Текст книги "Линка (СИ)"
Автор книги: Ольга Смехова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)
Глава 18
Как оказалось, не только аномалии умеют создавать этот… этот мир? Черный, пустой, не похожий даже на пустыню – лишь на комнату, заполненную невесомостью. Вот только на этот раз подо мной не было черной, густой, как тина, мглы, было нечто другое. Не менее страшное, не менее опасное и очень спокойное.
– Трюка… – дрожащим голосом произнесла я, когда передо мной появилась фигура голубого единорога. Она была некой помесью того, какой я видела её в мире снов Лекса и тем, какой была на самом деле. Лошадь, одновременно перекликающаяся с своим сказочным образом и плюшевой игрушкой, притаившейся на компьютерном столе.
Её глаза уже не буравили меня, скорее наоборот – искрили, желая заставить меня вспыхнуть. Рог ярко засветился, а в меня ударил луч.
Не пронзил насквозь и на том спасибо. Я рухнула на… не знаю, здесь нет того места, которое можно было бы назвать полом. Бухнулась всей массой своего тела в пустоту, повисла в невесомости, тщательно стараясь встать на ноги. Не получилась.
Словно тогда, когда была у Дианы на столе, я ползала на карачках, ища в себе силы управиться с непослушным телом. А оно, кажется, как будто издевалось надо мной. К горлу подкатил тошнотворный ком.
Непреодолимая сила, которой я попросту не могла сопротивляться, подхватила меня, словно пустой мешок, встряхнула, помотав из стороны в сторону. Я видела перед собой завитой рог, пульсирующий, осветившийся, налившийся силой, готовящийся к удару.
Свет! Свет моей искры, ведь именно он тогда помог мне расправиться с Юмой! А ещё я черпала искру – из посторонних источников. Диана, кажется, что-то говорила о том, как это возможно, но я уже не помню. Воспоминания о нашем разговоре с ней время от времени мутировали, обращаясь отрывками фраз, высокомерными ухмылками, теперь уже ничего не значащими укорами…
Луч, пульсирующей волной ринулся ко мне, а я отвела его в сторону – не так легко, как думалось. Руку обожгло, дернуло в сторону, чуть не вырвав совсем, а я вновь оказалась в воздушном нечто. Сила решила отпустить меня – будто на всякий случай.
Копыта мелькнули у меня перед глазами, стоило мне только оказаться на своих двоих. Полыхнули яркими искрами, ослепили, прежде чем стукнули по лбу, вновь опрокинули. Я взвыла – от боли, обиды и злости.
– Тварь поганая! Синяя гнилушка, безротая чудомарина! – ругательства так и лились из меня, но уже впустую, словно потеряли из виду адресата. Словно я бубнила себе под нос ничего не значащие слова, словно…
Наш бой не закончился. Второго удара мне удалось избежать, отскочив в сторону. Я ухватила свет своей искры – прямо за кончик, дернула в сторону, а в моей руке образовался хлыст – почему-то некстати вспомнилась Юма и Аюста.
Мне хотелось излупить Трюку, не оставить на ней живого места, заставит её… заставить её что?
Прежде чем я задумалась над этим вопросом, солнечный хлыст прошелся несколько раз по спине голубой единорожки, обвил её вокруг туловища, сжался. Моих ушей коснулось лошадиное ржание, полное боли. Восторг в тот же миг не дал мне расслабиться. Ага, проняло таки! Знай наших!
Радовалась я слишком рано. Уязвленная Трюка пылала алым пламенем – в прямом смысле этого слова. Будто бы вся злость и обида, скопившаяся относительно моей персоны вдруг потребовала выхода – прямо сейчас. Меня подхватило – как мешок картошки, за шиворот куртки, хорошенько тряхануло. Я поерзала, пытаясь выскользнуть из своей одежды – тщетно.
– Ты! Посмела! Ударить! Великую и Могущественную! Трюку?
Голос единорожки громом пророкотал где-то над головой. Её рог, помимо алого сияния, окружавшего Трюку, окрасился нежно фиолетовым свечением, аурой волшебства – казалось, ещё мгновение и я смогу увидеть магические руны и…
Меня резко швырнуло в сторону. Стена, кирпичная, кажется, волшебная и созданная только что при помощи магии, немилосердно встретила меня, заставила охнуть. Боль не замедлила отозваться – сразу и во всём теле.
