Текст книги "Маска безумия (Лепестки и зеркало) (СИ)"

Автор книги: Ольга Романовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

    Озверев от боли, убийца потянулся к горлу соэра, решив взять ловкостью и молодостью. Брагоньер успел пропустить руки под захват противника и, поворачиваясь слева направо, подложил тыльную часть кисти правой руки под кисть левой руки Хаатера и потянул её на себя вниз, освободившись от хватки. Теперь пришла очередь убийцы хрипеть, пытаясь отстоять свою жизнь.

    Брагоньер чувствовал: ещё чуть-чуть, и Хаатер задохнётся. Сосредоточенный на горле противника и пресечении его ударов ногами, он не заметил, как рука Хаатера нащупала камень. Собрав все оставшиеся силы, убийца ударил им по голове соэра. Убедившись, что Брагоньер без сознания, преступник отдышался и забрал перстень инквизитора.

    Хаатер обернулся к скулившей на земле Эллине:

    – Не предполагал, будто он так сглупит. Из-за тебя. Ради такой любви даже добивать не стану. Как и обещал, похороню рядышком. В одной могиле только супругов хоронят, так что блудить даже после смерти не дам.

    Когда Хаатер, ругаясь, поднял Эллину и уложил в гроб, гоэта поняла, он не шутил. Она отчаянно заголосила, задёрнулась, но бесполезно – крышка захлопнулась. Стук молотка возвестил о том, что буквально через пару минут её похоронят заживо.

    Перевязав рану, поминая недобрыми словами Брагоньера, Хаатер столкнул гроб в могилу и закопал. Затем, не церемонясь, скинул в соседнюю яму соэра и закидал землёй. Сверху набросал мелких камушков и комья глины, поднятые со дна ямы деревенскими копателями.

    Не обращая внимания на сдавленные стоны из-под земли, Хаатер вернулся к лошади и достал из дорожной сумки книгу. Полистал и, заложив, потянулся за накопителем гоэты.

    – Счастливой загробной жизни! – усмехнулся Хаатер и скрылся из виду.

    Кладбище на миг озарила вспышка света, сопровождавшаяся хлопком. Потом всё стихло.

    Быстро поняв, что её никто не слышит, Эллина замолчала и задумалась, насколько хватит воздуха в гробу. И сколько она уже сожгла.

    Гоэта с трудом выровняла дыхание, заставив себя делать глубокие вдохи и медленные выдохи. Это не только продлевало жизнь, но и унимало истерику.

    Если бы Эллину не связали, она бы попыталась выбраться. Но, увы, в нынешнем положении оставалось отдаться на милость богов.

    Сердце бешено колотилось, перед глазами пронеслись все тридцать пять лет существования. Серо, уныло, обыденно – не за что зацепиться, но так хочется вновь окунуться в эту повседневность!

    Гоэта мысленно попрощалась со всеми друзьями и знакомыми. Пошевелилась, попытавшись сесть и выбить крышку, но мышцы затекли, а побои не прошли бесследно. Острая боль заставила сжаться калачиком и тоненько завыть.

    Эллина терпеливо ждала смерть. Воздуха становилось всё меньше, дышать – всё больнее. Близился конец.

    Хаатер не рассчитал удара: Брагоньер очнулся до того, как умер.

    Затылок ныл, будто его разрывала мигрень. Лёгким не хватало воздуха.

    Земля забилась в рот, нос, уши. Собственно, первым непроизвольным действием в сознании и стала попытка организма от неё избавиться. Разумеется, рот тут же наполнился суглинком.

    Открыв глаза, соэр сообразил, что произошло. Он задержал дыхание, унимая рвотные порывы, и, не медля, попытался сесть. Рыхлая земля поддалась, частично осыпалась, образовав лакуну для воздуха.

    Соэр прокашлялся, сделал несколько жадных вздохов и начал разгребать руками кладбищенскую почву. Она осыпалась, сводя на нет все усилия.

    Накатило удушье, а вместе с ним и судороги. Понимая, что дорога каждая секунда, соэр вновь задержал дыхание и кое-как, с трудом, отвоевал вокруг себя немного свободного пространства.

    Брагоньер скрестил руки на груди и, ухватив ладонями плечи, стянул сюртук. Теперь нужно было исхитриться завязать его узлом над головой.

