Текст книги "Дар.Золото (СИ)"

Автор книги: Ольга Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Грасту я не взял. Для леса и гор это оружие бесполезно. С собой у меня был только кинжал, висевший на ремне. Его я оставить просто физически не мог. Машка же оставил меч, кстати, воспользовался для этого моим тайником. Я бы не сказал, что сталь его меча такая уж хорошая, обычная. Но промолчал. У всех свои гусеницы в голове. А значит, у него был только засапожный нож. Хотя, я не думаю, что в арсенале наемника, именно этого наемника, меч и нож были единственными инструментами отнятия жизни.

Вот, в принципе и все снаряжение. Да, еще лопата. С коротким черенком. Я ее у конюшни подобрал. Она ржавая. Сейчас. Но я надеюсь повозиться с ней на привале, может получиться договориться с металлом. Надо попробовать.

И вот уже два часа мы не торопясь шагали вверх по течению мелкого и узенького ручейка, пробившего себе дорогу среди корней и камней, обкатав и отшлифовав и те и другие до блеска. По его бережкам росла осока, овсяница, лилейник... Мелкие кустарники, ирис и колосняк, перемешались с побегами ивы и дикой груши. Высокие осины и липы аркой нависали над нами, заставляя иногда пригибаться под тяжелыми ветками. Пару раз с нашей дороги отползали змеи, и шарахнулся в сторону заросшего алычей склона лисенок, проявивший ненужное любопытство.

Предрассветные сумерки сменились ярким утренним солнцем, мягкие тени двигались впереди нас и ручей постепенно набирал силу, становясь и шире и глубже. Вскоре мы добрались до небольшого плеса с низеньким водопадом в пару локтей, делившего ручей на два рукава, по одному из которых пришли мы. На берега плеса намыло чистенький песок и, что нас порадовало, сейчас он был сухим. Местечко во всех смыслах удобное для привала, его мы и устроили, скинув баулы с плеч.

Пончик тяжело спрыгнул с моей спины и тут же лег на бок, отдыхая. Укачало. Да, это вам не в коробе на лошаке спать. Я чай не конь.

Мы не стали разводить костер, обошлись водой и несколькими сухарями с вяленым мясом, а Пончик обозначил намерение половить рыбу, зашел в воду по брюхо, но холодное течение ему не понравилось, и он недовольно выскочил на уже нагретый утренним солнцем песок.

– Медленно идем, – вдруг сказал Машка.

Я обиделся.

– Слушай, ты... Я вообще первый раз. Это мой первый выход в горы вообще.

– А-а... Тогда быстро.

Я сплюнул.

– Почему медленно? – ну, не мог я не спросить у этого умника.

– В горах погода быстро меняется. Как только мы выйдем из леса наверх, может начаться дождь.

– С чего ты решил?

– Смотри во-он туда, – Машка показал на куст папоротника за водопадом, – видишь, листья расправил, здесь скоро пойдет дождь, часа через три. Откуда он может прийти? Только со склонов. Значит, он там уже идет. И над краем леса, вон у подъема на гору... видишь? Орел к гнездовью полетел. Вверх. А еще только утро, ему бы еще охотиться, а он порулил домой. Так вот...

– Ну, и? Получается, в дождь мы так и так попадем.

– Я к пещере добраться хочу. Есть в тех местах одна.

– Так бы сразу и сказал. Пошли тогда, – я встал, хватая баул. Пончик нехотя забрался мне на спину, а этот... наемник продолжал сидеть, – Чего сидишь?

Машка пожевал травинку, и вдруг резко выкинул что-то из ладони в сторону другого берега ручья. Раздался чей-то крик, что-то свалилось с дерева, а Машка стремительно подхватился, скинул сапоги, подвернул штаны и помчался по ручью. Пончик заинтересованно пищал, пока Машка искал что-то в зарослях, но волнения не выказал.

А парень уже радостно бежал назад, разбрызгивая воду и мотая в руке тушкой какой-то птицы.

– Во! – заорал он, – На ужин будет!

– Это что? – я, конечно, был слегка, как бы так сказать, ошарашен.

– Как что? Тетерев!

– Не. Чем ты его? У тебя же нож в сапоге остался, – я показал на валявшийся рядом сапог.

– А, вот, – он сунул дохлую птицу мне под нос.

