Текст книги "Б/У или любовь сумасшедших"

Автор книги: Ольга Трифонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

Патриция действительно ждала возле машины. Покупку похвалила, и они отправились в замок.

Вечером за ужином Ирина почувствовала страшный озноб, ее колотило так, что она не могла положить на тарелку салат. Руки дрожали, голова тряслась. Листья, куски помидоров, зеленого перца упали на скатерть.

– Извините, – стуча зубами, сказала Ирина, – я п-п-п-остираю скатерть.

– Что с вами? – спросила Изабель. – Вы больны?

– Я, к-к-кажется, перегрелась на солнце.

– Сегодня не было большого солнца.

– Не знаю… – Лиловые и синие круги поплыли перед глазами.

Ирина понимала, что должна встать, уйти, и не могла. Сидела, уцепившись за стул.

– Ей совсем плохо, – донесся сквозь вату чей-то голос.

– Ирэн, посмотрите на меня, вы меня слышите? – Оливковое лицо Изабель склонилось к ней. – Ирэн… Да не суетитесь вы, держите ее крепче, я сейчас.

Очнулась в своей комнате, на кровати. Рядом в кресле сидела Изабель, по другую сторону – Патриция.

– Извините, – сказала Ирина и не услышала своего голоса.

– Глюкоза, – коротко приказала Изабель.

Патриция откинула одеяло. Укола не почувствовала, лишь легкое жжение от ватки со спиртом.

– Теперь вот это. – Изабель через постель протянула огромный шприц.

– Может, не надо? – робко спросила Патриция.

– Теперь вот это, – ледяным прозрачным голосом повторила Изабель.

Изабель взяла ее руку, одним движением перекрутила над локтем резиновый жгут.

– Работайте. Сжимайте и разжимайте кулак. Так, хорошо. Давай шприц, – это уже Патриции.

Попала точно, с первого раза, вводила медленно и необычайно профессионально, не задевая иглой стенок вены. Все, что делала эта девочка, – делалось очень хорошо. В препарате был хлористый кальций, Ирина почувствовала, как тепло разливается по телу.

– Этот швейцарский набор действительно на все случаи жизни. Один раз с его помощью я спасла Жерома от анафилактического шока после дурацкой прививки. Теперь вот вы, Ирэн.

– Что со мной было?

– Я думаю, тяжелое отравление, вы ели что-нибудь необычное?

– Нет.

– Вы – аллергик?

– Нет.

– Ну, тогда завтра разберется доктор Верду, сейчас, я думаю, опасность миновала. Патриция, ты побудешь с Ирэн?

– Конечно. Я посижу, почитаю.

– Ну и отлично. Спокойной ночи, Ирэн.

Она вышла. Очень прямая балетная спина, носки в сторону. Несостоявшаяся Жизель, Одетта, Фея Сирени, Кармен, Лауренсия, Джульетта…

– Что с тобой случилось сегодня? – тихо спросила Патриция.

– Ничего. Я купила сандалии.

– Посмотри. – Патриция стянула ворот блузки с левого плеча Ирины.

Ирина повернула голову и увидела багровый волдырь с черной зловещей каймой у основания и зеленоватой гнойной вмятиной в центре.

– Что это?

– Не знаю.

– Изабель спасла тебя от смерти. Доктора не оказалось дома, до больницы тридцать километров, ты бы не доехала. У тебя было это вчера, позавчера?

– Нет.

– Я тоже думаю, что нет. Этого нельзя не заметить.

– Помоги мне.

– Я буду с тобой всю ночь.

– Помоги мне.

– В чем?

– Помоги, не спрашивая. Я не преступница.

– В этом я уверена. Господин Фюмиз разрешил тебе жить здесь, разве этого не достаточно?

– Для чего?

– Для того, чтобы не подозревать тебя.

– Я хочу уехать до его приезда.

– Куда?

– Не знаю.

– Почему?

– Сегодня в «Лафайетт» до меня дотронулся один человек, именно до этого места.

– Трансвестит?

– Как ты догадалась?

– Он очень торопливо вышел из магазина, сел в машину и тотчас уехал.

– Как ты догадалась, что он трансвестит?