Теперь меня уже держали не за шиворот, теперь меня сжимал могучий, невероятной силы кулак, в надежде раздавить меня, выжать, как лимон. Трюка медленно шла ко мне, наслаждаясь моментом. Как… словно как Юма.
Ей хотелось видеть мои слезы, видеть, как я прошу у неё пощады. Прошу прощения, роняю последние остатки гордости – чтобы они проросли очередным потоком Трюкиной самоуверенности. Она терпеливо ждала – молча, не желая нарушать устоявшуюся тишину. Только бы не вскрикнуть, не доставить ей удовольствия, только бы…
А вдруг, я сейчас умру? Вдруг мне, победившей Юму, уготована судьба быть раздавленной за пределами этого мира какой-то плюшевой игрушкой? Почему у неё такие силы, откуда у неё такие силы? Почему я так не могу? А что, если…
Меня сдавило ещё сильней. Видимо, чаша терпения Трюки была переполнена, а я почувствовала, что больше не выдержу. Что ещё мгновение – и мои легкие разорвутся от крика. Я выдохнула, засипела, а кулак разжался – словно единорожк посчитала мысль о том, чтобы добить меня, ниже своего достоинства. Держась на расстоянии, она смотрела – снизу вверх, на то, как я скорчилась на полу, как я дрожу – от злости, ненависти и обиды. И имела глупость повернуться ко мне спиной.
Силы, верно, ждавшие именно этого момента, вернулись ко мне – всего лишь на секундочку, но мне этого хватило. Взвившись, словно вихрь, оказавшись на ногах я бросилась на неё – сзади. Ухвачу за гриву, усядусь на спине, обкатаю эту паршивую лошадь, чтобы познала, что наездник в этом доме – я! Что она…
Трюка словно знала, что я буду делать. Ей не пришлось разворачиваться – удар обоих задних копыт покончил с нашей произвольной дуэлью. Покончил – и выкинул меня обратно в реальность…
***
Я лежала, раскинув руки в разные стороны. Лежала и всё никак не могла понять, почему потолок был так близко? Я попыталась пошевелиться – хотя бы рукой, хотя бы головой – ничего не вышло. Словно во мне и никогда не было искры, словно я этого никогда не делала. Хотелось подняться, отряхнуть налетевшую пыль – она кружила надо мной в своём причудливом танце, тут же оседая, желая укрыть меня своим душным серым покрывалом. Я умирала – Трюка, всё-таки, нашла способ, как избавиться от меня.
Еще десять минут назад я сыпала на её голову страшные проклятия, с трудом глотая горькие слёзы. Мне было… обидно? Мне не хотелось умирать, мне ведь просто хотелось жить, за что она так – со мной? Возможно, я где-то допустила ошибку, возможно я сделала что-то не так и навредила Лексе. Но он бы не одобрил того, что сделала голубая Единорожка.
Я проклинала, а потом вдруг поняла, что во всём виновата сама. Это я первой набросилась на неё. Стоило ей только упомянуть о моей предыдущей хозяйке, как неконтролируемая волна гнева ударила в самую мою суть. Словно я сама обратилась единым клубком гнева. В котором не осталось места ни для чего другого. Ни для гордости, ни для сострадания, ни для любви. То, что я считала своей уязвленной гордостью, было лишь на самом деле приступом гнева – страшного, пугающего, всеохватывающего.
Моя рука, наконец, пошевелилась. Скрипнул спрятанный под одеждой шарнир, наконец, подарив мне шанс. Шанс на что? Не знаю.
Надо вставать, уговаривала я саму себя. На смену этому приходила другая мысль – а зачем? Зачем вставать? Кто меня ждёт? Может быть, Трюка? Или Лекса, который скоро вернётся с работы? Ведь жили же они как-то без меня, наверно, даже неплохо жили. Зачем ты им нужна? Может быть, лучше вздремнуть? Хорошенько вздремнуть, надолго, навечно.
