Текст книги "Когда тают льды. Песнь о Сибранде (СИ)"
Автор книги: Ольга Погожева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)
– А Деметра? – голос не дрогнул, но сердце сбилось с ритма, а вместе с ним – жар стихии, плеснувший ярости в жилы. – Её вы тоже…
– Нет, – уверенно ответил брутт. – Видимо, госпожа Иннара на стороне Братства, раз всё ещё жива. Или её роль далека от завершения…
– Вы видели меня, – утвердительно произнёс я, перебивая опасные признания. Голос неожиданно получился хриплым, неживым. – Почему оставили в живых?
«Тебя он не тронет»…
Люсьен отшвырнул пустую бутылку в сторону, тщетно пряча от меня горячие, бурлящие эмоции. Стыд, непонимание, противоречия…
– Я не смог.
«И на оборотня есть свой капкан. И почему мне кажется, что я вижу его перед собой?..»
Слова мастера Дамиана ещё звучали у меня в ушах, когда Люсьен тяжело проронил:
– Она догадалась. После того случая на мельнице. Ты… – брутт с усилием потёр лицо, спрятал подмёрзшие ладони подмышки. – Послушай, варвар. Ты… у меня… никогда не было друзей. И не будет. Это… большая глупость, всего лишь человеческие… привязанности. Я понимаю это умом, но…
Теперь я ощущал, как дрожит молодой колдун – крупно, всем телом. Встать с коряги или отодвинуться от меня он, впрочем, не пытался.
– Сказала: избавься. Он дурно на тебя влияет. Я бы убил тебя, варвар. Но ты неожиданно покинул гильдию – сразу же после испытаний. За это время я много… думал. Сандра велела… покончить с тобой при первой же встрече. Но… Тёмный!.. я как только тебя увидел – ну, там, в столичной таверне… Я как-то сразу понял, что… плевать… довольно с меня… потому что есть в Мире… в конце концов, хоть что-то… настоящее.
«Ведь не тронул же он тебя, хотя и заметил, как ты на него смотришь…»
– Скажи мне, варвар, – прокашлявшись, сипло спросил Люсьен, – ведь ты видел меня? Там, у Живых Ключей? Я же знаю…
Отпираться я не хотел: поздно.
– Ещё до сердца воздуха, – тяжело подтвердил я, глядя, как предрассветные тени разукрашивают расслабленное лицо спящей Деметры. – Того пленника, альда… ты убил не потому, что тот бежал, верно? Ты это сделал ради удовольствия. Я, может, не самый… способный ученик, но не вчера родился: повидал разный народец. Просто там, у Живых Ключей… я тогда думал, все маги такие.
Люсьен сглотнул, медленно обернулся ко мне. В свете догоравшего костра чёрные глаза блестели лихорадочно, как у безумного.
– Какие? – хрипло спросил он.
Я помедлил, не зная, как описать, и брутт вцепился в мою рубашку обеими руками, не замечая, как ладони дымятся от призрачного огня.
– Не молчи! Слышал?! Скажи мне… кого ты видел? Ну?! Чтоб тебя, варвар… Исчадие бездны? Самого Тёмного? Что во мне осталось… моего? Ну?! Ну!!! Кто я?!
Я осторожно отцепил тлеющие пальцы молодого колдуна от остатков своей рубашки, хотя руки у самого дрожали. Посмотрел в глаза.
– Ребёнок, – проговорил я, чувствуя, как вздрагивает всем телом молодой колдун. – Я видел ребёнка. С руками по локоть в крови…
Брутт дёрнулся, отстранился, – а затем странно фыркнул, опуская голову, и съёжился, обвисая в моей хватке, как безвольная кукла.
– Ребёнок плакал, – продолжил я, вспоминая жуткую картину, – но всё черпал ладонями чужую кровь. Давился, но пил…
Страшным было вскормлённое злом дитя. Этого я не добавил. Просто переждал, пока распалённое сердцем огня нутро молодого брутта выплеснет на меня свой шквал эмоций, и прекратятся наконец судорожные, сухие рыдания, перемежаемые нервным смехом.
– Это она. Сделала меня таким. А я поддался. Потому что… сам хотел, наверное, – Люсьен судорожно вздохнул, забормотал себе в ладони, – Тёмный и его полчища! Как бездарно… Думал, что поднялся. Верил, что изменился… с её помощью… вырос. Оказывается, нет. Только испачкался…
Я ничего не говорил – да и что тут сказать? Такие грехи, в какие с головой окунулся молодой колдун, только очень глубоким раскаянием смыть… только самоотречением исправить… Получится ли у гордого брутта? Нет, не видел я в чёрных глазах света; только бесконечную муку и терзания умирающей совести.
