Текст книги "Лавка Люсиль: зелья и пророчества (СИ)"

Автор книги: Ольга Хе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Ольга ХЕ
Лавка Люсиль: зелья и пророчества

Пролог

Я всегда умела слушать тишину.

В детстве это выражалось странно: часами сидела в библиотеке между стеллажами, касалась корешков книг и чувствовала их истории. Родители считали меня немного странной – тихой девочкой, которая больше молчит, чем говорит. Они не знали, что молчание – это тоже разговор.

Таро стало моим первым настоящим языком. Не как способ предсказывать будущее – я ненавидела дешёвые салоны, где карты превращались в шоу. Для меня карты были языком метафор, способом понимания глубинных процессов. Луна – не страх, а дорога на ощупь. Башня – не катастрофа, а необходимое разрушение иллюзий.

Я работала графическим дизайнером в неторопливом питерском агентстве. Меня ценили за цепкость взгляда и редкое умение считывать подтексты. По вечерам вела индивидуальные консультации – не гадания, а глубинную психологическую работу через архетипы и символы.

Моими клиентками были в основном женщины: дизайнеры, психологи, преподаватели. Они приходили не за предсказанием, а за пониманием себя. Я умела задавать такие вопросы, после которых внутренние конфликты становились видимыми – как чернила, проявленные на белой бумаге.

В моей собственной жизни было много тишины. Неудачный развод три года назад научил – лучше быть одной, чем в токсичных отношениях. Квартира в старом доме на Васильевском острове, книжные стопки, комнатные папоротники и чай с жасмином. Никакой драмы. Моя жизнь была похожа на аккуратно разложенный пасьянс – предсказуема и безопасна.

За месяц до странного перехода случилось несколько знаковых событий.

Первое: странный клиент в очках с зеркальными линзами. Мужчина средних лет, явно не от мира сего. Принёс старинную колоду – потрескавшийся таро-декк в кожаном футляре. Карты были тяжёлыми, плотными, будто впитали в себя время.

– Вам, – сказал он. – Нужно беречь.

И ушёл, не оставив контактов. Я должна была вернуть колоду, но не знала кому. К тому же карты… они чувствовались правильными в моих руках. Как будто всегда были моими.

Второе: накануне перехода получила заказ от модного журнала – иллюстрации к подборке о женских архетипах. Работала ночью, при свечах – так лучше чувствовала линии. Последний рисунок – женщина в строгом платье, с картой Королевы Мечей в руках. Глаза – зелёные, пронзительные, как весенний лёд. Я рисовала её и чувствовала: это не просто иллюстрация. Это автопортрет, который я ещё не признала.

Третье: за день до перехода приснился странный сон. Библиотека. Старинные стеллажи до потолка. Женщина в тёмном платье раскладывает карты. Её волосы – белые, как свежий снег, почти светятся в полумраке. Она подняла взгляд, посмотрела прямо на меня зелёными глазами и сказала:

– Ты нужна мне. Я нужна тебе. Мы – одна.

В ту ночь я заснула над недоконченной иллюстрацией, рядом с новой колодой таро. Старинной, подаренной незнакомцем. Последнее, что помню из той жизни – как карта Смерти выскользнула из колоды и легла на стол. Смерть – не конец, а трансформация.

И я проснулась.

Пахло лилиями и чернилами. Простыня была слишком гладкой, потолок – слишком высоким, а тишина – выученной, как пауза между словами, которые лучше не говорить вслух.

Я открыла глаза – и зеркало на резной стене ответило мне чужим лицом. Белые волосы рассыпались по подушке, как пролитое молоко при лунном свете. Безупречно уложенные, будто каждая прядь знала своё место. Острые скулы. Тонкая родинка у левого уха. И глаза – зелёные, как молодые листья, усталые, но прямые.

Люсиль фон Эльбринг смотрела на меня – на себя – как на проблему, которую можно решить.

