Текст книги "Лавка Люсиль: зелья и пророчества (СИ)"

Автор книги: Ольга Хе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Глава 3: Тихий Корень

Утро встретило меня не привычной тишиной Башни Северного Ветра, а гулом идей в собственной голове. На массивном дубовом столе передо мной лежали два мира. Слева – потёртая тетрадь Люсили, исписанная её интуитивными, почти поэтическими формулами. Справа – тяжёлый медный трактат Эйзенбранда, полный холодных, точных диаграмм резонанса. Сердце и разум. Интуиция и наука.

Я провела кончиками пальцев сначала по мягкой коже тетради, а затем по холодному металлу трактата. Чтобы соединить их, чтобы создать то, о чём мечтала Люсиль и что теперь стало моей целью, мне нужно было место.

Эксперименты с резонансом могли быть... непредсказуемыми. Один неверно пойманный тон – и склянки на полках зазвенят в унисон. Неправильная концентрация намерения – и зелье могло просто испариться. Делать это здесь, в родовой башне, где каждый мой шаг негласно отслеживался, было всё равно что пытаться собрать часы посреди военного парада. Мне нужно было нейтральное, тихое, *моё* пространство.

Но за любое пространство нужно платить.

Я подошла к шкатулке, где Люсиль хранила свои личные вещи. Внутри, под бархатной подкладкой, лежал коммуникационный кристалл – гладкий, дымчатый кварц для связи с банком. Семья Эльбринг переводила ей на личный счёт щедрое содержание, достаточное для платьев, книг и развлечений. Но использовать эти деньги для своей мечты казалось неправильным. Это было бы всё равно что просить у тюремщиков средства на побег.

Память Люсили, однако, подсказала другое решение. Глубоко в шкатулке, под фальшивым дном, лежал второй кристалл, маленький и невзрачный, похожий на речную гальку. Тайный счёт.

Я сжала его в ладони. Кристалл потеплел и завибрировал.

– Банк «Гномий Гарант». Чем могу служить? – раздался из камня скрипучий голос, а над ним возникло полупрозрачное, бородатое лицо гнома-клерка.

– Люсиль фон Эльбринг. Проверка счёта «Тихий Корень».

Гном нахмурился, его изображение на мгновение подёрнулось рябью, пока он сверялся с реестрами.

– Счёт активен, мадемуазель. Баланс: триста двадцать золотых крон. Желаете произвести операцию?

Триста двадцать крон. Не так уж много по меркам аристократов, но Люсиль копила их годами, тайно продавая через посредников излишки редких растений из оранжереи. Это были её деньги, заработанные её трудом и её знаниями. Этого должно было хватить.

– Нет, спасибо. Только проверка баланса.

Связь прервалась. Я переоделась из домашнего платья в простое, тёмно-зелёное, дорожное, убрала оба кристалла, тетрадь и карты в сумку. Трактат пришлось оставить – слишком он был тяжёлый и приметный.

Пора было выходить в город.

Пересечь границу Академии – всё равно что шагнуть из идеально настроенного механизма в хаотичный, бурлящий котёл. Величественные, магически упорядоченные аллеи сменились шумной, мощёной брусчаткой Торговой улицей, примыкающей к главным воротам. Воздух здесь был другим – густым, пропитанным запахами жареных пирожков из таверны «Сонный Грифон», озоном от работающих в мастерских артефактов и обычной городской пылью. Мимо пробегали студенты в мантиях, спешащие на лекции, степенно прогуливались горожане, а из открытых дверей лавок доносились обрывки разговоров и звон колокольчиков.

Здесь я была чужой вдвойне. И как аристократка фон Эльбринг, для которой такие улицы были просто фоном за стеклом кареты. И как Алена, привыкшая к строгой геометрии петербургских проспектов. Но что-то в этом хаосе притягивало. Это была настоящая жизнь.