– Скажи, варвар, – проглотив очередной всплеск сумасшедшего смеха, нервно поинтересовался Люсьен, – ты веришь в меня? Я ведь… тоже чувствую… проклятый артефакт! Я… чувствую. Ты ведь не… презираешь? Понимаешь? Осуждаешь, конечно, но… веришь? Скажи, варвар! Мне это почему-то… важно.
– Верю, – легко согласился я, впитывая волны облегчения, исходящие от молодого брутта.
Люсьен постепенно успокаивался, а может, хмель выветривался из дурной головы. По закону жизненной подлости винные пары впитал, видимо, я, иначе как объяснить то, что сорвалось с поганого языка?
– Признаться, я какое-то время думал, что это ты – человек легиона.
По ошарашенному выражению на вытянувшемся лице я тотчас понял, как жестоко просчитался. А ещё хуже стало, когда поверх его плеча я увидел бледное лицо проснувшейся госпожи Иннары, и встревоженные тёмные глаза сказали мне всё без слов.
…Великий Дух! Прав был Люсьен! Нужно быть очень, очень тупым варваром, чтобы не разгадать, кто такой «человек легиона» на самом деле.
Низкий колючий кустарник замело мелким снегом; острые ветки торчали из-под призрачного покрывала, как обломки копий. Кони фыркали, потряхивали мордами, но гривы их мало-помалу украшались блестящими нитями подтаявшего льда. Метель в степи неприятна: злые снежинки, как острые лезвия, рассекают кожу, ни одного деревца, чтобы переждать непогоду, предательские звёзды, скрытые белесой пеленой – ничто не укажет дорогу страннику, сбившемуся с пути.
Деметра и Люсьен то и дело накидывали на себя защитные заклинания, выставляя колдовской щит от бесконечного потока сухого, колкого снега, но сил у магов хватало только чтобы продержать прозрачную преграду полчаса – оба слишком устали от дороги, но тем не менее, не останавливались ни на отдых, ни на сон с тех самых пор, как мы покинули полуостров. Время уже близилось к закату, но окрестностей Оша мы по-прежнему не достигли: нежданная метель, первая в этом году для тёплой Сикирии, затруднила наше продвижение на север.
– Ну, как он?
Голос Люсьена эхом звенел в ушах – обострённые чувства сводили с ума. Не оборачиваясь, – брутты ехали позади, хотя госпожа Иннара всё пыталась меня догнать – я подцепил и стянул через голову рубашку, с наслаждением подставляя голую грудь порывам снежного ветра. Скорее домой, на север! Где воздух наполнен морозным паром, где освежает голову и горячее сердце ледяное дыхание Великого Духа…
– Варвар… прикройся, что ли? Мне стыдно.
– Горит!
Спину обдало колдовским ветром, и призрачный огонь, заплясавший на коже, тотчас погас. Надолго ли? Оба мага уже выбивались из сил, а я не мог сейчас воспользоваться ни одной стихией, чуждой огню. Я старался даже не говорить, чтобы не распаляться понапрасну, и с трудом, преодолевая жуткое пламя в голове, вспоминал слова уже забытых молитв. Как давно я не поминал Великого Духа? Как быстро променял Его свет на упоение магическими искусствами…
– Рискуем не успеть. Сгорит до рассвета.
– Езжай вперёд. Сам!
– Я?!
– В сикирийской гильдии найдёшь господина Рооргха, передашь ему письмо от Сильнейшего…
– От покойника? – осторожно уточнил брутт, а меня хлестнуло яростной волной нетерпеливости и гнева от госпожи Иннары.
– Я вела канцелярию отца последние несколько лет, Люсьен! Мне ли не подделать его подпись и почерк? Ради всего святого, пришпорь коня! Приплатишь господину Рооргху за труды…
Звякнул тяжёлый кошель, и Люсьен присвистнул:
– Щедро вам платят в легионе! Если выживем, запишите меня в ваши ряды – мне резко понравилась политика Объединённой Империи.