Странно, но я не испугалась. Первое, что почувствовала – не панику, а… узнавание. Как будто всю жизнь ждала этого момента. Белые волосы и зелёные глаза – точно как на моём последнем рисунке. Вторая мысль была практичной: где мои карты?

Они лежали на прикроватном столике, обвязанные лентой. Та самая колода. Лента распалась от лёгкого прикосновения, как будто ждала именно этого момента.

Память – чужая, но уже почти моя – хлынула вспышками. Академия Арканум. Взрыв в лаборатории – эксперимент с лунным экстрактом пошёл не так. Репутация «злодейки» – белые волосы делали меня заметной, холодной, «снежной ведьмой» в глазах однокурсников. Тайная мечта о лавке зелий. Семья, требующая соответствия – «волосы нашего рода всегда были знаком силы, а не торговли». И одиночество – такое знакомое, что сердце сжалось.

Люсиль. Лу. Я.

Мы действительно были одной. Две стороны одной монеты, брошенной через миры.

Под окном зашуршало. Шелест был слишком разумным для случайного ветра.

– Не тяни за листья, идиотка, – хрипловато проворчал кто-то снизу.

Я подошла к окну, распахнула его. На узком карнизе пышно распласталась мандрагора в глиняной кадке. Она прищурилась на мои волосы:

– О, снежная вернулась. Думала, после того взрыва тебя упекут.

– Доброе утро, – вежливо сказала я. – Я ещё никого не трогаю.

– Все так говорят, – подозрительно ответила мандрагора. – А волосы у тебя стали ещё белее. Как молоко. Или как корни лунного папоротника.

Я провела рукой по волосам. Действительно – белее, чем в памяти Люсиль. Словно переход между мирами выбелил их окончательно.

Я улыбнулась. Впервые за три года – искренне.

Алена умерла той ночью над картами. Люсиль проснулась с памятью о двух жизнях.

А я… я стала собой. Белоснежной ведьмой с зелёными глазами, которая будет варить зелья для души.

Глава 1: Чужое зеркало

Первые минуты в чужом теле – как попытка надеть платье задом наперёд. Всё не так: длина рук, угол зрения, даже дыхание ложится иначе.

Я сидела на краю кровати и пыталась понять простые вещи. Как встать. Как дойти до зеркала. Как не упасть от головокружения, когда чужая память накатывает волнами.

Комната была... странной. Не общежитие, какого можно ожидать от студентки, а личные апартаменты в Башне Северного Ветра – самом старом крыле Академии. Память Люсиль услужливо подсказала: род Эльбринг финансировал строительство этой башни два века назад. По праву основателей семья сохранила личные покои для наследников.

Высокие потолки с потемневшими от времени балками. Стрельчатые окна с витражными вставками – родовой герб с белым вороном. Тяжёлая мебель из морёного дуба, которая помнила прапрабабку Люсиль. И холод – особенный холод старых камней, который не выгнать никакими каминами.

Воспоминания Люсиль были острыми, как осколки. Вот она – я – стою перед советом преподавателей, обвиняю Мирейну Солль в краже исследования. Вот отказываю Эдварду Кроу, наследнику влиятельного рода, прямо посреди Зимнего бала. Вот взрыв – яркая вспышка боли, запах горелых трав, и тьма.

– Миледи? – в дверь постучали. – Вам принесли завтрак.

Голос Греты. Не совсем служанка – официально она числилась «помощницей по хозяйству» для студентов, живущих в башне. Но поскольку Люсиль была единственной обитательницей Северного крыла последние три года, Грета обслуживала только её. Жалование платила Академия – часть древнего договора с родом Эльбринг.

– Войдите.

Девушка с льняными косами внесла поднос, покосилась на меня с плохо скрытым любопытством. В её глазах читалось: «правда ли, что взрыв устроила сама?»

– Спасибо, Грета, – имя всплыло само.

– Декан просила передать, что ждёт вас, как только почувствуете силы. И ещё... – она замялась. – Ваша матушка прислала письмо. Требует отчёта о происшествии.

