вытянул телефон. Из чистого принципа. Нельзя ему в эту ветеринарку и ногой? Ок! Написала, что любит, пусть теперь сама к нему и выходит.

Набрал номер Тани.

– Да? – далеко не сразу ответила Таня.

И по ее голосу он понял, что разбудил. Блин! Такой потребностью в ней накрыло сразу. Вот просто с головой, до кома в горле. Помешанный, ей-Богу. Такая необходимость к коже прижаться, втянуть в себя ее запах, теплый и сонный, в губы поцеловать, волосы взъерошить…

– Давай, Танюш, двигай на улицу, раз мне в твою клинику и ногой ступить нельзя, – немного обиженно велел он, севшим голосом. – Только куртку натяни, не вздумай так выскакивать! Тут промозгло, – не удержался, помнил, что болела недавно.

– Сейчас, – она не спорила.

И, кажется, удивилась. Почти недоверчиво согласилась. Появилась на пороге минуты через три, осматриваясь в потемках. Казак даже покурить не успел, толком. Один раз затянулся, выйдя из машины. Она его заметила и тут же двинулась в эту сторону.

– Виталь… – неуверенно начала Таня, кутаясь в куртку, еще на подходе.

Он не дал закончить, чтобы она там не собиралась говорить. Сгреб в охапку, бросив сигарету под ноги, и дорвался до ее рта. Начал целовать за все эти дни, как ненормальный. Она тихо застонала, ухватившись за его шею, то ли, чтобы не упасть, то ли сама не могла, хотела сильнее вцепиться. И так же сильно, безумно целовать начала.

Казака затрясло. Сдавил ее руками, как тисками, сам понимал. А иначе – не хотел и не мог… Ну не мог он без нее, блин! Не мог! Вообще. Четыре дня, и уже дуреет.

– Любишь, значит? – даже, чтобы спросить, не смог нормально оторваться от ее губ. Будто приклеили его к ней.

– Люблю, – она и застонала, и засмеялась, и всхлипнула ему в рот. – Прости, что так по-глупому вышло. Скандал на пустом месте устроила, да? – попыталась отодвинуться, чтоб глянуть ему в глаза.

Виталя назад дернул, погрузил ладони в ее растрепанные после сна волосы, намотал на пальцы.

– Ничего, Танюш, – уткнулся носом в макушку. – Оба издергали друг друга.

И вдруг – матюкнулся. Сам отодвинулся, уставившись на нее, хоть и хр*н, что разберешь в этой туманной темноте.

– Танечка, – прищурившись, вкрадчиво потянул ее за волосы. – Ты, елки-палки, что? Подстриглась? Я не ясно что-то объяснил в прошлый раз? – рявкнул он так, что эхо в тумане пошло. – Когда успела?!

Но Таня, по ходу, не испугалась, а хихикнула, прижавшись к его груди всем телом. Покачала головой, насколько позволял его захват.

– Вчера. Кончики обрезала, не утрируй, Виталь, – кажется, это выражение стало у нее одним из любимых, когда хотела его подколоть. – Пять сантиметров, я специально оговорила, не видно даже. Чаще бы приезжал – не заметил.

Он ухмыльнулся. Отпустило. Осадило. Не то, что она его слова всерьез не воспринимает, а то, что скучала. Чаще требует приезжать.

– Сама перерыва захотела, – напомнил он, и не думая отпускать волосы Тани. – Сама ушла из дому.

Таня тяжело вздохнула. И дрожь в ней зародилась. Он уловил. Ругнулся, поняв, что хоть куртку и натянула, а под ней – один медицинский костюм, который ни фига, не на утеплении, между прочим!

– А если я была не права? – тихо спросила Таня.

Но он сейчас думал о том, что ее колотит от холода. Рывком распахнул двери заднего сиденья и затащил Таню в машину.

– Ты что, не могла нормально одеться? – снова рявкнул. И вновь – с претензией.

– Не могла! – огрызнулась она в ответ. – К тебе торопилась.

Виталя выдохнул. Сам сел, ее усадил себе на колени, распахнул ее куртку, забрался под нее руками, пытаясь Танюшу согреть. Прижал к своему телу. Свой свитер содрал, ее кофту поднял, чтоб кожа к коже, и она его тепло себе взяла. А она задохнулась, задрожала больше. Нежно-нежно погладила его плечи, так, что Витале стало невыносимо, тут же кровь от мозгов вниз ухнула, к паху.