– Проси Рооргха поторопиться, скажи – время дорого! Мы с Сибрандом подождём за городом – обернись раньше, чем мы подъедем к его окрестностям. Помнишь таверну на въезде? Будем там…
– Для начала – запиши имя этого Раорха на послании, иначе забуду. Реттон, что ли? И какой только сброд не принимают в гильдии Империи…
– Что ещё? – поторопила Деметра.
– Во-вторых, в таверне вам делать нечего. Ждите в бухте у въезда, где рыбацкая зимовка и разрушенный причал. Помнишь? Вот и славно. А в таком виде нашему варвару делать среди добрых людей нечего. Нашпигуют стрелами да копьями огненное исчадие из бездны, это как пить дать. Глядишь, повезёт, и я обернусь туда и обратно ещё раньше, чем вы подъедете к Ошу. Ты только… присмотри за ним.
Мы выезжали на широкую дорогу, заснеженную первой метелью. Вдалеке уже виднелись фермы и крохотные деревеньки: я их едва замечал за всполохами колдовского огня. Когда те стали особенно надоедливыми, я со злостью тряхнул головой, махнул руками в стороны, сбрасывая огненные столпы на обочины. Мокрый от снега кустарник вспыхнул с неистовой силой, на удивление моим спутникам – меня уже ничто не поражало – а я невнятно выругался, ощутив, как злорадно разгорается в груди сердце чужой стихии.
– Поспеши, – проронила Деметра.
Люсьен не ответил, только пришпорил коня, скоро оторвавшись от нас на добрых полчаса езды. Сумок при нём я не заметил, лишних лошадей брутт тоже передал Деметре, отправившись в Ош налегке. Это, конечно, сокращало время дороги – лишь бы только сам колдун не затерялся в заснеженной степи. Впрочем, до города не так уж далеко…
– Сибранд, – тихий голос вкрался сбоку, и я едва не отшатнулся от чужих ощущений. Усталость, недомогание, тревога, забота… – Ты скажи, если совсем плохо. Я… я вырву сердце стихии из тебя, возьму сама…
– Нет.
Не хватало ещё, чтобы госпожа Иннара обессилела из-за проклятого артефакта так же, как я! Глупая женщина! И взбредёт же в голову…
– Держись, немного ещё.
– Ты точно сможешь… не могла же… там, у Живых Ключей…
Деметра меня странным образом поняла.
– Я действительно раньше не доставала артефактов из сосудов, – признала она. – Да и отец – тоже. Сердце земли Эллаэнис принесла в кристалле, так что впервые я увидела обряд уже на тебе. Думаю, что смогу теперь. Я быстро учусь, Сибранд.
Слабая улыбка, трепетная забота. Нежность. Ко мне?..
Я с трудом выпустил набранный воздух через сцепленные зубы. Теперь, когда не перебивали её чувств эмоции ехавшего рядом Люсьена, меня обволакивала мягкая и опасная волна женского естества – такого близкого и такого желанного. Сердце огня злорадно разгоралось внутри, пожирая всё, что оставалось внутри моего, и питаясь остатками чувств, как сухим хворостом. Даром, ох, даром уехал брутт! Теперь не сдерживало проклятый артефакт чужое присутствие, и я сходил с ума, то и дело вздрагивая в седле всем телом. Не унять болезненную дрожь, не утолить дикую жажду…
Там, у костра, брутты договорились между собой на удивление быстро, не тратя попусту драгоценного времени. Маски были сорваны, обоим пришлось выбирать. Госпоже Иннаре – между эмоциями и долгом, Люсьену – между чужими желаниями и собственными. Деметра едва ли простила товарищу по детским играм смерть отца – я чувствовал её боль и горечь до сих пор – а Люсьен всё никак не верил в то, что наследница древнего бруттского рода отреклась от убеждений своей семьи и даже от интересов Бруттской Империи, согласившись на сотрудничество с нашим легионом. Причины такого поступка госпожа Иннара оставила при себе, обронив лишь, что не только Стонгард и Сикирия выиграют от подобного расклада.
– Альдам нельзя доверять, – добавила невеста Аркуэнона Дейруина. – Наш Совет этого ещё не понял. Обыграть их не получится.
Я жаждал всей правды. Теперь, когда Люсьен уехал, я вполне мог бы воспользоваться этим и выведать у спутницы подробности – какого Тёмного попала в легион, каковы истинные цели «серой забитой девчонки», и почему, во имя всего святого, она до сих пор не расторгла глупую помолвку с подлым альдом?! Впрочем, ответ на последний вопрос напрашивался сам: наследник престола… безграничные возможности супруги, умело управляющей мужем…
– Великий Дух, – потрясённо выговорила Деметра, ухватившись за мою пылающую руку. – Сибранд, прошу тебя! Успокойся, не думай ни о чём!