Конечно. Леди Элеонора Эльбринг не приехала сама – скандал надо «переждать на расстоянии». Но письмо прислала. С требованиями и упрёками, без сомнения.

– Профессор Кранц тоже интересовался вашим состоянием. Сказал, что расследование комиссии почти завершено.

Грета присела в реверансе и выскользнула за дверь.

Я огляделась внимательнее. Кабинет в алькове с грудами конспектов. Лабораторный стол у окна – привилегия, которую Люсиль выторговала у декана за отличную успеваемость. Шкаф с ингредиентами, запертый на три замка. И книги – сотни книг на полках до потолка.

Над камином висел портрет. Женщина с белыми волосами и холодными зелёными глазами. Первая Люсиль Эльбринг, основательница рода, легендарная алхимик. Та, чьё имя носила каждая первая дочь в семье.

«Вот почему родители не отобрали комнаты», – подумала я. – «Это не просто жильё. Это символ. Отнять их – значит публично отречься от наследницы. А Эльбринги не отрекаются. Они ждут, пока оступившийся ребёнок вернётся на правильный путь».

Я подошла к зеркалу. Люсиль смотрела на меня усталым взглядом. Белые волосы спутались – надо расчесать. Зелёные глаза обведены тенями. На левом виске – свежий шрам от взрыва, похожий на молнию.

На столе лежала стопка писем. Официальные уведомления из академии о пропущенных занятиях. Материнское письмо в тяжёлом конверте с гербовой печатью. И несколько записок от однокурсников – большинство со злорадными соболезнованиями.

Одна выделялась – простая карточка без подписи: «Выздоравливай. Не все тебя ненавидят». Почерк незнакомый, аккуратный. Странно трогательно от анонима.

Под окном зашуршало.

– Эй, снежная! Долго ещё будешь сидеть? У меня корни сохнут!

Мандрагора на карнизе. Ещё одна странность башни – внешние карнизы были достаточно широкими для горшечных растений. Прежняя Люсиль выставляла туда самые выносливые экземпляры.

– Что тебе нужно?

– Воды, очевидно. И нормального разговора. Три дня ты тут помираешь, а я должна сама себя развлекать?

Я взяла кувшин с водой, аккуратно полила землю в кадке.

– Кстати, пока ты спала, тут такое было! Комиссия приходила, все обнюхивали. Искали следы саботажа.

– И?

– Нашли. Кто-то подменил стабилизатор в твоей формуле. Вместо лунного кварца подсунули обычное стекло. Профессор Кранц такой скандал устроил! Кричал, что это покушение на студентку.

Саботаж. Кто-то специально подстроил «несчастный случай». В памяти Люсиль всплыло несколько лиц – те, кому она перешла дорогу. Список был... внушительным.

– Спасибо за информацию.

– Не за что. Ты собираешься отсюда выбираться? У тебя же были планы, нет? Та твоя тетрадка с рецептами для простых людей...

Планы. Лавка зелий. Мечта Люсиль, спрятанная так глубоко, что даже в воспоминаниях она едва мерцала. Тайная тетрадь с формулами «подписных зелий» – не для власти или войны, а для обычной жизни.

– Да, – сказала я твёрдо. – У меня есть планы.

– Вот и славно. Начни с того, что спустись в оранжерею. Растения без тебя с ума сходят. Особенно папоротник – он такую истерику закатил вчера, что садовник сбежал.

В шкафу нашлось простое тёмно-зелёное платье. Практичное, с кармашками для склянок. Люсиль носила его на занятиях по алхимии – в памяти остался запах трав и тихая радость от удачного эксперимента.

Я застегнула последнюю пуговицу, подхватила колоду карт и ту самую тетрадь с рецептами – потёртую, исписанную мелким почерком.

Время спускаться в мир. Время становиться собой.

В коридоре было тихо – занятия ещё не начались. Хорошо. Меньше любопытных взглядов. Башня Северного Ветра соединялась с основным корпусом крытым переходом – стеклянная галерея, увитая плющом.

Оранжерея встретила меня влажным теплом и многоголосым шёпотом. Десятки растений повернулись в мою сторону, как подсолнухи к солнцу.

