Текст книги "По встречной в любовь (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Глава 15. «Шоколад и шампанское»
Иннокентий думал, что вообще не уснет, а в итоге вышло так, что он с трудом открыл глаза на звук будильника, который с обычного перевел на час вперед. Настя его не услышала или решила пока не выходить. Он сложил аккуратно постельное белье, подушку и покрывало. Подождал и пошел на кухню – принимать душ придется после завтрака, когда будет доступ к шкафу в спальне. Сейчас сварить кофе.
Пенка заканчивала образовываться на второй чашке, когда на кухне появилась Настя, полностью одетая, и он догадался, чего она ждала. Он же ночью снял ее одежду со спинки дивана и положил в кресло. Выйти к нему в мужской футболке она постеснялась. Или, все возможно, побоялась.
– Доброе утро, – произнесла она с опущенными глазами.
– Доброе. Бери йогурт. И я разрезал слойки пополам, если решишь есть их с маслом и сыром.
– Спасибо, – голос тихий, почти что мышиный писк. – Я хотела извиниться за вчерашнее. Мне жутко стыдно.
Она продолжала смотреть в пол, и Иннокентию стоило большого труда отвести взгляд от ее драных коленок.
– Так ничего ж не было. Что стыдиться? Хватит, садись уже есть. У меня полчаса на все про все.
– Спасибо.
Она тихо села на стул и протянула руку к йогурту. Надо было брать обычный, не питьевой, а то сейчас невозможно не смотреть на дергающуюся от каждого глотка шею. Он придвинул к себе кофе и отвернулся к окну, пытаясь вспомнить, когда последний раз опускал салатные римские шторы. Да и вообще вот так спокойно сидел за столом в футболке и джинсах без ремня. Надо было спешить, а спешить не хотелось. Сегодня Настя согрела своим присутствием кухню, а не наэлектризовала, как вчера.
– Слушай, если дверь не закроется, спустись к консьержке, она поможет.
Настя подняла на него глаза – боже ж ты мой, что за ресницы! И Иннокентий онемел. Видимо, горло все-таки саднило. Хотелось курить. До дрожи в руках, и он пару раз даже обронил нож, называя слойку маслом.
– Или дождись меня.
Он вдруг понял, что именно этого и хочет. Вернуться вечером, и чтобы она сидела на этом стуле, а он смотрел в эти глаза и считал количество теневых линий, прорисовавшихся на нижнем веке от опущенных ресниц.
– Я буду не поздно, – добавил он, чтобы Настя поняла, что он хочет, чтобы она обязательно дождалась его.
– Мне нужно домой. Я постараюсь закрыть замок самостоятельно.
Он больше не видел на щеках стыдливого румянца. Но и ночная развязность не появилась в движениях Насти. К счастью!
– Спасибо.
Он не понял, к чему она добавила очередную благодарность, но через секунду увидел в ее руках слойку с сыром. Вот дела… Даже не заметил, как отдал ей бутерброд, который делал для себя. Пришлось снова отпить пустой кофе. Йогурты он не любил. Взял вторую половинку слойки, намазал маслом.
– Я больше не буду, – запротестовала Настя с полным ртом. Так смешно.
И он не удержался: протянул руку и смахнул с ее губ крошки. Она тут же отвернулась.
– Это я для себя.
Сказал-то он про бутерброд, а думал про свои пальцы, на которых все еще оставалась сладкая обсыпка свердловских слоек. Хотелось поднести их ко рту и облизать, и потому он лихорадочно начал искать, чем бы вытереть руки. Когда он последний раз вытаскивал салфетку из держателя? Слоек он не ел уже лет сто…
– Я пельмени купил на всякий случай. Они в морозилке, если вдруг решишь пообедать…
– Я дома поем. Спасибо.
Он ничего не ответил. Сосредоточился на кофе и бутерброде. От очередной Настиной благодарности слойка вдруг начала горчить, и он с трудом проглотил ее, взялся за кофе, а потом сообщил, что идет в душ.