Я испугалась. Мысли текли в мою голову. Но были – чужими. Разве не я только что говорила о том, что хочу выжить? А теперь подумываю о вечном сне?
Вечный сон – это же прекрасно. Разве в этом есть что-то плохое? Ты погрузишься в грезы – сладкие. Приятные, манящие. Там будет всё, что ты захочешь. Всё, чего только пожелаешь. Хочешь быть человеком? Но разве не в своих снах у тебя есть тело – послушное, красивое, упругое? Разве не там ты можешь представить себя и Лексу – вместе? Где нет никого, кто мог бы вам помешать? Только представь, только представь…
Мне захотелось помотать головой из стороны в сторону, чтобы прогнать наваждение. Моих сил уже вполне хватило на то, чтобы приподняться, и сесть. Шарниры скрипели, мир наградил меня болью – словно он уже привык к тому, что я никогда не буду двигаться, а тут…
Страшная мысль, как пощечина, коснулась меня – а что, если я пролежала тут несколько лет? Что, если даже не лет – десятилетий? Пыль, словно собираясь подтвердить мои самые худшие страхи, покрывало всё вокруг. Место, где я лежала никогда не знала тряпки, сюда. Видимо, ни разу не добралась заботливая рука матери Лексы.
А сам Лекса? Жив ли он? Неужели я снова осталась совершенно одна?
Не одна, ты не можешь быть одна. У тебя есть ты – зачем тебе кто-то другой? Смирись, забудь, останови свой бег. Ложись, просто ложись, расслабься и позабудь обо всём. Рухни в пучину сна, поддайся слабости, витающей вокруг тебя, закрой глаза. Там, во сне всё будет хорошо, там будет всё так, как тебе захочется. К чему бороться, к чему жить?
К чему жить, наконец, спросила я у самой себя, повторяя слова так и вертящиеся на языке. Действительно, зачем? Что я смогла увидеть хорошего за всё это время? Может быть, чью-то бескрайнюю любовь к своей персоне? Может быть, сумела найти себе друзей? Лекса – всего лишь человек. Лекса – дурачок, сурово поправил в моей голове голос самой Дианы. Захотелось ухмыльнуться – как же я могла позабыть благочестивую Диану, властительницу всея кукольных судеб! Теперь, верно, наш с ней разговор – долгий и ночной – будет преследовать меня до конца моих дней. А так ли долго осталось до их конца? Спать…
Спать, лечь прямо сейчас в ту же самую позу, в которой была, расслабить шарниры и отпустить. Отпустить искорку, зажигавшую огонь жизни в моём тщедушном тельце. И всё тогда изменится – миру станет легче. Лекса, верно, посокрушается о моей утере, Крок и его молчаливый собрат прорычат что-нибудь скорбное, Трюка так и вовсе возликует…
Крок страшный. Страшный и плохой – осознание этого вкралось в мою душу. Мысль была столь чужой, что я ей даже возмутилась. Никакой он не страшный и не плохой. Зеленый добряк, молчаливый, старый, много повидавший на своём веку. Грязноватый и неуклюжий, похожий на зеленое бревно, не такой, каким виделся мне в мире снов. Он милый, а не страшный.
Страшный – внутренний голос настаивал на своем. Казалось, моя попытка возразить подобной глупости только разозлила его. А что, если я встану? Встану, вопреки всем уверениям, что заснуть – единственно лучшее, что я могу сделать. Собраться бы только с силами – куда они только уходят? Наверно, прошло уже не меньше получаса, обычно я восстанавливалась за такое время, а тут…
Мне так и не удалось встать. Внутренний голос словно взбесился при одной мысли о том, что я могу уйти. И я с ужасом поняла, что он принадлежит чужаку. Что, если Трюка прокляла меня, и бросила меня сюда умирать? Где я, кстати?
Я смогла осмотреться, что стоило мне невероятных усилий – я была в комнате Лексы, только очень-очень высоко, самая верхняя книжная полка, до которой редко добирались во время уборки. Зеленая стена передо мной – обложка книги, а позади… мне страшно хотелось посмотреть, что же находиться позади меня? Ладно, попробуем. Обернёмся и… и что? Интересно, что именно я хотела там увидеть? Страшного монстра, примостившегося на другой книге. Великий и страшный демон, грозно восседающий на позабытой в пыли книге?