– Наконец-то, – выдохнул серебряный папоротник. – Мы думали, ты нас бросила после взрыва.

– Я здесь, – ответила я. – И никуда не уйду.

Это было обещание. Себе, Люсиль, этому странному новому миру.

Я достала карты, села на деревянную скамью среди зелени. Первая карта легла сама – Дурак. Новое путешествие, шаг в неизвестность.

Вторая – Маг. Инструменты есть, осталось научиться ими пользоваться.

Третья – Звезда. Надежда, путеводная нить в темноте.

Видение накрыло мягко, как утренний туман. Маленькая лавка на тихой улице. Полки с разноцветными склянками. Запах трав и тихий звон колокольчика над дверью. И я – счастливая, настоящая, живая.

– Будет, – прошептала я. – Обязательно будет.

Растения зашелестели в ответ, как аплодисменты.

Новая жизнь началась.

Глава 2: Башня и ворчун

Видение, подаренное картами, медленно растворилось, оставив после себя тёплый осадок надежды и прохладную тяжесть потёртой тетради в моих руках. Той самой, с рецептами для простых людей.

Я открыла её. Почерк Люсиль был смесью точных формул и поэтических заметок. Рецепт «Чая Ясного Утра» перечислял ромашок и серебряный медун, но заканчивался инструкцией: «Мешать по часовой стрелке, думая о тихой воде». Другой, для «Бальзама Уверенности», имел приписку на полях: «Огневица должна чувствовать уважение, а не покорение».

В этом было сердце её мечты. Не просто смешивать ингредиенты, а вплетать в них намерение. Но как доказать, что «уважение» – это валидный компонент? Как защитить диплом, основанный на «мыслях о тихой воде»? Профессор Кранц и Мирейна Солль разорвали бы такую работу в клочья, назвав её мистификацией и шарлатанством.

Мне нужен был мост. Мост между интуицией Люсиль и строгой наукой Академии. Забытая теория, пыльный трактат... что-то, что дало бы имя тому, что она делала.

«Симбиотическая алхимия».

Термин всплыл из глубин её памяти, название полузабытой лекции, которую все считали устаревшей. Теория о том, что сознание алхимика становится последним, ключевым ингредиентом, вступая в симбиоз со смесью.

И было только одно место, где можно найти такие знания. Не в ярких, оживлённых залах основной библиотеки, а в её старейшем, тишайшем сердце.

Осторожно коснувшись листа ближайшего папоротника в знак прощания, я встала. Путь был ясен. Я шла в Старое крыло. Искать призрак теории, ещё не зная, что найду настоящего призрака.

Библиотека Арканума никогда не спит.

Она встретила меня не тишиной, а её магическим эквивалентом – полным отсутствием посторонних звуков, сквозь которое пробивался едва слышный гул. Это работали чары сохранения, окутывая миллионы страниц невидимым коконом. Воздух пах озоном, старой бумагой и пчелиным воском, которым натирали паркет.

Главный зал был огромен. Под сводчатым потолком, расписанным картой звёздного неба, медленно вращались зачарованные глобусы, показывая движение планет в реальном времени. Лучи утреннего солнца пробивались сквозь витражные окна, раскрашивая каменный пол в рубиновые и сапфировые пятна. У дальней стены парила в воздухе доска объявлений, на которой сами собой появлялись и исчезали записки студентов.

Я прошла мимо столов, за которыми уже корпели несколько ранних пташек, и свернула под каменную арку с вырезанной надписью «Silentium est Aurum» – Молчание есть Золото. Это был вход в Старое крыло.

Здесь всё менялось. Воздух становился плотнее, прохладнее. Полки из светлого ясеня сменились стеллажами из тёмного, почти чёрного мореного дуба, уходящими в полумрак под потолком. Вместо гула чар сохранения здесь ощущалась древняя, дремлющая магия самих книг. На полу кое-где виднелись потускневшие руны охраны. Память Люсиль вела меня безошибочно – третий этаж, секция забытых исследований.