Бруттская колдунья шепнула несколько быстрых заклинаний, и от её тонких пальцев по телу разлился обманчивый холод, замораживая призрачное пламя на коже. Легко сказать – ни о чём не думай! Эта женщина вообще понимает, что только лихорадочные мысли и спасают её от…
Метель постепенно стихала. Недолго держалась непогода в переменчивом сикирийском климате – небось уже завтра растают сугробы, превращая дороги в непроходимое месиво из снега и грязи.
Мы продолжали путь. Ночь нас не остановила – колдовские светлячки Деметры освещали дорогу на несколько шагов вперёд. Мы проехали одно за другим несколько мелких поселений, не задерживаясь ни на минуту: в тёмное время суток моя светящаяся кожа привлекла бы слишком пристальное внимание. Я не возражал против долгого пути, но кони уже хрипели от усталости, а госпожа Иннара то и дело проваливалась в короткий сон – гасли путеводные огоньки, и колдунья едва не зарывалась носом в гриву своего коня.
– Море, – выдохнула Деметра, когда горизонт заблестел серебристым покрывалом. – Скоро…
Я молчал, из последних сил сдерживая себя. Эмоции, чувства, желания, ощущения – всё обострилось до болезненной грани, вот-вот грозя накрыть пылающий разум калёным железом.
До хижины-зимовки мы добрались к рассвету. Лошади шарахались от меня, кося испуганными глазами на оранжевые блики огня, то и дело прорывавшиеся из-под кожи, и госпожа Иннара привязала животных сама, пока я спускался к разрушенному причалу. Люди на широких дорогах ещё не появились, хотя невдалеке уже виднелись пригородные поселения, за которыми и начинался такой долгожданный Ош.
– Есть хочешь?
Я только зубы стиснул. Во имя Великого Духа, не обращайся ко мне, женщина! Дыши через раз, не напоминай о своём присутствии!..
Не отвечая, я бездумно шагнул с причала в море, с жутким треском ломая корку льда у побережья. Здесь оказалось неглубоко – мне по грудь – и я с наслаждением нырнул в снежную кашу с головой, освежая горящие виски. Проплыл под водой, ощущая, как смято, отстранённо реагирует тело на внезапное омовение. Вынырнул, с облегчением вдыхая холодный воздух с кружащимися в нём пушистыми снежинками.
– Простудишься, – посетовала госпожа Иннара, сдерживая зевок. – Сердце огня коварно: оно не согревает. Его огонь сжигает душу, а не тело.
Я медленно вышел из воды, позволяя порывам ветра сдуть последние языки колдовского пламени с кожи. Полегчало; надолго ли?
– Сколько лет живу в Стонгарде, – усмехнулась вдруг Деметра, – до сих пор не понимаю этой снежной красоты. Одни ветра, морозы, бесконечное белое полотно на горизонте. Сикирия мне нравится больше, хотя климат здесь неустойчив. Сегодня жарко, а завтра уже зима…
– У нас не одни ветра, – рвано возразил я, чувствуя, как сердце огня сушит кожу едва тлеющими языками призрачного пламени. – Время, когда тают льды, не очень хорошее. Но оно проходит. И за бурной, тяжёлой весной наступает лето. Оно всегда наступает, госпожа. Что бы ни случилось. И это… прекрасно.
Деметра неуверенно улыбнулась. Лёгкая, как тонкий аромат, тень удивления и заинтересованности.
– Иди в дом, – так же коротко велел я.
Поднял непослушные руки, плотнее запахнул плащ на её груди. Подтолкнул в плечо.
– Иди, – повторил хрипло. – Я позже.