Страшный удар подкосил меня, разве что не сдвинув с места. Стоило мне, стоя на коленях, обернуться, как меня настиг импульс такой силы, что я чуть не растеряла остатки последних сил. Импульс, наполненный злобой, завистью и старым, как черствая корка хлеба, отчаянием.
Маленькая плюшевая мышь, чуть больше самой Трюки, смотрела на меня черными пуговицами глаз. Она поедала меня взглядом, где-то внутри этих черных гляделок бурлила ненависть – ко всему миру разом, обида за лютую несправедливость. Крохотная искорка жизни, поддерживающая жизнь внутри неё, умело разжигало костры обиды – и жадности. Ей хотелось меня – всю и целиком. Съесть, поглотить, сделать частью себя. Словно передо мной вдруг решила явиться плюшевая версия самой Юмы. На одну секунду стало смешно.
Желтая нить тянулась от неё ко мне, обвивалась вокруг, не давая возможности выпутаться. Да и как можно распутать то, за что не можешь ухватиться?
Оставайся, увещал её голос. Мы будем вместе. Ты останешься тут, а я – вернусь, я снова смогу! Что именно она сможет, я не знала. Ладно, ладно, раз так, значит, будем драться! Я не хочу вновь становиться чьей-то легкой добычей, я уже не та глупенькая кукла, спрятанная в глубинах душного шкафа. Теперь-то я уж знаю, как защитить саму себя.
Моё сознание не выкинуло за пределы, как я надеялась на это. Я не ощутила себя человеком, по прежнему оставшись куклой – неподвижной и очень слабой. Что ж, если паниковать, то сейчас самое время…
Трюка, догадалась я. Она наверняка закидывала сюда. Наверх не одну свою жертву. Всех тех, неугодных, что посмели посягнуть на её, как она говорит, Лексу. Каждого, кто хотел жить и хотел быть рядом с писателем.
Не нужно драться, проворковало у меня в голове. Драться – это нехорошо, это плохо, это очень некрасиво. Мы не будем драться, потому что ты хорошенькая.
Хорошенькая… Нехорошее слово, скрипучее, жалостливое. Словно на тебя смотрят через призму своих недалеких взглядов откуда-то сверху и жалеют – какая маленькая, миленькая, хорошенькая. Мне вдруг вспомнилось, что у Юмы за этим словом следовало другое – вкусненькая…
Не хочу быть ни хорошенькой, ни вкусненькой. Напрячься и – свалиться отсюда. Рухнуть с полки на пол, упасть – чтобы эта тварь не добралась до меня. А она хочет – хочет высосать из меня остаток искры. Что же она такое? Очередная аномалия? Вы все – аномалии, напомнила о себе Диана. Захотелось сплюнуть.
Моё тело не слушалось. Решило, что я вволю с ним уже наигралась и теперь можно мне не подчиняться. Неужели… неужели я тут так и останусь?
– Тебе стоило бы закрыть глаза, – внятно произнесла мышь. Спокойно и без лишней злобы.
Мне же казалось, что вурдалаки из книги Лексы ожили и медленно подбираются. А я – Элфи или даже Ланая-целительница, не могу и шага ступить от связавшего меня страха. Ещё мгновение – и они набросятся на меня, разорвут, поглотят и… и что тогда будет? Как эта игрушка тут оказалась? Может быть, она поглотит моей искры – и сможет уйти отсюда? Трюка же как-то перемещается, что мешает этой…
Я боялась моргать. Боялась, что стоит мне на одно мгновение прикрыть глаза и тогда случится страшное.
– Иди же ко мне, иди, иди, иди… – её голос дрожал от нетерпения. А моё тело, вдруг набрав силы, приподнялось. Я обрадовалась собственному успеху, может быть, не всё так уж и плохо?
Всё и в самом деле было не так уж плохо, всё было гораздо хуже, чем я могла себе только представить. Моё тело двигалось без моей на то воли. Рука дернулась, словно ведомая неким кукловодом, медленно опустилась на покрытую пылью древесину. Я ползла к ней – как жалкий раб, на коленях. Верно, захоти она и я склоню перед ней голову и паду к лапам. Разве что о пощаде молить не буду. Но ведь это только пока.
