Текст книги "Стань моей свободой (СИ)"
Автор книги: Ольга Славина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
Глава 34
О том, как отреагируют гости, увидев меня в свадебном платье, я и думаю всю дорогу до больницы. Олеся права, оно действительно в моём стиле и по-настоящему мне нравится, в отличие от всего остального воздушного и сказочного.
Моё платье сказочным не назовёшь. Длинные рукава из белого кружева, подклад телесного цвета и облегающий силуэт. Ничего особенного, если бы не казалось, что верхний слой кружева надет на голое тело.
Привычно накинув на плечи халат, я прохожу по коридору и поднимаюсь на второй этаж.
– Стойте, подождите! – я не дохожу до папиной палаты буквально пару метров, оборачиваясь к спешащей медсестре. – Алиса Полуночная? Дочь Константина Полуночного?
– Да, это я. Что-то случилось?
– Полчаса назад Константина Игоревича перевели в реанимацию, у него произошла остановка сердца, – беспокойно глядя на меня, сообщает она.
– Не может быть, – с вежливой улыбкой отзываюсь я, – я разговаривала с отцом час назад, и всё было в порядке. За это время просто не могло ничего случиться. – И всё бы ничего, но в собственном голосе я слышу дрожь.
– Алиса Константиновна…
– Вы мне врёте! – зло развернувшись, я дёргаю дверь палаты.
Никого.
Действительно, никого и паника ледяной рукой сжимает сердце. Папа не может умереть. Просто не может. Не после того, как заново научился говорить и начал сам вставать с кровати! Он не может бросить меня снова, потому что этого раза я могу и не пережить.
Чувствуя, что начинаю задыхаться, я ищу рукой опору.
– Алиса Константиновна! – кто-то хватает меня под руку и кричит в коридор: – Врача в двести десятую! Срочно!
– Он умер, да? – шёпотом спрашиваю я, чувствуя внезапную резь в животе.
– Нет, он в реанимации, все хорошо. Состояние стабильно… Мы следим…
И я бы поспорила, но в глазах темнеет, закладывает уши, а сознание уплывает. Не могу больше. Так – не могу. У меня больше нет сил держаться, нет сил улыбаться и быть сильной.
Папа…
Они в три голоса уверяли меня, что всё позади. Что ничего не случится, что он идёт на поправку. Что отец сможет довести меня до алтаря.
Нарастает боль в животе, меня бросает из жара в холод, и я падаю, но до пола не долетаю. Кто-то подхватывает, что-то говорит, но какая теперь разница…
Дышать становится всё сложнее, и впервые в жизни я самым банальным образом теряю сознание.
Глаза открываются не то чтобы с большим, но всё-таки трудом.
Взгляд без узнавания скользит по светлым стенам, потолку, двери и возвращается к ногам. Они укрыты одеялом и, пошевелив, я вижу как движутся пальцы под ним. Не паника, но растерянность.
Почему я в палате? Что случилось?
Голова кружится самую малость, но вспомнить почему-то трудно. Кто я? Алиса Полуночная, родившаяся 30 августа 1992 года, владелица книжной сети «Саркани». Уже неплохо, но что было вчера? Или сегодня?
Была примерка. Олеся отпросилась с работы, и мы поехали за свадебным платьем. О чём-то говорили, вроде даже важном, но мысли путаются, и вспомнить никак не удаётся. Всплывает только собственное отражение в платье мечты.
Не то.
Прощание. Дорога… Конечно, я должна была ехать к отцу и я поехала. Даже в палату поднялась, но что-то было не так. Зажмурившись, я хочу потереть глаза, но правая рука занята. Датчики, присоски и шланги. Да что со мной такое?..
Не со мной.
Оглушительно и резко, словно сковородкой по голове, накрывает осознанием. У папы остановилось сердце. В палате его не оказалось, сказали, что отец в реанимации. Обморок?.. Под кожей словно барабаны забили и, посмотрев на запястье, я вижу насколько быстрее начинает биться синяя жилка.
