Текст книги "По встречной в любовь (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Глава 3. «Козырная дама»

       Иннокентий давно не спал так спокойно, как в ночь с понедельника на вторник. Вторник тоже вышел, как принято думать в народе, потворником – он и не надеялся, что Слава тут же побежит к Насте и не ждал звонка от нее, а вот в среду, как в старом анекдоте, уже не мог работать. Как часы, ежеминутно проверял телефон и замирал при каждой новой вибрации.

       Однако Настя не позвонила даже в одиннадцать часов вечера, и Иннокентий до двух ночи провалялся без сна – не помог ни фильм, ни игрушка на телефоне. Все было дурацким. Он жалел, что дома нет никакого животного – сейчас бы прижал пушистика к груди и уснул, а так полночи бездумно пялился на пустую стену. Даже не искал пути решения проблемы – мысли оставались белым листом. Таким же, который, по привычке или же следуя завету отца, он держал на прикроватной тумбочке вместе с ручкой, хотя никогда и не пользовался устаревшими предметами, вбивая полезные для бизнеса мысли в телефон. А вот сейчас схватил его и исчиркал, вымещая злость на самого себя за безумное желание видеть незнакомую девушку.

       Да ну её к черту! Иннокентий скомкал лист и метнул в стену, точно булыжник, и даже удивился, что на гладкой поверхности не образовалась дыра. Она появилась в груди, и Иннокентий заткнул её, прижав к груди скомканное одеяло, а через минуту медитирования на темный потолок, в котором не просматривались даже круги подсветки, натянул одеяло на голову, точно мог укрыться от пустоты, вдруг подступившей к нему со всех сторон.

       Выругавшись, Иннокентий рванул на кухню, но после секундного раздумья, вылил стакан, наполненный им до середины водкой, в раковину, даже не пригубив – завтра, а точнее уже сегодня, за руль, а его бывало теперь потряхивало и по трезвому. Особенно, когда проезжал место аварии. В объезд ехать было проблематично, и он брал себя в руки и смотрел строго перед собой, уйдя в правый ряд.

       В пачке почти не осталось сигарет. Он отложил две на утро и выкурил две подряд, не затягиваясь, а желая быстрее добраться до фильтра, чтобы жестоко вкрутить бычок в пепельницу. Не позвонит, да и хрен с ней! Он хотел помочь деньгами и точка. Жирная! Как перевернутое блюдце. Синее, но сейчас в темноте абсолютно черное.

       Иннокентий открыл окно и ушел в спальню. Кровать пустая. В ней никого, кроме него, никогда не было. Покупку закрыли, пока он валялся на больничной койке. Мебель покупала мать – это была её личная терапия после похорон мужа. Может, потому квартиру и оформили в бело-серых тонах. Говорят, модное нынче течение, но ему намного комфортнее заваривать чай в яркой офисной кухне. Было комфортно до этой ночи. Теперь надо будет ещё постараться не думать про Настю, размешивая сахар в чашке. Ничего, будет пить чай несладким. Полезнее!

       Он уткнулся носом в подушку и просунул руку под глаз – шрам зверски чесался. Первый признак натянутых до предела нервов. Приплюснув ладонью щеку, Иннокентий перевернулся на спину и снова уставился в потолок. Завтра он поедет к Монике и плевать на утренние пробки. Невыспавшимся садиться за руль куда опаснее, а обсуждать бизнес в таком состоянии вообще запрещено. Нынче он еще скажет, что подхватил какой-то странный вирус: без соплей и температуры, лишь с безумной ломкой всех двухсот семи костей! Особенно рёбер!

       – Ты чего такой? – Валерия подняла брови скорее от жалости, чем от удивления.

       Самому бы еще знать, чего он такой!

       – Приболел. Так что отмени, пожалуйста, все встречи. Я буду в кабинете на телефоне сидеть. И пусть ко мне без особой надобности никто не заглядывает.

       Никто! Иначе он озвереет и скажет всем то, за что всю жизнь потом будет краснеть.

       Телефон молчал – оба, стационарный тоже, а он ещё надеялся, что Настя перепутала или специально, чтобы не говорить с ним, оставила сообщение на рабочем телефоне в нерабочее время. Не оставила!