В её взгляде был неутолимый голод, терзавший на протяжении нескольких лет. Наверно, будь у неё язык, она бы облизнулась. Всё ведь возвращается на круги своя – меня хотели съесть, я спаслась, теперь меня вновь хотят пустить на ужин. Беда лишь в том, что в этот раз я ничего не могу исправить.
Стало смешно – великая и могущественная, нет, не Трюка – Юма не смогла пожрать меня, но вместо неё это сделает обыкновенная плюшевая мышь. Уверена, если где-то есть ад для аномалий, то ей будут показывать момент моей смерти целую вечность.
Я моргнула, забывшись всего на мгновение. Трюка, верно, решила увидеть мою гибель воочию, а потому уже была здесь. Выжидала, подглядывая откуда-то из-за угла, наслаждалась моментом, а сейчас не упустит возможности отпустить какой-нибудь едкий комментарий в мою сторону. Нечто противное на прощание, дабы я познала всю свою ничтожность перед смертью и отдалась во власть гибели без лишних трепыханий.
Палка – по крайней мере это больше было похоже именно на неё, явившаяся в воздухе, заострилась с одной стороны, став напоминать иглу или зубочистку. Получившийся клин обрушился на ту нить, что связывала меня с мышью, разрубив её. Моя пожирательница, кажется, взвыла от досады и нежелания признавать, что долгожданный обед больше не принадлежит её власти. На мою спину что-то надавило – несильно, но ощутимо – не иначе как плюшевая единорожка решила оседлать меня саму. Через мгновение нас окружил вихрь, закрывая от новых нападок брошенной игрушки, чтобы выплюнуть через мгновение уже на компьютерном столе.
Хлопнула входная дверь, прозвенела связка ключей, рухнувшая на тумбочку – Лекса вернулся домой. Я его еще не увидела, но меня уже успела коснуться вся гамма его усталости и раздражения.
Трюка, спасшая меня от неминуемой гибели, стояла там же, где и оставил её писатель, а вот я валялась на столе. Интересно, почему она спасла меня? Почему в самый последний момент пришла на помощь? Или это была не помощь? Возможно, ей хотелось, чтобы в будущем за мной был должок. Возможно, она просто продемонстрировала мне то, что со мной станется в случае, если я не признаю её власти. Возможно – тысячи всяких разных возможно, так и лезущих в голову. Сегодня вечером у нас с ней состоится разговор – давно назревший, а теперь и попросту необходимый. Пришло время расставить все точки над «и».
Глава 19
Лекса ворочался во сне. Беспокойно, словно не мог найти подходящей позы для лежания. В комнате было душно – перед сном он, зачем-то, закрыл все окна. Словно пылавшая огнем, жарила батарея, да так, что жарко стало даже мне.
Я сидела на компьютерном столе, свесив ноги с края. В последнее время это было единственным моим ночным развлечением. Смотреть на то, как писатель мирно посапывает в две дырки, да болтать ногами из стороны в сторону. Мне нравилось ухать с головой в мир собственных фантазий и размышлений, где не было место аномалиям и Трюкам, где я была человеком и могла быть с Лексой сколько душе угодно.
Временами на меня накатывала грусть. Я видела, как нить сновидений Лексы вьется в ночи, как ловко ухватывается за неё Крок и его мелкий собрат, как вальяжно ходит в его сны Трюка. А мне туда вход был заказан. Голубая единорожка наотрез отказывалась пускать меня, вышвыривая обратно с каждым разом. Если я такая вредительница, как она говорит, почему же не делала этого, когда я была с Лексой там, в столице?
А нить, словно зная о запрете, манила меня всё больше и больше, словно мечтая увлечь в страну воображения писателя.