И я увидел дротик. Небольшой. С ладонь. Потом прикинул расстояние до места, где Машка ковырялся в поисках убиенного. Выходило что-то около пятнадцати шагов. Ох, ты ж, хвосты крысиные! Без замаха! Как он этого несчастного еще и увидел.

– Эй, – позвал меня Машка, – Ты, что не рад, что у нас на ужин будет дичь?

Он, кажется, обиделся? Надо же. А меня, значит цеплять можно. Но меня не это интересовало:

– Вот смотрю я на тебя Маша, и думаю. Ты у нас и ловкий и быстрый. С мечем, как с собственной рукой, обращаешься. Оленя для тебя убить и притащить на себе не проблема. Бегаешь долго, ходишь быстро, дротиками швыряешься, как буд-то родился с ними. В Дарае был, от хануров в Орлиных горах сбежал. Этих же хануров можешь из могилы вытащить, всякие травки знаешь, и запрещенный кайф на тебя действует совсем не так, как на других – ты у нас поспал два часа и очухался. Для чего тогда принимал эту гадость? Маш, ты вообще кто?

Машка совсем скис и буркнул:

– Наемник я, – расправил штаны, одел сапоги, взялся за лямки баула, и, взвалив его себе на плечи, зашагал по камням к водопаду.

Мне оставалось только топать за ним.

3

Лес поменялся. Из лиственного он как-то сразу перешел в хвойный, и теперь мы двигались вдоль бурно пенящегося на мелких перекатах ручья, среди стройных лиственниц и сосен. Тропка стала ещё уже и забирала вверх всё круче, так, что через полчаса моя спина уже взмокла под баулом, и дышал я как бодро скачущая лошадь. Кто там говорил, что не конь?

Не помню, как и через сколько времени – уже смотрел только под ноги да на Машкину спину и лишь иногда примечал сухие ветки – мы добрались к небольшому озерцу. Даже не озеру, а скорее разливу ручья на довольно большой полянке. Мелкая глубина разлива позволила чьей-то доброй душе набросать большие плоские валуны через все озерцо, и мы спокойной пропрыгали с булыгана на булыган по этой дорожке до другого берега. И то, что эта дорожка вообще тут была, навело меня на мысль – а так ли уж не хожены эти горы? Так ли не изведаны?

Потом тропа немного попетляв среди сосен прижалась к высокой, не менее семи саженей, темно-серой скале из углистого сланца, и Маша предупредил меня, чтобы я не вздумал кричать. И вообще помалкивал, если не хочу, чтобы на макушку прилетело чего-нибудь тяжелое. Можно подумать, я до этого песни во весь голос орал. Петь, кстати не умею. От слова совсем. Мне гризли на ухо наступил.

Тропка довольно долго шуршала под ногами серой каменной крошкой. Сосны поредели, кустарник измельчал, и, неожиданно потеряв ручей из вида, мы выбрались на поверхность горного луга, заросшего густой травой и образовавшего небольшое болотце. Как я понял, здесь находился родник, из которого и был истоком нашего ручей.

Лес остался внизу, и начались скалы. Пока низенькие, похожие на холмики, чуть поросшие мхом, но над ними вдалеке уже виднелись заостренные пики Ульгарского хребта, по-летнему бесснежные.

Солнце клонилось к западу и если бы не облака, начавшие плотно укутывать небо, оно бы светило нам в глаза.

Машка резко свернул с тропы. Хотя и тропы, как таковой уже не было. Ступил на камни почти плоских скал и побрел вверх. Видно, он тоже подустал, слегка поскальзывался с гладких сланцев и усиленно сопел.

Пончик за все время от развилки ручья и до этих каменных выходов не показал, что он, вообще, с нами, а не удрал уже куда-нибудь подальше. Но стоило нам обойти болотце, он спрыгнул с моей спины на камни и побежал сам. Чем облегчил мне баул и этим обрадовал, ясное дело.

4

Машка остановился:

– Ты хоть примечаешь, куда мы идем? Правильно? Туда, куда надо?

Я с наслаждением остановился, пытаясь унять сбившееся дыхание. Огляделся, посмотрел на горы вдалеке, вспомнил карту и пожал плечами.

– Вроде да.

– Вроде, – буркнул Машка.