– Это видно сразу. За тобой охотятся?

– Да.

Лицо Патриции было в тени. Круг света падал на маленькие крепкие руки, сложенные на коленях, на застиранные джинсы.

– Ты употребляешь наркотики?

– Нет.

– Продаешь?

– Неужели похожа?

– Не похожа, но редко кто бывает похож на себя истинного.

– Изабель похожа.

– Да. Но Изабель исключение.

– Мне кажется, ты тоже похожа на себя.

– Я стараюсь. А год назад здесь жила Дубровка. Из Югославии. Она была очень хорошей женщиной, но у нее были эмигрантские проблемы, а потом ее нашли мертвой в Сан-Мало. Ее лицо было сожжено кислотой. Она стала непохожей ни на кого, и полиция не узнала, кто это, а я догадалась, что это Дубровка, потому что знала ее тайну.

– Дубровка была из Хорватии?

– Да. У меня остались все ее документы.

– Что такое эмигрантские проблемы?

– Они не мешают найти самую низкооплачиваемую работу, но мешают общаться с полицией. У нас разрешено проверять документы на улице. Например, как было в России в сталинские времена. Ты ведь знаешь, как было?

Ирина не ответила.

– Через пятнадцать минут ты уснешь. Я думаю, что тебе действительно не стоит встречаться с господином Фюмизом. Он очень проницательный человек, и он жил, кажется, шесть лет в Советском Союзе. Впрочем, может быть…

– Ты сможешь отвезти меня в Ламбалль?

– Конечно. Прямо к парижскому поезду.

– Что такое Париж?

– Самый жестокий город в мире, я думаю. Но консьержки требуются всегда. Они отовсюду, со всего мира. У моей сестры в доме консьержка из Аргентины, мадам Барбуза, работает полулегально за гроши, но, как у всякой консьержки, у нее есть комнатка и большие связи в своем кругу.

– Годится.

– Спи. Утром я дам тебе документы Дубровки и расскажу, что надо знать и как себя вести. Славяне совсем другие люди, чем мы. Им надо жить только дома, на родине, и стараться не влезать ни в какие истории. Они всегда будут чьей-то жертвой. Спи. Я расскажу тебе про Дубровник.

Дубровник похож на драгоценное серебряное кольцо, а в городе Мостар мальчишки прыгают с высокого моста в воду за монетами, но самый прекрасный город – Сплит. Там сохранились развалины Диоклетиана и чудная средневековая площадь. Спи…

* * *

Он поднялся ей навстречу, подошел и взял за руку. Они молча шли по набережной мимо букинистов, мимо Лувра по другую сторону реки, мимо клеток с какими-то петухами, собачками, овцами…

Он повел ее вниз по ступеням к Сене.

– Ты знаешь, что происходит в Москве?

– Да.

– Ты видела? Ты заметила в левом углу кадра?

– Да.

– Ты поняла, что это такое?

– Кажется, да.

– Прощайся с Парижем.

Она не спросила «почему». Поняла сразу.

Подошел длинный, плоский и будто укрытый граненым хрусталем катер.

– Я бы предпочла попроще.

– Попроще идет следом.

Они сели на корме. Проплывали дома, плакучие ивы, мосты…

– Ты полюбила этот город?

– Нет.

Она боялась взглянуть на него: «Пусть длится этот сон, пусть держит ее за руку в своей этот, самый невероятный из всех встретившихся на ее пути, призрак».

У Марсова поля катерок развернулся и причалил к пристани.

– Ты была на Эйфелевой башне?

– Нет.

Они прошли мимо продавцов мороженого, воздушных шаров, апельсинового сока и поднялись наверх. Пересекли набережную. Под высоким сводом башни на вытоптанном пыльном пространстве толпились туристы.

Не отпуская ее руки, он подошел к окошечку кассы; сели в огромный лифт. Проплыли какие-то «эйзенштейновские» зубчатые колеса, фермы и будто бы приоткрыли старинную шкатулку с драгоценностями – возник город. Крыша шкатулки поднималась все более и более, вот уже показался холм Монмартра с белоснежным Сакре-Кёр… За ним россыпь крыш, вспыхивающие от солнца окна мансард…

Еда была невкусной, но Ирина ела прилежно, по-прежнему боясь взглянуть на него.