Я не могла уснуть, страдая от каждого своего сна, потому что в каждом было одно и тоже. Я уже не парила крохотной змейкой-искоркой, что тянется к звезде, вовсе нет. Мне виделись сны, в которых я была счастлива. В которых Лекса был мой муж – мы гуляли с ним по парку. Могли смеяться, наслаждаться жизнью, отдыхать – вместе. Там я тонула в его объятиях, ощущая кисловатый запах его пота и волос. Там мне было хорошо – до умопомрачения. А потом приходилось просыпаться. Яркость мира гасла в один миг, стоило мне встретить очередной день. С язвительной усмешкой приходило осознание того, что всё это – всего лишь грёзы. Глупые, неразумные, ни к чему не ведущие. Что есть мир, в котором я – всего лишь кукла. Ты правда думаешь, что он хочет любить куклу, пошловато усмехается Диана. С каждым разом, когда я вспоминала эту фразу, она становилась всё ядовитей и неприятней. Словно Всевеликая Художница не пожалела собственных обширных запасов искры на то, чтобы наделить свои слова достаточной долей желчи. И теперь они, слова, прокрались в самую мою суть, чтобы гнить и разлагаться – изнутри.
Я никогда не любила ночи, потому что ночью за мной раньше приходили разве что кошмары. Время кошмаров прошло и я теперь я скучала по ним. Кошмары были не так ужасны, они заставляли лишь бояться, страшиться собственной гибели. Сейчас я могла наслаждаться лишь обрывками счастья. Мышь, которую я видела сегодня там, на верхней полке, видимо, знала, куда следует бить. Знала и чувствовала, видела меня всю и насквозь. Я ухмыльнулась – кажется, в этом доме даже носок, набитый газетной бумагой будет обладать какими-то необычными способностями. Все, кроме меня…
Трюка стояла рядом. Ещё мгновение назад её не было, и вот теперь она столь же сосредоточенно, как и всегда, смотрела на Лексу вместе со мной. Я хотела у неё спросить, как же она это делает, но слова потонули где-то в глубине души. Я не решалась заговорить первой. Честно говоря, от того, что плюшевая волшебница была столь рядом со мной, меня бросало в дрожь. Необычная игрушка. Непросто кусок тряпки, набитый ватой, непросто безротая мордочка и выражение вышитых глаз. Интересно, чтобы сказала по её поводу Диана? Я бы многое отдала, чтобы посмотреть на их беседу. Посмотреть, потому что это будет безмолвный разговор, страшную тишину которого не осмелится разрушить ни один посторонний звук. Трюке бы Диана никогда не сказала о том, что не говорит с плюшевыми игрушками, Трюке бы она не посмела сказать много того, чего сказала мне.
Я прислушалась к самой себе, желая услышать от поселившегося голоса Дианы хоть какое-нибудь опровержение. Гневное, спокойное, хоть какое-нибудь. Внутренний голос молчал.
– Трюка, что это было? – наконец, выдавила я из себя, пытаясь начать разговор. Оказалось, мне нужно было набраться смелости только для того, чтобы задать всего один единственный вопрос. Всего один, чтобы все остальные градом высыпались на её плюшевую голову.
– Что это была за тварь? Которая там, сидела? И… почему ты меня спасла? Почему ты меня туда кинула, а потом спасла?
Трюка не торопилась. Ночь ведь только началась. Она словно давала мне выговориться, ожидала, когда мой вопросный поток иссякнет. Меня, в самом деле, хватило ненадолго. Я вдруг поймала саму себя на том, что начинаю повторяться и путаться в словах, успокоилась. Наверно, в её глазах я выгляжу сейчас самым глупым существом на свете. А меня душили любопытство и страх.
– А теперь по порядку, – наконец, произнесла Трюка. В её голосе было высокомерие – короля, позволившего холопу как следует изложить ранее рассказанный, сбивчивый рассказ. Мне захотелось вздохнуть и набрать побольше воздуха в грудь. С осознанием этого меня кольнула мысль о том, что с каждым днем я всё больше и больше становлюсь похожей на человека. На человечка, на этот раз, вместо Дианы в моей голове прозвучал Лекса. Помотать бы головой, прогнать наваждение, да что подумает Трюка?
– Что это было за существо? Ну, которое на меня напало…
– Это неразделенная любовь Лексы.