Ладно. Он жив, его вылечат, но не из-за обморока же я лежу пристёгнутая в стерильной больничной рубашке? В таких только операции делать, но я-то здорова. Здорова ведь?
Глазами нашарив в кровати маленький пластиковый пульт с красной кнопкой, я жму на неё дрожащими пальцами. Недолго, потому что новое открытие заставляет выронить вызов врача и застыть памятником самой себе.
Лучше бы я не помнила…
– Алиса Константиновна, вы меня слышите?
– Слышу, – мрачно отзываюсь я, сидя в уютном кабинете заведующего терапией.
– Вам необходимо операционное вмешательство, – продолжает уговаривать меня тёмноволосый мужик без имени, зато в белом халате, – иначе последствия могут быть катастрофическими.
– Насколько? – Я не слушаю, я ищу варианты и не нахожу.
– Вплоть до летального исхода…
С глухим стоном я откидываю голову на подушку, и именно в этот момент входит медсестра.
– Как вы себя чувствуете? – интересуется она с лёгкой улыбкой.
– Что со мной? – Может всё это мне приснилось?
– Алиса Константиновна, – запинается она, – я понимаю, что это неприятно, но такое бывает. В десяти случаях из ста, но случается.
– Что. Со. Мной.
– Вы потеряли сознание, – вздохнув, переходит она на деловой тон. – После осмотра терапевта и заведующего гинекологией, УЗИ органов малого таза и забора крови у вас была диагностирована гибель плода на сроке примерно четырнадцати недель. Вами было дано согласие на чистку путём выскабливания, операционное вмешательство успешно провёл зам. заведующего хирургическим отделением Пылов Игорь Иванович. В данный момент все показатели в норме, а вашему здоровью и жизни ничего не угрожает.
– Я действительно была беременна? – тихо, чувствуя как изнутри меня затягивает изморозь, спрашиваю я.
– Были, – сочувствующе улыбается она. – Но это не приговор, десять процентов всех беременностей становятся неразвивающимися…
Не приговор. Это не приговор.
Я не хотела ребёнка и вот, пожалуйста. Получите-распишитесь.
Первый смешок вырывается против воли, заставив медсестру замолчать. Лекция о втором шансе прерывается на середине, а её взгляд смешит. Не приговор? Конечно, нет.
Просто у меня не будет детей. И любящего мужа не будет. И по-настоящему счастливой семьи. У кого угодно, но не у меня. Мой предел – замуж по расчёту и череда любовников в перспективе. Заслужила ли я? Наверное, да, раз даже начавшуюся беременность не распознала. Четырнадцать недель. Это ведь больше трёх месяцев, во время которых я психовала, пила и занималась сексом не чувствуя ничего.
Это, вообще, возможно?!
Только у таких идиоток, как я. Хотя, стоп, я же…
– Как вы узнали срок? – резко прекратив веселье с ноткой истерии, я поднимаю тяжёлый взгляд на медсестру.
– По размеру матки и плода, – пожимает она плечами, – и по документам, которые привёз ваш жених.
– Привет.
На город только-только начинают опускаться сумерки. Жалюзи на окне раздёрнуты, видимо, чтобы парк за окном поднимал мне настроение. Раскрашенный всеми оттенками оранжевого, закат и виднеющиеся верхушки ёлок действительно красивы, но с задачей не справляются.
И Кир не справится, хотя он, прислонившийся плечом к косяку двери, явно так не считает.
– Привет, – ровно отвечаю я и возвращаю взгляд к окну, в котором из нового разве что битвы за карниз между воробьями и голубями. Пока счёт равный.
Вставать мне не запрещали, даже наоборот, но не хочется. Впервые в жизни вообще ничего не хочется и это неуютно, поэтому я лежу поверх одеяла и просто смотрю.
– Ты очень красивая. – Кирилл присаживается на подлокотник кресла, единственного в палате.
– Это что-то новенькое, – хмыкнув, я перевожу взгляд на него. – Тебе ведь всё рассказали?
– Ты стала звездой клиники, – отшучивается он, – не так часто посетители становятся пациентами в процессе гостевого визита.