       – Чай с мёдом, пей! – зашла к нему через пятнадцать минут секретарша.

– А надо было вчера: треть чашки чая, треть меда, треть коньяка. Завернуться в одеяло и спать. А ты, видимо, совсем не спал. В следующий раз звони мне. Я скажу, что делать. Есть дела, в которые взрослые мальчики мам не посвящают, чтобы те не нервничали зря. Болезнь не одна из них, но все же звони мне. Добро?

       – Добро…

       Добро – это шестьдесят два килограмма, затянутые в узкую юбку чуть выше колена. Который у Лерочки по счету муж? Официально четвертый… Отец часто в шутку, потому что при матери, говорил: ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую… В шутку. Перед Валерией Ильиничной даже Сергей Александрович стушевывался, потому и вел себя с ней запанибрата.

       – Пей чай горячим. Чего на него смотришь?

       Чая он не хотел. И такую женщину не хотел. Хотел другую. В рваных джинсах, с крашеными волосами и накладными ресницами. Кто бы мог подумать!

       Мед в чае горчил, точно в него, как и в его жизнь, жахнули целую бочку дёгтя. И кто – пигалица какая-то, мышь белая, пусть и в жёлтом цветастом костюмчике. На кой-она ему сдалась?!

       – Да, кстати, тебе тут звонили…

       Иннокентий чуть из кресла не выпрыгнул. Удержался за холодные железные ручки. И всё же так дернулся, что Валерия вздрогнула.

       – Обжёгся?

       В воскресенье, только не чаем!

       Увы, звонила не Настя. Звонили по бизнесу, и он вернул звонок. Второй, третий и так до полудня, успевая лишь менять в руках трубку стационарного телефона и мобильник. И вот, когда он крутил в руках, вместо перстня, спираль телефонного шнура, лежащий на столе айфон задрожал, сообщив о принятой эсэмэски. Номер незнакомый. Он двинул палец и замер: «Здравствуйте, Кеша. Это Анастасия. К сожалению, я не смогу выполнить ваш заказ. Если не сложно, скиньте номер карты или кошелька, куда можно перевести вашу предоплату. Спасибо.»

       Он замер, кровь ударила в голову и забурлила в ушах. Пришлось даже переспросить последнюю фразу, которую он вообще не услышал. К черту эту Настю! Он резко перевернул айфон экраном вниз, точно прихлопнул назойливую муху, жужжащую который день в его голове: у-жжж-жалю, у-жжж-жалю… Уже ужалила, коза!

       Он отставил в сторону телефонный аппарат и взял айфон. Пальцы дрожали, и он два раза перенабирал сообщение: «Очень жаль, Настя. Я рассчитывал на подарок Тимке. Деньги можешь оставить себе в качестве чаевых…» Он стёр последнее слово и дописал: благодарности за помощь в театре. Всего доброго. Пока.» Отправить и забыть! Как недоразумение. Самое большое и последнее в его жизни.

       Он бросил взгляд на пустую чашку. На ней было написано по-английски: работа не убивает, но зачем рисковать. Точно, зачем? Ради денег. А вот стрелки Эрота бьют наповал. Внеплановые отношения порой хороши, но не стоит тратить на них столько нервов.

       Телефон вновь завибрировал, и Иннокентий чуть не выронил его из рук. Настя писала: «Я не заработала этих денег. Могу передать их Славе. Они с Машей могут взяться за ваш заказ. Вас это устроит?»

       Нет, его это не устроит. Он так и написал: «Нет. Слава сказал, что детские комнаты должна расписывать именно ты. Нет, так нет». И тут же ответ: «Как вам вернуть деньги?»

       «Настя, оставь деньги себе. На собаку. Купи ей самого лучшего корма…»

       Какая дурь… Почему он с ней вообще переписывается?

       «Моя собака не ест корм…»

       Конечно, не ест. Потому что у тебя нет никакой собаки! Но он не стал писать ей это.

       «Настя, пожалуйста, оставь деньги себе и не мешай мне работать!»

       Он поставил восклицательный знак, хотя обычно не ставил в эсэмэсках даже точек. Довела! Хотелось расколотить айфон к чёртовой матери! А вместо этого он пялился на экран в ожидании нового сообщения, но Настя больше ничего ему не написала. Восклицательный знак подействовал. А не надо было его писать!