Дочь Сильнейшего встревожено глянула на меня, но перечить не стала – развернулась и вошла в хижину. Вскоре потянулась из печной трубы тонкая струйка дыма, а я присел на пороге, обхватив голову руками. Мир вокруг просыпался: кричали морские птицы, мягко шумел прибой под тонкой коркой льда, со стороны дороги доносились пока ещё далёкие голоса и скрип повозок. Ветер окончательно утих, и я наслаждался живой тишиной, прикрыв глаза и успокаивая разбушевавшееся дыхание. Проклятый артефакт не позволял расслабиться ни на миг: наполнял чувствительный слух новыми шорохами и звуками, вкрадывался вкусным ароматом из хижины и солёным запахом моря, обострял бурлящие внутри эмоции до абсурда, притягивал к себе оттенки чужих чувств, жёг изнутри чёрным пламенем. Я уже ощущал не душевную, но физическую боль: выплеснуть бы жидкое пламя, вырвать его из себя, как это сделала Дина…
Гордая сикирийка поплатилась жизнью за то, что рассталась с сердцем огня. Пережил бы я своевольное избавление от артефакта? Я бы не возражал против скорой смерти – слишком устал от пустой и трудной жизни – но вовремя пришёл в себя. С трудом я вспомнил, отчего находился сейчас на берегу южного моря, тщетно подавляя в себе чуждую стихию. Олан. Дети. Меня ждут. И стараниями светлого легата Витольда я был ещё очень далёк от завершения миссии…
Тяжело поднявшись, я вошёл в хижину. Строили, видимо, местные рыбаки для своих нужд, но в этот день, на наше счастье, внутри оказалось пусто. Деметра наскоро смахнула пыль и грязь с покосившегося стола, расстелив чистую тряпицу на продавленной столешнице, так что меня встречали остатки походных сухарей и горячая настойка, которую дочь Сильнейшего разливала из вскипевшего чайника по кружкам.
– Подкрепись, – устало посоветовала госпожа Иннара. – Даже твой запас сил не бесконечен. Ты не спал…
Спать мне по-прежнему не хотелось, в отличие от Деметры: чужую острую усталость я ощущал всем существом – даже у самого ноги подгибались.
– Я прилягу, – подтвердила мои догадки госпожа Иннара, без сил опускаясь на плоскую лавку у единственной ровной стены. Походную сумку бруттская колдунья подложила под голову, тотчас прикрывая глаза. Шепнула сонно, бессознательно, – не позволяй мне… долго…
Я прихлебнул настойку из кружки, тотчас отставляя её с отвращением: горячего в утробе и без ароматного пойла хватало. Постоял какое-то время, раздумывая над малоаппетитными сухарями, и решительно обогнул стол. На хлипкую лавку сесть не решился – проломлю иссохшее дерево на раз – а потому попросту опустился на пол, лицом к лицу с госпожой Иннарой.
Кажется, я даже подумать ни о чём не успел. Тщетно сдерживаемое желание, усиленное огненным артефактом, прорвало наконец плотину самообладания. Даром держал себя в руках! Сердце чужой стихии всё равно сожрало меня раньше, чем умные брутты успели его вытащить. Потому что следующее, что я запомнил – как провожу рукой по нежной щеке, не в силах совладать с острым желанием, и как касаюсь кончиками пальцев приоткрытых губ.
В следующий миг Деметра изумлённо вскинулась, и это лишь подстегнуло поток бурлящей внутри раскалённой лавы. Дочь Сильнейшего даже вскочить не успела, когда я сдёрнул её с лавки, надёжно похоронив в стальных объятиях, и прижался наконец к вожделенным губам.
Где-то далеко, на задворках угасающего разума, вспыхнул ужас от того, что я творю, но злая стихия тотчас сожгла последние капли ещё трепыхавшегося сознания. И это уже не я прижимал к себе бруттскую колдунью, наполняя её жидким огнём с каждым звериным поцелуем, и не я, захлёбываясь и пьянея, впитывал в себя чужие эмоции. Изумление, страх, отчаяние, бессилие, нерешимость…
Маленькие ладошки упёрлись мне в грудь, но разве меня остановить слабыми женскими руками? И разве я позволил бы произнести ей хоть одно колдовское слово? Нет; прижимал к себе всё крепче, ощущая, как вспыхнувший на коже огонь обжигает теперь уже и госпожу Иннару; почувствовал, как вздрогнула она от боли всем телом…
– Сиб… ранд… – уворачиваясь от болезненных поцелуев, выдохнула Деметра.
Ледяной холод сковал грудь – там, где упирались в неё ладони бруттской колдуньи. Не могла или не решалась от меня избавиться? Боялась ли мне навредить или проклятому артефакту? Вместо бесполезных уговоров сплюнуть всего одно колдовское слово… да и много ли их требовалось магу её круга?