Я быстро нашла несколько вывесок «Сдаётся». Первая привела меня в бывшую лавку артефактов «Сияние». Просторное, светлое помещение с огромными витринами, выходящими на самую оживлённую часть улицы. Идеально для продажи дорогих амулетов.

– Пятьдесят золотых в месяц, – объявил хозяин, усатый торговец, смерив моё простое платье оценивающим взглядом. – Плюс залог за три месяца. Для такой видной леди, как вы, это сущие пустяки.

Сто пятьдесят крон разом. Половина всех моих сбережений. Я вежливо отказалась.

Второе место оказалось полной противоположностью. Узкая дверь вела в сырой, тёмный подвал, где раньше, судя по запаху, коптили рыбу. Солнечный свет сюда не проникал вовсе, а по стенам вились влажные пятна плесени. Здесь не выжило бы ни одно растение.

Лёгкое уныние начало подкрадываться ко мне. Мой скромный бюджет и высокие требования к помещению – свет, тишина, место для растений – казались несовместимыми.

Но я шла дальше, упрямо следуя интуиции, сворачивая с шумной торговой артерии в более тихий переулок, где лавки становились меньше, а над ними уже начинались жилые этажи. Туда, где заканчивалась витрина и начиналась жизнь.

Я свернула с главной торговой улицы в переулок, и мир вокруг мгновенно изменился. Шум и суета остались позади, сменившись приглушённой, размеренной жизнью. Брусчатка здесь была старше, стёртая до блеска миллионами шагов, а в щелях между камнями пробивался упрямый зелёный мох. Здания стояли плотнее, нависая друг над другом, отчего улица почти всегда была в тени. Их фасады, когда-то выкрашенные в яркие цвета, давно выцвели, и теперь штукатурка местами облупилась, обнажая старую кирпичную кладку.

Воздух пах иначе: влажным камнем, свежеиспечённым хлебом из окна на втором этаже и землёй из многочисленных цветочных ящиков, украшавших подоконники. Где-то вдалеке едва слышно звенел молоточек кузнеца, но здесь, в этом затишье, главными звуками были воркование голубей под крышей и скрип вывески над головой. На солнечном пятне у стены лениво спал рыжий кот, даже не дёрнув ухом, когда я прошла мимо.

Это был мир, который Академия предпочитала не замечать – мир простых ремесленников, мелких торговцев и обычных семей. И именно здесь, почти в самом конце переулка, где он уже перетекал в жилой квартал, я её увидела.

Лавка была втиснута между двумя более солидными зданиями – пекарней и мастерской резчика по дереву. Она была маленькой, скромной и выглядела так, будто давно сдалась. Деревянная рама витрины, когда-то выкрашенная в тёмно-зелёный цвет, облупилась, и краска свисала тонкими лоскутками. Сама витрина была покрыта таким толстым слоем пыли и городской грязи, что казалась матовой. Над дверью висела вывеска из потемневшего от времени дерева, почти сливавшаяся с фасадом. Буквы почти стёрлись, но я смогла разобрать: **«Тихий Корень. Травы и Настойки»**.

Сердце пропустило удар.

Я подошла ближе, заглянув в мутное стекло. Внутри царил полумрак, но можно было различить призрачные очертания длинной стойки из тёмного дерева, пустых полок вдоль стен и связок чего-то, похожего на сухие травы, свисавших с потолочных балок. Это было не просто подходящее место. Оно было *правильным*.

Я обошла лавку сбоку. За ней, как я и надеялась, оказался крошечный, заросший бурьяном дворик, окружённый глухими стенами соседних домов. А в центре этого зелёного хаоса стоял скелет старой стеклянной теплицы. Большинство стёкол были разбиты, металлический каркас проржавел и погнулся, но она была там. Место, где растения могли бы жить под настоящим солнцем.

Я нашла нужную дверь – сбоку от витрины, ведущую наверх. На ней висела маленькая, потускневшая от времени медная табличка: «Мастер Элмсуорт. Резчик по дереву». Я глубоко вздохнула и постучала.