Мы стояли перед отвесной трещиноватой скалой, сложенной из наклонных блоков почти правильной кубической формы. Прямоугольные карнизы, большие и маленькие, свисали над нами на высоту в несколько человеческих ростов, а одна из трещин была чуть шире остальных. Туда и направился Машка, скинув баул.

Я по привычке потопал за ним, но он остановил меня приказом «стой здесь» и я остался «стоять здесь». Пока Машка лазил в пещере, Пончик показал, на что способен, заодно напомнил, что он все-таки горный житель. Сначала прыжками, а потом как белка по дереву, цепляясь за мелкие выступы, забрался на самый верх скалы, по дороге кого-то поймал, не то ящерицу, не то пичугу, от удивления не успевшую улететь, и примостился на краю карниза. Ужинать. Слава Небесам, этого кормить не надо. Хотя можно ли быть уверенным?

Машка позвал внутрь и я, протиснувшись в узкой вертикальной трещине, через несколько шагов попал в большую просторную нишу с шершавыми и слоистыми стенками с многочисленными углами, и острыми сланцевыми выступами на земляном полу. Довольно высокую, уходящую вверх, в непроглядный, даже для меня, мрак. Посредине, на утоптанной площадке, плоскими кусками сланца, был выложен очаг. Выходит, и здесь люди не упустили случая отметиться.

Я скинул баул, достал одеяло, расстелил у стены и лег, вытянув ноги. Устал.

Машка сделал то же самое, покосился на меня и спросил?

– Сколько еще топать до места, помнишь?

– Ты же сказал, что запомнил, куда нам надо? – удивился я.

– В общем, да, – парень прикрыл глаза, – Но это ты у нас рудознатец, тебе виднее, где надо лазать. До места, указанного тобой, я доведу, а дальше?

– А дальше моя забота, – мне ничего не хотелось объяснять, – Ужин готовить будем?

– А как же! – оживился Машка, – Когда я пожрать отказывался?

И полез в баул. По дороге, особенно уже после того, как солнце свернуло с зенита, мы начали подбирать сухие веточки и коряги. Будем теперь костерок палить, тетрева общипывать, солить, запекать в золе и уплетать за обе щеки. Вода есть, котелок есть, заодно и кашка поспеет.

Словом, пока то, да сё, за хлопотами и приготовлениями, мы не заметили, как стало совсем темно, и свет из прохода в пещеру уже не проникал. Мы поужинали слегка подгоревшей кашей – ну, не повар я, что поделаешь – и печеной дичью. Ханур где-то шлялся, а когда прибежал, морда была довольной. От каши эта морда отказалась и улеглась на краешек моего одеяла.

На мое предложение дежурить по очереди, Машка фыркнул, заявив, что он чутью ханура доверяет больше чем своему, повернулся на подстилочке ко мне... кхм... спиной и задрых. Ну, доверяет, значить доверяет. Я вытянулся на одеяле, положив снятые сапоги вместо подушки, накинул на себя плащ, сунутый в сумку Хартом, и вырубился мгновенно. Вот что значит свежий воздух, здоровое питание и дозированные физические нагрузки. Да. Особенно дозированные.

5

Проснулся я от того, что меня укусили за ухо. Легонько. Но когда я попробовал возмутиться, мне закрыли рот. Тоже легонько. Открыв глаза, я увидел, что Машка сидит возле меня и напряженно к чему-то прислушивается. Ханур, побежав от моего одеяла к выходу, припал к земле, вглядывается и даже внюхивается в темноту прохода. Костерок уже потух, и я понял, что вопить «что происходит» себе дороже. Тем более, что Пончик, иногда оглядывается на Машку, а тот слегка пофыркивает. Это что, они так общаются? Я поймал Машкин взгляд, и он приложил палец к губам. Да-да, я понял, сидим и молчим. Он посмотрел на ханура и сжал зубы так, что проступили желваки. Посмотрел на меня и одними губами прошептал «свали куда-нибудь». Нормально. А куда? Разве что за какой-нибудь угол. Чего они оба так себя ведут?

У входа в пещеру раздался глухой короткий рык.

И вот что удивительно. Мне почему-то показалось, что это совсем не белочка или собачка, или даже кошечка...

В зоопарке я был, но почему-то не сподобился запомнить, кто и как там рычал. Когда зверье за решеткой, оно не очень запоминается. Я бы и сейчас не отказался. От решетки. С этой стороны.