– Пус… ти…
Слабый толчок ветра – детские игры, госпожа Иннара! Не погасить этим чёрное пламя у меня в груди. Тщетно боролся я с чужой стихией – она раз за разом брала верх.
– Великий… Дух… Сиб… ранд… прошу… – напряжённые ладони уже подрагивали от нетерпения, но всё не отталкивали меня прочь, всё медлили… – Это же не ты… не ты…
На миг я отстранился, ловя взгляд широко распахнутых, больных ореховых глаз. И тотчас сам оттолкнул от себя бруттскую колдунью, мигом приходя в себя. Артефакт внутри задохнулся собственным дымом, рассыпался по дну души чёрным пеплом.
Деметра плакала. Крупные слёзы всё катились по нежным щекам, и жестокая, чуждая страсть погасла так же внезапно, как и разгорелась. Я прижался спиной к стене, не доверяя больше предательскому телу, а госпожа Иннара медленно опустилась на пол, судорожно растирая ладонями мокрое лицо.
– Это сердце стихии, – рвано, смято выговорила она, не поднимая головы. – Это из-за него ты… я знаю. Ничего не говори. Потому что только из-за артефакта… потому что… разве я… заслуживаю…
Ушатом холодной воды пролилась острая, невысказанная боль бруттской женщины. Не раздумывая, я шагнул вперёд, опускаясь рядом с Деметрой. Коснулся вздрагивавших плеч ладонями.
– Прости, – проговорил хрипло. – Ведь я давно… с ума по тебе схожу, госпожа. Но я бы не стал… никогда не стал бы…
Дочь Сильнейшего внезапно качнулась вперёд, прижимаясь ко мне заплаканным лицом, и я едва не задохнулся от невыразимой нежности, наполнившей моё существо. Не разобрать, чья – слишком тесно сплелись в клубок наши чувства, слишком жарко дышала мне в грудь бруттская колдунья.
– Ты не должен, – прошептала, обдавая горячим дыханием. – Найди себе достойную женщину. Не меня. Ты ведь не знаешь… ты, у кого четверо сыновей… ты, кто так упрямо борется за младшего из них… несмотря на пересуды, на дурные советы, на чужое осуждение… Думал, ничего не вижу? Вижу, чувствую – и без огненного артефакта… Я чувствую тебя, Сибранд. Не такой, как я. Сильный. А я… я только снаружи…
Я многое мог бы сказать. Не стал: пропитанная чистой огненной стихией насквозь, госпожа Иннара изливала мне сердце сама. Вот только головы от моей груди по-прежнему не поднимала, пряча больные, заплаканные глаза.
– Ты тащишь на себе четверых, – глотая слёзы, с трудом выговорила она. – Я не смогла даже одного. Что, не ожидал? Не такая, как ты думал. Убила. Подчинилась отцу. Убила. Умирать буду – не забуду. Это была девочка…
Глухие рыдания прорвались наконец наружу, и какое-то время только они и нарушали тишину рыбацкой хижины. Я молчал, принимая исповедь молодой женщины. Прислушивался к себе. Ловил правду в омуте своих и чужих чувств…
– Закончу, раз начала, – хрипло прокашлявшись, заговорила Деметра. Говорила колдунья быстро, сумбурно, но в глаза мне по-прежнему не глядела. – Знаю: осудишь. Оправдываться не стану – нечем. Ведь отец никогда не бил меня. Не пытал. Не поступал так, как… как мастер Сандра с Люсьеном. Прости меня, Сибранд: ваш разговор у костра я почти дословно слышала. И нет, в моём детстве не было подобных испытаний. Но… лучше бы он бил меня, Сибранд! – с силой выдохнула дочь Сильнейшего, а меня обдало потоком горечи и боли. – Потому что от его равнодушия мне хотелось выть. Я столько достигла! Вершин мастерства! Раньше и быстрее, чем когда-то получилось у него! Всё даром. Я была всего лишь дочерью, женщиной, пешкой в его играх, которая могла только служить чужой воле. Нашу помолвку с Арком тоже он спланировал. Мне тогда исполнилось шестнадцать, я… даже поверила, что могу быть счастлива с ним. Аркуэнон сам предложил помолвку как залог мира между бруттской и альдской знатью – гарант выполнения взаимных обязательств. Ко мне Дейруин всегда был добр – когда мы пересекались – но и только. Мне тогда хотелось большего. Хотя, конечно, отца никогда не интересовало моё мнение…
Глухая корка обиды и непонимания. Дочь Сильнейшего свернулась в моих объятиях, обхватывая себя руками за плечи. Тряхнула головой, чтобы отросшие пряди скрыли лицо.