       – Дура! – вырвалось у него в голос, и Иннокентий испуганно поднял глаза на дверь.

       Никто не услышал и ничего не подумал. А Настя подумала и очень хорошо подумала и правильно подумала, что ему даром не нужна роспись детской. Но черт дери эту дуру – он бы и пальцем ее не тронул, откажись она разделить с ним постель. Заплатил бы за работу и пожелал счастья в личной жизни. Но, видимо, она так не думала. Что-то он сделал не так в их встречу. Или другие до него, поэтому она больше не доверяет заказчикам мужского пола.

       Можно, конечно, позвонить и поговорить с ней по-человечески. Заверить в своей безвозмездной помощи. Соврать, в конце концов! Она же врала про собаку! А там, ну как получится. Ведь хотя бы в двадцать семь надо уже попытаться поухаживать хоть за одной девушкой?

       Но позвонил он Монике, даже не попытавшись вызвать номер Насти, если она вообще писала ему со своего телефона. Эта рыжая мышь ещё тот консерватор!

       – Я вечером приеду. Приготовь мне рыбу, если можешь.

       – Что-нибудь случилось или ты просто голодный?

       – Я просто соскучился. Пока.

       Он снова с силой сжал в ладони айфон и уставился на дверь. Его никто не беспокоил. Вообще никто. Он соединил себя с секретаршей:

       – Дядя Серёжа пришёл? Нет? Жаль… Может поедим тогда вместе. Да, нет, все нормально. Просто так.

       Но все было далеко не просто так. Ему жизненно необходимо было подзарядиться от Валери позитивом.

        – Тебя так сестра мучит? – спросила секретарша, когда он минут пять ковырял вилкой салат с копченым лососем, который они взяли в кафе на первом этаже. – Или то, что в этом салате три грамма рыбы?

       – Сестра, – Иннокентий смело встретился с внимательным взглядом женщины. – Я хочу, чтобы она избавилась от ребёнка. Есть проверенная клиника?

       – А что ты так на меня смотришь? Точно на знатока. Я родила дочь в девятнадцать и сразу научилась предохраняться. Но я узнаю.

       – Узнай, пожалуйста. Я буду очень признателен. И чтобы ни душа…

       – Когда-нибудь кто-нибудь от меня что-нибудь узнавал?

       Нет, Валерия Ильинична – могила. Если она чего-то не хотела слышать, она затыкала собеседника на первом же слове.

       – А теперь ешь. Иначе твой вирус тебя сожрёт. С потрохами.

       Точно. Если он ещё хотя бы раз вспомнит про эту рыжую девку в рваных джинсах, ему действительно хана!

       Но вспомнить пришлось. В шестом часу, когда он уже намеревался выехать к Монике, сработал интерком, но Валерия Ильинична ничего не сказала, и Иннокентий, забыв про пиджак, вылетел в приемную.

       У стола стояла незнакомая девушка. Зализанная, с красными гормональными прыщами на лице. Он удивлённо воззрился сначала на неё, а потом – на секретаршу.

       – Вам тут конверт принесли, Иннокентий Николаевич. Хотела быть уверенной, что вы знаете, что это?

       Он догадался и почувствовал подмышками холод. Сучка! Других слов нет.

       Он протянул руку и взял конверт. Можно не пересчитывать – здесь больше двадцати тысяч. Настя вернула даже чаевые. Дрянь!

       – Давай выйдем? – он махнул рукой в сторону двери в коридор, и девушка покорно пошла за ним. – Спустимся на один пролёт, чтобы нас не услышали.

       Девушка снова кивнула.

       – Тебя как зовут? – спросил он уже у окна.

       – Ксения.

       – Слушай, Ксения, – он тряс перед её носом конвертом. – Не знаю, что тебе там подружка наболтала. Но я дал эти деньги не ей, а её матери и потому не приму назад.

       Врать так напропалую!

       – Настя ничего не говорила мне про деньги. Сказала просто отдать конверт секретарше.

       – Она не говорила, так я говорю! – не удержал голос тихим Иннокентий.

       – Чего орёшь?