Меня словно бы иглой кольнуло пониже спины. Я уставилась на Трюку, словно ожидая, что она сейчас ухмыльнется и скажет, что это просто шутка. Глупая, некрасивая, сказанная не к месту. Шутка.
Он любил её. Два горячих тела на одной кровати, кошачья грация, мощь слона, слившиеся воедино в танце объятий, прикосновений и поцелуев. Музыкой им был скрип возмущенной подобным варварством кровати – Лекса и сам не маленький, а тут ещё такое вытворяют…
– Неразделенной любви? – я наконец осмелилась переспросить. Но ведь там, когда мы были с ним в столице…
– Давным-давно, – Трюка не слушала моих сбивчивых разъяснений. Я существовала для неё только как слушатель, но не как существо, которому позволено высказать своё мнение. Пришлось замолкнуть. Трюка покосилась в мою сторону, умолкла в ответ, о чём-то задумалась. Может быть о том, что начало нашего разговора очень похоже на начало детской сказке?
– Когда-то, – наконец, отыскав подходящее слово, поправилась единорожка: – он любил девушку. Не знаю какую. Красивую или нет. Страстно любил, готов был отдать всего себя – ей. Ещё даже не подумывал о том, что когда-нибудь захочет стать писателем. Это грустная история – и очень похожая на тысячу других. В мире на каждое «я тебя люблю», ты мне нужна» и «будь со мной», всегда останутся свои «а я тебя нет», ты «мне не нужен», и «отстань». А он любил – по-настоящему. Знаешь ли ты, что такое любить по настоящему?
Я чуть не ляпнула в ответ, что, конечно же, знаю. На миг я призадумалась – а люблю ли я Лексу? Или это всего лишь мимолетный порыв? Он – единственный человек, заговоривший со мной, сумевший найти меня, решивший меня оставить себе. А если бы таких, как он была сотня? Да что там – хотя бы десяток? Смогла бы из всех них я выбрать одного его?
– Она не хотела его мучить, и говорила ему в лицо своё мнение. Называла другом, не желая переходить черту. Это правильно, она молодец.
– А то существо? Как это связано… – перебила я и тут же пожалела об этом. Трюка наградила меня взглядом, исполненного столь неистовым презрением за то, что я посмела прервать её, что следующее моё слово могло положить бесповоротную кончину нашей беседе. Вечную обиду.
– Они встречались – как друзья, конечно же. А он теплил надежду. Каждая встреча. Разговор с ней в сети, любое незначительное действие – он готов был уцепиться за всё, желая обратить это в намек. В намёк на нечто большее. Ему казалось, что будь он чуточку настойчивее – и он сможет её завоевать. Это обострилось, когда она подарила ему плюшевую мышь. Он был на седьмом небе от счастья, приняв её не просто за намек – за знамение. И, верно, он был прав – это оказалось знамением развала их отношений, даже как друзей. Он любил эту мышь почти так же, как саму девушку, искренне веря, что вся эта любовь передастся на расстоянии.
Твой Лекса немножечко дурачок. А может, даже, и не немножечко, – хихикнула откуда-то из закоулков памяти Диана. Прогнать бы настырную, поселившуюся в моей голове художницу, но только сейчас я начала осознавать, насколько же она была права. Мне казалось, что она хочет оскорбить писателя, принизить его – а оказалось, что нет. Лекса и в самом деле чуточку сумасшедший. Ты правда веришь, что не будучи сумасшедшим, можно написать что-то не пресное, что-то новое и востребованное? Извращения, странности, девиации – вот что привлекает людей в творчестве. Изюминка, за которую так хочет уцепиться сознание, заноза, впивающаяся в душу, искривленный шаблон. Гении, понимаешь ли, брак-с в этом мире. Они нарушают целостность мира, они – клеймо, белое пятно на черной простыне мироздания – кто же такое потерпит?
Я не верила Диане, отрицательно качая головой. Сейчас мне не хотелось верить Трюке. Последнюю это мало волновало, потому что она продолжала – самозабвенно, словно давным-давно мечтала кому-нибудь поведать эту историю.
– Он любил ту девушку даже после окончательного разрыва. Искал пути наладить с ней отношения – вновь. Не желал признавать поражения, не желал отступить и, в конце концов, однажды создал маленького монстра.