    Запас воздуха в лёгких практически исчерпался, у соэра была всего одна попытка. Повисший мешком сюртук защищал от асфиксии и дарил возможность раз за разом делать вздох, не опасаясь, что он станет последним.

    Когда, наконец, могила отпустила жертву, пройдясь холодком ночи по затылку, Брагоньер сорвал с головы сюртук и рывком выбрался из смертельной ловушки. Жадно, тяжело дыша, огляделся, перетягивая более-менее чистым куском рубашки раненное плечо, и заметил вторую свежую могилу... Сомнений в том, кто там похоронен, не возникало.

    – Ты сдохнешь на дыбе, Матео Хаатер, я сам тебя вздёрну, – в ярости прокричал соэр, ища глазами хоть что-то, что помогло бы разрушить земляную преграду. Ему ещё повезло: Эллину не закопали на положенные шесть футов. Пять футов могилы и один – могильного холма.

    Позабыв об усталости и боли, он принялся откапывать Эллину. Сначала лопатой, затем руками. Пот градом стекал со лба, разъедал раны, но Брагоньер ни разу смахнул его, моля богов успеть.

    Лишь бы она ещё была жива, лишь бы дышала!

    Наконец показались доски гроба.

    Сдирая и царапая кожу, соэр рванул крышку на себя. Она не поддалась. Тогда он изо всех сил ударил по ней кулаком. Доски треснули.

    Побледневшая Эллина скрючилась в неестественной позе. Связанные конечности посинели. Глаза были широко раскрыты, в них застыл ужас.

    – Сейчас, подожди минутку! Теперь хотя бы дышишь... Надеюсь, что дышишь, – пробормотал соэр.

    Подтянувшись, он выбрался из разрытой могилы. Мельком глянул на руки – все в кровоподтёках и занозах.

    Отыскав свой кинжал среди кладбищенской травы, Брагоньер спрыгнул обратно к Эллине и осторожно перерезал верёвки. Помассировал посиневшие конечности гоэты, поднял её и положил на край могилы.

    Соэра душил страх: кожа у Эллины была такая холодная, и он не видел, не чувствовал дыхания.

    Оттащив гоэту подальше от зияющей ямы, Брагоньер разорвал на ней рубашку, не раздумывая, освободил грудь от корсажа. Приложил ухо к коже, пытаясь уловить отголоски дыхания.

    Убедившись, что позвоночник и ребра целы, соэр опустился перед Эллиной на колени и вдохнул воздух в её лёгкие. Два вдоха – проверка пульса – массаж сердца. Две дюжины быстрых толчков прямых, т-образно положенных на грудь гоэты рук – и снова дыхание.

    После третьего цикла череды действий Эллина дёрнулась. Появился слабый пульс.

    Соэр замер, не сводя взгляда с лица гоэты. Ему показалось – или дрогнули ресницы? Так и есть – она закрыла глаза.

    Теперь Эллине нужен был врач: следы побоев Хаатера синими и багряными пятнами расцветили тело.

    Брагоньер поднялся на ноги, припоминая, далеко ли ближайший город или деревня. В полутора милях отсюда. Ничего, он дойдёт. Не имеет права не дойти.

    Укрыв Эллину сюртуком, соэр взял Эллину на руки и, бережно прижимая к себе, понёс прочь от залитого магическим светом кладбища. На собственное, заставлявшее кривиться плечо не обращал внимания – сущая мелочь по сравнению с жизнью гоэты.

    Эллина очнулась в светлой, залитой солнцем комнате. Приглядевшись, поняла, это больничная палата. Только в Сатии лазарета нет. Вернее, есть, даже два, но для заключённых и для третьего сословия. Представителей второго и первого лечили на дому. Сомнения разрешило открытое окно, в которое было видно часть каменных учебных корпусов. Университет.

    Но каких баснословных денег стоили её перемещение и магический уход, да и за какие такие заслуги?

    Гоэта с удовольствием вздохнула, пытаясь избавиться от кошмара гроба. Наверное, он ещё долго будет сниться...

    Рёбра фиксировала тугая повязка, живот тоже обмотан. Губа чуть саднила, но это ничего – главное, Эллина могла дышать, её больше никто не бил, а тьма не сгущалась над головой оскалом смерти.

