Текст книги "Вилья на час (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Глава III

Я повернула замок на двери и пригладила волосы – Альберт заботливо раскинул над нашими головами свой плащ, когда мы перебегали улицу. Сейчас он, наверное, расправлял его на спинке стула. Я боялась повернуться и обнаружить его уже без пиджака. В роли «Красотки» со спокойно бьющимся сердцем я сумела пробыть меньше пяти минут, и сейчас героиня Джулии Робертс презрительно посмеивалась над моими жалкими потугами играть роль распутной особы.

– Когда отель только открылся, портьеры шили из более плотной ткани.

Я обернулась. Альберт отгородился от огней ночного города и притушил свет торшера.

– И зеркала не было… Зачем вешать зеркало в изголовье кровати? Как ты думаешь?

Я сглотнула слюну и вцепилась в пояс. Затянутый в ресторане узел не поддавался и грозился сломать мне ноготь, а Альберт, к счастью или к горю, не спешил приходить на помощь. Он пробовал обои на ощупь, оставаясь спиной к огромной кровати. Я молчала и молилась, чтобы он не повторил вопрос. Однако он остановился и устремил на меня вопрошающий взгляд. Я сглотнула очередную слюну с привкусом вина и поняла, что второй бокал был лишним.

– Мне действительно интересно. Они ведь попытались сохранить старинный интерьер. И если мне не изменяет память, им это удалось. Чего только стоят эти современные шелковые гобелены! Но для чего добавлено зеркало?

Я пожала плечами и выдала самое очевидное:

– Чтобы создать эффект большого пространства.

Альберт рассмеялся, и смех его обволакивал даже сильнее бархатного голоса. Он заметил узел и шагнул ко мне.

– Куда больше?! Моя спальня в замке намного меньше. Правда, мне не приходится ее ни с кем делить.

Я сглотнула очередное напоминание о вине и попыталась дышать ровно. Что он только что сказал – намекнул на свою свободу? Но какое мне дело до его семейного положения… Куда важнее сейчас удержать равновесие, а то каблуки что-то слишком шатаются.

Когда узел распался, Альберт осторожно стянул плащ с моих плеч.

– Возможно, современным людям нравится смотреть на себя со стороны?

Он аккуратно расправил плащ на спинке второго стула. Мой не касался пола, а его лежал на ковре полукругом. Только бы не наступить, двигаясь к кровати.

– Или им хочется чувствовать себя сторонними наблюдателями?

Я повернула голову – он тоже глядел на меня из зеркала. С прежней улыбкой, а вот у меня от вечернего вида осталось лишь платье: помада сожрана, волосы от влаги пошли волнами, плечи подались вперед. Это не дело, и я стянула лопатки вместе.

– Почему ты молчишь? Я пытаюсь разобраться в мотивах современных людей.

Или пытаешься понять, что заставило бабу пригласить в номер мужика, о котором она ничего не знает, кроме того, что он малость тронутый на голову. Или же тронутая я, а он весь вечер вел очень тонкую игру – может, он психолог, ставящий эксперименты на случайных знакомых?

– Неужели людям мало самих себя, и они даже в спальне окружают себя зеркальными копиями, будто те лучше оригинала. Что мне делать с твоим отражением? Зачем оно мне, когда есть ты живая. Стоит лишь протянуть руку и…

Альберт не окончил фразы и не протянул руки. Я обязана была что-то сказать. Но в голове не родилось ни одной мысли. И на языке не крутилось ни одной английской фразы. Тогда что-то сделай, и я просунула ноготь под узел галстука. Альберт сделал ко мне последний шаг, и через секунду я отшвырнула галстук, и мне было абсолютно плевать, куда тот упал. Пальцы Альберта встретились на молнии платья. Оно упало к моим ногам, и он протянул мне руку, как для танца, заставив перешагнуть красную материю. Какое счастье, что я приберегла кружевное белье до этого вечера. Неужели женская интуиция действительно существует? Как и мужчины, которые совсем не спешат раздеваться. Пиджак, жилет, рубашка, а вдруг еще и майка? Если танец будет слишком долгим – у меня окончательно закружится голова.