– Госпожа Фальк? – позвала я негромко. Мой голос утонул в книжной пыли.

– Проходите, дитя, – донёсся тихий ответ из-за стеллажа, заставленного фолиантами в потрескавшихся кожаных переплётах. – Я знала, что вы придёте.

Хранительница библиотеки сидела в своём уголке у высокого стрельчатого окна. Это было её святилище: глубокое кресло с протёртыми бархатными подлокотниками, столик, заваленный книгами с выпуклыми символами, и чашка с дымящимся чаем. Слепая от рождения, госпожа Фальк «видела» мир иначе – через вибрации, запахи и тончайшие магические потоки. Её пальцы сейчас легко скользили по странице, считывая информацию.

– Садитесь, – она указала на второе кресло. – Чай?

На столике уже стояли две чашки. Конечно. Провидица.

– Спасибо.

Я устроилась в кресле, сделала глоток. Чай с мятой и валерианой – успокаивающий, заземляющий. Именно то, что было нужно.

– Вы пришли не за книгами, – это был не вопрос.

– Нет. То есть, за ними тоже. Но...

– У вас изменился внутренний ритм, – госпожа Фальк наконец подняла незрячие, молочно-белые глаза в мою сторону. – После взрыва. Нет, не совсем. Вы стали... больше. Как будто в одном сосуде теперь две воды.

Я вздрогнула. Неужели она знает?

– Не бойтесь, дитя. Я не читаю мысли. Но слышу диссонанс. Две мелодии, пытающиеся звучать в унисон. Интересный феномен.

– Это... опасно?

– Для вас? Нет. Для других? – она улыбнулась уголками губ. – Смотря как использовать. Но вы пришли за другим. За разрешением.

– Да. Мне нужен доступ к редкому фонду. К исследованиям по симбиотической алхимии.

– Для диплома?

– И для... личного проекта.

Госпожа Фальк встала, подошла к стеллажу, который выглядел как сплошная стена книг. Её пальцы пробежались по корешкам, словно по клавишам рояля, и одна из секций беззвучно отъехала в сторону, открывая скрытую нишу. Оттуда она извлекла тонкую папку.

– Условия. Первое – еженедельный письменный отчёт о прочитанном. Второе – любые практические эксперименты только после согласования. Третье – вы поможете мне с одним... деликатным делом.

– Каким?

– В библиотеке завёлся призрак. Не простой посетитель из мира мёртвых, а... нелегальный резидент. Отказывается уходить, ругается и портит книги своими комментариями.

– Комментариями?

– На полях. Чернила проявляются по ночам, к утру исчезают, но я их чувствую. Эктоплазменные чернила. Крайне язвительные замечания, должна заметить. Особенно достаётся трудам по теории алхимии.

– И вы хотите, чтобы я его... изгнала?

– Упаси Создатель! – госпожа Фальк выглядела искренне возмущённой. – Изгнать профессора Августа Эйзенбранда? Это же варварство! Нет, дитя. Я хочу, чтобы вы с ним договорились. Пусть диктует свои комментарии, а не портит оригиналы.

Август Эйзенбранд. Память Люсиль откликнулась – легендарный алхимик, умерший пятьдесят лет назад. Говорят, его последний эксперимент пошёл не так, и он проклял всех «тупиц, извращающих благородную науку».

– Где его искать?

– Секция алхимии, естественно. Третий стеллаж от окна, верхние полки. Его особенно раздражает труд магистра Пруффа о «новых методах». Просто упомяните эту фамилию, и он явится.

Я встала, но госпожа Фальк остановила меня жестом.

– И ещё, дитя. Ваши карты. Они... необычные. Старше, чем кажутся. Берегите их. И себя.

Секция алхимии встретила меня запахом серы и сушёных трав. Здесь на полу виднелись тёмные пятна от пролитых когда-то реагентов. Я нашла нужный стеллаж. Книги здесь были переплетены не только в кожу, но и в тонкие свинцовые листы – для сдерживания особенно мощных теорий.