Мне пришлось ждать почти минуту, прежде чем наверху послышались шаркающие шаги. Замок щёлкнул, и дверь открыл пожилой, сухой, как прошлогодний лист, мужчина. На нём был кожаный фартук, покрытый древесной пылью, а его руки, узловатые и сильные, были в мелких царапинах и пятнах земли. Он смерил меня с головы до ног парой недоверчивых, выцветших голубых глаз.

– Что угодно? – его голос был скрипучим, как несмазанная петля.

– Добрый день. Я по поводу лавки внизу. Она сдаётся?

Он прищурился, его взгляд стал ещё более колючим.

– Может, и сдаётся. А вам зачем? Ещё одна модная лавка с безделушками? Или салон гаданий? Улице этого не нужно.

– Я хочу открыть травную лавку. Продавать зелья и настойки.

На его лице не дрогнул ни один мускул.

– Имя?

Этот вопрос застал меня врасплох. Я на мгновение замешкалась, выбирая между правдой и вымыслом. Но ложь казалась здесь неуместной.

– Люсиль. Люсиль фон Эльбринг.

Едва имя сорвалось с моих губ, лицо мастера Элмсуорта окаменело. Тепло, которого и так было немного в его взгляде, исчезло полностью. Он выпрямился, и в его фигуре появилось холодное, упрямое достоинство.

– Нет, – сказал он ровно и твёрдо. – Лавка не сдаётся. Не вам.

– Но почему? Я готова заплатить...

– Дело не в деньгах, мадемуазель фон Эльбринг, – его голос стал плоским и холодным, отсекая любые возражения. – «Тихий Корень» принадлежал моей жене. Она была настоящей травницей, а не аристократической выскочкой из Академии, играющей в торговку. Я не позволю, чтобы память о ней осквернили очередной причудой, которую бросят через месяц. Доброго дня.

И прежде чем я успела сказать хоть слово, дверь закрылась прямо перед моим носом. Щёлкнул засов.

Я осталась стоять в тихом переулке, глядя на закрытую дверь. Холодное, неприятное чувство поражения разлилось внутри. Моя фамилия, моя репутация, всё то, от чего я пыталась сбежать, настигло меня и захлопнуло дверь к моей мечте.

Я стояла в тихом переулке, глядя на безмолвную дверь. Холодное, неприятное чувство поражения разлилось внутри. Моя фамилия, моя репутация, всё то, от чего я пыталась сбежать, настигло меня и захлопнуло дверь к моей мечте. Рыжий кот на противоположной стороне улицы проснулся, потянулся и, бросив на меня равнодушный взгляд, неторопливо удалился. Мир продолжал жить своей жизнью.

Я должна была уйти. Найти другое место. Смириться. Но я не могла. Что-то в этой маленькой, забытой лавке, в её стёртом имени, в обещании заросшего дворика, держало меня на месте. Я не могла просто развернуться и сдаться.

В отчаянии я подняла взгляд наверх, на окно квартиры над лавкой, откуда меня только что выставили. И там, на подоконнике, я увидела его.

Лунный Папоротник. Редкое, капризное растение, чьи серебристые листья должны были светиться в полумраке мягким, перламутровым светом. Но этот папоротник умирал. Его листья пожелтели, кончики стали сухими и ломкими. Он не светился, а выглядел пыльным и побеждённым, жалко поникая в своём глиняном горшке.

И в этот момент два сознания во мне слились в одно. Память Люсиль мгновенно опознала вид и его потребности, перечислив в голове десяток возможных причин увядания. Но моя собственная интуиция, душа таролога и дизайнера, привыкшая считывать невидимые токи, почувствовала его боль. Я почти ощутила на языке металлический привкус городской воды, отравляющей его нежные корни, и тоску по чистому лунному свету, без которого он не мог жить.

Я знала, что делать. Это был мой единственный шанс.

Собрав всю свою решимость, я снова постучала в дверь. Громче, настойчивее.

Шаги наверху прозвучали раздражённо. Дверь распахнулась резче.