Я вырвала руку и коснулась его плеч – Альберт медленно повернулся ко мне спиной, оставляя в руках пиджак. Где взять еще один стул? Его плащ мокрый. Пришлось повесить пиджак поверх моего плаща. Еще поворот, и его накрыл жилет. Хорошо хоть пуговицы Альберт расстегнул сам. И на рубашке тоже! Майки, к счастью, на нем не оказалось. Если бы я точно знала, что он останется до утра, можно было бы достать из шкафа вешалку.

Но нет, лучше ему не видеть мой гардероб. Все кружева, что были в чемодане, сейчас на мне. До сих пор на мне. Как и брюки на нем, и даже ремень остался нетронутым, а мне в колготках уже становилось до безумия жарко, и заодно я проклинала создателей такой неудобной колодки. Мы до утра будем танцевать? – уже кричал мой взгляд.

– Зачем ты сняла такой огромный номер? И такой дорогой? Он ведь явно тебе не по карману.

Вот так один вопрос способен поставить крест на относительно приятном вечере. Может сказать, что я планировала подцепить какого-то идиота? Ведь именно такого ответа он от меня добивается. Тогда уложи меня на кровать, сядь рядом, достань блокнот – и, может, тогда я расскажу, что меня беспокоит. Вернее – бесит.

– Это не я его сняла, – ответила я зло. – Его заказал мой жених.

Альберт отпустил мои пальцы. Я улыбнулась. Далеко не победно, а чтобы сдержать нервное дрожание верхней губы. Димка, да будь ты проклят! Отдай мне этот вечер!

– Мой бывший жених, – сумела выговорить я достаточно ровно. – Мы расстались за месяц до свадьбы. Еще будут вопросы?

– Нет. Спасибо за откровенность. Я должен был бы сказать «очень жаль», но тогда бы я соврал. А я никогда не вру.

Бляшка звякнула. Молния завизжала. Но я предпочла скинуть туфли и снять колготки. Сам справится, не маленький!

– Прости, что заставил тебя вспомнить о нем, – длинные музыкальные пальцы убрали с моего лица волосы. – Но обещаю, что на ближайший час ты о нем забудешь.

Самоуверенность Альберта подкупала. Пока я знала его в роли танцора и рассказчика – и в обеих он был на высоте. Глаза в глаза. Безумные дикие огоньки в них. Хмельные вовсе не от вина. Я хотела улыбнуться, но не успела – теплые губы слизали мою улыбку и стянули с языка вопрос о безопасности. Пусть живет надежда, что с ней он не будет тянуть так же долго, как с первым поцелуем. И с единственным – прошла вечность, а он так и не выпустил моих губ. Мои ответы его не интересовали, он сам находил их так же легко, как нашел спрятанную в кружевах застежку бюстгальтера, а я бы все равно не отыскала в памяти ни одного английского слова – оставалось радоваться, что при разрушении Вавилонской башни стоны остались интернациональными. И плевать, какой он брал размер и кто отбивал для него такт – Альберт явно оттачивал ночную серенаду годами, потому хотелось удержать крышку инструмента открытой, как можно дольше, но та, увы, захлопнулась раньше его финальных аккордов, которые огромной лужей растеклись по моему животу. Я должна была порадоваться этому, но у меня даже на улыбку не осталось сил.

Как хорошо, что зеркало в изголовье, а не на дверцах шкафа. Я совершенно не хотела себя видеть. Хорошо б еще отвернуться к занавешенному окну, но это будет верхом наглости. Молчать тоже не очень-то красиво, но слова я все проглотила вместе с последним криком. Альберт, скажи уже что-нибудь! Однако и его красноречие иссякло.

Прошла минута, две, три… Или мы пролежали молча целый час, пока я наконец не повернула к нему голову, выстроив простую фразу:

– Расскажи, пожалуйста, про Баха.

Его профиль дернулся, но головы Альберт не повернул и даже глаз не скосил.

– Если ты вытянешь из меня все истории сегодня, то что же мне рассказывать тебе завтра?

Я прикрыла глаза, будто темнота могла заставить мозг работать в ускоренном режиме. Он не уходит? Он остается? Как надолго? И главное – почему? От вопросов щипало глаза, или же это противная тушь не вся еще переместилась под глаза.