Пятясь назад на четвереньках, я уперся в сланец и даже не обратил внимания, что довольно жестко наткнулся на какой-то выступ. Увидел, как Машка тихо ругнулся и... начал раздеваться.

Что происходит? Кто-то из нас больной на голову?

– Пончик подержи его, – вдруг тихо попросил парень.

Кого?

А ханур его понял! Заскреб землю сначала передними лапами, потом задними откидывая назад грунт и мелкие камешки. Словно готовил позицию. Они что делать-то собираются? Ой, как-то мне нехорошо стало. По-моему, сердце у меня стучит так, что его слышно всем, даже тому, кто на входе. Может дышать перестать? Ну, так на всякий случай...

Машка разделся. Даже сапоги снял. А меня шатнуло назад, когда я всмотрелся в темноту.

К нам в пещеру кралась большая... просто неприлично большая, серо-песочного цвета, кошка!

Всех собак вам на крысиные-е...

Кугуар!

Судорожно поискал кинжал, на месте ли? На месте. Только что я с ним делать буду? С кинжалом, я имею в виду. У этого горного, что б его, льва, клыки немногим меньше. И не один, а целых два! Говорил мне мастер Руш, занимайся метанием ножей, занимайся ножевым боем... Но я же умный, ё-о! Дворянин хренов! А у зверюги глаза светятся. Желтым. Хорошо, что он стоит. А почему стоит-то? Увидел ханура. Куда там хануру против этой твари... Да, Пончик на него шипит и кидается по чуть-чуть. Да, тварь не ожидала от этой мелкой бздюхи такой прыти. Начинает рычать. Все громче. Небеса, сделайте так, чтобы...

Я, боясь оторвать взгляд от зверя, попытался глянуть в сторону Машки. Как он там? И тут мне окончательно поплохело. Теперь хищников было два! Только один вместо Машки. Только вместо Машки белый в серых и черных пятнах. И с длинным хвостом. Барс?! Откуда?!

Слушайте, барсы здесь не водятся, я это точно знаю!

Короче, я очень захотел превратиться в мышку. Нет, в мышку не надо – съедят. Один этих двоих точно съест. Лучше в камушек. Да, точно в кам...

Барс не обращал на меня внимания и слава Небесам. Он пригнулся и, мягко ступая мощными лапами, вдоль стены пошел к кугуару. Тот рычал на шипящего ханура все громче, и попытался придавить его лапой. Не получилось. Ханур, тоже не уступал, подскочил и укусил зверя. За какое место он его цапнул, я не понял, но рев был впечатляющий. Наверняка кугуар обиделся. Я бы точно обиделся!

Что я несу? Это от страха, наверно.

Раздался еще один... мяв! Барса. Захотелось чем-нибудь прикрыться, а лучше испариться.

А дальше я не то чтобы не помню. Я-то смотрел во все глаза. Просто не успевал понять, где кто. Сначала они сцепились в прыжке, ухватили друг друга за холки и упали. Барс вывернулся и отскочил, ударив кугуара по морде. Начал отступать, припадая на задние лапы, и кугуар снова прыгнул. Они покатились по земле, и кто-то попал в костер. А костер, оказывается, не затух. От кошачьего визга я вжался в стену. Плевать, что острые камушки, лишь бы не заметили! Запахло паленой шерстью. Барс наседал. Видимо в костер попал все-таки кугуар. Он отбивался от барса передними лапами, отступая к выходу, и вдруг поднырнул по противника и ухватил за заднюю лапу. Земля мгновенно окрасилась красным. Барс упал, снова вскочил одним подскоком, и в ярости ударил лапой, но... только воздух.

А кугуар словно взбесился от крови! Он буквально смял барса своей тушей, откинув к стенке, у которой я стоял, и придавил к острым камням. Визг, хрип, брызги слюны и крови... Они дрались в трех шагах от меня, а я судорожно сжимал кинжал, в панике не зная, что делать. Барс явно проигрывал. Они уже сцепились в мертвой хватке. И тот и другой визжали и рычали и глотали чужую кровь. Кугуар пытался вгрызться горло противника, и, не обращая внимания на полосующие его шкуру двухвершковые когти, сильнее сжимал клыки.

Сверху мелькнула желто-серая тень.