– Вино белое или красное?

– Неважно.

– Это в Америке неважно, а здесь важно.

– Кто за мной охотился? Кто насылал зомби? КГБ, ФБР?

– Третьи.

– Какие третьи?

– Те, что не знают, знаешь ли ты. В таких случаях лучше убрать.

– Я думаю, я догадалась, откуда деньги у Саши. Но зачем я им? Они охотились в Америке, в Берлине, в Бретани?

– Ты ничего не поняла.

– Объясни.

– Деньги за наркоту из Союза перекачиваются в Америку. На них через подставных лиц покупаются заводы, дома и все прочее. Теперь поняла?

– Теперь – да.

* * *

Он вел машину с небрежностью истинного парижанина, лихо влетел в немыслимую карусель вокруг Триумфальной арки, соскочил с карусели в широкую улицу. На крышах домов террасы с деревьями.

– Авеню Фош. Ты здесь бывала?

– Нет.

– Бедная, скромная консьержка с бульвара Араго…

– Бедная, скромная и немолодая… А что это за голая спина была с тобой в Теннесси?

– Багаж.

– Кес ке се багаж?

– Багаж – это то, что берется с собой в дорогу для удобства.

– Я тоже багаж?

– Ты – нет, ты – Летучий Голландец, вернее Голландка, вернее Датчанка из Сольвенга.

– Мюллер тоже предал меня?

– Нет. Он полюбил тебя. Поздравляю. Знакомство с тобой так потрясло его, что он – опытнейший разведчик – нарушил профессиональный кодекс.

– Предавать?

– Не спать.

– Что с ним?

– Ничего. Живет в своем Голубом Доме как частное лицо.

– За то, что выпустил меня?

– Да. Но ненадолго. Дальше все шло по программе, и ты пришла к Тренчу.

– По какой программе?

– По моей.

– Как это?

– Ты делала то, что хотел я.

– А чего ты хотел?

– Быть с тобой. Но до этого я должен был убедиться сам и убедить других, что ты не завербована.

– Кем?

– Никем.

– А как ты это делал?

– Ты слушала мои кассеты?

– Кассеты? Я слушала кассету.

– Они были разные. С текстами на ультранизких частотах. Я говорил тебе, что нужно делать.

– Правда?

– Ну, конечно, правда. Хочешь, расскажу тебе, когда и почему ты совершала то или иное…

– Например, спала с Мюллером.

– Нет. Это была самодеятельность. С его стороны тоже. Он на всякий случай подменил кассету, но потом я сумел всучить тебе ее снова.

– В мотеле.

– Совершенно верно.

– Значит, это ты вместе с ними копался в моих мозгах в Хантингтоне?

* * *

Проехали через Булонский лес. Толстая проститутка в белых чулках на белых резинках стояла на обочине. Огромный живот, огромные груди.

– Почему ты не отвечаешь?

– Это было необходимо. Нужно было тебя проверить.

– Кому?

– Тем, которые тебя подозревали.

– В чем?

– В том, что ты занимаешься Проблемой.

– Ну и что?

– Кое-что из тебя выудили.

– Что?

– Главное. Не занимаешься.

– После этого ты хочешь, чтобы я поверила в то, что ты меня любишь? Хантингтон был для меня адом.

– Не надо было брать портмоне. Фи-би-ай были уверены, что тебе его подсунули русские, а русские – что подсунули американцы, а третьи – что это твои деньги, вернее, Сашины.

– А на самом деле откуда взялось это портмоне?

– Дикая, невероятная случайность. Его украла воровка у богатой дамы, забрала деньги, а остальное, как не годящееся для пользования, подкинула.

– Как забрала деньги? Там были билеты.

– Это потом подложили по моей просьбе.

– Зачем?

– Я убедил их отпустить тебя на все четыре стороны света и посмотреть, что ты будешь делать, и ты начала с совершенно непредсказуемых шагов. Это было очень интересно.

* * *

Они снова пересекли реку. Безлюдная набережная. Респектабельный тихий район.