Кровать скрипнула. Альберт поднялся и, видно, начал одеваться. Я лишь сильнее зажмурилась. Пусть уходит и не возвращается. Так будет лучше. Не надо растягивать кино в мыльную оперу – не хочу плакать еще по одному придурку!

– Не открывай глаз и протяни руку.

Я подчинилась и почувствовала между пальцев скрученную сигаретой купюру. Теперь я точно глаз не открою! «WTF!» Я не просила платы за «фак»!

– На Макарплаце, где находится квартира Моцарта, обычно много цветочниц. Пожалуйста, купи букет желтых ромашек.

– Почему желтых? – выдохнула я слова раньше, чем успела их подумать.

– Потому что это мои любимые цветы. Я не успею их сам купить. Для тебя. Прости, я ведь не знал, что встречу тебя сегодня, потому оставил на утро много важных дел, но вечером я всецело твой.

Теперь я открыла глаза. Альберт уже полностью оделся. Только галстук не нашел, но я решила остаться под простыней и не светить голым задом.

– Шесть вечера тебя устраивает? Там есть ресторан с лучшими в стране шницелями, но ты закажи луковый суп. Его не рекламируют, но он хорош. Название, правда, забыл, но там какой-то английский город. Ты его легко найдешь.

– Ты любишь французскую кухню?

Альберт мотнул головой.

– Когда-то давно возможно. Не заказывай на меня.

– А вино?

– Не заказывай на себя тоже. И сними каблуки. Твои туфли не для танцев.

– Я знаю. А мы будем танцевать?

– Непременно. Это то, что мы оба делаем достаточно хорошо.

Альберт коварно улыбнулся, и я явно покраснела. Он нагнулся ко мне – в серых глазах продолжали прыгать наглые чертики – и поцеловал в губы. Осторожно, будто боялся испортить помаду, которой на них не было и в помине.

– Увидимся вечером, Виктория. Сладких снов!

Он тихо прикрыл дверь, и я решила не запираться. Красть у меня нечего, а меня саму уже явно украли. Только бы похититель не забыл, где назначил мне свидание. Который час? Давно ли была полночь? Губы растягивались в улыбку. Глаза требовали воды. Ноги отказывались подниматься. Я как-нибудь доживу до утра, а, проснувшись, первым делом нагуглю название места, где подают великолепный луковый суп, а уж потом залезу под горячий душ.

Однако утром первым делом я расхохоталась. На соседней подушке лежало свернутое из галстука сердце. Сумасшедший романтик! Разве вы не только в книгах бываете? Я скинула одеяло и начала пружинить на матрасе, словно на батуте, корча в зеркало страшные рожи.

– Я тебя обожаю! – закричала я, имея в виду не свое отражение, а Альберта, конечно.

Отражение требовало срочного похода в душ, но с горячей водой я явно переборщила и, рухнув в банном халате на мятую кровать, красная, что помидор, задышала, как поломанный паровоз. Но сама я была цела, и даже швов склейки в зеркале не нашла. Впервые за столько дней я встретила утро с улыбкой.

Эй, телефон, ты где? В сумке! Где ему еще быть?! Вместе с шоколадкой, которую я тут же сожрала и заменила аккуратно скрученным галстуком. Сердце я ломала со слезами на глазах, но мне необходимо было вернуть его хозяину. Я не коллекционирую сумасшедшие сердца! А мое собственное рвало барабанные перепонки. Хотелось носиться по номеру и топать, топать, топать от счастья. Я на ходу вбивала слова в гугл-поиск, и вот оно, заветное название ресторана! Скопировав адрес в записки, я вызвала гугл-войс, надеясь сохранить собственный голос на низкой грудной октаве, но, услышав тетю Зину, увы, заверещала:

– Я это сделала!

– Что?

– Ты лучше спроси, с кем? – плюхнулась я на кровать и закрыла лицо свободной рукой.

– С кем? – тут же спросила тетя Зина и добавила: – Викусь, прекрати ржать!

A я не могла прекратить. И не могла рассказать по телефону все подробности прошлого вечера. Такое надо передавать в лицах. Хотя куда мне тягаться с Альбертом!