Ханур, молнией спрыгнул на голову кугуара и вцепился в глаз. От рева задрожали камни! Посыпалась мелкая каменная пыль, и я испугался, что сейчас нас, к такой матери, всех завалит!

Кугуар отпустил барса, мотая раненой головой, и этого хватило, что бы второй хищник тут же вонзил клыки в чужое горло.

Кугуар упал на хребет, выставил лапы и замахал скрюченными когтями. Ханура уже не было возле него. Барс давил врага, продолжая сжимать горло и не обращая внимания на страшные удары. Но вдруг желтый хищник, в последнем рывке поддев задними лапами, опрокинул барса, и тот жестко приземлился на бок.

Что-то противно хрустнуло и барс судорожно вытянулся и захрипел.

Ханур, выскочил непонятно откуда, встал перед под-нявшимся на лапы львом, и завизжал настолько яростно, что огромный зверь присел. Из глаза хищника текла кровь, горло было прокушено в нескольких местах, шкура исполосована и припалена, но он был жив. И в ярости от боли и крови.

Кончик его хвоста заметался передо мной, и если он сейчас меня заденет – а он заденет! – мне крышка. Обернется, и приплыли ко всем вессальским крысам на поминки. Я вжался в камень и... меня подкинуло!

Это не я, честно! Это что-то меня переклинило... наверно. Я в полной невменяемости и удивлении от собственной глупости или... не знаю уж, что мне стукнуло в... голову, выхватил кинжал, прыгнул что было сил на спину твари, и заехал ему клинком куда-то между лопаток. Кинжал вошел в тело, словно в воду. А я судорожно давил и давил на него, испугавшись уже самого себя.

Почувствовав, как тело хищника оседает подо мной, еле отпустил кинжал, и сполз на землю.

Ноги не держали. Кугуар был мертв.

6

Руки у меня тряслись. И страшно захотелось пить. Я пополз на четвереньках к своему мешку – там, в баклажке, еще оставалась вода. Пока полз ханур, попискивая, вертелся рядом, тыкался мордочкой мне руки и отскакивал. Кажется, он что-то просит. Так, он просит подойти – подползти, в моем случае – к барсу. Бело-серый зверь лежал без движения. Может и хорошо, что оба они... того? Вот сейчас подлезу, а он меня... тоже того.

Но ханур не успокаивался. Настойчиво требовал посмотреть барса.

Ладно. Преодолевая страх, я все-таки встал на ноги и доковылял к лежавшему хищнику. Он дышал. Прерывисто и хрипло.

Пончик подскочил к нему со стороны брюха и уткнулся носом в шерсть на груди зверя. Это что, мне туда надо подойти? Там же лапы! И когти на них я видел двумя минутами раньше. Хорошие когти, да.

А, двум смертям не бывать! Подошел. Что дальше? Дальше, как я понял, надо его перевернуть на другой бок. Ну-ну...

Попробуйте перевернуть тушу весом больше трех пудов, я на вас посмотрю. Хорошо, что на меня в тот момент никто и не смотрел. Помер бы от смеха.

Перевернул. И содрогнулся. Увидел рваную кровоточащую рану возле ребер и кровавые пузыри из нее. И лужицу темной крови под зверем.

Барс при падении напоролся на острую грань каменного выступа, торчавшего из земли. Тут и лекарем не надо быть, чтобы понять – сломано ребро и задето легкое. И что делать? Я и людей то не знаю, как лечить, а тут... А кто, собственно, тут?

Вот теперь я совершенно растерялся. Правда, ненадолго.

Меня укусили. Больно. Ругаться я не стал, так как Пончик затанцевал возле Машкиного баула. Пришлось развязывать шнуры и лезть в чужие вещи. Я вынимал все подряд, а мелкий хищник нетерпеливо обнюхивал Машкины шмотки. В общем, когда я добрался до крепкого кожаного мешочка, Пончик чуть ли не царапаться начал. А когти-то у него тоже будь здоров. Пришлось отпихнуть. Развязал, вывалил содержимое, посмотрел, как ханур вцепился в один из сверточков и поскакал с ним к барсу, оглядываясь на меня.

