Текст книги "Вилья на час (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
Глава XXII
– Послушай! Послушай же! Послушай меня!
По щекам текли слезы. Быть сильной, увы, оказалось мне не под силу. Пабло тряс меня за плечи уже, кажется, целую вечность, а я все никак не могла успокоиться. Или не хотела… Как и слушать какие-либо его оправдания. Прощения ему не будет! Взять меня обманом в нашей ситуации то же самое, что и взять силой. Взять чужое. To, что я берегла для другого. Того, кому я не смогу теперь взглянуть в глаза.
– Вики, я сказал тебе правду…
Пабло перестал трясти меня и придавил бедром к стене, чтобы зажать мое лицо между своими большими горячими ладонями.
– Все правда. Ну, кроме того, что я не знал, где Альберто. Я знаю, где он…
Я дернулась, и барселонец вжался в мой лоб своим. В отличие от рук, лоб его был покрыт ледяной испариной. Как и мой.
– И также я знаю, что Альберто не хочет тебя видеть. Вернее, не захочет, когда узнает, что ты здесь, – он отстранился всего на пару сантиметров и теперь внимательно всматривался в мое лицо, точно искал в глазах ответ, который отказывались давать ему мои дрожащей соленые губы. – Вики, только не подумай, что в тебе дело. Он ни с кем, слышишь? – Пабло снова встряхнуть меня и снова вдавил мою голову в дверной косяк своим лбом. – Ни с кем из тех, кому помог, он не встречается дважды. Но я отвезу тебя к нему. Отвезу без спроса. Рискну пойти ему наперекор, потому что эта встреча нужна тебе… Нет, не только тебе, она нужна и мне… Для того, чтобы ты простила меня. Вики, ну хватит уже!
Я снова плакала. Теперь даже сильнее и с надрывом: к слезам добавились недетские всхлипывания.
– Вики, умоляю…
Пабло опустился на колени и прижался к моему втянутому животу, словно собрался договориться с моим телом немного иначе, по-ночному. И я оттолкнула его, да с такой яростью, что Пабло повалился назад и ударился затылком о противоположный косяк.
Я не извинилась. Мне хотелось сбежать с кухни и скорее прикрыть свой срам и стыд хоть скомканной и пропитанной ночным действом простыней, но Пабло резво вскочил на ноги и, обхватив меня со спины руками, давил пальцами мой пупок.
– Успокойся и послушай…
Какое там послушай! Я почувствовала его возбуждение и испугалась, что он сейчас овладеет мной прямо здесь, в коридоре, стоя или на четвереньках, какая в сущности разница… И я рванулась вперед из последних сил, но он поднял меня в воздух, и вот так, на своем животе и мужском достоинстве, дотащил до гостиной, чтобы усадить на стул. Я тут же подтянула ноги к животу и опустила руки, как можно ниже, чтобы прикрыть то, что мог попытаться скрыть фиговый листок, сотканный из моих пальцев.
– Вики, послушай…
Пабло снова стоял передо мной на коленях, но теперь сжимал ладонями мои щиколотки, точно боялся, что я вмажу ему пяткой между глаз. А я, наверное, могла бы разбить ему нос… В тот момент мне безумно хотелось размазать по его лицу кровь. С тем же неистовством и упоением, как ночью – влагу с его губ. Я и предположить не могла, что способна испытывать такое безудержное желание причинить другому боль. Наверное, просто не могла уже держать в себе собственную: она жгла, щипала, чесалась, кололась… Я уже не знала, какого ощущения не было сейчас в моем теле.
– Ты идешь в душ. Одеваешь шорты, майку и кофту. Берешь себе какую-то одежду на завтра. А я попытаюсь вызвать нам такси. Слишком далеко для прогулки на мотоцикле. Особенно, если она у тебя первая.
Я вскинула голову, с трудом отодрав подбородок от коленок, точно сопли приклеили его намертво, даже сильнее клея «Момента».
– Куда мы едем?
– В деревушку в Ла-Гарроче, часа полтора дороги.
– Так почему не на мотоцикле?
– Ты сказала, что боишься.
На краткое мгновение губы Пабло скривились в гадкой усмешке, лишившей меня последнего страха за свою жизнь.