– Он супер! Ты даже представить себе не можешь! – кричала я истерично. – А как он танцует. Ммм… – добавила я, вспоминая уже совсем не танец.

Тетя Зина откашлялась, и я приняла вертикальное положение, обиженно надув губы.

– Ты всех мужиков теперь будешь выбирать по умению танцевать? – спросила она совсем строго, и я надулась еще сильнее.

– Димку мне навязали в шесть лет в студии старые дуры. И он танцевать не умеет. Этой ночью я это поняла. Сегодня мы с Альбертом снова идем танцевать. И надеюсь, на этот раз вместо вальса будут грязные танцы, – вновь зашлась я диким хохотом.

– Викусь, ты там трезвая?

– Абсолютно. Хотя… У меня снесло крышу. Это правда. Но мне без нее так хорошо. Теть Зин, через пять дней я прибью ее обратно и пойду на работу долбать комп, а сейчас… Блин, если я не выйду на связь в ближайшие дни, не волнуйся. Просто на седьмом небе не ловит вай-фай!

Глава IV

Весь день прошел под знаком ожидания шести вечера и начала дождя. Я, конечно, поставила в путеводителе галочки, но когда глядела со смотровой площадки замка на город, то среди белых домов искала тот, где мог сейчас находиться Альберт, и запрещала мозгу думать про его неотложные дела. Они не могут быть связаны с женщиной – от любимой не сбегаешь к другой два вечера подряд. Река уносила прочь свои серые воды, и мне хотелось, чтобы время неслось так же быстро, но оно тянулось медленно, а голубизна небес неумолимо затягивалась серой пеленой, и когда я вышла из квартиры Моцарта, наулыбавшись до боли в щеках, представляя Альберта за клавиром, небо начало плакать.

Я на ходу открывала зонтик, чтобы успеть к цветочному стенду, который уже прятали от дождя. Ромашки подмигнули мне, но бумага, в которую их завернули, успела намокнуть, пока я перепрыгивала лужи, стараясь не набрать в туфли воды. Бедные лошадки, укрытые зелеными попонами, сочувственно кивали мне грустными мордами. Но я подбодрила их улыбкой – дождь не навсегда.

Ресторан оказался претенциозным и дорогим. Но луковый суп без вина я легко могла себе позволить, как и кофе со штруделем и, подобрав ложкой последнюю каплю яблочного повидла, поняла, что сейчас лопну. Цветы официант поставил в вазу, и они нахально манили меня погадать, но я сдержалась и не испортила ни одного желтого лепестка. Мне плевать, кого любит или не любит Альберт. Я только лишь хочу подольше оставаться на седьмом небе, где за облаками весело сияет солнце. Серости мне хватает и дома. Только уже была четверть восьмого, а мой сумасшедший так и не объявился. И, ожидая его, я отсидела себе мягкое место!

Дольше сидеть глупо, так что я попросила счет и вытащила из кармана плаща сдачу с букета. Ровно столько, сколько требовалось заплатить. Ни центом больше. У Альберта все точно, как в аптеке. Он не просто знает ресторан, он помнит цены в меню. А если бы я все-таки заказала шницель? Наверное, он был уверен, что я слежу за фигурой. Отлично, выходит я совершенно не отличаюсь от всех других его очень случайных пассий. Отточенный годами сценарий… Или скорее музыкальная гамма, которую он сыграет даже с закрытыми глазами. А что ты расстраиваешься? Ты искала курортный роман, а Альберт искал дуру, которой позарез нужен мужик. Бинго! Вы нашли друг друга. Сегодня он возможно нашел другую. Заткнись, внутренний голос! Ты слишком громко скрипишь! И вообще даже хорошо, что я поужинала без него – иначе бы не запостила Вконтакт фотку с едой – Ленке назло! Пусть теперь сидит на своей диете, чтобы удержать своего Димочку.