– Я всегда жила мечтами, – мёртво произнесла госпожа Иннара, а я ощутил сосущий холод в груди – как в том бездонном колодце у Живых Ключей. – Сбегала в них от отца. Он не давал мне жить – не отпускал от себя – и пользовался, как бессловесной тварью. Даже в гильдию не отправил. Нанял лучших мастеров, потом учил сам. Я ненавидела тёмные искусства, но только мои успехи… оживляли наши вечера. И я старалась. Впрочем, – встрепенулась вдруг Деметра, – всё это не оправдывает ни моей слабости, ни моих ошибок. Отец был просто… таков, как есть. А я потратила долгие годы, чтобы разглядеть в нём того, кем он не являлся. Затем влюбилась.
Я тотчас напрягся, ожидая услышать имя Люсьена. Госпожа Иннара моих ожиданий, хвала Духу, не оправдала.
– Вначале я мечтала о том, что где-нибудь есть человек… который бы меня понял, – голос Деметры стих, словно колдунья заново переживала тоскливые годы. – Все эти частые переезды, бесконечную муштру, тёмные искусства, всё, что я делала не потому, что этого хотелось мне… Одна жизнь на двоих… лишь приложение к отцу. Никто не видел меня по-настоящему – даже Люсьен, хотя он пережил всё то же, что и я. Думаю… мы оба нуждались в более сильном человеке, в том, кому мы могли бы довериться. Питаться… прости, Сибранд, но это так… питаться жизненной энергией другого человека. Адептам твоего круга не объясняют, но иногда магам без этого не выжить. Тёмные искусства выжигают…
– Кто он?
Госпожа Иннара поняла. Дёрнула плечом безразлично, тщетно загоняя клубок болезненных эмоций на дно уставшей души.
– Что тебе имя? Познакомились в Оше. Стонгардец бруттских кровей… Полукровка и маг. Слабая в нём оказалась искра. Когда убийцы отца его вычислили, он даже защититься не успел. Об этом я узнала спустя много лет, – тихо проронила Деметра. – А тогда подумала, что он просто исчез. Оставив меня носить его дитя под сердцем…
Душевные излияния всегда неприятны. Сам их не любил. Верно, что и госпожа Иннара тщательно избегала. До этого дня…
– Отец узнал, – помолчав, негромко заговорила колдунья. – Исхлестал меня словами… оскорблял. Впервые в жизни ругался – грязно, не как бруттский аристократ, не как Сильнейший, не как… отец. Замолкал, смотрел брезгливо… Позор для рода! – горько усмехнулась Деметра. – Не столько его разгневал сам поступок, сколько безвкусный, непростительный выбор единственной дочери. И хотя стонгардцем мой избранник был лишь наполовину, этого оказалось достаточно. Такого потомства в нашем роду не будет! Избавься от паразита, Деметра…
Голос бруттской колдуньи стих. Вновь и вновь кололо в груди – отголосок чужой боли – но госпожа Иннара вскрывала нарыв упрямо и безжалостно, словно растеряв всякую надежду на оправдание.
– Несколько дней терзалась. Отец ребёнка не появлялся, и я почти поверила в уговоры. Поверила, что меня бросили. Потому что и раньше никому не была нужна…
Я нахмурился, осторожно обнял опущенные плечи одной рукой. На коже тотчас заплясали призрачные огоньки, пока ещё не причинявшие вреда ни мне, ни Деметре.
– Я сама вошла в ту комнату, – мёртво продолжила дочь Сильнейшего, не заметив моего жеста. – Как сейчас помню. Вошла и отчаянно захотела назад. Но отец не позволил. Плечи сжал, будто клещами, и повёл вперёд. Она меня уже ждала. Я ей тогда ещё доверяла…
– Она, – эхом повторил я. Догадался, ловя отголосок чужих воспоминаний, – мастер Сандра?
Деметра отстранённо кивнула.
– Когда много лет спустя я поняла, кто она на самом деле, мои руки уже были связаны тёмным прошлым, о котором Сандра лучше прочих знала. Она не просто убила мою девочку, она ведь… по кускам её доставала, – голос колдуньи сорвался, зазвенел высокими нотами. Обжёг меня болезненный ужас страшных воспоминаний. – Никогда не забуду… И… я не знаю, намеренно или нет… но навредила. У меня не может быть детей, Сибранд. Больше нет…
Дочь Сильнейшего вновь закрыла руками искажённое болью лицо. Сухими получились сдавленные рыдания: все слёзы выплакала за жизнь.