Душ действительно был нужен. Ледяной. Он пытался задавить в себе негодяя, который ругал его за ночную добродетель. Дурак… Когда теперь такой случай подвернётся? Или с поджатым хвостом к Монике побежишь? Он снова смотрел себе в глаза, точно пытал. Не побежит, но и Настей пользоваться не будет. Все образуется как-нибудь…
Снова побрился, нещадно облил себя лосьоном после бритья, затянул галстук, точно удавку, и вышел в прихожую за пиджаком. Из кухни доносился шум льющейся воды: Настя мыла посуду и обернулась на его шаги. Совершенно домашняя – будто делала это каждое утро не у себя дома, а у него… Как у себя…
Иннокентий тряхнул головой – ну что за мысли: нет, нет и еще раз нет: попугай и мышь не живут вместе, да и не надо ему этого. Не готов. Не знает, как. Он ушел из родительского дома прямо в пустоту этой квартиры. А пустота в душе никогда и не была заполнена. Ну там гормональные вздохи-ахи не в счет.
Пару лет и ты женишься. Такими словами отшила его Моника. Такими словами он защищал перед матерью свое решение относительно сестры. Через два года. Значит, и не стоит ничего мутить с малолетней девчонкой. Только расстраивать ее расставанием.
– Ну, я пошел?
Настя кивнула и стала следить за его пальцами, и под пристальным взглядом из-под безумно-красивых ресниц он никак не мог попасть большой пуговицей в такую же большую петельку. Что за черт… Бросил безнадежное дело. Схватил куртку. Передумал. Сорвал с вешалки плащ.
– Про ключ поняла, да?
Она снова кивнула. Точно язык проглотила. Но «пока» все же ему сказала. Пока, пока… Не до вечера. Не до свидания. А пока. В смысле, прощай. Кто бы простил еще ему желание вернуться. От комнатки консьержки броситься вверх по лестнице, распахнуть дверь и схватить противную девчонку в объятья. Как ночью впиться ей в губы, но в этот раз дотащить до кровати. К черту покрывало. Можно прямо на нем… Дурак!
Иннокентий хлопнул входной дверью, словно давал себе пощёчину. Дурак. Все, забудь.
– Привет… Как дела?
Он знал, что это сосед. Не знал только, с какого этажа. Да сейчас важно другое – у него в руках пачка сигарет. Теперь даже плевать, что это Кэмел. Конечно, угостил. Поднес зажигалку. Одна затяжка, вторая, третья… Не отпустило. Дышать было тяжело, и он еле сдерживал кашель. Может, простыл, бегая под дождем? Все может быть. Все…
В офисе Валерия Ильинична тоже посмотрела на него настороженно:
– Опять заболел?
– Да хрен его знает с такой погодой!
Он перекинул плащ через руку, потом сообразил, что его надо повесить на вешалку в углу и прошёл в кабинет. Дел много не накопилось, в мастерские его не звали, к заказчикам тоже. И он сидел и курил: сигареты так и мелькали в руках.
– Это еще что такое? – спросил Сергей Александрович, глядя на полную пепельницу племянника.
– Нервы, – чуть ли не покраснел Иннокентий, но быстро нашелся. – Я завтра на двенадцать назначил Никите встречу в офисе, ничего?
Секундная заминка: Сергей Александрович почесал нос и кивнул:
– Ничего. Спасибо, что предупредил. Найду себе дела вне офиса.
Перешли к сегодняшним делам. Справились быстро. На выходе Сергей Александрович крикнул секретарше, чтобы забрала у Иннокентия пепельницу. Валерия тут же явилась в кабинет.
– Это разве лекарство? – посмотрела она на него сурово.
– Слушай, можно не в службу, а в дружбу? Найди где-нибудь Фазер. Ну, шоколад… Очень надо.
– Это тоже не лекарство, – она даже прищурилась. – Чего случилось? К доктору не идет?
– Не в Лиде дело. Я с женщиной расстался, – выдал Иннокентий глухо.
Валерия Ильинична даже голову набок склонила.
– А у тебя женщина была? Удивительное рядом.
– Чего ты надо мной смеёшься? – Иннокентий попытался улыбнуться. – Мне тоже может быть плохо.
– От шоколада будет еще хуже.
– Шоколад не мне. Шоколад – это презент для одной хорошей девочки. Именно Фазер, поняла? Можешь купить?
Валерия облокотилась на стол.
– Я что-то не поняла. Ты женщину на девочку сменил?