За окном уже не капало, но на мокром стекле свет первых фонарей расплылся акварельными узорами, или это мои глаза решили проверить тушь на стойкость? Чего я расстроилась? Один вечер или четыре вечера – какая к чертям разница! Я знаю теперь, что Димка не пуп земли. Что есть мужики лучше его танцующие как на паркете, так и в постели… И тем более в ней! А вот коза Ленка этого пока не знает, потому и радуется, что увела чужого жениха. Плевать, что меня бросили. Перед свадьбой и после первой же ночи. Я ехала за тем, чтобы закрыть дверь, и я ее закрыла – вернее за меня ее тихо прикрыли без лишнего шума и без прощальных слез, которые явно бы были, продлись наши отношения до вылета самолета. Ты мало наплакалась? Тебе еще надо?

Нет, не надо. Да как я вообще могла поверить, что Альберт придет в шесть часов? Пусть солнце пряталось за тучами целый день, но ведь это все равно не закат, а он вампир! Я расхохоталась в голос, а потом, заметив, что на меня обернулись, для вида закашлялась. Пора уходить. Включить «гугл-мэпс» и дойти до гостиницы. Там точно уже убрали ночной беспорядок, и я не буду вспоминать прошлую ночь от слова совсем.

Я осторожно провела ногтем под ресницами и стерла черный след о салфетку. Достала из сумки галстук, чтобы выкинуть в урну у входа. Схватила из вазы букет, еще не решив, что сделаю с ним, и шагнула к двери, которую для меня открыли. Низкий каблук и тот умудрился подвернуться, когда я шагнула навстречу серым глазам.

– Спасибо, – прошептал Альберт, забирая галстук из моих рук. – Я знал, что ты его захватишь, потому не повязал новый.

И он действительно тут же накинул галстук на шею. Быстро или не очень? Мы продолжали закрывать собой вход, ну и плевать! Мой языковой барьер прорвало!

– Сейчас семь часов, – сказала я. – Ты также знал, что я стану ждать тебя больше часа?

Альберт побледнел и дунул на непослушную челку.

– Прости. Я не смотрел на часы. Небо подвело меня. Прости, – и добавил уже с улыбкой: – Но ведь ты дождалась…

Он издевается? Или действительно случайно задержался? Не мог же он серьезно целый час проверять на стойкость мое желание встретиться с ним еще раз. Ладно, к черту никому не нужные выкладки. Он пришел, и это главное. Я взяла его под руку, и мы пошли к мосту. Реку я перешла, как Рубикон. Назад пути нет. Этот вечер и эту ночь я проведу с Альбертом, а потом посмотрим, насколько у меня хватит выдержки.

– Как тебя учили ритму танца? – спросил Альберт неожиданно.

В ладоши хлопали, линейкой поучали, заставляли считать… Неужели ему такой ответ нужен? Или…

– Надо слушать сердце: тук-тук, тук-тук, тук-тук… – почти что процитировала я героя Патрика Суэйзи из «Грязных танцев».

Альберт улыбнулся – наверное, я не шибко наврала с цитатой.

– Верно – приложи руку к груди и слушай удары сердца – самого лучшего метронома на свете. А что делать тому, чье сердце не бьется?

Я скорчила умную рожу:

– Заставить его биться вновь.

– Или найти партнершу, у которой оно бьется слишком громко.

Так… Это комплимент или мне намекают, что я не способна скрыть своей аффекции? Но Герр Вампир не перешел Рубикон тактичности и не заставил меня покраснеть. Он сказал:

– Движение – это жизнь. Тогда и жизнь – это движение. Танец тоже движение. Выходит, танец – это жизнь. Простая логика…

Я поспешила кивнуть. Замечательно, когда спутник говорит и не напрягает тебя ответами.

– Вампиры танцуют, чтобы сымитировать жизнь, чтобы обмануть смерть, чтобы музыкальными звуками заменить удары мертвого сердца, чтобы заставить мозг работать, вытаскивая из задворок памяти последовательность движений, – говорил Альберт возбужденно, и я теперь вместо кивков, наглаживая рукав его плаща, не уверенная, что сумасшедшим вампирам можно так возбуждаться. – Танец – это жизнь и танец – это смерть. Наш великий мозг мертв, ведь у нас нет прошлого и нет будущего, как нет и настоящего, которое нам нужно анализировать. Мы живем нашим маленьким мозгом, который у живых отвечает только за инстинктивные действия – как, например, отдернуть руку от горячего. Мы живем в одном мгновении – и в прошлом, и в будущем мы мертвы. И что такое танец, ты думала про это когда-нибудь?