– Труды магистра Пруффа, – сказала я чётко в тишину. – Особенно его теория о взаимозаменяемости компонентов.

Температура упала так резко, что на оконном стекле появилась изморозь. Моё дыхание вырвалось белым облачком. Воздух затрещал, как от статического электричества.

– Взаимозаменяемости?! – прогремел возмущённый, дребезжащий голос, отражаясь от полок. – Этот идиот считает, что можно заменить лунный камень толчёным стеклом?!

Воздух перед стеллажом замерцал, сгустился, и передо мной материализовался полупрозрачный старик. Его седые космы стояли дыбом, глаза горели безумным огнём, а мантия с прожжёнными дырами колыхалась, хотя в помещении не было ни малейшего сквозняка. Сквозь него просвечивали корешки книг.

– Вы та студентка, что устроила взрыв? – он прищурился, облетая меня по кругу. – Хм. По крайней мере, у вас хватило мощи разнести половину лаборатории. Бездарности на такое не способны.

– Спасибо... наверное?

– Не за что. Что вам нужно от меня, дитя хаоса?

– Госпожа Фальк просила договориться о комментариях. Чтобы вы диктовали, а не писали на полях.

– Ха! – он взмахнул призрачной рукой, отчего несколько книг на полке дрогнули. – А кто будет записывать? Эти современные олухи не отличают сульфур от селитры!

– Я буду. Если вы поможете мне с исследованием.

Призрак завис в воздухе, изучая меня полупрозрачным взглядом.

– Исследование? И какое же? Небось, очередной бред о превращении свинца в золото?

– Симбиотическая связь между состоянием сознания алхимика и эффективностью зелья.

Эйзенбранд фыркнул, отчего по полкам пробежала дрожь.

– Банально. Любой первокурсник знает, что эмоции влияют на варку.

– А если это не просто влияние? Что если можно создать устойчивую связь? Зелье, которое подстраивается под того, кто его пьёт, потому что несёт отпечаток сознания создателя?

Призрак медленно опустился на пол. Его призрачная форма стала чуть плотнее. В его глазах зажёгся холодный, хищный интерес.

– Продолжайте.

– Подписные зелья. Не массовое производство, а индивидуальная настройка. Как... как письмо, написанное конкретному человеку.

– Хм. – Эйзенбранд почесал призрачную бороду. – Занятная концепция. Совершенно антинаучная, разумеется. Но занятная. Ладно, договорились. Я помогу вам с исследованием, вы записываете мои комментарии. И первый будет такой: Пруфф – идиот. Запишите это крупными буквами. С тремя восклицательными знаками.

Я достала из сумки студенческий гримуар – толстую тетрадь в кожаном переплете с зачарованными страницами, которые не боялись ни огня, ни влаги, – и самопишущее перо. Открыв чистый лист, я аккуратно вывела под его диктовку: «Пруфф – идиот!!!».

Призрак подлетел ближе, критически оглядывая написанное. Его полупрозрачное лицо оказалось в паре сантиметров от моего. Я чувствовала могильный холод, исходивший от него.

– Хм. Нажим ровный. Чернила стабильные. У вас твёрдая рука для той, кто разносит лаборатории на куски. Годится.

Он удовлетворённо кивнул и отлетел обратно к стеллажу.

– Итак, симбиоз, говорите? Отпечаток сознания? – он потёр призрачные руки. – Большинство современных неучей ищут это в разделе «Ментальная магия» или, прости Создатель, «Эмоциональные эманации». Глупцы. Искать надо не в психологии, а в физике. В резонансе!

Он пронёсся сквозь стеллаж, как дым сквозь решето, и поманил меня рукой с той стороны.

– Сюди. В некаталогизированный фонд. Фальк делает вид, что не знает об этом проходе, но мы-то с ней старые друзья.

Я с сомнением посмотрела на сплошную стену книг.

– Просто толкните третий том «Неорганической химии» слева. Сильнее.