– Болела же только-только, – продолжил ругать, но уже мягче, целуя щеки, веки, лицо.

– Уже больше месяца прошло, Виталь. Даже два, почти, – тихо улыбнулась она в ответ. – Выздоровела давно.

Странный разговор. Скачки в тоне, в темах, в настроении. И все равно – не могут отодвинуться, будто прилипли друг к другу. Оба нуждаются в этом тепле и близости.

Захлопнул двери машины, чтобы согрелась быстрее. Хотел привстать, ссадив ее на сиденье, включить двигатель, чтобы натопить салон. Но Таня не дала себя с места сдвинуть.

– Виталь, так что, если я ошиблась, и уже не могу так, не хочу перерыва? – еще тише спросила.

Блин! А глаз не видно в темноте. И что сказать – он не знает. Не потому, что не хочет! Бл***! Да у него череп с мозгами в разные стороны разъехались от ее слов, от радости, что Таня готова вернуться, закрыть этот вопрос. Но открытой-то остается другая проблема. С безопасностью. И с тем пониманием, которое сегодня накрыло с головой.

Хочет вернуть. А подставить не может.

– Танечка, свет мой ясный! – прижал к себе до боли, до невозможности сделать вдох.

Теперь его затрясло. Только не от холода.

– Я очень тебя люблю, – она так же обхватила его руками. – Не могу решить ничего. Не могу с этим смириться… Но и без тебя – не жизнь это. С ума схожу, Виталь. И злюсь, бешусь из-за этого. Тебя мучаю, достаю придирками.

Прижалась губами к шее, поцеловала так жарко, что у него испарина на затылке выступила. В голове пусто. Зато в теле пульс по сосудам дробь отбивает. Пах горит от ее тепла, от тяжести тела Тани, такой желанной и такой ему необходимой. Соскучился дико! Она ему нужна больше всего!

Не выдержал, набросился на ее рот, начал целовать, как сумасшедший. А она ему навстречу, и смеется. И чувствует же, знает, что уже сорвало у него тормоза. И хочет ее, и нет ограничений сейчас, не подействует на Виталю ничего, дорвался до Танюши.

– Казак! Ты меня, таки, затащил на заднее сиденье, еще при первой встрече грозился, – хохочет, и целует в ответ.

Расхохотался сам, запрокинув голову, обхватил ее плечи, опрокинул на сиденье, вдоль, навалился сверху.

– Таки затянул! – согласился, засасывая кожу на ее шее, оставляя метки, грудь ее мучил губами, заставляя Таню стонать. – Сбылась мечта! – хохотнул.

Добрался ладонями, зудящими от необходимости в ней, в ее коже, в ее теле, забрался под форменные брюки, сжал бедра. Чтобы снова стонала от удовольствия, чтобы ей – хорошо, и улыбалась, и его от себя и на сантиметр не отпускала. Ведь уже вцепилась в плечи, царапает же, сто пудов. А ему не больно, ему до дрожи в солнечном сплетении – хорошо. И не надо ничего в жизни больше. Таня с ним, и сама этого хочет, не мучается по этому поводу.

Блин, хорошо так! Словно раньше! Свободно и просто между ними, когда нет ни претензий, ни секретов. Один кайф и удовольствие!

И она за ним тянется. Его брюки расстегивает. Тесно им, неудобно, к большему простору привыкли. А сейчас – без разницы. Просто хотят друг друга до ломоты в костях.

Рванули друг к другу. Он погрузился в нее. Штаны у обоих на ногах, спутывают, мешают. Таня смеется и стонет одним голосом. Обхватила его голову руками, давит на затылок, ладони на его щеках. Стянула свои брюки совсем, обхватила его еще и ногами, словно всего в себя втянуть хочет. А и так, ведь, ничего больше не хочет и не видит, полностью в ней потерялся. Чего хотела, того и добилась, по ходу, даже если сама этого еще и не поняла. И сейчас – ни притормозить, ни остановиться не может, голова в отказе. Только ощутить ее надо, до боли почти, до закушенной кожи и губ, до стонов таких, что сто пудов спалили бы их, не будь ночь вокруг. И двигается, как бешеный, не давая ей спуску. Волосы на свои кулаки накрутил, чтобы никуда из-под него, всем телом накрыть. Потому что его! До последней клеточки кожи, до кончика волос, тех самых, что обрезала!

