Текст книги "Линка (СИ)"

Автор книги: Ольга Смехова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)

– Это кто там балуется? – послышался докучливый старушечий голос. Дверь насильно пытались открыть с той стороны. Безуспешно. – Я сейчас милиции вызову!

– Тебе ведь всегда казалось, что ты то уж точно чистенькая, маленькая куколка? Ты – воплощение детской мечты, добрая игрушка, куколка, с которой девчонки играют в дочки-матери. Уси-пуси. Ты – недоделанный рисунок на асфальте. Грязное пятно, по которому должны были топтаться ногами. Ты обида, Линка. Жуткая, страшная, и я даже не знаю, что и с кем не поделила твоя прошлая хозяйка, но такие обиды носят всю жизнь.

– Да что за безобразие! Сейчас я вам… вам уши-то… ууу!

Казалось, Трюка готова говорить целую вечность – и пусть весь мир подождет. Оборвать её монолог мог разве что Лекса, но тому сейчас было совершенно не до нас…

– Для чего мы… нужны, Трюка? – наконец, смогла выдавить из себя я. Мне было больно, страшно и жутко. Передо мной была аномалия – из тех, что способна творить искрой по собственному желанию. Аномалия, которая через боль – свою и чужую, мир подчиняла. А за плюшевой фигуркой – бесстрастной, одноликой, скучающей стоял облик разъяренной донельзя женщины.

– Для чего мы нужны? Мы, рождённые из обид, страхов, ссор? Недописанные книги, асфальтовые рисунки, несыгранные мелодии. Невысказанные признания в любви. Для чего, Трюка, мы, недоделки, этому миру нужны? Чтобы защищать звездочек, ага? Вот только там внизу наш подзащитный плачет, а, может, уже и уехал на кладбище. Мы спасли его от материнской заботы? Может, спасли его от беззаботности, от радости, от здравого смысла? Что мы – МЫ! – принесли ему? Ты игралась им, как… как куклой. Дергала за ниточки и он плясал под твою дудку. Я… из-за моей глупости он теперь сходит с ума! В мире, где каждый день бомбы убивают по тысяче людей за раз, где машины давят их на дорогах, где падают самолёты – мы были просто необходимы! Ведь без нас, верно, этому миру банально не хватало своего дерьма для разгребания?

Трюка подтащила меня на этот раз поближе к себе. Фиалковая вышивка глаз, кажется, на миг стала теплей, утратила былую ярость, сгорела неистовым огнём. Теперь на меня смотрела Трюка прежняя, расчетливая, жесткая.

– А ты посмотри на людей. Того раза мало было, так посмотри на них ещё раз. Что ты там увидела? Живые трупы? Мы ли виноваты, что что-то интересное можно выжать разве что из страданий? Заставь того бояться, второго рыдать в подушку, третьего дрожать от ярости – и тогда они будут живыми. Не пишут книг про то, где всё хорошо – это сложно читать, это сложно воспринимать, там ничего интересного не происходит. Пишут, поют, играют – о плохом. О несчастной любви, о войне, о том, что завтра на работу. То, что вызывает отклик – душевный. И тогда, наверно, зарождается искра. Нету, маленькая, среди нас самой завалящейся любви, или, скажем, веры. Только ужасы, обиды, конфликты, слёзы. Мы ли виноваты, что рождаемся такими?

И я, наконец, узрела. Пару раз моргнула, чтобы сбросить наваждение, а потом поняла. Передо мной не ярость и не злоба. Не интрига, тайна или дворцовый заговор. Передо мной самая настоящая Надежда. Несбывшаяся, не оправдавшаяся, но заполненная уверенностью по самые края. Это я-то там аномалия аномалий? Передо мной стояла Надежда – то, чего по её же собственным словам существовать не должно в принципе.

На неё опирались тысячи раз. К ней взывали в предсмертных муках, в горячке боя, в ужасных ранах, перед доской у всех на виду. За Трюкой бородой тянулись они – все те, кто не терял надежду до последнего.

Она швырнула меня, я загремела по грязному полу. Трюка, казалось, вот-вот соскочит с подоконника. Солнце слепило мне глаза, хотелось приподнять руку, заслониться от него. Волшебница стояла ко мне спиной, словно провоцируя на грех. Не было того разговора, не она меня только что колошматила о стены, а она просто любуется солнечным деньком. Мне так хотелось верить в это.

– Я видела их всю свою жизнь. Не надо ничего говорить, маленькая, помолчи. Я видела людей – в разных обликах. Ко мне так часто взывали, что я не могла однажды – не воплотится. Таких как я, верно, теперь уже тысячи. Маленьких, слабых, угасающих ещё до того, как смогут чему-то научится. И это правильно, таких как я должно быть меньше в этом мире. И с другой стороны – как низко нынче пала надежда. Как низко пало вообще всё.

– Ты…

– Я не смогу просто так остаться и смотреть, во что превращается Лекса.

– Куда ты пойдешь? – в горле пересохло. Я медленно поднималась, пытаясь привести в чувство повреждённую руку – тщетно.

– В ОНО. От Безумия нет лекарство, но они, может быть, смогут чем-нибудь помочь Лексе.

– Тебя же убьют…

Трюка ничего не ответила. Мне казалось, что она борется с самой собой, что боится поддаться собственным страхам – и отказаться от затеи. Сколько раз она уже вот так бросала обреченных людей – что ей стоит теперь?

– Когда-то давно мне задали вопрос. Если наша искра – порождение эмоций человека, что же чувствовал Бог, что у него смог получится человек?

Она шагнула. Я отчетливо видела, как плюшевый остов, застыв неприкаянной игрушкой покачнулся на ветру, а та, кто стояла за ним сделала шаг. Трюка черпала у мира незатейливо, не очень требовательно и негрубо. Красная вспышка поглотила единорожку, оставив меня под веселыми лучами солнца.

«Я ухожу» – читалось в каждом её шаге. Ухожу, скрипела под плюшевыми копытами чумазая побелка. Ухож-жу, прокаркала мимо пролетавшая птица. Уходит, чтобы спасти Лексу, довершила я, пытаясь унять дрожь и успокоится. Не помогало. Чувство того, что только что от нас ушла последняя надежда, казалось, теперь не покинет меня никогда.