Я нажала на указанную книгу. Раздался тихий скрежет, и весь стеллаж медленно отъехал в сторону, открывая узкий, пыльный проход. Здесь пахло совсем по-другому – застоявшимся временем и концентрированной, спящей магией.

– Это карантинная секция, – пояснил Эйзенбранд, паря впереди. – Здесь хранятся труды, которые сочли слишком... нестабильными. Книги, которые могут свести с ума или, хуже того, заставить думать.

Он остановился у маленькой полки в самом конце коридора. На ней одиноко стоял всего один том, переплетённый в потемневшую от времени медь. На корешке не было названия, только выгравированный символ – две переплетённые спирали, похожие на ДНК.

– Вот. «Трактат о Резонансе Сознания и Субстанции». Последний экземпляр. Остальные сжёг совет попечителей тридцать лет назад.

Я протянула руку, чтобы взять книгу, но мои пальцы ударило током. Книга загудела, и медная обложка покрылась едва заметной зелёной рябью.

– А, да, – невозмутимо сказал призрак. – Печать касания. Открывается только на определённое намерение. Попытаетесь взломать силой – получите ментальный ожог на пару недель. Я пробовал. Неприятно.

– И какое же намерение нужно?

– То, с которым её писали, – Эйзенбранд пожал плечами. – Я не могу её открыть. У меня нет ни тепла, ни плоти, ни живого намерения. Только холодный гнев и знание. А вот у вас... попробуйте.

Я снова посмотрела на книгу. Она гудела, как рассерженный улей.

– Как?

– Не пытайтесь *взломать* замок. *Договоритесь* с ним, – посоветовал призрак. – Покажите ему, что вы ищете не власть, а понимание. Что ваше любопытство – это любопытство целителя, а не вивисектора.

Я закрыла глаза. Отбросила мысли о дипломе, о профессоре Кранце, о Мирейне. Вместо этого я представила то видение из оранжереи. Маленькая лавка. Запах трав. Лицо пожилой женщины, которая пришла за чаем от бессонницы. Руки молодого студента, дрожащие перед экзаменом. Моё желание – не повелевать, а помогать. Создавать тихие, маленькие чудеса.

Я положила ладонь на медную обложку. Гудение не прекратилось, но изменило тональность – стало ниже, спокойнее. Зелёная рябь собралась под моей рукой, потеплела. Раздался тихий щелчок, похожий не на звук механизма, а на вздох облегчения.

Печать исчезла.

– Ну, хоть не совсем безнадёжна, – пробормотал Эйзенбранд с ноткой уважения в голосе.

Я осторожно взяла трактат в руки. Он был тяжёлым, страницы пахли металлом и озоном. Я открыла его.

Страницы были испещрены сложными диаграммами, которые походили скорее на звёздные карты или музыкальную нотацию, чем на химические формулы. Текст был написан на смеси высокого рунического и мёртвого алхимического наречия, который я едва могла разобрать.

– Понимаю примерно одно слово из десяти, – призналась я.

– Этого достаточно, чтобы начать, – хмыкнул Эйзенбранд. – Встречаемся здесь три раза в неделю. Вы приносите бумагу и записываете мои едкие комментарии к современным бездарям, а я помогаю вам с переводом этого фолианта. Идёт?

– Идёт, – кивнула я, чувствуя, как внутри разгорается азарт.

– Отлично. А теперь убирайтесь. Мне нужно подумать, как поизящнее оскорбить новую монографию по трансмутации металлов. От неё у меня зубы сводит. Те, что были.

Я вернулась в главный зал библиотеки, и мир обрушился на меня. После пыльной, сконцентрированной тишины карантинной секции, где единственным звуком был мой собственный пульс, оживлённый зал показался оглушительно громким. Студенты перешёптывались, шелестели страницами, скрипели перьями. Свет, льющийся из высоких окон, казался ослепительно ярким. Мир жил своей обычной жизнью, не зная, что я только что заключила сделку с призраком и держала в руках ключ к своей – и Люсилиной – мечте.