– Я больше не боюсь…
Теперь я действительно не боюсь ничего – все самое страшное со мной уже случилось. Если мы разобьемся на дороге – это будет самый лучший исход нашего знакомства. Для нас всех. И Альберта тоже.
– А я боюсь.
Пабло, будто прочитав мои мысли, сразу сделался абсолютно серьезным и поднялся с колен. Я опустила глаза, не вынеся вида того, что сейчас болталось прямо перед моим носом.
– Собирайся, – бросил он, уже повернувшись ко мне спиной, вызывая в телефоне чей-то номер.
Стиснув зубы, я отлепилась от стула и двинулась в ванную. В тело точно насыпали стальных опилок. Когда я прикасалась к нему в душе, даже казалось, что они проступили через кожу острыми концами. Это кололись мои нервы. Я смывала один пот и тотчас покрывалась новым. Что я скажу Альберту? Как объясню такое свое падение?
Я не могла объяснить его даже самой себе… Никакими приличными словами – идти по жизни, гордо расправив плечи, за этот год я так и не научилась. Я еще могла соврать себе, что соблазнила Альберта, но тут… Тут мной отлично попользовались. Я без всякого сопротивления позволила поставить себе подножку и уложить на спину.
Душ лил мне на макушку, и я все ниже и ниже склонялась к коленям, почувствовав на плечах тяжелые мокрые крылья падшей вильи.
– Ты что-то уронила?
Пабло, видимо, давно следил за мной через запотевшее стекло душевой кабинки и сейчас рванул на себя ее дверцу.
– Ничего, – я выпрямилась. Лопатки действительно ломило, словно за плечами висел стопудовый походный рюкзак, в который совесть запихнула все мои жизненные ошибки. – Просто показалось, что у меня на коленке синяк.
Синяк был в груди. Огромная болезненная гематома. Сердце раскололось надвое и дрожало на тонкой красной нити надежды, что Альберт сжалится и подарит мне силы выстоять и забыть то, что произошло прошлой ночью.
Я выключила воду и шагнула в раскрытое для меня полотенце. Пабло не думал вытирать меня, просто сложил вместе махровые концы на моей груди и шагнул в душ. Я со злостью захлопнула кабинку, даже не испугавшись, что могу разбить стекло. Я готова была расколотить все до последней чашки в квартире и до последнего зеркала. Я не хотела видеть свое отражение. Я была ужасна как внутри, так и снаружи. Однако оделась, как велели, и хотела пихнуть чемодан под кровать, чтобы хоть как-то избавиться от адреналина в крови, но увидела под ней холст и вытащила: снова мой портрет, только на этот раз вместо глаз два яблока. Кроваво-красных. Или это две половинки сердца?
Плевать! Я вытащила из чемодана туфлю, обула на правую ногу и проделала в холсте две дыры, попав ровно в яблочки. Удовлетворенно выдохнув, я убрала испорченную картину обратно под кровать, желая, чтобы Пабло обнаружил ее уже после моего отъезда.
Через полчаса мы стояли под палящим солнцем у закрытой двери здания. Мой рюкзак был пуст, как и душа, и ничего мне не оттягивал – крылья опали, так и не подняв меня от земли. Пабло ответил на звонок – таксист заблудился в здешних улочках с односторонним движением и просил дать ему лишние пять минут. Да хоть все двадцать четыре часа! Чем позже я предстану под очи Альберта, тем лучше. Я смотрела на припаркованный на другой стороне улицы мотоцикл Пабло и сгорала от желания перебежать дорогу и отлупить ему колеса намного больше, чем от летней жары.
Наконец я уселась в такси. Назад. Одарив перед этим Пабло таким взглядом, что тот предпочел кресло рядом с водителем. А я предпочитала смотреть в окно, разглядывать мелькающие дома, машины и мысли, застывшие в глазах моего отражения. Я старалась не думать о мрачном будущем, я вспоминала прошлый сентябрь, когда скакала через лужи под руку с Альбертом без всяких там крыльев. Сейчас если у меня и будет шанс опереться о его руку, то лишь по велению его большой души, когда он решит удержать меня в сознании, не дав свалиться к своим ногам без чувств.