– Врёшь. – Почему-то именно в этот момент мне особенно жаль смотреть на умного и сильного мужчину, зная, что Кир один. И таким останется.
– Вру, – легко пожимает плечами он и пересаживается в кресло.
– Зачем ты пришёл? – Вздох не относится к вопросу, просто иногда мне становится тяжело дышать. Словно на грудь взвалили булыжник, размером с две моих головы.
– Ненавижу больницы, – кривится Кир, – и знаю как тут скучно. Поэтому я решил добровольно скрасить твой досуг. Сколько тебе ещё здесь лежать?
– До завтра. Утром обещали отпустить домой, если я буду примерной девочкой и стану добросовестно ходить на приёмы.
– А ты будешь?
– А у меня есть выбор? – зло фыркаю я, впервые с того момента, как очнулась, почувствовав себя живой.
– Выбор есть всегда, – заезженная присказка заставляет скривиться уже меня. Помолчав, Кир добавляет: – Принести тебе ноут? Он ведь внизу в машине?
– Не хочу. – Оранжевого за окном становится всё меньше, солнце постепенно скрывается за верхушками ёлок.
– А чего хочешь? – Серьёзный Кир, решивший спасти меня, во что бы то ни стало.
Вот только от самой себя не сбежишь. Ни от пустой самоуверенности, ни от дурацкого характера, ни от грёбаной самонадеянности, которая сегодня обернулась прахом.
Я. Была. Беременна.
Была.
И с этим придётся как-то жить.
– Вернуться на пять лет назад, продать всё, что можно и стать буддийским монахом. Ты не в курсе, к ним женщин берут?
– Берут, но тебе не понравится, – насмешливо хмыкает он.
– Мне и сейчас не нравится.
Что он может ответить? Ничего. Да я даже сама себе ничего не могу ответить просто потому, что не понимаю что дальше. Пусть я не хотела детей, пусть истерила бы первые недели, но это ничего не значит. Узнав о беременности, я бы перекроила себя, смогла принять и полюбить того, ближе кого у меня не будет. И справилась бы, несмотря ни на что справилась, если бы не очередная подлость того, кто…
Нет. Не здесь и не сейчас.
– Алис…
– Давай перемотаем все твои утешения и правильные слова. Не хочу это слышать, – прикрыв глаза, прошу Кира, зная, что он поймёт. Возможно, единственный из всех.
– Рассказать тебе о Косте? – не разочаровывает он.
– Мне уже рассказали, – покачав головой, вздыхаю я. – Все три медсестры ходят и по очереди информирует о состоянии отца, заодно убеждая, что всё закончилось, и скоро его спустят в обычную палату. Видимо, боятся как бы я ещё раз в обморок не грохнулась и им не пришлось снова меня оперировать.
– Я бы на их месте тоже боялся, – улыбается Кир и берёт мою безвольную ладонь. – Хочешь, принесу пирожных? Твоих любимых.
– Хочу покоя, – едва слышно произношу я в потолок, чувствуя, как надламывается что-то в груди, – и счастья. Глупого и банального, как в детских книжках. Такого, в которое перестаёшь верить одновременно с дедом Морозом. Которое не ждёшь уже потому, что искалеченным не снаружи, внутри, оно не полагается. Слишком много чести.
– Оно придёт, – тихо, с улыбкой в голосе, отзывается Кир и, потянувшись, осторожно стирает бегущую по моей щеке слезу. – Только ты не поверишь. Будешь язвить, сопротивляться… Ты ведь всегда сопротивляешься. – Ещё одно лёгкое касание и ещё одна слеза. – Только настоящее счастье не имеет привычки спрашивать, оно не даёт времени на раздумья, не ждёт и не спорит. Оно ослепляет, оглушает, сбивает с орбиты, несмотря на всё твоё сопротивление.
– Так было с Кирой? – Я всё ещё смотрю в потолок и не вижу его лица.
– Кира… – Голос отдаляется и слышно как прогибается кресло. – Она была девчонкой, красивой, но совершенно обычной. Так мне показалось вначале, – хмыкает он, насмехаясь над самим собой, – пока я не оказался с ней лицом к лицу.