Я не удивилась вопросу, успев привыкнуть к тому, что Альберт любит заканчивать монологи вопросами, и знала, что отвечать на них вовсе не обязательно. Не прошло и тридцати секунд, положенных на размышление, как он уже продолжал с тем же вдохновением:

– Танец – это совмещение сразу нескольких ощущений – зрения, слуха, движения – в одном едином экстазе. Все наше мертвое тело задействовано в танце, каждая его клеточка напряжена до предела – и мы достигаем пика, а нам, мертвым, дано так мало наслаждений.

И тут он остановился, и я кашлянула:

– Моя гостиница в другую сторону.

Альберт захлопал длинными ресницами:

– Я говорил не про секс. Я обещал тебе танец, и я всегда сдерживаю обещания. Иногда, правда, с часовым опозданием.

А бедняга действительно расстроился. Как хорошо, что я решила его дождаться. Или все же ждала я штрудель, который так долго не приносили… Одно из двух. Но я и штрудель съела, и заполучила на вечер великолепного любовника. Может, еще и про Баха узнаю всякие вампирские подробности.

– И куда мы идем? – поинтересовалась я, сообразив, что мы свернули в противоположную от центра сторону. – В какой-то клуб?

– Мы идем к моей машине, а потом сюрприз. Я отвезу тебя туда, где ты и помыслить не могла когда-либо танцевать.

В его глазах запрыгали опасные чертики, и мой внутренний голос включил сирену

– у сумасшедших могут быть не совсем безопасные фантазии. Ну, а у обычных людей, типа Димки, вообще нет никаких фантазий, так что заткни сирену и дай мне запастись воспоминаниями на весь жуткий рабочий год, потому что в Питере я вряд ли встречу того, кто хорошо танцует и свободен хотя бы на один вечер. А до следующего отпуска надо еще дожить. Веди меня, Альберт, куда хочешь!

Он кивнул, будто прочитал мои мысли, и сказал:

– Язык танца, родившийся намного раньше письменности, заменяет многим светскую беседу, ты так не считаешь?

Ну вот, камень в мой огород!

– Альберт, мне действительно нечего тебе рассказать. Но я благодарный слушатель, поверь мне.

– А чего верить?! Я это вижу, – улыбнулся он. – И ты хорошо танцуешь. У меня давно не было такой партнерши. Верь мне. Я никогда не вру.

Конечно, не врешь. Ты уже давно заврался настолько, что уверовал в правдивость своих фантазий. Но если в нынешних словах есть хоть крошечная доля правда, я готова скакать козой рядом с тобой, потому что такого партнера у меня точно не было и вряд ли будет. Хотя бы в обозримом будущем.

– А знаешь, почему женщин раньше учили молчать, когда говорил мужчина? Чтобы у мужчины создалось впечатление, что женщина соглашается со всем, сказанным им.

Я улыбнулась, чтобы поймать ответную улыбку, но мой спутник решил остаться серьезным, или просто фразу не закончил:

– И заодно для того, чтобы мужчина думал, что способен полностью подчинить женщину своей воле.

Я забрала у него руку и сунула в карман плаща.

– Альберт, не считай меня легкомысленной. Просто мне действительно приятно быть в незнакомом городе не одной. И в знакомом одной быть тоже плохо, но иногда это данность, с которой приходится мириться. Так что я сама с тобой иду, по собственной воли. Вот если бы ты мог подчинить своей воле погоду, я была бы тебе благодарна.

Я посмотрела на грозное серое вечернее небо. Польет? Что за глупый вопрос – обязательно польет. Здесь и синоптики не ошибутся. В Вене светило солнце, и прогноз был хорошим даже на Зальцбург. И на тебе, дождь второй день… С утра до вечера серое небо, и солнца не видать. Прямо как дома.

– А я уже подчинил ее себе, чтобы больше времени проводить с тобой. Я не люблю солнце.

Я улыбнулась.

– А я люблю, потому что я из Санкт-Петербурга. Это в России, – поспешила я добавить на всякий случай. – У нас постоянно дожди. Теперь даже зимой.