– В этом доме я живу. Зайдем сейчас или…

– Или.

– Ты была в Венсене?

– С тобой – нет.

Он развернул машину.

– Даму потом поместили в Хантингтон?

– Да.

– Очень удобно, ведь я пользовалась ее кредитными карточками.

– Я уплатил твои долги.

– Даме?

– Опекунам. Дама, к сожалению, тяжелая алкоголичка и наркоманка.

– Почему ты не появился сразу, я бы не наделала столько глупостей.

– Ты ничего не поняла. Ты была обречена, но тебя спасла любовь Мюллера и цепь случайностей. Один раз они были совсем рядом с тобой, за стеной. Им было нужно что-то, чего у тебя не было.

– Кукла, которую подарил мне Саша. Что с ним?

– Откуда я знаю. А куда делась кукла?

– Осталась на таможне. Ты знал, что он занимается наркотиками?

– Я догадывался, что он занимается другим. И оказался прав, просмотрев твою программу.

– В Хантингтоне?

– Ну, конечно.

– Вы и мои сны подглядели?

– И твои тоже.

* * *

Серый Венсенский замок был пустым, как и полагалось в бредовом сне. И, как во сне, он был похож на замки из учебника по истории: круглые башни, серые глыбы-камни, деревянные балки галерей на вершине стены со стороны двора. Где-то прозвучал то ли рожок, то ли горн.

– Наверное, мы видим все это в последний раз.

– Наверное.

– Ты уверен, что мы должны…

– Я обязан, а ты – как нитка за иголкой.

– Проблема так опасна?

– Ты же видела, что умел делать Саша. Кустарно, так сказать, авторские экземпляры, а здесь Проблема – это уже серийное производство.

– Чего он хочет? Мне кажется, он маньяк.

– Отнюдь. Его задачи чисто утилитарные. Ему нужны исполнители. Они всегда нужны, и есть множество способов создавать таковых.

* * *

В Музее естествознания в старинных банках хранились в спирте внутренности млекопитающих, препарированных еще Кювье и Ламарком. Огромные остовы китов и динозавров в центре зала являли своим видом картину загадочного триумфа человека, такого маленького и жалкого рядом с останками величественных чудовищ.

– Мы будем жить, как Иона во чреве кита: купим домик, посадим огород, заведем собаку и кур, ты согласна?

– Да. Только не будем вбивать частоколы в ребра.

– А это – уже как получится.

– Я устала бояться.

– А я устал быть зомби.

За огромными венецианскими окнами плавился жаркий август, цвели геометрически выверенные газоны роз и гортензий. Ирина ощутила знакомую леденящую дрожь: «Вот оно: то, чего ты страшилась, чего ждала, в чем подозревала…»

Она попыталась высвободиться от прохладного твердого пожатия его руки. Не удалось.

Золото и багрянец штор в ресторане Лионского вокзала почему-то успокоили. Прошлый век: роскошные куртизанки с одним луидором в расшитой бисером сумочке, Дюруа, искренне верящий в справедливость и неизбежность предательства, герцогини, продающиеся как девки, – нестрашные ужасы парижских тайн. «В конце концов, можно убежать и от этого призрака».

Официант, чувствующий запах больших денег, как натренированные наркоманы-спаниели чувствуют запах наркотиков в багаже пассажиров поездов и самолетов, с подчеркнутым почтением принес два кофе и два ломтя роскошных, в стиле интерьера, торта.

– Дома у меня есть замечательные спагетти под названием «волосы ангела» и настоящий испанский соус. Мы купим тебе халат, и ты по-московски, в халате, приготовишь ужин.

«Он не отпустит меня. Потащит в свой безлюдный роскошный квартал, накормит спагетти и наконец довершит затянувшуюся охоту. Ну что ж, надеюсь, сделает это умело, старушка будет мучиться недолго. Глупая гусыня, изображавшая из себя колобка. Кстати, гусыня – прозвище Раскурова».

– Ты знал, что мы вместе с Сашей занимались снами одного пациента, а пациент этот оказался…

– Я ведь видел твою программу и узнал одну из дам. По ней догадался, с кем имели дело.