– Это просто презент, – Иннокентий вытащил бумажник и достал пару купюр. – И я сегодня чуть раньше уйду.
Валерия взяла деньги.
– Надеюсь, что не содействую ничему плохому, – улыбнулась она и покинула кабинет вместе с пепельницей. – Ни одной больше сигареты сегодня. Понял?
– Да, и две пачки Данхилла купи.
Валерия громко хмыкнула:
– Презервативы не нужны?
– Уже купил.
– Тогда цветы не забудь и шампанское.
– Лера, купи шоколад, пожалуйста. И хватит меня доставать. Мне плохо. И только тебе я могу это сказать.
– Мой бедный мальчик… Баб действительно надо менять. Как и мужиков. Я вот тоже подумываю о разводе. Пять лет с этим козлом. Хватит уже, как думаешь?
– Лера, купи себе шоколадку за мой счет. Поможет.
Она улыбнулась и хлопнула дверью.
– Ну что за баба!
Он попытался улыбнуться. Не вышло. Взял телефон и хотел позвонить Насте, но передумал. Нет. Даже головой замотал. Ни ей, ни, тем более, ему не нужны эти отношения. Ей надо встретить хорошего мальчика. Хватит ей плохих… Но шоколад он ей отвезет в качестве чаевых. Денег она от него больше не возьмет.
– Вот. Четыре хватит?
Не прошло и часа, как Валерия вернулась к нему в кабинет, положив перед носом четыре пачки сигарет.
– Я просил шоколад.
Он сказал это просто так. Даже имитировать злость оказалось не под силу. Он обрадовался, что так все просто решилось. На нет и суда нет. Он больше Настю не увидит.
– Испугался?
Валерия вынула из-за спины руку с четырьмя плитками шоколада.
– Хватит? Иначе нужное место тоже слипнется.
Вот не может Валерия Ильинична промолчать!
– Я не собираюсь никого соблазнять шоколадом.
– Да знаю я, знаю… Кстати, вот… – она положила на стол ключи от его машины. – Не оставляй в плаще, а то ходят тут всякие…
Иннокентий сжался.
– Ты чего у меня по карманам шаришь? – а потом выдохнул: дюрекс ведь остался в кармане куртки.
– Я тебе цветы в машину положила и бутылку шампанского.
– Зачем? – спросил он севшим голосом.
– Потому что шоколад без шампанского – деньги на ветер. Дуй к своей хорошей девочке, пока оно не нагрелось. А я скажу твоему дяде, что ты заболел. И это правда.
– Ага, – Иннокентий почувствовал, что кресло под ним затвердело. – Отличное лекарство. Вполне возможно, я буду пить его в гордом одиночестве.
Валерия кивнула, сдерживая улыбку. Во взгляде светилась ее любимая фраза: Ай да Пушкин, ай да сукин сын! А вот нет – очень даже порядочный.
– Если девочка не согласится, звони. Потому что это мое любимое шампанское. И я безумно люблю бордовые розы… Не хочу, чтобы добро пропадало. Давай, вали отсюда!
Он сунул три пачки сигарет в стол, одну в карман пиджака. Вскочил из кресла, схватил шоколад, но до двери дошёл медленно и даже придержал ее для довольной проделанной работой секретарши. Ну вот, относится же к нему, как к ребёнку, черт ее дери!
В машине он обернулся назад и сунул шоколадки в пакет с шампанским, который стоял за пассажирским сиденьем. Букет бордовых роз был пристегнул в детское автокресло, чтобы не сломался.
– Валерия Ильинична, черт тебя возьми! Ведьма! – буркнул Иннокентий вслух и глянул на часы: у него были все шансы застать Настю за работой.
Будь что будет.
Глава 16. «Что делать и как быть?»
Иннокентий забыл про плащ, а когда уже схватил мешок и отстегнул букет, решил не одеваться. Даже дверь парадной открыть получилось с трудом, он чуть ли не зубами придерживал розы за целлофан – вот что значит мало практики. Выдохнув, он улыбнулся консьержке, которая то ли с задней мыслью, то ли без нее сообщила, что его художница только что ушла.
– Как ушла? – он не смог скрыть удивления. Да и злость, видимо, отразилась на его лице, что добрая старушка даже губы поджала. – Давно?