    Мысли непроизвольно возвращались к той страшной ночи.

    Гоэта тревожилась, где теперь Хаатер, не ворвётся ли в палату, чтобы добить жертву. И что стало с Брагоньером?

    Открылась дверь, и в палату вошёл мэтр Олиох. Главный целитель магического мира Тордехеша приветливо улыбнулся пациентке и пощупал её пульс.

    – Ну, как вы? Очнулись? Доля обезболивающего достаточная?

    Так вот почему она не ощущала дискомфорта!

    – Спасибо, да. Скажите, – Эллина искоса следила за действиями мага, смешивавшего в колбе какую-то микстуру, – а кто меня сюда поместил?

    – Тот же, кто и выкопал, – пожал плечами мэтр Олиох.

    – То есть? – переспросила гоэта.

    – Господин Брагоньер. Судя по состоянию его ладоней, откапывал вручную. Поздравляю!

    – С чем? – Эллина решительно ничего не понимала. Покорно проглотила ложку горького лекарства и попросила успокоительного.

    – Конечно, с избавлением от кошмара! Вас ведь заживо похоронили.

    Гоэта кивнула. На глазах навернулись слёзы. Показалось, будто она снова задыхается.

    Маг нахмурился и поспешил привести нервы пациентки в порядок. Уходя, напомнил, что той нельзя ни сидеть, ни вставать. И переворачиваться тоже желательно с чужой помощью.

    – А можно подушки взбить, чтобы я окно видела? – робко попросила гоэта.

    Мэтр Олиох кивнул, устроил Эллину так, чтобы та не скучала, и обещал через полчаса занести успокоительное.

    Гоэта задремала. Разбудило её прикосновение: кто-то поправил одеяло. Открыв глаза, она увидела сидевшего на постели Брагоньера. У него были перевязаны голова и плечо.

    – Добрый день, госпожа Тэр, – приветливо поздоровался соэр. – Как вы себя чувствуете?

    – Спасибо, вашими стараниями. Вам досталось из-за меня...

    – Пустое! – отмахнулся Брагоньер.

    – Но вы же тратите на меня свои деньги...

    – Вас лечат за государственный счёт.

    Эллина виновато кивнула, понимая, что говорит глупости. Вместо того чтобы поблагодарить, зачем-то помянула деньги.

    Взгляд упал на лежавшую поверх одеяла ладонь соэра – её испещряла сеть глубоких царапин, кое-где розовела новая кожа.

    – Так вы действительно! Мне сказали, вы откопали меня...

    Вместо ответа Брагоньер показал вторую руку с перебинтованной кистью.

    – Зачем? – гоэта попыталась заглянуть ему в глаза. – Зачем вы рисковали жизнью?

    Соэр промолчал и перебрался чуть ближе.

    – Убийца, он украл ваш перстень...

    – Не беспокойтесь, уже нашли. И преступника поймали. Живого. Господин Хаатер был слишком самонадеян, полагая, будто по книгам выучился магии. Но ваш накопитель он разрядил полностью.

    – А как его схватили?

    Эллина чувствовала, Брагоньеру хочется рассказать об этом, поэтому изобразила искренний интерес к делам Следственного управления. На самом деле ей хватало знания, что Хаатер уже никого больше не убьёт.

    Соэр оживился, придвинул к кровати стул и поделился подробностями охоты. Заполучив перстень и накопитель Эллины, Хаатер попытался перенестись на большое расстояние. Увы, что-то в расчётах пошло не так, и заклинание сработало всего на пару миль.

    Поняв, что волшебные книги подвели, преступник попытался заполучить место в дорожной повозке, но судебные маги уже взяли след.

    Хаатера поймали на следующий же день, у крупного тракта. В отчаянье тот сначала пытался бежать, а потом пустил в ход актёрские навыки. Сверкая перстнем инквизитора, преступник пытался убедить, будто он здесь по служебной надобности. Если бы в отряде не было судебных магов, то ему могли бы поверить: гнев разыгрывал натурально, грозился всех разжаловать и упечь в тюрьму. Увы, Хаатер не покинул пределов Сатийской области, а тут каждый знал о случившемся на кладбище. Преступника связали и доставили в места не столь отдалённые.