В свертке обнаружился какой-то порошок, но, если честно, мне было по все-равно, что это такое. Под чутким руководством ханура, я насыпал вонючую дрянь прямо в рану. И что теперь? Теперь нога. Или лапа? Пончик уже сидел возле прокушенной насквозь задней лапы зверя, и всем своим видом намекал, что и сюда тоже надо бы сыпануть. Что я и сделал, аккуратно присыпав рану остатками порошка. На этот раз пончик посчитал, что все возможное сделано и улегся рядом с барсом.

Хорошо. Барс под присмотром, баклажку с водой я, наконец, достал, напился. Что дальше?

Дальше надо было вытащить кинжал. Вынуть его из кугуара.

7

Кинжал торчал между лопаток хищника, и не верилось, что такая крошечная вещь могла убить такого большого зверя. Я, шатаясь, подошел к нему, взялся за рукоять и... почувствовал сопротивление. Клинок отказывался выниматься из туши! Ему там нравилось!

Я сел. Там, где стоял, там и сел. Это что еще за новости? Мой кинжал меня же не хочет слушаться?! Не, мы так не договаривались. Снова взялся за рукоять и попытался вытащить. Ни в какую. Я дернул. Без результата.

Это что же выходит? Моему клинку нравиться смерть?

Конечно, оружие есть оружие – его и создавали для смерти. Чьей бы то ни было. Но это не означает, что я буду идти на поводу у вещи. Даже такой, как мой клинок.

Я снова взялся за рукоять, сжал покрепче, мысленно высказал свое... раздражение поведением всяких там ножей, и дернул. При этом получил и возмущение, и негодование, и все подобные эмоции сразу! Нет, так дело не пойдет!

Не знаю почему, но я со злости на всю эту нелепую ситуацию, воткнул клинок в землю. С размаха. И чуть не схватился за уши от ментального вопля. Клинок «закричал»!

Ах, ему больно видите – ли. Но больно было и мне! Что за ерунда? Я не стал вытаскивать строптивый нож из земли. Кто тут кому хозяин, в конце концов? Я просто «вернул» клинку его «вопль». Как у меня это получилось, понятия не имею, я ж не менталист. Но получилось! И клинок пристыжено замолчал. То-то же. Вот теперь можно его и вытащить из земли. И даже почистить от налипшей грязи и крови. И заметить, что металл клинка стал менее прозрачен, а серебристая вязь засверкала ярче. Что ж, теперь буду знать, что от крови он темнеет. А кинжал снова «заговорил». Он извинялся и... просил добавки...

Хвосты... и уши, и весь остальной крысиный ливер! Маньяк у меня тут под боком нашелся!

А на полу пещеры лежал Машка. Без сознания, с кровавой раной на боку. Но из раны уже не лезли пузыри, и кровь не текла. Я перетащил парня на его подстилку, накрыл своим плащом, пособирал его одежду, свернул и сунул ему под голову, и упал на свое одеяло. Думал, не усну от всего пережитого. Но, оказывается, еще как уснул. И проспал до рассвета.

День двенадцатый

День двенадцатый.

1

Проснулся я от настороженной утренней тишины. Рассвет еле-еле заглядывал в нишу пещеры, и холод из расщелины крался к ногам.

Машки на подстилке не было. Плащ, которым я накрывал его ночью, был откинут. Не заметил я и ханура. Но Машкин баул был на месте. На месте была и туша кугуара, тонко намекая, что произошедшее ночью кошмарным сном не было. Было просто кошмаром.

Мои естественные потребности все-таки вынудили меня встать, и побрести на выход.

На выходе обнаружился Машка. Одетый и обутый. Он сидел на валуне, и задумчиво смотрел на показавшийся алый краешек солнца за черным ребристым силуэтом гор.

– Доброе утро, – сказал я.

А что еще я мог сказать?

– Это точно, – отозвался Машка, не отрываясь от созерцания горного восхода.

– Ты Пончика не видел? – спросил я, присаживаясь рядом на камень.

– Здесь где-то. Охотиться.

Парень выглядел не очень. Глаза ввалились, под ними организовались темные круги, скулы заострились. Он вообще казался резко похудевшим.

– Маш... Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Он насмешливо повернулся ко мне:

– А может, пожрем сначала?

Ну, слава Небу, раз хочет есть, значит не все потеряно.