О, как бы я хотела ничего сейчас не чувствовать: ни стыда, ни сожаления, ни боли, ни желания поднять с земли булыжник и швырнуть в Пабло. Лучше будет не смотреть под ноги и идти с гордо поднятой головой, иначе я отыщу самый увесистый камешек и размозжу этому проходимцу голову.
Минуты быстро сложились в час и в другой. Чтобы еще больше оставить меня в покое, Пабло всю дорогу разговаривал с таксистом на каталонском. Смесь французского с испанским спокойно свистела мимо моих ушей, как и дорожные указатели мимо бессмысленного взгляда. И из машины я вышла, тоже не дожидаясь протянутой руки – меня начинало тошнить от одной только мысли, что этот подлец до меня дотронется даже кончиком пальца. Даже с Димкой в кафе я не боялась так прощального поцелуя. Пабло, похоже, почувствовал мое отвращение или прочел в глазах немой вызов, потому просто махнул рукой – давай уж не отставай.
Я шла задрав голову, но не из-за оттянувших мне спину невидимых крылья и, ей– богу, не от распирающей меня гордости за звание мисс Вселенная в шортах из белой джинсы и майке в акварельных разводах с ярким попугаем в центре – самый что ни на есть нелепейший наряд из всех возможных, но я не собиралась носить эту майку, я взяла ее на обратный полет, в котором мне верно потребуется пилюля смеха, которую я смогу получить, взглянув на себя в зеркало. На Пабло мой наряд не произвел никакого впечатления – он перестал улыбаться, чем несказанно меня порадовал: вряд ли мне хватит выдержки выдержать его нахальный взгляд. Я не стала проверять себя на стойкость и просто смотрела вверх – на средневековый город Бесалу.
Каменные ворота с решеткой на арочном каменном мосту открывали вход в город, раскинувшийся на холме-полуострове между двух речушек с отвесными берегами, заросшими буйной растительностью, которые соперничали в высоте с городской стеной. А на ней, следом за чередой каталонских флагов, красовались желтые буквы слова «Республика» – сейчас я разделяла желание каталонцев отделиться, пусть Альберт дарует мне свободу от испанского проходимца, пусть тот даже в десятом поколении каталонец, который зачем-то потащил меня не на мост, а в информационный центр.
Только не надо записывать меня на экскурсию! Я не за сакральными знаниями сюда приехала – вернее, позволила себя привезти.
– Пабло, – я заставила себя прикоснуться к нему, взять за локоть и развернуть к себе. – Где Альберт?
Он вдруг поднял глаза к потолку, затем махнул в сторону окна.
– Думаю, ты предпочитаешь познавательную экскурсию шатанию по туристическим лавкам, а ничего другого я предложить тебе днем не смогу.
Он назвал клерку наши имена и бросил на стойку несколько монет.
– Пойдем за мороженым. Полчаса не так страшно…
Он протянул руку – размечтался: я сунула свои в карманы, порадовавшись их наличию в шортах. Шляпа на глазах, темные очки на носу, солнцезащитным кремом я намазала себя самостоятельно… Никакого больше вмешательства в мое личное пространство! Но на мосту, когда мне захотелось остановиться послушать испанскую гитару, Пабло больно схватил меня за локоть – я вырвалась, но все же пошла дальше, пусть и впереди него. Пабло отстал, но бросил мне в спину:
– Мы вернемся с мороженым сюда.
Узкие средневековые улочки, на которых невозможно раскинуть руки. Ступеньки за ступеньками, полетев с которых, легко разбиться в кровь. Цветы в кадках, за которые еще надо умудриться не зацепиться… Пабло знал город, как свои пять пальцев, и вел меня заячьими тропами, минуя шумную толпу, но все же у итальянской мороженицы пришлось столкнуться со всевозможными сувенирами: от сумок с эмблемами Каталонии до пробок для винных бутылок с акварельными видами моста. Я схватила стаканчик с манговым джелато и вцепилась зубами в торчащую из него вафельку, неожиданно вспомнив, что мы так и не позавтракали. Но надпись про французские блинчики мой глаз и мозг по обоюдному согласию решили проигнорировать.