– Виталь! – закусила его плечо со всей силы, а все равно – не удержалась, застонала в голос.

И бедра ему навстречу, а Казак чувствует, всем телом впитывает ее дрожь, ее удовольствие. И самого накрыло с головой, отключило любое понимание. Вдавил себя в нее, вжал, придавил, хоть бы не до боли. Хотел, и не мог откатиться хоть на сантиметр, чтоб дать воздуха глотнуть Танюше. А она цепляется за его плечи ногтями сильней, не пуская. Кажись, уже до крови. А ему – по фигу. И хорошо так, пальцем пошевелить не может, уже от кайфа. Все тело в нирване. И запах ее по всему нему.

Таки сгруппировался. Уперся в переднее сиденье, перекатился, ее на себя сверху устроил. Блин! Что ж тут места так мало? Раньше не замечал, всего хватало. А об удобстве тех, кого трахал, вообще не парился. Танюшу же хотелось по высшему классу и в любой дыре устроить.

Обнял опять. Она на нем устроилась. Глаза закрыты. Дышит прерывисто, но затихая. Словно уже засыпает на нем.

– Танюш, – прижался губами к ее переносице. Волосы с лица убрал. – Свет мой ясный. Слышишь? – позвал.

– Ммм? – она глаза не открыла. Только повернулась больше к нему. Так же сонно.

– Танечка, сейчас не лучшее время, чтобы ты возвращалась. Правда, – меньше всего хотел бы это ей говорить. Да он без нее сатанел!

Но и рисковать женой – вообще не собирался. Обнял обеими руками.

А она услышала. И глаза открыла. Уперлась подбородком и посмотрела на него растерянно. И так грустно, что у него в груди что-то перевернулось. Сжалось до боли.

– Что, не все простить можно, да? – тихо и горько спросила Таня.

ГЛАВА 28

Это было больно. И опустошало. Возможно, именно так чувствовал себя сам Виталий, когда она выставляла ему требования? Как спросить? Да и надо ли?

Таня так много всего обдумала за эти четыре дня, после их последнего разговора – словами не передать! Больно, когда понимаешь, что любимый человек может тебя с кем-то сравнивать. И что сравнение это – не в твою пользу.

Нельзя сказать, что данное понимание заставило Таню отринуть собственные принципы. Нет. Но вот задуматься о том, готова ли она потерять любимого человека, оттолкнув своим упрямством – вынудило однозначно. Нет, она доверяла Витале. Помнила все, что он сказал, когда однажды усомнилась в его верности и собственной необходимости для него. И все же… Стало неприятно. И, наверное, впервые она в полной мере попробовала посмотреть на происходящее между ними – с его точки зрения. Непросто. Очень сложно признать, что любимый человек может иметь свою правду и свои резоны для того, чтобы совершенно иначе относиться к такому болезненному для нее вопросу. И что своей позицией, она причиняет ему не меньшую боль, чем и он ей, не желая или не имея возможности тут же изменить жизненные приоритеты.

Тяжело очень. И сейчас тоже. Однако, и упрекнуть его в данный момент, вряд ли посмеет…

– Танечка, ты что, свет мой ясный? Ты что за фигню уже себе придумала? – в этот момент искренне, казалось, удивился Виталий, уставившись на нее.

И так недоуменно скривил лицо, что она растерялась.

Ухватил Таню крепче, не позволив спрятаться в основании его шеи, как тут же захотелось. И так держа, привстал с ней, уперевшись в сиденье. Почти сел. И она на нем. Вообще неудобно, и немного проблематично, учитывая все, чем они только что занимались, но Таню сейчас больше интересовал другой вопрос, а не гигиена.

– Да, я понимаю, Виталь, много думала обо всем, что мы сами творим друг с другом, и я… все мои обвинения. Я понимаю, что это задевает. И меня же обижало, что ты мои доводы всерьез не воспринимаешь, и тебе – обидно, до меня дошло, наконец. – Она все-таки почти сумела отвести глаза.

Но Виталя вновь заставил ее глянуть прямо на него.