2

Уминая остатки вчерашней подгоревшей каши из котелка, одновременно жадно отрывая кусочки вяленого мяса, Машка, разве что не мурчал от удовольствия. И даже присутствие дохлой кошки не портило ему аппетит, чего нельзя было сказать обо мне. Я давился сухарями и водой из баклажки.

– По большому счету, – жевал Машка, – мне бы тебя тут и порешить надо.

Он тщательно облизал ложку от остатков каши. А у меня изо рта выпал сухарь. Но Машка продолжал:

– Но ты ж все-таки меня не оставил раненым, даже вон плащ отдал, заботливый ты наш, – он говорил вроде насмешливо, но мне все равно было не по себе, – Так что с твоей ликвидацией я подожду. Пока.

Я не выдержал:

– Маш, завязывай пургу нести. Ты можешь объяснить все по-человечески?

– Не могу, – парень сложил кожаный плащ, подоткнул под себя и вальяжно развалился на подстилке, вытянув ноги, – По-человечески не могу. Я не человек, ты ж понимаешь.

– Не понимаю, – я и в самом деле не понимал. И уже начинал злиться, – Ничего я не понимаю. Давай рассказывай все, а то...

– Что?

– Маш, достал.

Парень вздохнул:

– Оборотень я. Чего непонятного?

Я внимательно осмотрел его и почесал макушку:

– Ну, я читал... сказки... Нельзя ли поподробнее и побыстрее, а то нам еще топать сегодня. Не забыл?

– Потопаем, никуда не денемся. И не сказки, а самая что ни на есть быль. Мало нас осталось, просто. Прячемся мы. На нас охоту ведут не хуже, чем на диких зверей, а то и посерьезнее, чем на них.

– Кто?

Он хмыкнул:

– Те, кто о нас знает. А о нас все менталисты знают. Метаморфы для них как кость в горле. Страшно им.

– Метаморфы?

– Ну, оборотни. Называй, как хочешь.

Я не удержался:

– И все барсы?

Машка удивился.

– Почему, все?

– Ну, ты же барс?

Машка смотрел на меня и молчал. Он, кажется, решал, стоит мне рассказывать что-то или нет. А я, и правда, только читал о них. В тех же самых «Мифах...». Даже на лекциях никто из преподавателей о них не говорил. Даже в качестве выдумки.

– Рождаемся мы людьми. Но каждый из нас, когда оборачивается впервые, получает магическую ипостась. С ней и живет дальше. В основном это очень крупные волки или собаки, реже медведи, как исключение рыси. Вес тела человека должен совпадать с весом зверя. Ну, плюс минус пара другая фунтов.

– А ты почему барс?

– Это у Хозяйки Судьбы спрашивай. Может потому, что возле нашего замка, в Россах, в тот день, когда я пытался обернуться, охотники убили семью барсов. И потом хвалились на каждом перекрестке. Я, наверное, та самая безусловная справедливость.

– А родители твои?

– Во многих знаниях многие печали.

Ой, не хочет говорить, и не надо.

– А с этим что будем делать? – я мотнул головой в сторону трупа.

– Вытаскивать, что ж еще.

– А тебе можно? В смысле ты же ранен?

Машка опять задумался на меня глядючи. Но все же ответил:

– После оборота все раны затягиваются. Если ранен в звериной ипостаси, надо обратно в человека. Если человеком, надо в зверя. Правда, это довольно тяжело. Особенно если долго не оборачивался. Тогда помогают некоторые травы. Их не просто найти, но все же можно.

– За золото?

– И за него тоже.

– Поэтому Пончик меня достал? Он заставил меня тебе в рану насыпать какую-то дрянь.

– Я понял уже. Умный он. Даже не представляю, кто был его первым хозяином.

Машка встал. За ним поднялся и я.

Мы ухватили за задние лапы то, что осталось от хищника и кое-как выволокли из пещеры. Пришлось переть его еще с четверть версты до обрыва. Умаялись, дальше некуда. На мой вопрос «зачем так далеко» мне фыркнули «я не нанимался каждую ночь от какого-нибудь блохастика отбиваться». Мол, с обрыва скинем, а там пусть зверье разбирается. Мы и так вчера на ночь требуху от тетерева просто выкинули, а надо было хотя бы закопать. У обрыва Машка споро снял шкуру с убиенного, от чего меня слегка замутило, но он только покосился на меня и ерничать не стал. Потом молча столкнул тушу с обрыва.