– Ну, минут пятнадцать как. Может, чуть меньше, – добавила она уже тише, явно неуверенная в верности своего времяисчисления.
Иннокентий стиснул зубы, точно испугался, что сердце выпрыгнет наружу. Вот и ответ – поезд ушел. Нечего бежать за последней электричкой. И вообще нефиг! Но руки сами собой скинули букет и пакет на стол консьержки, прямо на раскрытую телепанораму с кроссвордом.
– Настя, ты еще не в метро? – спросил он в трубку, стараясь заглушить тонкий голосок, трещащий где-то там внутри: «Пусть будет в метро, пусть будет в метро…»
– Почти, а что? – ответила она быстро.
Иннокентий вздохнул, словно набирался храбрости для произнесения просьбы:
– Можешь вернуться?
Небольшая заминка: небось перекладывала телефон в другую руку.
– Ты уже дома? – И тут же: – Что-то не так?
– Все так, все так, – затараторил он. – Я просто привез тебе шоколад.
– Зачем? Я вчерашний еще не съела.
– Ну я уже купил. Пожалуйста, вернись.
И это «вернись» прозвучало совсем умоляюще, но что поделать – он не контролировал свой голос. Да и не слышал себя из-за разбушевавшегося в ушах сердца.
– Хорошо, я вернусь.
– Давай, – буркнул он уже в отключившийся телефон.
Схватил пакет, в котором многозначительно брякнула бутылка, затем букет и, пряча глаза от взгляда консьержки, он побежал без лифта наверх. Плевать – осуждает его или подбадривает старушка: он дурит. Да так, что самому противно. Ах, Валерия Ильинична, ах зараза…
И Иннокентий первым делом сунул шампанское в холодильник, решив в голос: мол, до лучших времен. Отдаст шоколад, цветы и скажет «спасибо». Да, да, так и сделает. Он сорвал пиджак, повесил в шкаф и развязал галстук. Впору было лоб вытереть. Снова взмок. Пришлось даже расстегнуть верхнюю пуговицу. Глянул на себя в зеркало – так даже лучше: более непринужденный вид, что ли. Провел рукой по щеке – не колется, а потом влепил себе пощечину: хватит! Дурь обуздай, не шестнадцать, кажется…
Вот и звонок снизу. Он встал подле двери, но дождался звонка, чтобы открыть.
– Не через порог.
Настя зашла. Смущенно покосилась в сторону распахнутых французских дверей.
– Понравилось?
Черт, он даже не взглянул! Но кивнул.
– Объяснишь, что нарисовано? – ляпнул и чуть не покраснел.
А Настя вспыхнула.
– Не понравилось, да?
– Блин, Настя… Я там человеческие фигуры увидел, но ведь их там нет…
– Они там есть.
Он даже хохотнул, и сразу стало легче. Она тоже улыбнулась.
– Ну, значит, я не совсем дурак… Разуваться не будешь?
– Я ухожу. Меня мама ждет, – Настя смущенно затопталась на месте. – Так где шоколад?
– На кухне…
Он отвернулся, сглотнул, сделал шаг, второй, третий уже совсем огромный. Схватил пакет – и вот черт дернул или ангел надоумил заглянуть внутрь. О, ведьма! С шоколадом лежала пачка презервативов. Он выдохнул и сунул ее в карман. Сейчас бы вручил…
– Так много?
Действительно повезло, ведь Настя сразу заглянула в пакет.
– Не много за такую работу. Ксюше одну отдашь.
Настя открыла рот, чтобы сказать «пока», но он перебил:
– Подожди. Это не все…
Он отвернулся, но шага сделать не смог.
– Кеша, не надо больше ничего.
Обернулся.
– Я еще шампанское купил. С мамой выпьешь, ничего?
– Не надо, – сказала Настя быстро. – Оставь себе. С кем-нибудь выпьешь.
«А, может, с тобой?» – почти вырвалось у него, но Настя в смущении отвела глаза, и он не смог произнести и слова. Просто поднял руку: еще минута, типа, и вернулся в кухню за букетом.
– Кеша! – ахнула Настя и сравнялась цветом с розами. – Ну как я домой с ним приду?
– Большой, да? – он отвел букет в сторону. – Я тебя отвезу домой. Мне все равно делать нечего.