– Танюша, – выдохнул и ругнулся сквозь зубы. – Да я не обиделся! И не собираюсь какие-то счета выставлять. Ты же знаешь, если тебе надо – ребра вскрывай и сердце бери. Все одно – твое все. Я за тебя боюсь. – Он криво улыбнулся. Вообще без веселья. – Я тоже думал много, по ходу, Таня. Было о чем. И права ты во многом, не меньше меня. Не так и просто все сейчас. Димка вышел. Ну, ты видела его сегодня. И он на прежнее место метит. А это – не сказка. И я сейчас не вопросом продажи конфет занимаюсь, даже не машинами, – Виталий сам отвел глаза.

А после – неуверенно как-то глянул на Таню. Не так, как обычно.

– Я за тебя боюсь, до дрожи в пальцах, Танечка, – намотал ее волосы на свои ладони, заставив тревожно замереть в его руках. – Что узнает кто-то, как ты важна, как дорога мне. Что жена… Что тронут тебя. Даже говорить не хочу, что творить могут тогда. Или что меня дожмут…

Он сжал зубы, резко выдохнул. Прижал ее голову к своей голой груди. Она молчала, слушая, как бьется сердце мужа.

– С собакой этой, дурной, сегодня, – ей в макушку пробормотал Казак. – Знаешь, думал это подстава. Ночь, пустая трасса. И нас – всего трое мужиков, да Лизка. Идеальный же расклад, чтоб убрать всех. Пока по тормозам за машиной Димы жал, чтоб не въехать, успел с жизнью попрощаться. И только про тебя и думал, – обхватил так ее плечи, все тело, что не сделать вдох. – Чтобы вернуться. К тебе. Доехать-таки. А все остальное, по боку. Права ты. Нет у меня никакого гребанного кода бессмертия или гарантии, что не прикончат вот так, где-то тайком на дороге. Раньше это просто не важно было. Не имел я никого. А теперь – у нас же семья. – И еще крепче сжимает.

А Таня и не дышит.

Ее накрыло такой волной, что горло перекрыло, душит. Давит грудь, сильнее тисков. И снова – дикий страх, панический просто. За него. Что случится что-то, а она повлиять не может, никак не поможет. И любовь к нему безумная, ведь не отмахивается и от ее слов, от ее доводов, понять пытается. Идет навстречу…

И почему все настолько сложно? Ей все еще не хочется в этом вязнуть, не хочется признавать мир, где есть хоть какое-то оправдание криминалу. Но если это мир ее любимого человека, то что остается делать?

– Значит, я не могу вернуться домой, к тебе, только потому, что это опасно сейчас? И про меня могут узнать? – Таня попыталась разобраться.

Очень хотелось верить, что дело именно в этом, а не в том, что она слишком долго давила на его больное место.

Вместо ответа, Виталий прижался губами к ее волосам, коснулся щек… А его руки ни на миллиметр не ослабили хватку.

– Даже думать об этом не хочу, Танюша, – все-таки ответил. Тихо и сипло. Словно действительно боялся. – А все равно – только об этом и думаю постоянно.

– Но, ты же все время у меня, и так, – нахмурилась она. – И сейчас приехал. И мы же расписаны. Да, тихо и без свидетелей, почти. Но все равно. И здесь тебя все видели… Кто про нас не знает?

Виталий резко выдохнул.

– Даст Бог, никто, кому это знать не надо, – достаточно резко отозвался он, чуть сместившись на сиденье.

Таня мало что поняла из его позиции по ситуации, зато, вдруг вспомнила, что она, вообще-то, на работе. И у нее дежурство. И собака та самая, после операции, у которой уже пора бы проверить состояние. На практикантов тут она полагаться не собиралась. И это заставило Таню всполошиться, дернуться.

– Куда? – тут же рыкнул Виталя.

– Да, к собаке твоей! – тоже резко напомнила она, пытаясь вывернуться из его руки и достать салфетки из ящика в подлокотнике переднего сиденья.

Виталя расслабился. Хмыкнул.

– Это не моя. Это Лиза в дворнягу сбитую вцепилась. Истерику закатила на трассе…

– Лиза – это кто? – достав-таки салфетки, глянула на него искоса.

Не потому, что не видела женщину, которая была с ними несколько часов назад. А потому, что хотела узнать о ней больше. Раньше ничего не слышала об этой Лизе.

– Она с Димой, – Виталя чуть посторонился, позволив ей хоть как-то привести себя в порядок. Наклонился, подняв ее одежду, которая давно упала на пол.