       Он обернулся: по лестнице поднимался Сергей Александрович. Как всегда, вразвалочку.

       – Ничего, – выдал Иннокентий, ещё больше вытянувшись в росте, и дядя перевёл взгляд на опешившую девушку, которую он был на голову выше:

       – Чего он орёт?

       – Ничего, – ответила несчастная, пряча глаза.

       – А это что? – теперь Сергей Александрович ткнул пальцем в конверт, который Иннокентий продолжал держать в руках.

       – Помощь приюту для собачек, – без зазрения совести солгал Иннокентий. – Ещё вопросы будут?

       – Чего орешь?

       – Я не ору. У меня голос просто сел.

       – Чего вы делаете на лестнице? – не унимался Сергей Александрович.

       – Ничего мы здесь не делаем. Это моя личная помощь. Не хотел, чтобы кто-то в офисе подумал, что я подбиваю их пожертвовать на бедных животных. Кстати, не хочешь сам лично пожертвовать?

       – В другой раз, – бросил Сергей Александрович и двинулся к дверям офиса.

       Иннокентий, зная реакцию дяди на подобные предложения, этого и добивался.

       – Послушай, Ксюш, я не возьму назад денег. Если Настя хочет, то вот… – Он вытащил визитку и на обороте написал номер телефона и имя. – Это телефон моей сестры. Ее зовут Лида. Пусть Настя позвонит ей и договорится о росписи комнаты. Держи.

       Вместе с визитной он сунул девушке и конверт.

       – Не потеряй, – он улыбнулся, – телефон, я имел в виду. Моя сестра очень ждет ее звонка. Ну ладно, я пошел. Насте привет.

       Но в офис он не вернулся. Прошёл дальше, до туалета. Достал телефон и позвонил.

       – Рыба в духовке? Я через пятнадцать минут выезжаю. И, знаешь, тебе может позвонить девушка по имени Настя и назвать тебя Лидой. Она думает, что ты – моя сестра Договорись с ней на пятницу на вторую половину дня посмотреть квартиру на предмет росписи стен.

       – Чью квартиру? – задала первый вопрос Моника.

       – Лидкину, чью ж ещё?! Я её выпровожу. В цирк билеты куплю.

       – Что вообще происходит?

       – Ничего. Мы не помирились, а я уже договорился с художницей. Хочу сделать Тимке сюрприз. Пиратскую комнату. Сбагрю их с бабушкой на дачу. Нефиг в городе последние летние дни сидеть. За выходные девочка управится. А не успеет, закончит на неделе. Поможешь?

       – Ты мне надоел. Как ребёнок, честное слово. Помирись с Лидой. Или хотя бы скажи, что хозяйничаешь в её квартире. Это как бы полное свинство, не находишь?

       – В моей квартире. Я хозяйничаю в своей квартире. Ну, ты меня поняла, сестрёнка?

       – Поняла, поняла, братишка. Встанешь в пробке, звякни, чтобы я рыбу не пересушила.

       – Окай.

       И Иннокентий с улыбкой отключил телефон. Настя походила с туза червей, а он побьёт его козырной дамой.

Глава 4 «Приятные планы на ближайшие дни»

       Все складывалось, как нельзя лучше. Шло, как по маслу, которое разлил никто иной, как Иннокентий Николаевич Горелов собственными руками. Потеряет ли от него голову Настя пока еще под большим вопросом, но он лично, кажется, хотя быть чуть-чуть, но уже поехал крышей, о чем ему без обиняков сообщила Моника вместе со временем пятничной встречи с Настей.

       Он все правильно рассчитал. Настя боялась встречи именно с ним, а «сестре» рыжая мышь позвонила в тот же вечер, и Иннокентий, спешно вытирая о салфетку руку, принялся одним пальцем вбивать в телефон адрес квартиры, чтобы сунуть Монике под нос. Пусть зачитывает явки и пароли своим спокойным взрослым и, главное, женским голосом. Вот и все… А он боялся, что не сработает!