Мы вернулись на мост, встали напротив музыканта и уткнулись каждый в свой стаканчик. Я никогда не думала, что пластиковые ложки могут так громко стучать по зубам. Парень играл великолепно, но сейчас я предпочла бы музыку Шопена. Увы, это было в прошлой жизни… Я чуть повернула голову в сторону Пабло и тут же наткнулась на его взгляд – мои глаза опущены в стаканчик и спрятаны в очках – на что смотреть? На измазанные мороженым губы? И я сжала их, чтобы ненароком не облизать.
Пабло, пойманный с поличным, шагнул через мост и бросил пару монет в шляпу музыканта. Теперь можно было бы слушать перезвон гитары с чистой совестью, но Пабло сказал, что мы опоздаем на экскурсию. А я с большим удовольствием отправила бы на нее его одного. Пять человек и мы, и с нами девушка с семью дырками в одном ухе: я не поленилась, посчитала, с пирсингом и обворожительной улыбкой, за которой скрывались извинения за плохой английский – она впервые взяла англоязычную группу. Пабло подмигнул ей с обещанием помочь. И помощь пригодилась тут же – от волнения несчастная забыла, как будет по-английски «камень». Зато я вспомнила о своем желании отыскать увесистую испанскую «пьедру», чтобы познакомить с головой Пабло, который, к счастью, шел рядом с нашим гидом, и я могла даже отстать, как крестьянин на переправе: чтобы не платить пошлину за мост, на рынок бедняки добирались на плотах. А я, кажется, ночью заплатила Пабло на годы вперед!
Девушка много еще чего говорила, но я не слушала, я думала про Альберта – полностью отдаваясь счастливым воспоминаниям, не желая думать, что принесет мне новая встреча. Я подняла глаза только около меноры, не совсем поняв, почему знакомство с городом началось именно с еврейского квартала – может, из-за близости к реке? Или потому что один из знаменитый бургомистров был евреем и вот его дом? Хотя причины и маршрут нашей экскурсии интересовали меня меньше всего. Я смотрела под ноги, чтобы не загреметь с очередных ступенек.
От синагоги ничего почти не осталось – мы стояли на огороженном решеткой бывшем школьном дворике. В городе каталонское население занималось обеспечением процессов жизнедеятельности: накормить, одеть, обуть, спать уложить, а евреи занимались в основном врачеванием, так что те и другие сожительствовали довольно мирно и счастливо. Ровно до прихода Чумы. Из евреев почти никто не умер, потому их горожане и обвинили в том, что евреи эту чуму на них и наслали: начались погромы и изгнания. А объяснение чуда было предельно простым: они же врачи. Своих больных евреи тут же изолировали от здоровых, а здоровых заставляли следить за гигиеной, в основном мыться, чего остальные горожане не делали.
– Миквэ, еврейская баня, осталась в первозданном виде, – девушка сняла с шеи связку с ключами. – Это будет конечный пункт нашей экскурсии.
– Что? – это я спросила у Пабло.
Тот улыбнулся:
– Сюда без экскурсии не попасть, а туры водят сейчас один раз в день из-за отсутствия англоязычного гида. Не хотел упускать такую возможность. Остальное, церкви, сами посмотрим, если время останется.
Я шагнула от него за спину одного высокого экскурсанта. Спряталась! Решетка скрипнула, мы начали спускаться по каменной лестнице в полумрак. Свет шел только из окна напротив каменного бассейна. Девушка показала нам отверстие в стене – раньше уровень реки был таким, что в бассейне находилась проточная вода. Сейчас она тоже была, но лишь пальчики намочить, чего нам делать не хотелось, и мы все столпились на узеньких ступеньках. Я даже наступила кому-то на ногу и извинилась, а когда попыталась отступить, меня удержали на месте, видимо испугавшись, что я сейчас навернусь прямо в купель. Хорошо, что это сделал не Пабло – тот стоял напротив рядом с гидом.
Я не стала оборачиваться – просто шепнула благодарность. И вот мы гуськом начали взбираться обратно к свету. Тогда я обернулась: за мной шла женщина, а руки мне показались все же мужскими, но я не стала больше озираться для новых извинений. Все быстро и тихо расползлись. Я тоже хотела уйти, но меня снова решили удержать силой – на этот раз грубой и точно мужской. Я вырвалась, почти что ударив Пабло по руке, в которой вдруг звякнула связка ключей.