– Любовь с первого взгляда бывает? – медленным движением стерев остатки слёз, я сажусь в кровати.
– С первого взгляда бывает только страсть, – впервые глядя на меня так, что я разом прочувствовала разницу в двадцать лет, усмехается он. – Яростная, дикая, которую очень сложно сдержать. Я, на семь лет старше и настолько же умнее семнадцатилетней девчонки, думал, что возьму её прямо там, у перил Малышевского моста.
– Не взял же, – пожимаю я плечами. Лучше слушать чужую историю, чем задумываться о своей.
– Отсрочил на пару дней, – не скрывается он за ложью и фальшивыми сожалениями, – до того момента, пока не стал без неё задыхаться. Сидел на совещании, слушал начальника и не мог думать ни о чём, кроме неё. Хотел, чтобы она принадлежала мне одному, её желания, её мысли, её цели и, да, её тело. Вся её жизнь. – Кир откидывается на спинку кресла. – Она снилась мне каждую ночь, и я должен был увидеть любовь и восхищение в её глазах.
– Увидел?
– Ты знаешь, чем всё закончилось. Я… – неодобрительно качнув головой, он сжимает челюсти так, что на скулах появляются желваки. – Упущенный момент – вот что самое поганое в этой жизни. Противный свербящий голосок внутри, твердящий, что если бы в тот день я остался на работе… Или поехал домой, хотя бы попытавшись стать примерным отцом и мужем… Но я не поехал.
Кир замолкает, сразу оказавшись как-то слишком далеко. Упущенный момент. Он знает, о чём говорит и, хоть я на его стороне, мне всё равно сложно понять как такая сильная любовь позволяла ему хотя бы просто прикасаться к другим женщинам.
А она была сильной, если даже спустя столько лет ему всё ещё больно.
– Мы живём не в сказке со счастливым концом, – криво усмехаюсь я, – как бы сильно нам этого не хотелось. А благородные рыцари вымерли как вид как раз из-за своего бескорыстия.
– Думаешь, я принц на белом коне? – насмешливо усмехается Кир.
– Думаю, что ты тот, кто ты есть. Азартный кобель, успешный финансист, верный друг и человек, который меня спас. Дважды, – добавляю я, сдерживаясь от желания подойти и утешить. Не примет.
– Точнее характеристики мне ещё не давали, – с усмешкой качает он головой.
– Даже Кира? – Я знаю, что хочу отвлечься за его счёт, и Кир тоже это знает. И вдвойне ценно, что идёт у меня на поводу.
– Кира в счастливом браке больше десяти лет, за мужчиной, который защитит её от целого мира, если понадобится. – Кир не опускает глаза, признавая собственный провал. – И ей давно глубоко плевать на все мои характеристики.
– А тебе?
– А я азартный кобель, успешный финансист, верный друг и человек, который дважды тебя спас. Пироженку будешь? – тепло улыбается он, глядя на мою улыбку.
– Буду. – И добавляю, когда он почти доходит до двери: – И ноут захвати.
Глава 35
Вечер с Киром смывает пелену из непролившихся слёз, вины и сожалений. Конечно, не до конца, но этого хватает, чтобы следующим утром я зашла к отцу с улыбкой, предварительно переодевшись и оставив сумку с вещами в коридоре. Не нужно ему знать. Может быть когда-нибудь, когда забудется ужас его инсульта и жизнь вернётся к прежним знаменателям, я расскажу. Просто чтобы поделиться, чтобы доказать, что он важен и нужен. Чтобы до конца отпустить вину в его надёжных объятиях.
Он – мой отец и сегодня я понимаю это как никогда раньше.
– Привет. – И снова стул у кровати, и пожатие его руки. – Ты как?
– Жив, – улыбается он.
И эта улыбка, сам факт, что он говорит, ответное ободряющее пожатие рассказывают о его здоровье больше, чем все медицинские лекции последних суток.
– Ты меня напугал, – тихо признаюсь я, радуясь здоровому цвету его лица и принципиально не замечая круги под глазами.