Настя снова смотрела в сторону.
– Не в этом дело. Как я маме объясню букет?
– А как? – он нервно передернул плечами. – Правду скажешь: довольный заказчик подарил.
Настя подняла глаза и покачала головой.
– Не поверит.
– Ну, тогда скажи, что молодой человек подарил…
Голос его почти сошел на нет. Хорошо, что она перебила.
– С ума сошел! Она, думаешь, не понимает, сколько такой букет стоит?! И у меня нет эм чэ, и она это знает.
– Не было, так будет! – он выкрикнул это так громко, будто желал, чтобы его услышала внизу консьержка. А потом шумно выдохнул: – Настя, пошли в кино…
Она так часто заморгала, что Иннокентий испугался, что Настя сейчас заплачет.
– Настя, ну хватит дурить, я не выкину букет! Ну скажи маме, что тебя один сумасшедший в кино пригласил… Цветы купил… А ты его послала… А цветы жалко выбрасывать, красивые…
– Я ей уже позвонила, что еду домой, – Настя тоже громко сглотнула. – Кино не прокатит. А розы действительно красивые. Мои любимые. Правда, мне их никто никогда не дарил…
Иннокентий поймал ее взгляд и протянул букет. Настя взяла его обеими руками и прижала к груди, полностью спрятав за ним лицо.
– Я серьезно про кино сказал. Сейчас пробки. Можно фильм посмотреть или сжечь бак бензина, выбирай.
– Я на метро тогда поеду. Довезу уж как-нибудь, – буркнула она совсем тихо.
Иннокентий выпрямился и повел затекшими лопатками.
– Я ради тебя с работы сбежал, а ты к маме едешь, – изрек он голосом «мамы дяди Федора».
Настя улыбнулась.
– Я уже позвонила, – сказала она совсем уж тихо.
– Ну так позвони еще раз, и скажи, что этот тип очень настырный…
Настя уткнулась носом в цветы.
– Я еще ей не звонила… Вернее, звонила, но утром. Обещала быть к ужину…
– Ну вот, – он улыбался, не в силах контролировать свой рот. – Маме говоришь правду, а мне постоянно врешь. Как так получается?
– Это само собой получается, – Настя не вынула лица из целлофана, только глаза подняла. – Я не знаю, почему так…
– Больше не ври, ладно? Мне уже достаточно врали. Я сыт женским враньём по горло.
Настя опустила букет, и он увидел поджатые губы.
– Можно и мне тогда задать тебе нескромный вопрос? – спросила и снова спрятала глаза, даже не посмотрев, кивнул тот в знак согласия или нет. – А ты очень ее любил?
– Ах, Настя, Настя… – Его голос заставил ее вновь взглянуть ему в глаза. – Я ее не любил. Нам просто было хорошо вместе. Но любые отношения подразумевают доверие между партнёрами, а она его предала. Вот и все.
– То есть тебе совсем не больно?
– А вот этого я не сказал. И знаешь, Настя, – ему действительно не хотелось говорить про Монику, – я тебя о сокровенном не спрашиваю, и ты уж, пожалуйста, не лезь ко мне в душу в… – он опустил глаза к ее ногам. – В кроссовках. Пошли, что ли…
Он схватил с вешалки куртку и открыл входную дверь.
– Настя, ты не обиделась? – спросил он, пропустив девушку вперед.
– Нет, – она не обернулась и шагнула прямо к лестнице. – Это я, дура, спросила лишнее. Извини.
Иннокентий ничего не ответил. Отвечать на бегу было глупо. Она и с цветами сдавала кросс.
– До свидания, – бросила Настя выглянувшей из закутка консьержке.
– До свиданья, до свиданья, – кивнула старушка им обоим, а Иннокентий лишь рукой махнул.
– Ты курить будешь? – обернулась Настя от машины, и Иннокентий машинально сунул руку в карман: сначала куртки, потом брюк – две пачки, да не того, что надо; сигареты остались в кармане пиджака.
– Я же бросаю, – улыбнулся он нервно, гадая как бы незаметно сбросить куда-нибудь несчастные упаковки ненужных никому резинок. – Давай букет в багажник положу? – нашелся он с решением проблемы.