    В палате на несколько минут воцарилось молчание. Эллина не знала, как задать щекотливый вопрос, а соэр внимательно изучал гоэту, будто стремился убедиться, что вся на месте.

    – Господин Хаатер, он...Он говорил... Что ловил вас на меня.

    – И успешно. Рыба наживку проглотила.

    Гоэта, смутившись, отвернулась. В голове не укладывалось то, что она сейчас услышала. Тогда, на кладбище, Эллина не восприняла слова о любви Брагоньера всерьёз, да и теперь отказывалась верить. Нечем, решительно нечем ему в ней прельститься. В качестве любовниц дворяне выбирают хорошеньких, молодых, обаятельных, а не таких, как Эллина. На одну ночь она сошла, но больше?

    Нет, конечно, это бред! Брагоньер просто хорошо воспитанный человек, заступился за даму, как велит кодекс чести. Соэр спас бы любую жертву того изверга, потому что благороден.

    Успокоившись, гоэта обернулась, хотела расспросить о дате суда, но Брагоньер опередил её, задав выбивший почву из-под ног вопрос:

    – Госпожа Тэр, можно вас поцеловать?

    Гоэта кивнула. Она недоумевала, зачем спрашивать разрешения. Он – баронет, она – никто, смесь третьего и второго сословия. Мнением таких не интересуются.

    Брагоньер склонился над Эллиной, нахмурился, заметив ранку на губе, и поцеловал. Гоэта ожидала чего-то целомудренного, но вышло иначе. Вернее, сначала всё было, как положено, но потом соэр обнял её и позволил себе нечто не вязавшееся с его образом. Опешившая Эллина не сопротивлялась, гадая, как следует реагировать на странности поведения Брагоньера. На подкорке сознания даже мелькнула мысль: не сошёл ли он с ума?

    – Так, это что такое, господин Брагоньер? Кто разрешил вам вставать?

    Соэр недовольно оторвался от губ гоэты, выпрямился и гневно глянул на замершего у кровати с флаконом успокоительного мэтра Олиоха:

    – Я не намерен по вашей милости изображать немощного. И разрешение мне ничьё не требуется.

    – Больной нужен покой, – мага не смутили взгляды и тон Брагоньера. – Попрошу вас вернуться к себе, иначе, во избежание эксцессов, выпишу лошадиную дозу снотворного.

    – И как же, позвольте полюбопытствовать, вы заставите меня её выпить? – соэр скрестил руки на груди и в упор смотрел на мэтра Олиоха. – Не много ли вы на себя берёте?

    – Ваше здоровье – это ваше дело, господин Брагоньер, – сдался маг, – но за здоровье госпожи Тэр отвечаю я.

    – Выздоравливайте, Эллина, – Брагоньер обернулся к гоэте и поцеловал руку. – Не буду отнимать ваши силы.

    – И, – усмехнулся он, – приворот – дело подсудное. На этот раз прощаю, не приобщу к деталям расследования, но в следующий поблажек не ждите. Денежным штрафом не отделаетесь. Ваше разрешение на работу восстановят в кратчайшие сроки.

    – Спасибо за спасённую жизнь! – пробормотала Эллина. Это разрешение – такая мелочь, как и теоретический тюремный срок. Лучше арестантская роба, чем земля и черви. – Я перед вами в вечном долгу.

    Брагоньер покачал головой:

    – Вы мне ничем не обязаны. Абсолютно ничем.

   Глава 12. Дела сердечные.

    Матео Хаатер сплюнул сгусток крови. Он висел вниз головой на «троне» – так называли позорный столб в форме стула, частенько использовавшийся в качестве «лёгкой» пытки. Ноги преступника фиксировали деревянные блоки.

    Хаатер провёл в таком положении не один час, пока длился допрос. Всё это время его обливали ледяной водой и били плетью.

    Палач равнодушно поправил передник и направился к столу, на котором лежали железные прутья.

    Очаг уже разгорелся, готовый раскалить металл добела.

    – Подождите, – остановил его Брагоньер, – может, обвиняемый желает признаться?

    Соэр сидел на привычном месте следователя и вёл протокол допроса. Внешне спокойный, он получал удовольствие от каждой гримасы боли на лице Хаатера. Тот мужественно держался, отказываясь давать показания. Вот и сейчас нашёл в себе силы поднять голову и злобно глянуть на Брагоньера.