– Одну из дам? Кого именно?

– Подружку Ростислава.

– Наталью? Ее в моей программе не было.

– Странно. Я ошибиться не мог, хотя бы потому, что история с Ростиславом стала для меня ясна. Наталью завербовали, чтобы контролировать Ростислава. Наркоманы – ненадежный народ. Ты огорчена, что твой сожитель спал с твоей подругой?

– Нет. Меня поразило другое.

– Что именно?

– Саша подменил программу. Он не доверял мне.

– Хотя спал с тобой. Совковый вариант. Я думаю, у вас были разные задачи. Тебя интересовало прошлое, его – будущее. Яркий пример женского и мужского начала, даже в науке.

– Его интересовал Кольчец не только как будущий подопытный. В письме одной из его баб был намек на какое-то убийство. Кто-то из общих знакомых. Убийство загадочное, необъяснимое с точки зрения нормальной логики. Теперь я понимаю, что каким-то образом Раскуров был к этому причастен. Случайное совпадение. Какая-то его бытовая уголовщина пересеклась с интересами тяжелых мужиков. Впрочем, не имеет роли или не играет значения.

– По-моему, тоже. Пошли? Или ты еще чего-нибудь хочешь?

– Отпусти меня.

– Ни за что! Не для этого я пересек вслед за тобой два континента.

– Это ты подсунул мне паспорт?

– Я… Чтобы ты могла уехать.

– Ты такой всемогущий?

– Кое-что-могущий. Пошли выбирать халат. Я предпочитаю бутики на Монпарнасской башне.

– На рю де Ренн есть «Кендзо».

– У тебя хороший вкус. Но «Кендзо» – это для харакири.

– Ну и шуточки у вас, боцман, – вспомнила Ирина их былую любимую поговорку.

Он никак не отреагировал. Первое, что забывают зомби, – шуточки, эти костыли совместной жизни: только двоим понятные словечки и фразы.

Тротуары вокруг Монпарнасской башни были уставлены столиками. Пили «мент», «перно», ели мороженое, креветок.

– Зачем такое изобилие, если полмира голодает?

– Вопрос комсомолки, ненавистный людям западного мира. Выбор – вот главное достижение и главная привилегия свободного мира. Чем больше выбор, тем надежнее их мир. Нужны одни кроссовки, но выбирать их нужно из ста, из двухсот, в этом все дело.

Он продемонстрировал ей это право, эту привилегию. Ее уже мутило от страха и от обилия шматья, а он, держа ее за руку, переходил от «Энн Клейн» к «Богнеру», от «Богнера» к «Родье», от «Родье» к «Манукяну». Мелькали махровые, шелковые, фланелевые халаты. В восточном стиле, с атласными отворотами и обшлагами, с рюшами, с аппликациями, воздушные пеньюары и бархатные – строгие, как вечерние платья.

– Нет, как всегда, надо идти в «Хэрродс». Я все-таки предпочитаю английские вещи.

– Как всегда? Фраза Синей Бороды.

– Ты ведь была в Лондоне, неужели не заметила, что в «Хэр-родсе» все покупатели с синими бородами, даже женщины?

«Кем бы ни был этот человек – не имеет значения. Он очень похож на моего любимого, он почти тот же, и он подарит мне этот день и этот город».

В «Хэрродсе» он вдруг сразу выбрал что-то длинное цвета сливы, с поясом, украшенным тяжелыми кистями.

Снова Булонский лес, но теперь на обочине, распахнув норковые длинные шубы, обнаруживая полное отсутствие каких-либо аксессуаров, выстроились красавицы великанши.

– Толкательниц ядра заменили баскетболистки. Судя по шубам, олимпийские чемпионки.

– Это мужики, – равнодушно бросил он.

– Я всегда думала, что Булонский лес что-то величественное.

– Нормальный ольшанник.

Что-то кольнуло: то ли предчувствие, то ли воспоминание.

Его квартира охранялась большой стальной сейфовой дверью и тремя хитроумными замками. Было что охранять: старинная мебель с медальонами, китайские вазы и множество статуэток черного дерева. Статуэтки изображали зомби.