– Я одолжил их у Марисы. Хочу показать тебе то, что не показывают обычным туристам.
Я резко обернулась – в этом еврейском закутке не осталось ни души. Скрежет замка полоснул меня по сердцу. Бежать – но Пабло за секунду до спасительной мысли, схватил меня за руку. Кричать? А кто услышит? Да и во рту оказался кляп из собственных слюней. Я так закашлялась, что из глаз брызнули слезы, или же мне в глаза вместе с потом попал крем.
– Я не пойду туда с тобой! – сумела прошипеть я и только.
– А я и не иду туда с тобой!
Пабло подтолкнул меня к черному проему и молниеносно захлопнул решетку, съездив мне железом по пятке. Подпрыгнув от боли, я упустила мгновение, когда еще могла толкнуть дверь – сейчас я вцепилась уже в неподвижные прутья решетки, а в ушах продолжал громыхать лязг ключа в замочной скважине. Но и тогда я не закричала – совершенно не понимая, что именно в тот момент удержало меня от крика: стыд за себя, за то, что попала в идиотскую ситуацию даже не с вампиром, а с простым человеком, хотя изначально понимала, что ему нельзя доверять.
– Выпусти меня! – я шипела, но хотя бы не пыталась просунуть нос между решеток.
– Не могу, – Пабло сунул связку в карман. – Мне надо вернуть ключи в офис.
– Это не смешно! Открой дверь!
– Я не смеюсь, – он говорил абсолютно спокойно и почти беззвучно. – Отойди от решетки, пока тебя не заметили и действительно не выпустили отсюда. Ключи здесь в единственном экземпляре, так что другой экскурсии не будет, и вашей встрече с Альберто никто не помешает.
– Где Альберт? – теперь я припала к решетке и носом и даже грудью.
По лицу Пабло скользнула фирменная ухмылка.
– Мой отец говорил, что это нормально для человеческой психики: если ты не ожидаешь увидеть слона, ты его и не увидишь, даже если будешь смотреть ему прямо в глаза. Спускайся вниз. Альберто тебя ждет. У вас есть два часа. Потом мне действительно нужно будет вернуть Марисе ключи.
Я не стала больше ничего спрашивать. Рванула вниз, чуть не полетев на крохотных ступеньках. Но миквэ была пустой. Ни души. Только эхо моих шагов наполняло сумрак моей каменной тюрьмы. Идиотка!
Глава XXIII
Давно мне не было так стыдно. Я проклинала свою дурь! Слепо поверить человеку, который тебе лгал с самого начала – это верх кретинизма! И во всем виноват Альберт – желание встречи с ним раздавило разум в лепешку или выжало его, как лимон, и здравый смысл вместе с потом вышел из меня весь до остатка. Мне не было холодно в лишенном солнца каменном мешке. Тело горело стыдом, а не праведным негодованием. Виновата я и только я.
Подниматься наверх я не стала. Здесь десять шагов от силы. Я спокойно услышу, если Пабло меня позовет… Когда он меня позовет! Он придет, дав мне остынуть и свыкнуться с мыслью, что никакого Альберта в моей жизни не будет. Забавная игра, не достойная взрослого мужчины, но и мое поведение даже близко не напоминает поведение разумной женщины. Бояться нечего – как и трясти несгибаемые прутья решетки, призывая все проклятия на курчавую голову испанца! Я не стану с ним ругаться: тихо скажу «адьос» и вызову такси. Ключ от квартиры он у меня не забрал, я соберу чемодан и сделаю завтра вечером то, что планировала сделать сегодня. Нет, это даже полезно получить напоследок чугунной сковородой по балде, которую и головой-то нельзя назвать даже с натяжкой!
А в ушах действительно звенело: от тишины и воды, мерно капающей в бассейн не совсем понятно откуда – с потолка, что ли… Я сидела на самой последней ступеньке и могла дотянуться до воды ногой. Я скинула сандалию и опустила в ледяную воду большой палец и почти сразу погрузила ступню целиком. Ногу свело, но я наслаждалась этой болью – я ее заслужила.