    – Жаль, вы не умерли, – пробормотал Хаатер.

    – Не мог себе позволить, не вернув вам долг, – соэр встал и вплотную подошёл к обвиняемому. – Дыба ждёт. Отпираться бесполезно – превратитесь в груду мяса.

    – Запрещено законом, – возразил Хаатер.

    – Для вас закон – это я, – в воздухе свистнула плеть, до крови рассекая плоть. Обвиняемый дёрнулся. – А инквизитору и подавно разрешено всё – ваша мечта, господин Хаатер. Вы ведь мнили себя наместником Сораты, вершили правосудие... Но правосудие, господин Хаатер, – моя прерогатива.

    – Мстите за бабёнку, – хрипло рассмеялся Хаатер и тут же задохнулся от боли. На этот раз из его горла вырвался стон.

    Брагоньер приподнял рукоятью плети подбородок обвиняемого, заставив смотреть себе в глаза.

    – Ты пожалеешь, – шёпотом пообещал он. – Но до казни доживёшь. И эта женщина придёт посмотреть на твой танец с верёвкой.

    – Я дворянин, – напомнил Хаатер.

    – Это решается. Особенно в твоём случае.

    – Подготовьте обвиняемого к дыбе, – приказал Брагоньер. – С калёным железом познакомите чуть позже.

    Отбросив плеть, соэр вернулся на место. Сделал пару записей в протоколе, пока палач освобождал Хаатера и тащил к дыбе.

    Помощник экзекутора живо связал руки обвиняемого за спиной, перебросив свободный конец верёвки через кольцо лебёдки.

    Брагоньер велел прикрепить к ногам Хаатера свинцовые гири. Снял сюртук, расправил его и повесил на спинку стула. Закатав рукава, соэр размял пальцы и подошёл к дыбе. Хаатер хотел плюнуть ему под ноги, но во рту пересохло. Брагоньер усмехнулся и ударил обвиняемого кулаком по лицу.

    Палач присвистнул и с уважением глянул на следователя. Сразу видно, инквизитор с намётанной рукой: чуть челюсть не свернул.

    – Будете и дальше отпираться, господин Хаатер? – Брагоньер дёрнул за верёвку, закрепил её на барабане и флегматично начал крутить лебёдку.

    – Да, я убил их всех! – прохрипел обвиняемый.

    Соэр сделал вид, будто не расслышал. Не так просто и быстро.

    – Чего вам ещё? – выплюнул Хаатер.

    – Чистосердечное признание. Палач, щипцы! А после усадите его в "кресло".

    Хаатер невольно обратил взгляд на утыканный шипами предмет мебели. Знакомство с ним означало медленную, мучительную смерть. А себя Хаатер любил. Да и умереть хотелось красиво, как и подобает мученику за веру. Он уже заготовил речь, обличающую пороки и призывавшую гнев богов на головы палачей, но с вывернутыми суставами, истекающим кровью, произнести её будет невозможно. Слова звучат иначе, когда язык еле ворочается, а сознание перемежается.

    Лебёдка вновь заскрипела, до предела растянув тело Хаатера.

    Зафиксировав поворотный механизм, чтобы не провернулся назад, Брагоньер обошёл вокруг обвиняемого.

    – За что же вы так невзлюбили людей, господин Хаатер? – голос соэра сочился сарказмом. – Не потому ли, что они оказались счастливее вас? Их кто-то ценил, любил, они получали удовольствие от жизни – а вас обделили, господин Хаатер. И вы решили, будто мир, не любящий вас, не живущий по вашим правилам, не достоин существования. Признайтесь же, все ваши пафосные речи – блеф.

    – Из вас плохой врачеватель душ, – сквозь зубы процедил Хаатер.

    – Неужели? – вскинул брови Брагоньер. – Боюсь, я знаю о вас слишком много. О ваших отношениях с женщинами, к примеру.

    – Они твари, – яростно выкрикнул обвиняемый. – Шлюхи, продающиеся за золото!

    – И многие вам продались?

    Хаатер промолчал, а потом презрительно бросил:

    – Я верен заветам богини и чист перед ней. У вас же руки по локоть увязли в грехе. А у вашей разлюбезной госпожи Тэр – по самое тухлое сердце. Она давно не девица и сношается с мужчинами ради....