Он подошел к окну и резко задернул штору.

– Погоди, я хочу взглянуть, я коллекционирую виды из окна.

Секундная пауза, потом – неохотное: «Your welcome». Она отодвинула штору и увидела на подоконнике свою давнюю фотографию в широкой рамке красного дерева. Простенькую московскую фотографию, исполненную «Сменой». Присев на корточки, она обнимает ушастую дворняжку. Луцино, дача его друга, через два участка – его дача. Август. Вокруг горят леса, торфяники, они прожили затворниками три дня, и только один раз он попросил ее выйти из дома, чтобы сделать этот снимок обнаруженной на шкафу случайно «Сменой» в пыльном футляре… Крепкие руки железной хваткой сжали ее плечи. Она не выдала боли ни стоном, ни словом. Сена рябила зеленоватосерой чешуей, какая-то стройка на другом берегу повторяла остов кита.

– Боишься? – прошептал незнакомый голос за спиной.

– Нет.

– Разве тебе не больно? – Он сжимал уже так, что, казалось, вот-вот выскочат наружу кости из ключиц.

– Нет.

– Кто ты? Почему ты избегала смотреть на меня? – Боль стала невыносимой. – Почему? Почему? Почему? Почему ты выбрала этот халат?

– Я не выбирала.

– Почему выбрал я?

«Господи, что за странная местность. Ни одной машины, ни одного прохожего. Кажется, что в доме ни одной живой души. Какая страшная одинокая смерть ждет меня. Они меня настигли. Одиночек всегда настигают».

– Отвечай! Мы здесь одни, совсем одни.

«Меня убьет мой лучший зомби. Задушит поясом с шелковыми кистями. Какой сегодня день? Девятнадцатое. Шестое августа по-старому… Шестое августа по-старому…»

– Ты понимаешь, что я убью тебя, сука?

«Ольшанник… Шестое августа по-старому, Преображение Господне… В халате с шелковыми кистями… Наши любимые стихи…»

– Погоди, мне больно… Мне снилось, что ко мне на проводы шли по лесу вы, друг за дружкой…

Хватка ослабела.

– …Чтоб вырыть яму мне по росту. Прощай, лазурь Пре-браженская и золото Второго Спаса… Смягчи… не помню… лаской женской… Смягчи последней лаской женскою мне горечь рокового часа… Сегодня Преображение… Грех убивать… Впрочем, мой милый зомби, мне все равно. Ты был моей последней надеждой, оставаться здесь – нет смысла, ехать домой без тебя – подобие смерти…

Он отпустил ее. Шаги за спиной. Тишина.

Она обернулась от окна, комната была пуста. Прошла в коридор. Три закрытые двери, четвертая – сейфовая, железная. Толкнула ту, что напротив (сейфовую – бессмысленно), белая, стерильная как операционная, кухня. Вторую.

Он лежал на огромной кровати-ладье, лежал плашмя, плечи его тряслись. Леня плакал. Никогда, ни за что, нигде она не поверила бы, что он может плакать.

– Маленький мой, любимый, ну что ты… Деточка моя… мальчик мой… – Она положила ладонь под его седую голову, вытирала слезы краем покрывала, – все будет хорошо… Господи, как я боялась тебя! Как боялась! Ты был таким, как они, – ниоткуда…

Они лежали рядом поверх покрывала. Темно-золотой луч освещал край шторы и угол подушки-валика.

– Меня спасло то, что вспомнила «как обещало, не обманывая» – это я понимаю. Но неужели ты мог меня убить?

– Я убил бы не тебя.

– А кого?

– Я не знал, где ты была несколько дней, не знал, что с тобой сделали.

– А разве это не видно сразу?

– Как говорят здесь, «это зависит». Зависит от квалификации, Саша работает грубо, твои преследователи тоже, судя по твоим рассказам… Но есть такие мастера…

– Скажи, а обязательно умереть для того, чтобы из тебя смогли сделать зомби?

– Как ты думаешь, кем мы прожили свою жизнь там?

– Я думаю об этом.