– Я думал, я выразился ясно, мадемуазель, – начал Элмсуорт, его лицо было жёстким, как старое дерево.

– Простите, что снова беспокою, – я не дала ему закончить, мой голос был тихим, но твёрдым. – Но ваш Лунный Папоротник. Он умирает.

Мастер замер. Его гнев на мгновение сменился растерянностью.

– Что?

– Он страдает от избытка железа. Вы поливаете его городской водой из трубы, – это был не вопрос, а констатация факта. – Ему нужна дождевая или талая вода. И ему не хватает лунного света, даже отражённого. Дневное солнце его сжигает. Переставьте его вглубь комнаты, а раз в неделю ставьте на ночь рядом с заряженным лунным камнем. Это распространённая ошибка. Он очень чувствителен.

Наступила тишина. Такая плотная, что я слышала, как бьётся моё сердце. Элмсуорт смотрел на меня, и его каменная маска медленно трескалась. Гнев ушёл, оставив после себя лишь бесконечную усталость и горечь.

– Моя Элара… – прошептал он, и голос его надломился. – Она говорила с ними. Могла заставить цвести даже сухую палку. А я… я несколько месяцев пытался его спасти. Это всё, что от неё осталось.

Он смотрел на меня совершенно другими глазами. Уже не на «фон Эльбринг», не на аристократку в дорожном платье. Он смотрел на человека, который увидел боль его растения. Он увидел травницу.

Старик тяжело вздохнул, провёл рукой по лицу и отступил от двери.

– Один серебряный в месяц, – сказал он тихо. – Аренда.

Я моргнула, не веря своим ушам. Это была почти даром.

– Но только при одном условии, – добавил он, его взгляд стал серьёзным и требовательным. – Верните этому месту жизнь. Не ради прибыли. Ради него. Ради неё.

Он скрылся в квартире и через минуту вернулся со старым, тяжёлым железным ключом на простом кожаном шнурке. Ключ был тёплым от его руки.

– Спасибо, – только и смогла выдохнуть я, принимая его.

– Не мне спасибо говорите. Ей, – кивнул он наверх. – Похоже, она сама вас выбрала.

Я осталась одна в тихом переулке, сжимая в руке ключ от своей мечты. Медленно, словно боясь, что всё это исчезнет, я подошла к двери лавки. Вставила ключ в заржавевший замок. Он повернулся с громким, скрипучим протестом, а затем раздался глухой, основательный щелчок.

Я толкнула дверь.

Она открылась с протяжным стоном, впуская меня в спящее царство. Воздух внутри был спёртым, густым, пахнущим пылью, сухими травами и забытым временем. Лучи света, пробиваясь сквозь грязную витрину, рисовали в воздухе золотые дорожки, в которых лениво танцевали мириады пылинок. Я видела очертания прилавка, пустых полок, старых весов на стойке.

Это было моё место. Моё начало.

Я шагнула внутрь, и дверь за мной медленно закрылась, отсекая звуки улицы. Я провела рукой по толстому слою пыли на прилавке, и мои пальцы наткнулись на что-то твёрдое и холодное.

Я подняла его. Это был маленький металлический предмет с двумя зубцами. Камертон. Простой, без украшений, из тёмного, неизвестного мне металла. Поддавшись внезапному порыву, я легонько стукнула им о край деревянной стойки.

Он не звякнул. Он издал один-единственный, невероятно чистый и долгий звук. Нота была такой совершенной, что, казалось, она не просто звучит, а существует в пространстве. На одно бесконечное мгновение все пылинки в воздухе замерли в своих лучах, перестав танцевать.

А потом всё снова пришло в движение. Нота растаяла, оставив после себя лишь звенящую тишину и ощущение какой-то древней, дремлющей тайны.

Глава 4: Первые ростки

Следующие три дня я провела, превращая пыльную лавку в нечто живое.