    Брагоньер не дал ему договорить, вместо продолжения фразы вырвав крик боли.

    – Вы ошибочно родились мужчиной, – не скрывая гнева, сказал соэр. – К счастью, в моей власти исправить эту оплошность и сделать вас тем, кем вы являетесь.

    Насвистывая, палач взялся за раскалённые щипцы и направился к Хаатеру. Через минуту стены пыточные отразили его истошный крик.

    Брагоньер и бровью не повёл. Он не сомневался, теперь Хаатер перестанет упорствовать. Так оно и случилось.

    Уходя, соэр обернулся к распластавшемуся на полу Хаатеру:

    – Как видите, я всегда держу слово. Вы поступили опрометчиво, впутав в это дело женщину. Через две недели суд. Через три вас казнят. Как – на усмотрение судьи. Если вас действительно избрала Сората, она сделает руку палача лёгкой. Но я буду настаивать, чтобы вас утопили или повесили: такие, как вы, позорят дворянство.

    Расследование подходило к логическому завершению.

    Некромант нашёл и поднял бродягу, который помогал Хаатеру. С помощью мага удалось взять показания у души убитого, засвидетельствованные независимым волшебником. Взамен на услугу государству некромант был отпущен, чему немало обрадовался.

    Господин Диюн, всё ещё томившийся в застенках, с радостью изобличил в изувеченном Матео Хаатере своего наставника и, упиваясь собственной значимостью, часами разглагольствовал о подлости и опасности того для общества.

    В тюрьме ученик не только предал учителя, но и успел кардинально поменять убеждения. Теперь господин Диюн утверждал, будто бы всегда ратовал за власть и хотел подловить Хаатера, чтобы потом сдать его в руки правосудия.

    – Я ведь всегда знал, он мне не друг, господин соэр, – подобострастно улыбаясь, тараторил Диюн. – Он аморален. Сами послушайте, что Цинглин говорит. А ещё в Префектуре служил... А если кто господину соэру дурное обо мне рассказывал, то это другой человек в мои одежды нарядился, имя присвоил. Его найти и покарать надо. А всем сказать, что господин Диюн ничего такого не говорил. Вот и господина соэра обманули, сказали, будто бы господин Диюн к волнениям призывал, обижал кого-то, женщин тех же. Так это двойник мой. Я очень уважаю господина соэра, что скажете, то и сделаю. Вы только намекните, что нужно. Я и невысказанные желания всегда выполняю. Когда арестовывали, в Управление везли, взятку господину капралу дать пытался, только он не взял, постеснялся.

    – Значит, в храме вы не проповедовали? – следователь не преминул сделать пометку о новом вскрывшемся правонарушении свидетеля.

    – Да то просто проверка была. И реакция положительная, по-моему. Как проверка выглядела? Я о морали говорил, о том, что многие нарушают, ведут себя дурно, потому что совесть у людей нечиста, Сорату забыли. Так кто не такие – разве я их оскорблял? Ну и на кого господин Диюн показывал? На некто. Что тут обидного и противозаконного? Но проверка точная. Даже жрец в грехе погряз, раз господина Диюна выгнал и донос написал. И не только он гневился – значит, я на верном пути.

    Следователь оборвал пафосную речь Диюна, напомнив, что его фантазии мало согласуются с реальностью, в которой имела место быть иная трактовка событий. А если у него раздвоение личности, то надлежало обратиться к врачу.

    Господин Диюн приуныл. Умильно закатывая глаза, попытался навязаться в друзья следователю и, заодно, всему Следственному управлению. И тут же изрёк: друзей и честных верноподданных, изобличающих скверну, вроде Хаатера, сажать в тюрьму нельзя, а необходимо, наоборот, наградить.

    Увы, закон оказался суров, и Диюн отправился досиживать отмеренный срок.

    Письмо господина Моуса, восстановленное по оттиску на чистом листе, стало одним из козырей обвинения, неопровержимой уликой.

    Два пухлых тома доказательств с чистосердечным признанием Матео Хаатера, отправили в суд. Он обещал быть скорым и безжалостным.