Теперь обе пачки лежали под сеточкой рядом со щеткой для окон, и он со спокойным сердцем вернулся за руль.
– Про фильм решим на месте или есть какие-то предпочтения?
Настя пожала плечами: типа, все равно. Ну и ему параллельно. Главное, сидеть будут рядом и не надо искать тему для разговора. А вот кофе пришлось обсудить – Настя попросила без кофеина, ведь уже поздно. Он подумал и взял себе американо. Ему до сладких снов еще очень далеко, а так бешено стучащее сердце можно будет списать на кофеин, и уж точно не на близость губ с тонкой кофейной окантовкой. Как давно она одна? И почему никто не взял ее приступом и ей самой пришлось перед ним раздеваться – ведь явно же вчера она от какой-то безысходности решила перешагнуть через собственные принципы.
В кино близость стала еще мучительнее – он больше времени использовал боковое зрение, чтобы следить за приоткрытыми губами Насти и то и дело ловить взглядом скользящий между зубами кончик языка, чем за действием на экране. А вот она смотрела на экран и если спросит его про впечатление о фильме, ему нечего будет ответить.
Рука ее лежала на подлокотнике, совсем близко, прямо на его территории – поймать ее пальцы не стоило труда, но лишь он занес руку, она скинула свою на колени и вытерла о джинсы мокрую ладонь. Страдает по героям или ей тоже невмоготу сидеть рядом с ним разделенной пластиковой палкой и дурацкими условностями. Что если нагнуться и поцеловать ее хотя бы в щеку – дернется или нет? Но Настя тут же, точно прочитала его мысли или почувствовала исходящие от него флюиды, повернула к нему голову, но так же быстро вернула глаза на экран. Он повел шеей – затекла, собака, до невозможности. Кто придумал снимать фильмы длиннее ста минут…
– Ну что, идем? – начал он подгонять ее еще на титрах.
И они вышли на улицу в числе первых. Прямо в сумеречную серость, под смех расходящихся парочек, и вот под этот шумок Иннокентий протянул руку и взял ее под локоть. Настя замерла, но лишь на секунду, а потом спокойно пошла рядом, ища взглядом дорогущий внедорожник.
– Какую музыку предпочитаешь? – спросил Иннокентий в машине, устав увиливать от прямых ответов про увиденный даже не одним, а половиной глаза фильм.
– Любую. Лучше иностранную. Чем меньше слов понимаешь, тем музыка кажется качественней.
– Есть такое, – улыбнулся он и включил подборку композиций для альта-саксофона. – Но лучше вообще без них.
– Можно чуть тише. Я должна маме позвонить, что меня встречать не надо.
Она уложилась в два слова: меня подвезут. Да, ее подвезут. Дальний свет, о чем говорить?
– Слушай, твой брат у меня из головы не выходит. Не складывается что-то с его увольнением. Там же реально надо бумаги подписывать…
Настя сжала губы – чертово боковое зрение!
– А они все подписали задним числом, потому что поверили, что им зарплату выплатят тогда. А теперь без зарплаты верят, что их там на новую фирму типа возьмут… Короче, сами дали себя облапошить.
– Ну так чем он занимается, скажи?
– Обивкой мягкой мебели, ничего интересного. Шутит еще – типа, я буду диваны дизайнить, а он их собирать под заказ. Дурак…
– Почему бы нет? Семейный бизнес… Как у нас.
– Как у вас…
Он поймал взгляд Насти, и он ей не понравился. Да, тяжело с ней будет… расстаться. А надо. Не одного они поля ягоды, не одного…
– Кеша, пожалуйста, не подъезжай к дому! – перекричала она музыку, когда навигационка показала одну минуту по пункта назначения. – Не надо, чтобы мама видела твою машину.
– О, господи…
Но все же он не стал заворачивать во двор и оставил машину на обочине, заехав в карман и перегородив напрочь проезд.
– Я тебя провожу, – сказал он, вынимая из багажника букет, пока Настя вешала за плечи рюкзак с красками и брала пакет с шоколадом.
– Еще не темно, – скривила она губы, протягивая к букету руки, но Иннокентий не отдал ей розы.
– Знаю, иначе бы я показал тебе обещанные фонари через крышу. Ну, веди меня дворами.