Первым делом – уборка. Я открыла все окна, что смогла (половина заела намертво), и облака пыли вырвались наружу, как пленённые духи. Мастер Элмсуорт молча спустился и помог расшевелить самые упрямые рамы. Мы не разговаривали, но в его молчании больше не было враждебности – только настороженное наблюдение.

Под слоями пыли обнаружились сокровища. Деревянный прилавок оказался сделан из цельного куска морёного дуба, с вырезанными по краям листьями и корнями – настоящее произведение искусства. Полки, хоть и пустые, были крепкими, с маленькими бортиками, чтобы склянки не скатывались. А в ящике под прилавком я нашла старую книгу учёта, исписанную аккуратным женским почерком. Последняя запись датировалась тремя годами назад: “Мятный чай для госпожи Бренны – помог”.

Пока я наводила порядок внутри, снаружи начали происходить маленькие чудеса. Соседка-пекарша, полная женщина с мучными руками, принесла ведро тёплой воды “для мытья окон”. Мальчишка из дома напротив притащил стремянку “вдруг пригодится”. Даже рыжий кот заглянул, обнюхал углы и, видимо, одобрил перемены.

На второй день я занялась теплицей. Она была в ужасном состоянии – ржавый каркас, выбитые стёкла, внутри буйство сорняков. Но фундамент оказался крепким, а среди бурьяна я обнаружила выживших: несколько кустов розмарина, одичавшую мяту и, к моему изумлению, маленький куст лунного шалфея – редкого растения, которое цветёт только ночью.

– Ты выжил, – прошептала я, осторожно расчищая вокруг него землю. – Три года без ухода, и ты выжил.

Шалфей зашелестел листьями, хотя ветра не было. Я улыбнулась. Растения здесь были особенными – не говорящими, как в Академии, но… слушающими. Чувствующими.

К вечеру второго дня у меня болела каждая мышца, руки были в царапинах и земле, а в волосах запуталась паутина. Но теплица была расчищена, а самые крепкие стёкла – вымыты. В лучах заходящего солнца она выглядела почти волшебно.

На третий день я начала готовить свой первый товар. В моей комнате в Башне было достаточно базовых ингредиентов для простых зелий. Я принесла их в лавку вместе с портативным набором для варки – подарок на поступление, который Люсиль почти не использовала.

Первое зелье должно было быть особенным. Не просто товаром, а заявлением о намерениях. Я выбрала “Чай Ясного Утра” из тетради Люсиль – простая смесь, помогающая проснуться и сосредоточиться. Но я добавила кое-что своё.

Следуя инструкциям из медного трактата, я попыталась настроить резонанс. Пока травы заваривались, я держала в уме образ: студент, склонившийся над книгами, усталый, но решительный. Утренний свет, пробивающийся сквозь окно библиотеки. Момент, когда туман в голове расходится, и всё становится ясным.

Зелье слегка засветилось – едва заметно, как утренняя роса. Сработало. Не идеально, но сработало.

К концу третьего дня у меня было двенадцать склянок с разными чаями и простыми зельями, расставленных на чистой полке. В теплице зеленели первые ростки пересаженных из Академии трав. А на двери висела новая вывеска, которую вырезал мастер Элмсуорт (молча оставил у порога): “Тихий Корень. Зелья для души и тела”.

Я стояла посреди своей маленькой лавки в сумерках. Пахло травами, пчелиным воском (им я натёрла прилавок) и свежей землёй из теплицы. Сквозь чистые окна лился мягкий свет уличного фонаря.

– Завтра открываемся, – сказала я в пустоту.

Лавка ответила тихим скрипом половиц – не протестующим, а приветственным. Как будто старое здание потянулось после долгого сна и сказало: “Добро пожаловать домой”.

Первый день работы начался с катастрофы.

Я проснулась на рассвете от грохота. В панике выбежав из Башни (где я всё ещё ночевала), я примчалась к лавке, ожидая увидеть разбитую витрину или того хуже. Вместо этого обнаружила мандрагору в горшке посреди теплицы и груду разбитых старых горшков вокруг неё.