Медный трактат был тяжёлым, он приятно холодил руки сквозь тонкую ткань перчаток. Его вес был обнадёживающим, реальным. Я прижала книгу к себе, как щит, и направилась к выходу.

И, конечно же, именно в этот момент, в самом узком месте – под каменной аркой, отделяющей Старое крыло от основного зала – я чуть не столкнулась с Мирейной Солль.

Она отступила на шаг с инстинктивной быстротой, её безупречная осанка стала ещё более жёсткой. Лицо, всегда бледное и аристократичное, мгновенно превратилось в ледяную маску вежливого презрения. Её взгляд, острый и анализирующий, скользнул по моему лицу, на долю секунды задержался на свежем шраме на виске, а затем впился в книгу в моих руках. Её тонкие брови чуть заметно дёрнулись.

– Фон Эльбринг, – процедила она. Голос тихий, но режущий, как скальпель. – Решила наверстать упущенное после своего... фиаско? Академия проявляет поразительную снисходительность, позволяя тебе так скоро вернуться к занятиям.

Внутри меня шевельнулся призрак старой Люсили. Острый, злой ответ уже готов был сорваться с языка. Воспоминания о их бесконечных спорах, о подставках, об украденных идеях и взаимной ненависти были ещё слишком свежими. Но голос Алены, мой голос, был спокойнее. Он наблюдал, а не реагировал.

– Просто работала над дипломом, Солль, – ровно ответила я. Голос Люсили был холодным, но в нём не было прежней ядовитой агрессии. Это, кажется, сбило Мирейну с толку. Она ожидала взрыва, а получила спокойную констатацию факта.

– Странный выбор литературы, – она кивнула на медный переплёт, не сводя с него глаз. – Похоже на что-то из некаталогизированного фонда. После взрыва я бы на твоём месте держалась подальше от сомнительных экспериментов. Или ты снова ищешь лёгких путей к результату?

Это был прямой удар, намёк на то, что прежняя Люсиль всегда искала мощные, но рискованные методы, пренебрегая безопасностью.

Я остановилась и посмотрела ей прямо в глаза. Зелёные против серых. Лёд против стали.

– Я ищу первоисточники, Мирейна. Иногда в них больше правды, чем в одобренных советом методичках.

На её лице промелькнуло удивление, быстро сменившееся раздражением. Она привыкла к открытой вражде, к вызовам и колкостям. А получила спокойную уверенность, которую не знала, как парировать. Я не оправдывалась, не нападала. Я просто заявила о своём праве.

Не дожидаясь ответа, я обошла её и направилась к выходу из библиотеки. Я чувствовала её взгляд спиной – тяжёлый, изучающий, полный нового, настороженного интереса. Она не понимала, что со мной произошло, и это выводило её из равновесия. Это была маленькая, но важная победа.

Тяжёлые дубовые двери закрылись за моей спиной с глухим стуком, отсекая гул и запахи книгохранилища.

Я оказалась на главной площади Академии. Солнце уже поднялось выше, заливая брусчатку теплом и заставляя позолоченный шпиль на башне Астрономии сиять. Воздух был свежим, пах цветущей в клумбах вербеной и влажной землёй после утреннего полива. Слышался смех студентов, идущих на следующую лекцию, звонкий голос профессора риторики, доносящийся из открытого окна, и далёкий, ритмичный стук молотков со стороны строящегося нового корпуса алхимической лаборатории. Той самой, что пострадала от моего взрыва.

Я глубоко вдохнула этот живой, настоящий воздух. В одной руке у меня была потёртая тетрадь с интуитивными рецептами Люсиль – её сердце. В другой – древний медный трактат, обещающий дать этим рецептам научный голос. У меня был ворчливый призрачный наставник, доступ к тайным знаниям и явный, внимательный враг, который теперь будет следить за каждым моим шагом.

Теория теперь в моих руках. Время для практики.

А для этого нужно своё место. Безопасное, тихое пространство, где можно будет соединить старую магию с новыми идеями.

Моя лавка.

Пора было её найти.