– Разве что-то может напугать мою Лиссет? – папа медленно и осторожно приподнимается, и я помогаю ему устроиться полусидя.
– Как оказалось, очень многое, – улыбка выходит кривоватой и он, как никто другой, зная все оттенки человеческих эмоций, это замечает.
– Проблемы со свадьбой? – хмурится тот, кто тихо прикопает Андрея под клумбой «Саркани», если узнает что случилось. Не помешают ни инсульт, ни сердце.
– Свадьбы не будет, пап. Мы разошлись.
Я бы и сама прикопала, но пока боюсь даже посмотреть ему в глаза. Всегда любящие, но скрывающие столько грязи, что объём впечатлил даже меня. Имея время и мозги, нетрудно догадаться что именно произошло, а ночью и того, и другого у меня было в избытке.
Сколько раз я давала понять, что не хочу детей? Пять? Десять? С моей категоричностью хватило бы и одного. И хватило. Настолько, что он возомнил себя вершителем судеб и отправил меня к проверенной Инге Владимировне.
И да, я была беременна.
О чём эта милая, неопределённого возраста и потрясающей внешности, женщина сообщила Андрею. Видимо, как раз в тот момент, когда, извинившись, вышла «ответить на срочный звонок». Поэтому и от противозачаточного мне срочно потребовалось отдохнуть, и «вот эти» витаминки попить. Больше того, она меня и на узи сгоняла, чтобы наверняка. Поэтому же и глаза у узистки были подозрительно охреневшие, но в тот момент мне было плевать.
Все мои мысли тряслись в страхе вокруг своей драгоценной персоны и панически боялись беременности. Если бы я знала…
Как минимум не опрокинула бы рюмку водки в ближайшем баре. И начала пить валерьянку, она же вроде как растительная, беременным наверняка можно. И не стала бы заниматься сексом с Яном. Хотя… Нет, в лесу, прижимаясь к холодному железу, точно не стала бы.
– Лиссет, ты в порядке? – очнувшись от своих мыслей, я вижу озадаченный папин взгляд. – Ты уже пять минут смотришь в стену.
– Всё отлично. Может, тебе что-нибудь принести? – Забить своё расписание так, чтобы не было времени думать – самый лучший выход в моей ситуации.
– Принеси меня домой, – вздыхает отец. – Надоело здесь лежать.
– Вот если бы я послушала тебя неделю назад, неизвестно чем бы закончился приступ! – С тех пор, как он полностью вернул речь, этот разговор заводится во время каждого моего визита. Раньше я хотя бы могла сделать вид, что не понимаю, что он говорит… – Здесь ты хоть под присмотром специалистов, а не сидишь один дома с барахлящим сердцем и после операции!
– Ты меня ещё в дом престарелых сплавь! – Несмотря на слабость, огрызаться он уже может. Верный признак выздоровления. – С теми же аргументами.
– Я не собираюсь никуда тебя сплавлять! – раздражённо выдыхаю я. – Ты ведь понимаешь, что я работать не смогу, всё время думая случилось с тобой что-то или нет!
– А тут я не могу работать! – разводит он руками. – И с каких пор ты стала такой нервной?
– С вами станешь! – фыркаю я, поднявшись, и отхожу к окну. – Пап, я же серьёзно! Да и какая работа?.. Давай ты хоть на ногах будешь нормально держаться, а там поговорим.
– Я и сейчас держусь, – упрямо заявляет он и откидывает одеяло.
Досматривать представление в духе «я всё могу» я не собираюсь, метнувшись к нему и не позволив спустить ноги с кровати. Всегда знала, что моё упрямство от него.
– С ума сошёл?!
– Ты же хочешь доказательств, – по-старчески ворчит тот, кто в день приступа собирался ехать с другом снимать девиц, – так я докажу.