– Я просто хотела посмотреть! – возмутилась она. – Откуда я знала, что эта полка такая хлипкая?

Я не знала, смеяться или плакать.

– Как ты вообще сюда добралась?

– Уговорила студента-первокурсника меня вынести. Сказала, что ты просила. Он такой доверчивый, аж противно.

Я вздохнула и начала убирать осколки. Мандрагора, тем временем, критически осмотрела теплицу.

– Хм. Неплохо для начала. Но лунный шалфей посажен слишком близко к розмарину. Они друг друга не любят. И вообще, ты собираешься открываться сегодня? Выглядишь как пугало. Когда последний раз волосы расчёсывала?

К моменту официального открытия в девять утра я успела пересадить шалфей, привести себя в порядок и выслушать ещё десяток “полезных советов” от мандрагоры. Я перевернула табличку на двери с “Закрыто” на “Открыто” и стала ждать.

Прошёл час. Никто не пришёл.

Прошёл второй. Тишина.

Я сидела за прилавком, перечитывая тетрадь Люсиль, и пыталась не паниковать. Мимо витрины проходили люди, некоторые заглядывали внутрь, но никто не входил.

– Может, вывеска недостаточно заметная? – пробормотала я.

– Может, это потому что ты сидишь там как статуя, – фыркнула мандрагора из теплицы. – Улыбнись хоть раз!

В полдень, когда я уже готова была сдаться, дверной колокольчик зазвенел. Вошла пожилая женщина в простом сером платье, с корзинкой в руках. Она неуверенно огляделась.

– Здравствуйте, – я вскочила так резко, что чуть не опрокинула чернильницу. – Добро пожаловать в “Тихий Корень”! Чем могу помочь?

Женщина вздрогнула от моего энтузиазма, и я мысленно обругала себя. Спокойнее. Мягче.

– Я… я просто хотела узнать, – женщина подошла ближе. – У вас есть что-нибудь от бессонницы? Уже месяц толком не сплю. Была у лекаря, но его снотворное оставляет такую тяжесть утром…

Моя первая настоящая клиентка. Я внимательно посмотрела на неё. Тёмные круги под глазами, напряжённые плечи, руки теребят край корзинки – тревога, а не просто усталость.

– Присядьте, пожалуйста, – я указала на стул у прилавка. – Расскажите подробнее. Вы просыпаетесь ночью или не можете заснуть?

– И то, и другое. Засыпаю поздно, а в три часа ночи – глаза открываются, и всё. До утра ворочаюсь.

Три часа ночи. Час печени по восточной медицине – время тревог и непроработанного гнева. Эти знания были из прошлой жизни, но они идеально ложились на алхимическую теорию.

– У меня есть кое-что, – я достала одну из склянок. – “Чай Тихой Ночи”. Ромашка, пассифлора и немного лунного мёда. Но главное – его нужно пить правильно. За час до сна, маленькими глотками, думая о чём-то спокойном. Море, дождь, что угодно, что вас успокаивает.

Женщина скептически посмотрела на склянку.

– И всё? Просто думать о море?

– Зелье настроено на резонанс с состоянием покоя, – я попыталась объяснить проще. – Ваши мысли помогут ему работать лучше. Это как… как подпевать песне. Вместе получается сильнее.

Она всё ещё выглядела сомневающейся, но достала кошелёк.

– Сколько?

– Три медяка. И если не поможет – верну деньги.

Женщина удивлённо подняла брови. Это было дешево, почти даром по городским меркам.

– Вы уверены?

– Первым клиентам – особая цена, – улыбнулась я.

Она ушла со склянкой, всё ещё выглядя неуверенной. Я проводила её взглядом и вернулась к ожиданию.

– Три медяка! – возмутилась мандрагора. – Ты так разоришься!

– Мне нужна не прибыль, а доверие.

День тянулся медленно. Ещё двое посетителей – студент искал что-то от головной боли (продала ему мятный концентрат), и мужчина средних лет поинтересовался, есть ли у меня “что-нибудь для… мужской силы” (пришлось разочаровать).