Впрочем, сердце болело куда сильнее. Когда я попыталась вдохнуть полной грудью, у меня даже закололо под ребрами. Встать! Нужно немедленно встать и попытаться размять ногу. Но я этого не сделала. Только вздохнула для рывка, как рот мне закрыла прохладная ладонь и такая же легла под грудь, удерживая на месте. Меня уже держали эти руки… Совсем недавно.
– Виктория, не оборачивайся!
Не узнать этот голос я не могла. И близость его владельца не позволила мне вздохнуть, даже когда ладонь исчезла с моего рта и опустилась на спрятанное под кофтой плечо.
– Поднимайся медленно…
Куда там медленно – Альберт рванул меня наверх, точно хотел поднять до потолка, а потом его руки скользнули мне на талию, и я поняла, что он опустился позади меня на колени, чтобы взять в руки мою ногу. Что это? Никак Альберт в перчатках? Его пальцы умело разминали ступню, разгоняя по всему телу тысячи иголок, и сердце еще сильнее и еще болезненнее сжалось в моей груди. А это он еще даже не снял перчаток – хотя, возможно, их шершавость и послужила причиной моего оцепенения.
Теперь он что-то снял с себя и расстелил на ступеньке, предлагая мне присесть все тем же тихим, мягким голосом. И я тут же подчинилась. Намного раньше, чем рука прижала мое плечо. Сам же он остался на коленях за моей спиной. Я чувствовала ухом его дыхание. Чуть прерывистое, но все же более спокойное, чем мое собственное.
– Какая неожиданная встреча…
Я так и не сказала ничего в ответ. Только подалась вперед в надежде увидеть в воде отражение Альберта, но его руки вновь, как во время экскурсии, потянули меня назад. И я с радостью откинулась ему на плечо в надежде увидеть лицо, но перед глазами оказался потолок: я лежала на спине, чувствуя позвоночником две ступеньки, и рядом никого не было.
– Альберт!
Даже шепот отскочил от стен эхом, но никто не отозвался, и на пару секунд я даже успела усомниться в своем здравомыслии, но вовремя нащупала край пиджака, на котором лежала. Это не галлюцинации – Альберт рядом, но не хочет мне показываться. Такая игра? Но ведь он без игр не может.
– Я здесь, Виктория.
Попытка уловить источник звука с треском провалилась, но я успокоилась.
– А ты оставайся там, где сейчас лежишь, только сядь и не отводи глаз от окна. И не вздумай оборачиваться!
Я аж вздрогнула от громогласного эха, от которого затрясся каменный потолок. Да не буду я оборачиваться…
– Села?
Зачем он спрашивает? Мне не надо повторять дважды. Неужели тоже отвернулся?
– Умница…
А теперь обернулся? Но я ничего не слышала, кроме монотонного капания воды. Не нашел другого места для встречи! И в туристической деревне отыскал склеп!
– Я не подойду к тебе. Я буду говорить с тобой оттуда, откуда говорю.
Я обхватила руками дрожащие колени, а потом незаметно – хотя и понимала, что сделать что-то незаметно от вампира, в принципе невозможно, подтянула наверх полу пиджака. Ткань стала чуть влажной от лежания на ступенях и моих мокрых ног, но все же давала тепло, которого мне вдруг стало не хватать.
– Как тебе Пабло?
Сейчас меня бы не спасла и норковая шуба! Дрожь пробежала по моему телу от макушки до пальцев несчастных ног. Какого же ответа он ждет от меня? Какого… Я вытащила из-под себя пиджак и набросила на плечи.
– Сначала он мне не понравился, – сказала я полушепотом, решив говорить правду и только правду. – Потом, когда он признался в обмане, я разозлилась. Потом я… – нет, сказать всей правды я не смогу. Да и зачем эта правда Альберту, когда он читает меня, как раскрытую книгу. – Я рада нашей с тобой встрече. Пусть ради нее мне необходимо было провести два дня с Пабло.
Я выпрямилась и почти откинулась назад под тяжестью невидимых крыльев. Ох, как бы мне хотелось скинуть с плеч этот груз! Как бы мне хотелось… До слез, которые проступили сквозь сомкнутые ресницы. Альберт специально усадил меня к себе спиной, чтобы не заставлять меня прятать глаза. Он знает, что мне сейчас безумно плохо. Милый Альберт всегда на один шаг впереди моих желаний…
– Что ты делаешь здесь? – спросила я после пары минут тишины, которые я изо всех сил старалась не испортить своими рыданиями. Но голос все же немного дрожал, как и дрожали мои плечи и натянутые нервы. – В этом каменном мешке?