    Господина Диюна также ожидало судебное разбирательство: на этот раз за взяточничество, пособничество преступнику и дачу ложных показаний. Увы, следователь не поверил, будто Диюна оклеветали, надев его личину. Так что к сроку за оскорбление властей и общества обещал добавиться новый.

    Эллина Тэр вернулась в Сатию в середине сентября, в самый разгар судебного разбирательства. Оно стало самым громким событием года, приковав к себе внимание как высшего света, так и простых обывателей.

    Целители-маги знали своё дело и в кратчайшие сроки поставили пациентку на ноги.

    Гоэта знала, ей предстоит выступать свидетельницей, поэтому не удивилась, найдя под дверью повестку в суд. В Сатию, к слову, её любезно доставили с помощью артефакта перемещения, избавив от необходимости трястись по половине дорог Тордехеша. Перенос заказало и оплатило Следственное управление.

    Первым делом Эллина навестила подругу: та шла на поправку. Гоэта предпочла не рассказывать Анабель о кладбищенском кошмаре, туманно обмолвившись, что её похитили и держали в заложницах:

    – А потом люди из Управления меня освободили.

    Вечером того же дня, как Эллина переступила порог своего дома, Тенистую улицу навестил Брагоньер. Он приехал прямо с судебного заседания, где, по словам многих, произнёс лучшую свою обвинительную речь.

    Гоэта радушно встретила его, засуетилась, устраивая в гостиной. От её благодарностей звенело в ушах. Брагоньер слушал и хмурился: слова отзывались в голове мигренью, да и их смысл ему не нравился. Эллина опять говорила о долге, о том, что отработает потраченные на неё деньги.

    – Госпожа Тэр, да замолчите вы когда-нибудь! Я устал от вашего непонятного желания поставить в укор помогавшему чистосердечную заботу, – откинувшись на спинку стула, соэр прикрыл глаза. Он безумно устал, и, кажется, в довершение всех бед, ему продуло шею. – Ещё раз заикнётесь, будто дешевле тех жалких лозенов, посажу в одну камеру с Хаатером.

    Гоэта замолкла и внимательно взглянула на гостя. Только сейчас Эллина заметила, что ему нехорошо. Так-то она заботится о своём благодетеле!

    – Могу я помочь? – робко спросила гоэта.

    – Чем? – Брагоньер открыл глаза и перевёл взгляд на Эллину.

    – Снять нервное напряжение. Я вижу, вам нездоровится...

    – Пройдёт! Но всё равно спасибо за участие.

    Эллина с минуту колебалась, а затем встала. В конце концов, хоть что-то хорошее она может для него сделать. Гоэтов учили азам врачевания – а тут выдался прекрасный случай вспомнить полузабытые навыки.

    Эллина догадывалась, Брагоньер привык бороться с последствиями переутомления коньяком, но считала массаж намного полезнее и эффективнее. Особенно при боли в шее, в которой соэр никогда не признается, но от которой непроизвольно кривится.

    Гоэта обошла Брагоньера и решительно заявила:

    – Шейный платок нужно развязать, а ворот ослабить.

    Соэр удивлённо взглянул на неё:

    – Что вы задумали, госпожа Тэр?

    – Убрать боль и усталость. Я умею снимать спазмы.

    – Да? – скептически прищурился Брагоньер. – Что-то я не слышал ни об одном гоэте, который это практиковал.

    – Хуже вам не станет, – заверила Эллина.

    Соэр нехотя согласился, снял шейный платок и расстегнул верхние пуговицы рубашки.

    Пальцы гоэты сразу нащупали проблемный позвонок и начали его массировать, постепенно забираясь ниже и выше. Напряжённый вначале Брагоньер расслабился, опустил голову. Ему было приятно, но виду он не показывал, просто сосредоточил взгляд в одной точке.

    – Вам лучше, господин Брагоньер? – закончив, поинтересовалась Эллина.

    – Да, благодарю вас. Неделя выдалась трудной.

    – Но это не повод доводить себя до такого состояния. Господин Брагоньер, вы совсем не думаете о своём здоровье. Конечно, это не моё дело...

    – Ваше, – неожиданно ответил соэр, поймал и поцеловал руку.

    – Эллина, – он обернулся к гоэте, пристально глядя в глаза, – по-моему, это очевидно всем, кроме вас. Всё Следственное управление, весь свет обсуждает вас – и только вы не в курсе.