Альберт на ходу скользнул рукой мне в карман и вновь завладел моими пальцами.

– Извини, что я до сих пор не поинтересовался, откуда ты… Мне вообще это без разницы. Я не сужу людей по месту их рождения.

– Но место рождения и место жительства откладывают на людей серьезный отпечаток. Разве ты так не считаешь? – порадовалась я возможности задать вопрос и хоть самую малость поучаствовать в беседе.

– Возможно. И все равно я предпочитаю судить людей по ним самим. Мне без разницы, откуда растут корни их проблем. Моя задача – помочь им решить эти проблемы.

Я остановилась сначала, а потом пошла дальше. Ну и пусть у меня на лице написано, что меня бросили и я такая вся разнесчастная. Он меня не жалеет, он меня развлекает. Такого я и искала. По совету тети Зины. Надеюсь, и ему со мной хорошо, и он не делает мне одолжение от доброго сердца.

– Если ты мечтаешь, чтобы я замолчал, только скажи, и я замолчу и буду танцевать с тобой молча.

Я улыбнулась как можно мягче, чтобы не ранить и так израненные чувства несчастного Герра Вампира.

– Говори. Пожалуйста, говори. А вот танцевать я действительно предпочитаю молча. Так куда мы едем?

– Я же сказал – сюрприз, – и добавил даже немного зло: – Что за детское желание испортить себе радость от сюрприза?

– Не буду портить, – поджала я губы. – Я терпеливая.

– Я уже заметил, – улыбнулся Альберт и достал из кармана брюк ключи.

Темно-синяя «Вольво» подмигнула нам, и я поспешила быстрее пройти оставшиеся до нее пять машин. Под кругом из европейских звездочек красовались две буквы «RO» – он что, и правда трансильванец? Но если ему плевать, что я русская, так почему меня тревожит, кто он по национальности? Для меня должно быть важно лишь одно – он мое лекарство, и очень даже вкусное.

Альберт распахнул дверь авто, и я нырнула в темный салон. Чтобы пристегнуться, надо было опустить букет на колени, но я испугалась за белый плащ. Вернее хотела испугаться, потому что Альберт довольно быстро пришел на выручку, щелкнув моим ремнем безопасности. Заодно и поцеловал. А я успела подумать, что не дождусь поцелуя. Наверное, строгое воспитание не позволяет ему целоваться при людях ни при свете дня, ни при свете фонарей, ни даже в освещенном салоне.

Когда он оторвался от моих губ, первым желанием было притянуть его обратно за возвращенный галстук, но я опомнилась и крепче сжала букет, надеясь, что бумага в моих влажных ладонях не расползется окончательно. Один квартал, два, три… Мы явно выезжали из города. Во всяком случае центр давно остался позади. И, когда Альберт остановил машину, чтобы пропустить пешехода, я уже почти открыла рот, чтобы поинтересоваться, как долго нам еще ехать, но пешеход вдруг развернулся и шагнул к водительскому окну, что-то яростно крича. Пока Альберт опускал стекло, я успела испугаться.

– Нихт лихт! Нихт лихт! – орал мужик, и Альберт, смущенно бросив «данке», повернул какую-то ручку под рулем.

– Я забыл включить фары, прости, – смущенно пояснил он, поднимая кнопкой стекло.

Машина тронулась, и я открыла рот, чтобы задать вопрос, но первое же слово потонуло в оркестровом шуме.

– Я и музыку забыл включить. Узнаешь?

Очередной экзамен! Я кивнула. Музыка была знакомой, но откуда она, черти только знают. И Альберт. Ну, не мучай! Говори!

– Оперетта «Веселая вдова» Франца Легара…

Ну, еще бы я узнала такое на немецком!

– Песня про вилью. Знаешь, кто это?

– Я и русских-то исполнителей не знаю…

– Я про вилью спрашиваю! – расхохотался Альберт и убавил громкость.

Я не стала кивать. С местным фольклором еще запутаешься курам и Альберту на смех.

– Вильями, по поверьям, становятся девушки, умершие до свадьбы, которые при жизни любили петь и танцевать. После смерти они служат проводниками между миром живых и миром мертвых. Теперь понимаешь, почему танец – это единственно возможное лекарство для воскрешения из мертвых?