– Пабло мечтал познакомиться с тобой, – продолжил Альберт, напрочь игнорируя мой вопрос. – Ты ведь знаешь про Ольгу Пикассо?
– Узнала в музее.
Что ж… Альберт хочет говорить о правнуке, пусть говорит.
– Ты ведь тоже танцуешь…
Он растягивал слова, как-то уж очень неестественно, точно нарочно тянул время. Может, Пабло прав – и Альберт не желал меня видеть и сейчас тяготится моим присутствием?
– Я видела портреты. Они мне понравились. Как и другие работы Пабло.
Мне пришлось заполнить паузу этим признанием. Я не лгала, я говорила чистую правду. Как художник, Пабло мне очень нравился. Во всяком случае, я сравнивала его таланты со своими, и он выигрывал даже в танцах.
– Пабло сказал, что хочет дорисовать мои глаза.
– Какие глаза? – спросил Альберт слишком быстро и даже зашевелился в своем углу или где он там сидел.
– На картинах…
Через несколько фраз я поняла, что Альберт не видел картин, но с моих слов явно ими заинтересовался.
– Я обещала попозировать ему, чтобы он мог дописать глаза с натуры. Мы должны были сделать это сегодня утром, но он вдруг решил привезти меня к тебе.
– Я бы на его месте сделал тоже самое, – усмехнулся Альберт. – Эффект вышел бы один и тот же… Никакой!
Последнее слово снова сотрясло каменные стены, и Альберт зашевелился сильнее, но не придвинулся ко мне даже на сантиметр.
– Ты хочешь, чтобы я ушла?
Голос дрогнул, но вопрос был задан, и ответом на него повисла жуткая тишина. Даже вода перестала капать.
– Да.
Последовала пауза, за которую мое сердце должно было ударить хотя бы раз пять, но не ударило ни разу.
– Я хочу, чтобы ты ушла. Я сейчас положу рядом с тобой ключ. Ты изловчишься и откроешь решетку, а потом закроешь ее с другой стороны и бросишь мне ключ на лестницу. Договорились? Не оборачивайся!
Он закричал это почти истерически, когда я просто повела в сторону рукой.
– Я не разрешал тебе этого делать и не разрешу, – прохрипел Альберт шепотом.
– Сиди смирно. Сейчас я положу ключ…
Он шумно сглотнул, и только тогда я поняла, что он все это время находился от меня совсем близко. На расстоянии вытянутой руки.
– Я уйду. Обещаю.
Ключ звякнул, и я машинально протянула к нему руку, но схватила пальцы Альберта – жесткая кожа перчаток будто приклеилась к моей горячей влажной ладони. Он не отдернул руку, точно действительно боялся причинить мне боль. Мои пальцы, словно ножки паука, поползли вверх и наткнулись на пуговицу манжета – перчатки уходили под него, и я поползла вверх по рукаву, плечу, шее и замерла.
– Не оборачивайся, прошу тебя…
Его голос действительно звучал умоляюще. Я чувствовала в нем слезы. Его шея тоже была стянута шершавой кожей, но это не была кожа перчаток и на пальцах тоже не было никаких перчаток – то была его собственная кожа. Перестав дышать, я коснулась щеки, и моя рука утонула в ладони Альберта.
– Не оборачивайся, – повторил он почти что мне на ухо, которое горело без всякого прикосновения к нему желанных губ.
– Что это?
Это все, что мог произнести мой пересохший рот.
– Старость и смерть. Вот что это. Не ожидала, да?
Я замотала головой, да так быстро, что сумела заметить белую и пышную, словно пух, прядь.
– Как так? – ничего другого не могло сейчас вылететь из моего рта.
– Ну… Как-то так… Все умирают. Почему я должен быть исключением?
– Как так…
– Виктория, я не знаю ответа… Да если бы и знал, то не сказал бы тебе. Какая разница теперь..
– Разреши мне обернуться, раз разрешил до себя дотронуться.