Когда в шесть вечера я перевернула табличку обратно на “Закрыто”, касса содержала семь медяков. Смешная сумма, но это было начало.

На следующее утро я проснулась от настойчивого стука в дверь Башни. Грета выглядела озадаченной.

– Миледи, внизу вас какая-то горожанка дожидается. Говорит, срочное дело.

Я накинула первое попавшееся платье и спустилась. У входа в Башню стояла вчерашняя клиентка, но выглядела она совершенно иначе. Глаза были ясными, на щеках играл румянец.

– Девушка! – она бросилась ко мне. – Я проспала всю ночь! Впервые за месяц! И такие сны видела – спокойные, добрые. Как в детстве!

Она сунула мне в руки корзинку.

– Это вам. Свежий хлеб. И… можно ещё склянку? И для сестры моей, и для соседки?

Я стояла с корзинкой в руках, ошеломлённая. Это сработало. Моё зелье – нет, не просто зелье, а симбиотическая формула – действительно сработала.

– Конечно, – выдохнула я. – Приходите через час, я всё приготовлю.

Женщина умчалась, а я осталась стоять с корзинкой тёплого хлеба. Пахло дрожжами и домашним уютом.

К полудню того дня в лавке было не протолкнуться. Оказалось, что моя первая клиентка – госпожа Марта – была местной болтушкой в самом лучшем смысле. К обеду весь квартал знал о “чудесном зелье от молодой травницы”.

Я едва успевала обслуживать покупателей. Закончились запасы “Чая Тихой Ночи”, пришлось срочно готовить новый. Мандрагора комментировала происходящее из теплицы:

– Пятый пузатик за час! У тебя тут скоро очередь будет как за хлебом в голодный год!

И она оказалась права. К вечеру у дверей действительно образовалась небольшая очередь. Люди приходили с самыми разными просьбами: усталость, тревога, несварение, головная боль. Я старалась уделить каждому время, расспросить, подобрать правильное средство.

Но самым удивительным оказался визит ближе к закрытию. В лавку вошёл хорошо одетый мужчина средних лет – не аристократ, но явно состоятельный горожанин. Он осмотрелся с профессиональным интересом.

– Вы владелица?

– Да.

– Меня зовут Роберт Кросс. Я владею аптекой на Торговой улице. Слышал, у вас тут… интересные методы.

Я напряглась. Конкурент?

– Не волнуйтесь, – он улыбнулся. – Я не собираюсь вам мешать. Наоборот. Видите ли, ко мне приходят за стандартными лекарствами. Но иногда люди нуждаются в чём-то… другом. Могу я направлять таких клиентов к вам? А вы, если кому-то нужны обычные средства, – ко мне?

Деловое предложение. Партнёрство, а не конкуренция.

– Это было бы чудесно, – искренне ответила я.

Мы пожали руки. Его рукопожатие было крепким, мозолистым – руки человека, который сам готовит лекарства.

Когда я закрывала лавку тем вечером, касса содержала три серебряных и горсть медяков. Но важнее денег было другое – на полках осталась только половина зелий. Остальные нашли своих людей.

– Неплохо для второго дня, – одобрительно заметила мандрагора. – Но у тебя проблема.

– Какая?

– Ты не успеешь готовить всё сама. Тебе нужен помощник. Или хотя бы нормальное оборудование, а не этот походный набор.

Она была права. Если поток клиентов сохранится, мне нужно будет расширяться. Но это требовало денег, которых у меня не было. И доверенного человека, которого тоже не было.

– Справлюсь, – упрямо ответила я.

– Ага, – фыркнула мандрагора. – Посмотрим, что ты скажешь через неделю.

Но несмотря на её скептицизм, я засыпала той ночью с улыбкой. Моя мечта – наша с Люсиль мечта – начинала воплощаться. Маленькими шагами, по одному зелью, по одному благодарному клиенту.

“Тихий Корень” снова пустил ростки.