– Не надо мне ничего доказывать! – Держа его за широкую крепкую ладонь, чтобы не дать повторно подняться, я возвращаюсь на стул. – Дай мне два дня, а потом мы поговорим ещё раз. Сначала с тобой, потом с врачом и по итогу решим, стоит ли рисковать. – Подавшись вперёд, я склоняю голову набок. – Пап, пойми, у меня ведь никого нет. Кроме тебя – никого. Одни кресты на кладбище и сбежавшая мать! – На мгновение прикрыв глаза, я смотрю на него уже другим взглядом. И крепче сжимаю ладонь. – Я не готова тебя потерять. Какой бы якобы сильной я не была, это меня переломит. – Опустив глаза, погладив его ладонь, я улыбаюсь. – Ты ведь не хочешь, чтобы твоя Лиссет сломалась?..
– Два дня, – тяжело потянувшись, он приподнимает моё лицо за подбородок, – максимум неделя и либо ты меня увезёшь, либо я сбегу сам.
– Договорились, – благодарно улыбаюсь я и вижу тёплую улыбку в ответ.
Выписывают меня, конечно, не утром. После двух часов, проведённых с отцом, я ещё час сижу в кафетерии внизу и только когда идеальная, без сколов и трещин, белоснежная чашка кофе подходит к концу, мне звонит Ольга Ивановна и просит подняться за выпиской.
Приятная женщина, в которой чувствуется не пафос, а профессионализм. Поэтому, не смутившись под строгим взглядом, я прошу её номер на будущее. Чувствуя, что эта бы не соврала. Послала Андрей к чёртовой бабушке, наплевав на возможные неприятности, и рассказала бы всё, как есть.
Теперь это главное качество из тех, что я ищу в медике.
Первый шаг наружу даётся не столько тяжело, сколько неуютно. Не проходит ощущение, что все вокруг смотрят, поражаясь моему, редкому в наше время, идиотизму. Осуждают, обсуждают, не понимают. Я вот тоже не понимаю, насколько надо не дружить с головой и собственным здоровьем, чтобы пропустить беременность.
И это только усугубляет осознание вины, лишь припорошенное дружеской поддержкой.
Остановившись у скамьи, я ставлю на неё сумку с ноутом и с вещами. Сегодня прохладно и привезённая Олесей куртка приходится кстати. Покрывшиеся мурашками, руки ощущают лёгкую прохладу подклада, чтобы сразу же согреться. Живот всё ещё ноет, но теперь это надолго, не меньше недели по словам Ольги Ивановны. Которая, узнав о моём неведении, тоже приняла меня за идиотку, пока Андрей не привёз ей мою историю из Преображенской.
Я не видела, но, по обрывкам разговоров медсестёр, нетрудно догадаться что могла ему высказать резкая и честная гинеколог, наверняка, всю жизнь спасавшая таких как я. Вздохнув, заставив себя не думать, я давлю желание просто посидеть на этой скамье ещё пару часов и привычным движением руки достаю волосы из-под кожаной куртки.
Чужое внимание, не рассеянное и надуманное, как пять минут назад, а резкое и настойчивое заставляет обернуться.
Мужчина моей мечты идёт прямо ко мне. В джинсах, пуловере и куртке нараспашку, вызывая зависть, спрятавшихся за угол, чтобы покурить, молоденьких медсестёр. Вот только они не в курсе, что мечта протухла и давно покрылась гнилью.
– Жить надоело?
– Выслушаешь? – Может я бы увидела во взгляде Андрея безмерную вину, тоску и желание удавиться. Если бы хотела смотреть.
– Нет.
Подхватив сумки, я обхожу его и иду в сторону парковки, где вчера оставила свою машину. Кстати, о ней. Не удивлюсь, если и заводиться она тогда отказалась его же стараниями. Вполне в его духе.
– Если захочешь… – начинает он, встав у своей машины, которая, естественно, припаркована рядом.
– Хочу, – бросив вещи в салон, положив локти на крышу и растянув губы в оскале, искренне признаюсь я. – Давно хочу, но никак не срасталось, а тут такой шанс!.. – Не знаю, что там сейчас с моим лицом, но оно ему не нравится, заставляя тревожно нахмуриться. – Тогда в гостинице, после осмотра арендных площадей, я трахнулась с Яном. – Какое же это удовольствие, видеть, как от моей честности у него дёргается уголок губ! – И ещё раз, когда ушла от тебя, узнав о твоих милых шалостях. – И как он с силой сжимает челюсти, не отрывая от меня взгляда. – А теперь живи с этим, милый!