– Жена? – уточнила Таня. Резинку свою для волос так и не нашла, попыталась хоть в косу заплести растрепанные пряди.

– Женщина, – поправил ее Казак, тоже начав одеваться.

– Она с ним живет?

Казак хмыкнул.

– Теперь да, по ходу.

Таня, глянула через плечо, пытаясь еще и куртку с переднего сиденья достать.

– Почему я тогда не могу быть с тобой?

Веселья в Казаке стало меньше, а вот какой-то опустошенности и усталости – больше.

– Танечка, ну ты сравнила, – он невесело хмыкнул. Растрепал ее волосы, которые Таня только заплела. – Димка, он не о том сейчас думает. Он целиком на своем сосредоточен, чтобы по долгам всем воздать, свое вернуть. И Лиза… Он оценил, что она его дождалась, не думал Батя и не рассчитывал на такую преданность. Но… Она для него удобна и важна, даже привязался уже, только не боится Батя ее потерять. Не понял еще, что это такое, и чем обернуться может. Хоть я и говорила с ним. Сам про охрану напомнил. Но у Димы своя точка зрения. А я ж подохну, если с тобой хоть что-то случится, Танюша. Я тобой рисковать не могу, нет у меня никого важнее и дороже, – снова сжал ее тисками-объятиями.

Таня опустила голову ему на плечо. И хорошо, и плохо. И больно, и сладко. Вечно у них все двойственно. Никак не доберутся до однозначности.

– Ты меня с ней сравнивал, да? Это она терпеть и смириться смогла?

Виталя ругнулся.

– Танюша, ну забудь об этом! – раздосадовано крякнул Казак. – Протупил я, признаю! Не с того бока подошел, Танюш. Да, меня заело, что Лиза, все зная, Бате претензий не выставляет, и любит, несмотря на все это. Вот и ляпнул с досады. Но мне ж, все равно, кроме тебя не нужен никто, Таня. И тебя я обидеть не хотел, вот, как есть горю, честное слово, – даже встряхнул, заставляя ее поднять на него взгляд.

Таня, вроде, и понимала. Но неприятно было все равно. Только зачем вновь заводиться? Наспорились уже на две жизни вперед. Ведь она это все раньше обдумала. А сейчас в другом пыталась разобраться.

– Виталь, я все равно не понимаю, чем мне одной безопасней, если ты все время приезжаешь? Разве те, кто захотят выяснить что-то о тебе, не сумеют это отследить?

– Блин, Таня! Я не знаю! – чувствовалось, что он психанул.

И сам пытается разобраться, веский довод привести.

Они все-таки выбрались на улицу, и сразу стало зябко, противно. Вновь дрожь появилась, несмотря на куртку, что она натянула. Виталий тут же прикурил. И ей захотелось, растерянность и непонимание усиливали чувство опустошения. Таня глубоко вдохнула, втягивая влажный туманный воздух с привкусом сигаретного дыма. Виталий просек, протянул сигарету ей, Но Таня покачала головой. Она действительно пыталась покончить с курением.

Казак снова затянулся и обнял ее.

– Свет мой ясный, я больше всего хочу, чтобы ты со мной была. У нас дома, утром, вечером, ночью, постоянно… – прижался щекой к ее лицу. – Даже не думай другого, ок? Дай мне три-четыре дня, хорошо? Я решу все, обещаю.

Она вздохнула:

– А ты Диме своему рассказывал, что мы женаты?

Казак глянул как-то исподлобья. И Тане вообще внутри гадко стало.

– Не до того было, Танюш…

– Ты меня стыдишься? – она застегнула куртку, уставилась на свои ноги в расстегнутых ботинках. Лишь бы не ему в глаза не смотреть.

И как же больно стало внутри! Но и не скажешь ничего. С его точки зрения и их приоритетов, глядя на ту же женщину Калиненко, Таня могла предположить, что Казаку непросто признаться другу, что у них в семье существуют проблемы.

– Бл***! Лешего за ногу! Ну что ты выдумываешь, Таня! – он снова бросил сигарету на асфальт, и дернул Таню к себе.

Не дает она ему курить этим вечером. Вот, вообще, не получается. А дышать – легче, хоть и уткнулась в его свитер носом впритык. Но так хорошо, когда он обнимает и так крепко держит. Кажется, что со всем могут справиться.