– И мы хотели, понимаешь, хотели быть зомби, то есть не принадлежать ни к какому миру. Ни к миру мертвых, ни к миру живых, – советскому миру. Культурный факт, непонятный Западу. Феномен. Поиск выхода, а выход – не жизнь и не смерть. Те, кто не нашел его, превращались в наркоманов, алкоголиков, распутников, сходили с ума. Вспомни, кто был вокруг: Саша, Ростислав, твой пациент, не хочу даже имени его называть, а остальные…

– А мы?

– Мы… вскрытие покажет.

* * *

Вскрытие делали в одноэтажном морге больницы подмосковного города Климовска.

Справку о том, что он умер от острой сердечной недостаточности, ей выписывала милая, блекло-красивая врачиха. На столе среди бумаг в эмалированном лотке лежало что-то слизистое темно-красное.

Ирина передала сумку с вещами. Врачиха с сомнением оглядела кожаный баул «от Хэрродса».

– Подождите. Я вынесу вам сумку.

Ирина стояла на чисто выметенном дворе и старалась не думать о том, что случилось с ним в те несколько часов позавчера, когда она впервые одна поехала в Москву раздобыть мяса и масла.

Поблизости постукивали электрички, женщины развешивали больничное белье в чахлом саду. Из их переклички Ирина узнала, что стиральный порошок подорожал в десять раз и белье теперь будут менять раз в месяц, а булка стоит теперь двенадцать рублей, а гроб полторы тысячи, а у кого нет на похороны, то кладут в пластиковом мешке, а детские колготки – семнадцать, а твердокопченая – четыреста пятьдесят а…

Не думать было очень легко.

Врачиха вышла с сумкой.

– Через час все будет готово, можно забирать. Извините, но вам надо еще доплатить двести тридцать.

– У меня нет. Я не думала, что все так подорожало, я привезу.

– Это невозможно.

– Возьмите сумку.

– Нет, это тоже невозможно.

– Пожалуйста.

Есть небольшое сельское кладбище в одном из неотдаленных уголков России… В стороне от шоссе, за полем, на склоне балки выгорожен кусок удивительно свежей и сильной березовой рощи.

Лишь половина ее «освоена под могилы», а на другой, заросшей высокой травой, пришедшие помянуть собирают потом первые сморчки.

Неожиданно изящная, темно-красного узкого кирпича, часовня придает русскому пейзажу шведско-финско-немецкий оттенок. Из такого же, «кремлевского» кирпича построено несколько дач в окрестности, придавая, в свою очередь, шведско-финско-немецкий оттенок исконно калужским деревянным селениям.

Склон балки довольно крут, и иногда, очень редко, Ирина думает, что Леня находится там в несколько странном состоянии: то ли застыв перед тем, как улечься, то ли пытаясь встать.

notes

Примечания

1

Каждому свое.

2

Бесплатно.

3

Раскумариться – снять ломку.

4

Не стоит.

5

Центр города.

6

Без животных; без детей старше 15.

7

Вторая мировая война.

8

Армия и военно-морские силы.

9

Стойка.

10

Выход.

11

Наземное метро.

12

Метро.

13

Американская ассоциация водителей.

14

Путешествие туда-обратно.

15

Китайский квартал.

16

Невестка.

17

Опыт.

18

Это великолепно.

19

Добро пожаловать.

20

Замечательно.

21

Замечательно, великолепно.

22

Вестибюль.

23

Лимузин.

24

Название рассказа Э. Хемингуэя.

25

«Привал».

26

«Привал»

27

Летняя земля.

28

Подвал.

29

Большой торговый центр.

30

Пляж в Лос-Анджелесе.

31

Телята запросто связаны и зарезаны,

Никто не знает по какой причине.

Но тот, кто дорожит свободой,

Должен, как ласточка, научиться летать.

32

Храни тебя Господь.

33

Путешествие туда-обратно.

34

Бич – бездомный.

35

Опыт.

36

Университетский городок.

37

Вечера.

38

Налогов.

39

Американский писатель.

40

Уборная.

41

Волшебный город.

42

Недорогой универсам.

43

Вы сейчас выходите?

44

Мне нужно в комнату, пожалуйста.

45

Извините меня, пожалуйста.