Послав Андрею, полный издевки, воздушный поцелуй, я сажусь в салон и, резко взвизгнув колёсами, выруливаю с парковки.
Квартира встречает меня темнотой, одиночеством и навязчивым желанием больше сюда не возвращаться.
Устало вздохнув, я бросаю вещи на пол, ставлю рядом ноут и, не снимая обуви, прохожу в гостиную. Тёмной-серый полукруглый монстр сложного оттенка стоит, как ни в чём не бывало. Омытый потопом, высушенный «Синусом», стоит на восьми металлических, бронзового цвета, ножках и откровенно плюёт на все мои проблемы.
Как же всё было просто, когда я накачивалась алкоголем после случайной встречи с Яном!
Этот плохой, этот хороший. Одного в постель и душу, другого к чёртовой бабушке. Горько усмехнувшись, я неловко сажусь на диван, положив локти на колени и спрятав лицо в ладонях.
Беременна.
Была.
Как мне это теперь пережить? Я не готовилась, не планировала, да даже не думала, что это может произойти именно со мной. Боялась самой мысли о детях, но ни разу в моей прибабахнутой голове не появилась мысль об аборте. Ни разу. Даже близко к нему не подходила!
Или это наказание?
Или возможность осознать свою неправоту?
Так я осознала. Настолько, что по дороге сюда ловила себя на том, что правая ладонь так и тянется накрыть живот. Там, где со стопроцентной уверенностью больше никого нет. Стала ли я от этого умнее? Как же!
Теперь я точно знаю ребёнок это страшно и ответственно. Или страшно ответственно? В любом случае, страха там большая часть. Тем более теперь, после того, что я знаю.
Потому что чисто технически ни Андрей, ни Инга Владимировна не виноваты. Если отбросить моральную и этическую стороны вопроса, никаких ошибок она, как акушер-гинеколог, не допустила. Ведь тот, первый мой визит к ней не был последним.
Шумно выдохнув, я откидываюсь на спинку дивана, вытянув руки вдоль тела.
Моя вина. Во всём только моя. И плевать, что Ольга Ивановна сухо и кратко объяснила что-то о хромосомных и генетических аномалиях. Вина моя и точка. Это понимала она, это понимала я, это понимали все, кроме Андрея. Но облегчать его мучения я не собираюсь…
И раздёргивать тяжёлые блекаут портьеры тоже.
Не тогда, когда на месте пустоты разливается бескрайнее море отчаяния, захлёстывающее горькими волнами острова вины.
Страшно. Очень страшно представить, что происходит с женщинами, которые искренне любят и ждут, если меня скручивает так, что хочется лежать и выть в голос.
И я ложусь, заваливаясь вправо. Прижимаю руки к груди и сгибаю в коленях ноги. Компактно. И, кажется, что так моя боль останется моей, не выплеснется наружу, где итак полно грязи.
Глаза закрываются, но я не сплю.
Сегодня мне приснилась девочка, с русыми, как у меня, волосами и очень знакомыми глазами. Чьими? Не знаю, но большего страха от простого сна я ещё не испытывала и не хочу повторения.
Лежать так оказывается хорошей идеей. Всё, что от меня требуется – дышать. Через боль, ломающую грудную клетку. Через рвущийся наружу стон. Через рваный выдох.
Вдох-выдох.
Просто дышать.
Дышать и чувствовать.
Не ощущая времени, я слышу лишь, как звонит телефон, брошенный на дно сумки с ноутбуком. Раз, другой, третий. Сегодня в этой жизни меня нет.
Звонок в дверь разрывает привычный ход вещей, но мне неинтересно. Поэтому я продолжаю лежать, бездумным взглядом уперевшись в основание кухонного острова. Позвонят и уйдут, а я завтра утром стану той, кем была всегда. Самоуверенной, резкой и упёртой.
Вот только у гостей другие планы и, услышав щелчок открывающегося замка, я поднимаю голову.