– Решу все, обещаю. А пока… я согласен со многим из твоих претензий. Это мы тоже решим.

Не совсем понятно для нее, хрипло заверил ее Виталя, продолжая держать в объятиях.

И уходить не хочется, а надо. Тем же собака… И нет уверенности, что выяснили, решили. Странная нота в разговоре, странное «рванное» настроение у обоих.

– Хорошо, Виталь, – Таня кивнула. – Я жду, пока ты скажешь, что дальше. Ты меня дольше ждал, – она невесело улыбнулась. – Я пойду, там же собаку вашу проверить надо. Операция тяжелая, досталось животному.

Он поцеловал ее в макушку.

– Ты сильно устала, да? – погладил ее плечи.

– Есть немного, не впервой, – потерлась носом о его грудь, будто сама щенок. – Но проверить собаку сейчас, все равно, надо.

– Хорошо, иди, – кивнул Виталий, наматывая ее волосы себе на пальцы.

И как тут уходить, интересно? Когда и повернуть голову в сторону не может?

– Виталь, отпусти, – попросила с улыбкой, пусть и самой душу рвет.

– Не могу, Танюш, – хрипло признался он. – Понимаю, что надо. А не могу. Еще минутку постой рядом… – зарылся в ее волосы лицом, шумно вдохнул, погнав по ее спине мучительную дрожь.

– Я никак не могу вернуться, да? – не думала, что вопрос выйдет так жалобно.

Но Тане даже страшно стало от того, как муж в нее вцепился. Сколько не говорит? О чем промолчал?

– Решим, Танечка, обещаю, – еще раз прошептал, а потом-таки отпустил. – Иди, спасай эту чертову собаку.

Хмыкнул и, достав новую сигарету, прикурил. А Таня пошла в клинику.

А через час Виталя позвонил и сказал, что ее под ветеринаркой будет ждать водитель, которого она знает. И чтобы без него Таня никуда не ходила и не ездила. И, вообще, пусть пока поменьше из дому выбирается. И о них ни с кем не говорит, и ни на какие вопросы не отвечает. А он постарается все утрясти. И ночью приедет.

– Ты, вообще, сегодня не будешь спать, выходит? – выслушав все эти инструкции, вздохнула Таня.

Виталий хмыкнул и прикурил на том конце связи, она слышала щелчок зажигалки.

– Перебьюсь.

Она закусила губу. А потом не выдержала, все же.

– Виталь, может и тебе стоит попробовать бросить? Или, хоть, меньше курить? – сто раз говорили об этом раньше. И всегда он от нее отмахивался.

Вот и сейчас только хмыкнул.

– Все нормально, Танюш.

Она устала спорить и обсуждать, потому и не приводила больше аргументов. Все равно, он их все уже знает.

Собака, к счастью, шла на поправку. Дворняга. Породистая, почти наверняка, сдохла бы. А эта цеплялась за жизнь когтями и зубами. Лиза приезжала каждый день, беспокоясь о животном, и Таня старалась ответить на ее вопросы. А сама – смотрела на эту женщину, и пыталась ее понять. Разобраться, как эта Лиза решилась жить с таким человеком, как Калиненко? Как относилась к тому, чем он занимался? Очень хотелось с ней обсудить именно это. Однако Виталий же сказал ни с кем ничего не обсуждать. Да и Лиза не подавала никакого признака, что ей известно об отношениях Тани и Казака. Правда, иногда эта Елизавета так странно на нее поглядывала, что хотелось повернуться и спросить «да?», подтолкнуть к разговору. Но Таня не знала, к чему это может привести, и боялась подставить мужа. Потому говорила только о животном.

Виталий приезжал дважды ночами, но так же не обсуждал, что именно он предпринимал. Собственно, в первую ночь они просто вырубились, так устав, что и говорить ни о чем не хотелось. А потом Виталя коротко сказал «решаю», на ее робкие попытки что-то узнать.

И да, он действительно прислал своего человека, и теперь Таню возили на машине под присмотром то смешное расстояние, которое Таня пешком проходила за десять-пятнадцать минут.