– Не понимаю.

Рука Альберта скользнула под плащ и сжала мне коленку. Только бы она не пошла выше и глубже.

– Попробую объяснить, – Альберт следил за дорогой, и я радовалась, что не вижу его смеющихся глаз. – Предки верили, что мертвые семена, опущенные в землю, нуждаются в первобытной силе танца, чтобы возродиться новыми побегами. На поля приходили девушки, чтобы станцевать танец плодородия и поделиться своей неизрасходованной детородной силой с мертвыми, чтобы те из земли подтолкнули ростки. Перед танцем девушки расплетали косы, – Рука Альберта с коленки переместилась мне на волосы и стала работать расческой, раскладывая по груди ровные пряди. – Ты знаешь, почему? А потому что длинные волосы символизируют способность женщины к деторождению. А про свадебный танец знаешь?

Я мотнула головой.

– Я знаю только про те танцы, которые танцевала – вальс, пасодобль, самбу… – начала я и под взглядом Альберта смолкла.

– Ты русская, так? Значит, знаешь сказку про Царевну-лягушку?

– Конечно, знаю!

– Там как раз описано испытание танцем.

– О, да, царь попросил жен своих сыновей станцевать на пиру. Это и есть испытание?

– Не совсем. Это древний ритуал. Невеста должна крутиться и прыгать очень долго, пока жених не посчитает, что она убедила его в своей силе. В этом танце он едва поддерживает ее, выдумывая новые испытания, и она должна не оступиться до конца танца.

– А если оступится?

– Тогда он найдет себе другую. Все просто.

Я уставилась в габаритные огни одиноких машин. Спасибо, Альберт, за то, что так легко кинул ложку дегтя в мед нашего вечера. И это ты еще не знаешь, что мы с Димкой танцевали вместе аж целых девять лет! Вот бы ты разошелся! Или это случайно у тебя вырвалось, потому что мозг от лицезрения моих коленок отключился?

– Только в сказках спутали немного порядок испытаний, – продолжал Альберт спокойно, вновь вернувшись с волос на колени.

– Если уж следовать традиции или элементарной порядочности, то стрелять женихи должны были после танца, а не до. Иначе какая девушка станет ловить их стрелы… А если несколько поднимут, которую брать в жены? Я лично против гаремов и против шашней на стороне, – и тут он замолчал и повернул ко мне голову: – Ты что, не понимаешь, о чем я говорю?

– Нет, – Я злилась в открытую и на его язык, и на его руку. Хотелось отстегать его букетом.

– Только ту, кто способна родить ребенка, берут в жены. To есть у наших предков секс был до свадьбы, а не после, потому что женились только на беременной невесте. Никому не нужна была бесплодная жена. Если знаешь, даже после принятия христианства славянские народы продолжали называть женщину невестой до рождения первого ребенка. Теперь поняла, о какой стреле шла речь в сказке и что означает – словить стрелу?

Габаритные огни превратились в красных гигантов. To ли движение стало плотнее, то ли у меня глаза округлились. Когда мы с Ленкой ходили выбирать свадебное платье – хорошо, что не купили! – она отказалась от своей любимой «Маргариты». Коза, она знала от меня, что Димка никогда не предохраняется, доверяясь моим таблеткам. Если он спал с нами обеими, то и она должна была их жрать, но не жрала… Она залетела, и Димка решил поиграть в порядочность и бросил ту, что не была беременной, то есть меня. Ленка, коза, понимала, что Димка иначе никогда от меня не уйдет… Он бесспорно козел, но она просто сучка…

– Сказки – это школа жизни, потому они никогда и не были добрыми, – продолжал Альберт крутить рулем и молоть языком.

– Спасибо за разъяснения. Я никогда не думала про детскую сказку в таком ключе…

О, да! Какой же слепой я была! Ленка ждала задержки, чтобы сунуть Димке под нос тест с плюсиком, потому все убеждала меня потянуть со свадьбой до сентября, а мы хотели расписаться в июне. Идиотка, она же знала, что Димка не хочет заводить детей до тридцати…