И она повела. Шла от него в стороне, просунув между ними пакет. Иннокентий уже ненавидел финнов с их шоколадом всей душой. И домофоны. Сейчас она поднесет к замку ключ, и мама будет считать секунды до того момента, как раскроются двери лифта и дочь выйдет к ней живая и невредимая. И для него все будет кончено. Поэтому как только Настя полезла в кармашек на боку рюкзака, Иннокентий отставил в сторону руку с букетом и притянул к себе Настю за талию.
– Что…
Может, она и хотела дополнить вопрос, но он схватил ее губы и завел букет за спину, не заботясь о том, как розы переживут порыв его страсти. Настя же уронила руки вдоль тела – точно ключи весили тонну, но потом очень осторожно ее пальцы скользнули под куртку, проверяя его рубашку на мягкость или, скорее, тело на наличие лишнего жира. Губ она тоже у него не забирала, хотя нет, она тянула их назад, и поцелуи получались короткие, рваные, но оттого еще более сладкие – хотела бы совсем вырваться, ушла бы – не обнимала, а толкнула бы в грудь, и он отпустил бы, а так не дождется. Он хоть до утра здесь простоит.
Если бы не противная дверь – она загудела, чтобы выпустить из плена дома кого-то из жильцов, и Иннокентий заранее оттаранил Настю к двери мусоропровода.
– Фу, – она все же вырвала губы. – Я испугалась, вдруг мама…
Он смотрел на ее влажные ресницы, блестящий кончик носа и припухшие губы.
– А что бояться-то? – он еле сумел выговорить каждый звук. – Ничего плохого мы не делаем…
Он снова попытался ее поцеловать, но на этот раз Настя уперлась ему в грудь, но он лишь сильнее прижал ее к гудящему животу.
– А я не хочу тебя отпускать.
– Кеша, ну мне надо… – она совсем откинула назад голову, будто собралась встать на мостик. – Пусти…
– Не-а, не пущу… – и он нашел губами ее шею.
Насте пришлось перебираться по его груди к плечам. Тогда он поцеловал ее правую руку.
– Во сколько ты вечером обычно гуляешь с собакой?
– Мама уже погуляла.
– Я про завтра, – он водил губами по ее щеке. – Я приеду и вы с Эйты покажете мне Сосновку. Ведь покажете?
– Я не хожу туда одна… Кеша…
Но он сумел протиснуть язык в уголок ее рта и снова целовал, теперь уже вовсе не жалея ее губы.
– Ты пойдешь туда не одна, а со мной…
Он лишь чуть-чуть отстранился от раскрасневшегося лица девушки, чтобы сразу после ответа Насти, вновь поцеловать ее.
– Мама будет думать, что я одна.
– И как же мне тогда с тобой встретиться?
Ее глаза тоже горели, и на ресницах дрожала влага. Он приблизил губы к ее глазам, и Насте пришлось зажмуриться, чтобы он аккуратно запечатлел поцелуй на каждом веке.
– У нас через два двора большое поле – там куча собак гуляет. Скажу, что иду туда. Кеша, пожалуйста… Мне надо домой.
Он нехотя отпустил ее и протянул букет.
– Я смогу часам к восьми. Не раньше. Мне просто не доехать, – он провел освободившейся рукой по ее щеке. – Ты мне позвонишь? Или напишешь?
– Я тебе и позвоню, и напишу.
Он уже думал убрать руку, и вдруг Настя прижалась к ней губами, но он вырвал ее, схватил Настю за шею и, сминая букет, снова нагнулся к ее губам.
– Я так не уйду никогда. Гони меня нафиг, – выдохнул он через пару минут.
– Иди нафиг.
Он сжал губы и кивнул.
– Уже иду. Собаке привет.
– Я передам. Ну иди же… Я тебе позвоню завтра.
– Давай уж, звони, а то я ведь адрес теперь знаю. Все равно ж припрусь.
– Пока, Кеша.
– Пока, Настя.
Он снова было потянулся к ней, но она отступила на шаг, пришлось махнуть рукой и попятиться самому. А теперь бежать прямиком через двор в завтрашний день. Кофе все же пил он зря. Не уснет, сто пудов. Вот будет лежать и мучиться вопросом – что делать и как теперь быть с этой Настей?