Через три дня Виталий приехал в клинику днем, вместе с Лизой. Таня не совсем поняла, чем это вызвано. Тем более, что муж старался, как можно больше времени провести на улице, вероятно, не желая ее все-таки подставлять перед начальством. А ей это показалось неплохой возможностью все выяснить. Ведь срок, оговоренный Казаком, вышел. Однако, как назло, то ее Лиза задержала, выясняя самочувствие собаки, то, потом, с Казаком о чем-то начала говорить на улице.

Наблюдая в окно за непростым, с виду, разговором, судя по жесткому развороту плеч мужа и его напряженной спине, Таня уже решила отложить вопросы до вечера. Но тут ее окликнула администратор:

– Татьяна Николаевна, ваша последняя клиентка, хозяйка собаки, забыла ежедневник. Спрятать в сейф?

– Нет, – Таня быстро подошла и забрала блокнот. – Она еще на улице, я отнесу.

И, торопясь, снова не одевшись, подозревая, что получит разгон от мужа, все-таки выбежала на улицу.

– Что-то случилось, Татьяна Николаевна? – Елизавета заметила ее сразу, и тут же прекратила разговор.

А вот Виталий, до этого стоявший спиной, повернулся только сейчас. Охватил взглядом с ног до головы, и так нахмурился, что Таня физически ощутила его мысли. И то, что он до сих пор помнит о ее простуде в начале сентября. И сейчас готов хорошенько отчитать, а то и «всыпать» из-за того, что Таня в одном халате поверх костюма на улицу выбежала.

– Вы еженедельник на стойке забыли, Елизавета, – стараясь не смотреть в сторону мужа, Таня протянула блокнот.

Но все равно боковым зрением видела, как он мнет в руках сигарету и «тучей» глядит на нее.

– Ох, точно, простите. Никак не перенесу все в телефон, не успеваю, вот и таскаю за собой. Теперь еще и забывать стала, – извиняясь за свою рассеянность, улыбнулась Лиза и забрала блокнот.

Виталий прикурил, громко щелкнув зажигалкой. Таня даже вздрогнула от этого звука. Или уже промерзла так?

– Ничего страшного. Бывает, – постаралась невозмутимо ответить она, уже жалея, что не захватила куртку.

– Я завтра тоже к десяти приеду, можно? – уточнила Лиза, почему-то, внимательно наблюдая за ней.

Таня даже удивилась, чем вызвала такой пристальный интерес. Ясно, Виталя, небось, уже костерит ее в уме. Но Лиза почему?

– Да, конечно, – она кивнула. Глубоко вздохнула, подозревая, что все рвано не сможет с мужем поговорить. Виталя не подавал ни одного намека, что стоит раскрывать степень их близости при Елизавете. – До свидания, – все-таки развернулась она, подняв руку, прощаясь.

Но остановилась, едва ли сделав шаг:

– Курить – вредно. Тем более, когда заставляешь дышать дымом окружающих, – не повернувшись к Виталию, заметила она, будто бы ни к кому не обращаясь.

Но, елки-палки! Ей самой курить хотелось, когда он курил! И как тут бросить? Знает же, что она пытается!

– Угу. Учту, Таня, – Казак, напротив, вдруг поднял голову и прямо-таки сверлил ее взглядом. И продолжал курить даже как-то весело.

Татьяна опять вздрогнула. С погодой она серьезно прогадала. Уже замерзла. И взгляд любимого добавлял холодок опасения за свою целостность. В общем, решила, что лучше скрыться, от греха подальше.

Пошла к клинике, уже не оборачиваясь на шум двигателя и движение машины. Но и в холл не зашла. Раздразнил ее таки Казак! Курить захотелось невыносимо. Возможно еще и от общей подвешенности и сложности этих нескольких дней. Вот Таня и завернула за угол, где у них было место для курения. Достала пачку сигарет из кармана халата. Мимоходом подумала, что надо бы перестать их за собой таскать в халате, если собирается завязать с этой дурацкой привычкой. И попыталась прикурить.

То ли холодный ветер был виноват, то ли все та же ее «растяпность» в этом вопросе. Но, как и обычно, эта дурацкая зажигалка не включалась у нее с первого раза. Таня раздосадовано встряхнула рукой с зажигалкой.

– И какого хр**а ты куришь? Завязала же?

Перед ее носом появилась зажигалка с уже горящим огоньком. Виталий подошел тихо, а вот смотрел все так же сердито, да и просто, «излучал» недовольство ее поведением. Не курением, это Таня знала точно.