    – А зачем меня обсуждать? – в недоумении переспросила Эллина.

    Она вернулась на своё место за столом, пытаясь понять, на что же намекает Брагоньер. Зачем он зашёл? Повестку гоэта получила, в Управлении отметилась... Да и поздно уже.

    – Эллина, не прикидывайтесь дурочкой! Моя слабость, по-моему, очевидна, но если вы по упрямству не желаете её признавать, вот вам неопровержимое доказательство.

    Соэр порывисто встал и заключил ойкнувшую гоэту в объятия. Не дав опомниться, поцеловал, одновременно всё теснее прижимая к себе.

    Не ожидавшая такого порота событий, Эллина плыла по течению. Обманывать себя дальше было глупо – только покойник не заметил бы проявлений чувств Брагоньера, но что делать с ними гоэта не понимала.

    Поцелуи соэра становились всё жёстче и решительнее; пальцы отправились в путешествие ниже спины. Ему внезапно захотелось её здесь и сейчас, даже усталость отступила. Но диван казался неподходящим местом для любимой женщины, поэтому соэр подхватил Эллину на руки и понёс наверх.

    По дороге гоэта предприняла попытку отказаться от заманчивого предложения, но поймала взгляд Брагоньера и раздумала. Так её, пожалуй, ещё не желали. Учитывая личность соэра – случай уникальный и грел самолюбие.

    Прошлая совместная ночь не оставила дурных воспоминаний, а телесная близость полезна для снятия нервного напряжения не только мужчинам, но и женщинам. Да и, зачем скрывать, после пережитого кошмара Эллине хотелось, чтобы её приласкали.

    Стеснение в это раз не мешало: гоэта справедливо рассудила, там он уже всё видел, а она не маленькая девочка, чтобы отказаться от удовольствия. Не с одним мужчиной, так с другим. Чем Брагоньер хуже предавшего её Датеи? И дворянин, к тому же, баронет. Когда ещё в её спальне окажется баронет?

    Наученный прошлым опытом, в постели соэр повёл себя иначе, нежели в первый раз. Сдерживаясь, пытался растопить холодность Эллины. Ему мало было ответных поцелуев, хотелось, чтобы она вся отдалась ему.

    Гоэта отчаянно старалась соответствовать чужому желанию, но своё никак не собиралось пробуждаться. Пришлось притворяться. Впрочем, для ночи с малознакомым мужчиной вышло замечательно. Неидеально, но лучше большинства её любовников. И дело не в качестве исполнения, а в стремлении сделать ей приятное.

    В итоге гоэта не пожалела, что не выставила Брагоньера вон. Когда, закончив, он лёг рядом, она положила ему голову на плечо – как и всем другим мужчинам до этого.

    Соэр погладил гоэту по волосам и поинтересовался, довольна ли она.

    – Главное, вы довольны, господин Брагоньер, – пробормотала Эллина.

    Приподнявшись на локте, соэр возмущённо уставился на неё:

    – Это что ещё за фокусы?

    Всё его благостное настроение мигом испарилось.

    Гоэта села, прикрыв грудь одеялом. Она видела недовольство соэра и не понимала, чем оно вызвано. Ведь Брагоньер получил всё, что хотел.

    – Эллина, ты же согласилась... – недоумённо пробормотал соэр.

    – Как я могла отказать? – вздохнула Эллина. – Вы дворянин, а я выскочка, дочь фермерши и захудалого лавочника. С трудом пробралась во второе сословие.

    – А почему ж тогда вы отказали Гланеру Ашерину? – мгновенно поледеневшим тоном поинтересовался Брагоньер. – Или личного дворянства его отца не хватило?

    – Понимаете, я не имела права поступить иначе, – оправдывалась гоэта, ругая себя за длинный язык. – Дворянин, по его словам, испытывающий ко мне некие чувства...

    – Поверьте следователю с большим опытом, – оборвал её соэр, – нет закона, который бы обязывал вас спать со мной. Я не обольщаюсь насчет собственной привлекательности, но мотивировать согласие сословным неравенством – оскорбительно. Вы вполне могли отказаться, никакой власти над вами я не имею. Хотя да, занимаю куда более высокое положение. И вы прекрасно знали, я этим преимуществом не воспользуюсь, не стану принуждать.