На обратном пути я услышал вопрос:

– Ты чем зверя завалил? – спросил Машка.

– Кинжалом, – удивился я, – А что?

– Да так. Просто коротковат он, чтобы до сердца кугуара достать.

– И?..

– И. Не знаю я, как это у тебя получилось, вот и спросил. Кстати, может, расскажешь, откуда у тебя гномий кинжал?

– Во многих знаниях... как там дальше?

3

Еще часа два у нас ушло, чтобы собрать шмотки, очистить шкуру и подсолить ее. Машка, правда, ныл, что соли мало взяли. Нет, я удивляюсь этой... этому коту! Еле жив остался, а ему хоть бы хны. О соли разглагольствует. Кстати, шкуру он с собой не взял. Заложил ее в уголочке и завалил камнями.

Так и собрались. Почти к полудню. Хорошо, что на небе тучки кучковались – не жарко. Хотя, что это я радуюсь – тучи они к дождю. Примета такая. Народная. Машка тоже на эту примету посмотрел, шмыгнул носом, но ничего не сказал. Значит, дождя не будет. Я так думаю.

А вот Пончик, пока мы собирались, и носа не казал. Зато когда уже вышли из пещеры на оперативный простор, он сусликом сидел на том валуне, на котором утром сидел Машка.

Дово-ольный!

Короче, взвалили мы баулы на спины, обошли по широкой дуге скалу, в которой ночевали, поднялись на самый верх, и по серым камням, забираясь все выше и выше в гору, потопали дальше.

4

Шли мы около двух часов. Пологие выходы скал становились все круче. Слоистые серые сланцы постепенно сменялись более прочными кремнистыми, спрессованными в огромные толщи, сложенными разноцветными волнами – желто-охристыми, серыми, коричневыми, иногда розовыми и темно-красными. Скалы становились все выше и круче и через час мы уже шагали по каменистой ложбине, заполненной крупными и мелкими валунами, а местами и глыбами, отколовшимися вверху от жары и холода и скинутыми вниз проливными дождями. Ноги приходилось ставить аккуратно и жестко, чтобы не поскользнуться невзначай и не упасть на острые обломки. Серые тучи нависли над нами, но дождем пока не грозили. Впадина, по которой мы двигались, потихоньку сужалась, с обеих сторон подпирая наш путь почти отвесными каменными сбросами. А сверху, быстро заполняя всё пространство между скал, на нас наползал белый язык тумана.

Тихо обволакивая камни и валуны, скользя вдоль отвесных стен и клубясь, он укутывал собой всё пространство изложины, и вскоре мы словно оказались в белой густой вате. Протяни руку и не увидишь ладонь. Сапог уже не видно, Машкиной спины и подавно, и только дыхание словно разгоняет вокруг лица молочную пыль. Звуки стали глухими, шагов почти не слышно, ступаем на камни почти вслепую, только еле-еле шуршат под ногами камешки и тихо попискивает ханур, пристроившийся сверху, на моем бауле. Да слышен впереди тихий свист Машки.

Но как то неожиданно мы вдруг вынырнули из тумана под яркое солнце, на макушку небольшого плато. Перед нами, возникла пологая промоина, уходящая вниз, а внизу, сколько хватало взгляда, толпилась гряда скальных останцов, похожих на выставленные из земли пальцы – где большие, где маленькие, в огромных трещинах и сколах, местами покрытых мхом. Их верхушки ярко желтели на солнце, отбрасывая друг на друга резкие тени. За ними мягкой пушистой равниной тянулись облака, а в самом низу, под нами, проглядывая сквозь белое одеяло, зеленела узенькая полоска долины Арамзары.

Но нам нужно наверх.

Потрогав шершавый и горячий бок невысокой монолитной глыбины, слегка пошатнувшейся от моего прикосновения, я снова потащился за Машкой, уверенно ступившим на отшлифованный ливнями узенький перешеек, ведущий к островерхим кручам. Пройдя по гладкой узине затаив дыхание, мы вскоре пересекли жизнерадостный родник, вытекавший из-под камней и убегавший вниз крохотным водопадом. И, наконец, оказались у тех самых скал, которые я наметил еще в крепости. Встали перед усеянными многочисленными кварцевыми жилами вертикальными сбросами, на внушительной осыпи из мелкого щебня выветрелой породы.