– Значит, та мышь… она тоже хранитель, да?
Трюке показалось, что этот вопрос риторический и ответа не требует, потому промолчала.
– Но ведь… как такое возможно? Искра же… – я судорожно пыталась вспомнить о том, что вешала мне на уши Диана. На этот раз голов ОНОшницы решил предательски молчать. Мечтала избавиться? Получите и распишитесь!
– Могу предположить, что тебе наговорили, будто мы – идеи, образы, нерожденные книги, да?
Плюшевая волшебница, кажется, читала мои мысли. Меня бросило в дрожь при одной только мысли об этом – ничего хорошего эта её способность мне не сулила. Трюка, кажется, поняла свою ошибку, поторопилась исправиться.
– Ты была в ОНО. Это не такой уж секрет, как тебе кажется.
– Откуда ты…
– Всё, что знает Лекса, знаю и я. И ты тоже.
Многое после этого объяснения встало на свои места. Вот, значит, откуда у меня все присказки, поговорки, прибаутки? Но если всё так, как сказала Трюка, почему же тогда…
– Почему же тогда я ничего не знала ни о тебе, ни о этой истории? Если верить тебе, я должна была бы вспомнить. И то, что лазить в его сны нельзя – тоже бы знала!
– Ты – чужая. Ты рождена не его искрой, ты ею лишь подпитана. Тебе ведь об этом говорили?
Говорили, говорили и не раз. Доктора, кажется, была на седьмом небе от счастья, только и видя во снах то, как бы облепить меня куда большим количеством датчиков. Ибо тех не всегда хватало и не всегда они, де, улавливали какие-то там волны.
Ты аномалия – необычная, двойная. Питалась от двух искр, двойной хранитель, слуга двух господ. Диана говорила это так, будто бы я должна была в тот же миг раскраснеться от гордости за представившуюся мне честь.
– А что же случилось потом? – я решила вернуться к истории.
– Он принял её отказ. Время, говорят, лечит. Ему нужно было нечто новое – занятие, в которое он мог бы направить свою энергию, свою искру. И он решил овладеть словом.
– Просто вот так сидел на диване и вдруг стукнул себя по лбу – а не стать ли мне писателем? Так, что ли?
Трюка вновь оценивающе посмотрела на меня. Моя наглость, кажется, была ей не по вкусу, а я сделала себе заметку на будущее – держать язык за зубами, спрашивать более учтиво. Гордость гордостью, но уж пусть лучше Трюка смотрит на меня нейтрально, чем как на врага. Быть её врагом – я это осознала, крайне опасно.
– Нет, конечно же. У него уже были задатки. – моя собеседница снизошла до ответа, видимо, решив пока не оскорбляться. – Он любил читать, сочинять истории. Даже начинал что-то писать мальчишкой. Ему было до жути интересно наблюдать, как мысль, долго томившаяся в закоулках сознания становиться словом. А потом оживает перед читателями в воображении. Его бывшая хранительница – он звал её Ирой, начала сдавать и терять свои силы. Когда-то она умела задавать тон его жизни, наполняла его – надеждой, сама же подпитывала её, избрав любовь к девушке своей подпиткой. Разлад отравил её душу – и оставил в самом Лексе долго не заживавшую рану. Крок очень долго старался и ему удалось справиться.
Крок, вспомнила я. Почему же он мне ничего подобного не рассказал? А, может быть, просто забыл? Старость ведь. Или, история рассказанная Трюкой – вымысел от начала до конца? Тогда кто же там, на самой верхней книжной полке? Диана почему-то предпочла умолчать, что эмоции могут обращаться в хранителей? А если верить моей плюшевой выскочке – она родилась именно из этой, обреченной любви…
– Если тебе показалось, что Великая и Могущественная изменила своё мнение о твоей жалкой персоне, советую подумать ещё раз. Я спасла тебя лишь по той причине, что она могла съесть твою искру – и тогда погребенное, забытое чувство вспыхнуло бы в нём с новой силой. Он забыл бы Мари, точнее, поставил бы её на планку ниже, а свою бывшую любовь – превознес. И, боюсь, от этого нет лекарства.