– Разрешаю.
Я сглотнула. Громко и болезненно. Сжала губы, боясь не сдержать крика… Не ужаса, нет – горя.
Не забирая от его лица руки, я повернулась на мокрой ступеньке, к которой приклеились мои шорты, точно на грации, и замерла с открытым ртом. Это был Альберт – только такой, если бы его не кормили год: кожа да кости и пух белых волос, точно шарик одуванчика. Сейчас дунешь – и они все осыпятся с поникшей головы, как и сморщенная сухая кожа – с костей. Только глаза оставались живыми, смеющимися и смотрели прямо мне в душу.
– Как я рад видеть тебя, – произнесли почти бесцветные губы и замерли на моей ладони. – И как я рад чувствовать твое тело рядом со своим, так же я буду рад, когда ты уйдешь.
Он отпустил мою руку, схватил ключ, который остался лежать на камне рядом с моим бедром, и ткнул им меня в грудь.
– Уходи, иначе я прокляну тебя. И Пабло тоже. Уходи немедленно! Это пустое… Скажи ему, что если бы это помогло, я бы нашел тебя сам… Я не забыл о твоем приглашении и обещании… И в Петербурге больше туч. Их даже не надо звать… Уходи скорее… Я не хочу закончить свою жизнь вот так! Уходи! Скорее! Если ты хоть что-то ко мне чувствуешь, не дай мне умереть чудовищем! Уходи!
Я схватила ключ, не отрывая взгляда от его глаз, которые вдруг налились кровью, и рванулась в сторону. К ступенькам, ведущим наверх. Одна, вторая, третья… Я слышала, как Альберт сначала рванулся за мной, а потом остановился. Я обернулась: он лежал ничком, протягивая ко мне руку. Еще шаг, еще и еще… Почти решетка. Протяни руку и вставь в замок ключ… Но я снова смотрела вниз, и Альберт снова протягивал ко мне руку. Она не лежала на полу – рука оставалась на весу. Это был беззвучный жест мольбы…
Шаг, второй, третий… Я так надеялась увидеть за решеткой Пабло. Но его там не было. Ему было стыдно за содеянное? Или ему было плевать. Зачем ему нужны были картины, я не могла знать, но зачем нужна была здесь я – гадать не приходилось. Альберт не хочет, Альберт не верит… А если это поможет? А если он знает, что это поможет, но он не хочет жертвовать мною? Его душа не хочет, а тело молит о спасении.
Голову сковало льдом и в теле явно не осталось горячей крови. Я сунула руки в карманы пиджака, чтобы немного согреться, и нащупала нож. Ритуальный нож индейцев майя. Нож для самопожертвований. Вот и ответ. Он пришел ко мне сам. Закрыв глаза, я полоснула себя по запястью и сделала первый шаг вниз. Второй, третий… И открыла глаза, чтобы не оступиться.
Рука вампира уже упала на камни. Но когда я просунула свое запястье ему под губы, Альберт молча впился в него. Я не пикнула, когда лезвие вошло мне в кожу, но сейчас не сдержала крика, и Альберт отпрянул от спасательной раны.
– Нет!
Я подалась вперед, пытаясь дотянуться до его окровавленных губ, но он отполз от меня, как рак, животом кверху, перебирая по камням руками и ногами. Я замерла, держа навесы руку, с которой продолжала капать кровь, прямо мне под ноги в унисон с каплями воды.
– Вот!
Альберт оторвал от рубашки рукав и швырнул мне. Я поймала его и быстро перевязала руку.
– Теперь сделай то, что ты должна была сделать.
Голос окреп, но внешне Альберт никак не изменился. Остался таким же божьим одуванчиком. Я сунула руку в другой карман пиджака, куда бросила ключ. Теперь можно было вернуть пиджак хозяину. Альберт не сводил с меня взгляда, и я не посмела сделать к нему даже шага. Свернула пиджак и опустила на ступеньку у своих ног. Затем быстро развернулась и почти что бегом поднялась наверх. Отперла решетку и снова заперла. Ключ с глухим стуком поскакал по ступенькам вниз обратно к Альберту, а я сползла вниз по решетке, не чувствуя больше в теле сил даже для простых рыданий.