– Ни одному мужчине не стала бы хорошей женой, – выдохнула наконец. – Видишь, не солгала тебе: я худшая из женщин, Сибранд!
– Госпожа…
– Дослушай. Я раскаялась в ошибке в тот же день. Даже не так – в тот момент, когда вошла в проклятую комнату. Но было поздно… Отец велел мне держать рот на замке, чтобы слухи не достигли Дейруина. Я послушалась. Давила эмоции, гасила чувства. Ненавидела. Сильно ненавидела… Я достигла вершин мастерства в те годы, и ненависть толкнула меня на последний шаг. Убийства дочери мне показалось мало! Я вдоволь искупалась в мести отцу.
Огонь в полуразрушенной печи догорал; я сбросил несколько языков нетерпеливого пламени на головешки. Те ярко вспыхнули от колдовской стихии – верно, продержатся ещё сколько-нибудь.
– Теперь ты понял, кто проклял Сильнейшего? – Деметра внезапно выпрямилась в моих объятиях, заглянула в лицо. Потемнела золотистая радужка, тёмными провалами на лице показались больные глаза. – Вспомни свои слова, Сибранд! «Хорошо, что в моём доме только дети – они точно не предадут!». Великий Дух, ты ничего не знаешь о мире! В нём существуют вещи ужаснее, чем беда, которая случилась с тобой! Ни здоровье, ни внешнее благополучие не залог безоблачному будущему и счастливой жизни! И я не оказалась исключением…
Деметра сжала виски ладонями, вновь пряча лицо у меня на груди. Выпустила воздух через зубы, тщетно приводя себя в чувство. В такой близости от сердца огня – пустая затея, госпожа Иннара!
– Моя месть казалась сладкой: теперь не он, а я – главная! Не он моими руками делает грязную работу, и не я – невзрачная ширма! Теперь мастер Дамиан – безумный старик, которого не списывали со счетов исключительно из-за лени: сам подохнет! В последние несколько лет именно я решала, в какие игры мы с ним играем. Раскаивалась, конечно, но только до тех пор, пока не узнала, что это именно отец послал убийц к моему избраннику. Любовью всей жизни мою связь с ним не назовёшь, но я мечтала о семье и детях. Он был бы прекрасным мужем! Вот только я оказалась ужасной матерью…
Деметра прерывисто вздохнула, подавляя новый приступ беззвучных рыданий, больше похожих на сухой кашель.
– Избавься от этого, – ткнула себе в живот колдунья, явно повторяя чей-то жест. – Отец так говорил. Я всё пытаюсь, но не могу забыть его слова…
– Ты могла бы снять проклятие? – негромко спросил я. – С мастера Дамиана?
Госпожа Иннара встрепенулась, но в лицо мне не посмотрела.
– Конечно. Тот, кто наложил, может и снять. Я не хотела, – слабый жест плечом, как невысказанная усталость от собственных решений. – Я до сих пор люблю его, Сибранд, несмотря на временные помрачения. Но я всегда трезво оценивала своего отца: он был ужасным человеком. Маги седьмого круга другими не бывают… Если бы я вернула ему ясность рассудка, он бы продолжил… Сильнейший убивал десятками, если не сотнями. И твой народ всегда считал не людьми, а разумными животными, которые только грубую силу да команды понимают…
– Почему ты не расторгла помолвку с альдом? – не выдержал я. – Мастер Дамиан уже не был помехой!
– Ради мира, – сказала, как само собой разумеющееся. – Бруттская знать верила в этот союз, хотя я всегда знала, что ему не состояться. Тянула время. Теперь, когда альды вот-вот нападут на гильдию, и станет ясно, что амулет стихий они никому не отдадут, брутты, возможно, очнутся. Чтобы нелюди признали нас равными!.. Даже нас, – задумчиво уточнила Деметра. – Не все знают об их планах. Аркуэнон достал сердце земли и передал его Эллаэнис. То, что она выкрала артефакт – лишь легенда для тех из альдов, кто против даже временного союза. Их мнение не является решающим: бой состоится, я в этом уверена. Легат Витольд тебе рассказывал?