       Мышка легко попалась в мышеловку. Финансовая нужда не тётка… Надо только не сглупить при встрече. Он подготовится, морально…

       Иннокентий откинулся на спинку стула и, не обращая уже внимания на продолжающийся разговор между мнимой сестрой и рыжей мышью, принялся за оформления двух билетов в цирк на эту пятницу. Минут через пять с каким-то странным шумом в сердце он переслал их сестре и получил в ответ вопрос: «Зачем?» Так он и скажет, зачем! «Программа хорошая! А после представления я отвезу вас на дачу. Хватит в городе торчать!» – «А ты?» – «Если только вместе с Моникой» – «Спасибо. Не надо». – «Злая ты». – «Сначала женись, потом привози! А любовниц держи при себе!»

       На этом Иннокентий решил прекратить бесполезную переписку с сестрой. Чего взбрыкнула идиотка – ясен пень, что он не подумает знакомить Монику с матерью. И на выходные и ближайшую неделю у него вырисовываются планы куда интереснее дачи. Подготовительная работа к этому закончена. Все овцы пока целы, а волк уже почти сыт – накормлен рыбкой. Дело осталось за малым – лечь спать не одному.

       – Сестра закатит тебе скандал и будет права, – заявила Моника, ставя перед ночным гостем чашку с чаем. – И не приходи тогда ко мне. Жалеть не стану.

       – И не приду! – выдал Иннокентий, игриво высунув язык.

       Моника наигранно замахнулась на него чайной ложкой, которую вытащила из своей чашки.

       – Вот так бы и дала тебе! Только честно, тебя сестра лупила в детстве? Нет? А жаль… Вот ты и вырос потому таким жутким засранцем.

       – Я тебе не нравлюсь?

       – Мне не нравится, что ты делаешь и что ты говоришь про сестру. Это, по-чесноку, говорит скорее многое о тебе как человеке, а не о Лиде.

       – Знаешь! – Иннокентий облокотился на стол. – Послушала бы ты, что она говорит обо мне. Это тяжелый случай! Ты просто не понимаешь, что творится в нашей семье. И мне надоело повторять, что отец был бы полностью согласен с моими действиями.

       – Ты тоже многого не понимаешь, но при этом никого не слышишь!

       Она смотрела ему в глаза. Он смотрел в глаза ей. И оба молчали. Почти что целую минуту. Потом Иннокентий поднес к губам обжигающий чай и, отхлебнув, сказал:

       – Меня тоже никто не слышит. Поэтому мне приходится делать все молча. И вот увидишь, моя сестра сделает аборт и разведется со своим козлом. Вот увидишь!

       А пока он видел недовольные складочки у рта любовницы и усталые морщинки вокруг не смеющихся сейчас глаз. Бедная не встает из-за компьютера, общаясь сутками с заказчиками, а если и встает, то лишь для того, чтобы упаковать заказы и отвезти посылки на почту. И в ее семье это тоже никто не видит. И не ценит, но она предпочитает не замечать и видеть негатив только в его отношениях с родней. А он никогда не тыкает ее носом в потребительское отношение брата, которому она оплачивает кредит на машину и отдала свою комнату в родительской квартире по первому же незаконному требованию. И что из того, что у неё имеется отдельная жилплощадь?

       Эта квартира, которая и для жилья-то не пригодна из-за склада, досталась Монике по завещанию от старушки, за которой она со школы ухаживала: прибирала в комнатах, в аптеку за лекарствами бегала, за продуктами в магазин, цветочки к праздникам приносила. И не за квартиру, которую совсем не ожидала получить, потому что у старухи имелись дальние родственники в Саратове, а потому что сердце у девочки доброе. А нервов ей саратовцы потрепали потом изрядно, но она знала, что это её, возможно, единственный шанс преуспеть в жизни и выгрызала его зубами. А теперь зубы точит только на него, а в собственной семье все прямо-таки святые…

       – Как у вас, мужиков, все просто… – Моника нервно отставила в сторону недопитый чай. – Попробовал бы проделать подобное со своим телом. За других легко решать!

       – Легко? – Ему тоже расхотелось пить чай. – Это касается моего тела тоже. Моих нервов, которые я трачу, чтобы содержать её с ребёнком. Содержать двоих её детей я не согласен, ясно? Если она хочет рожать от этого мудака, то пусть этот мудак и кормит своих отпрысков. Почему это должен делать я?

       – Потому что тебе это ничего не стоит.

       Она смотрела на него с вызовом. Он – с растерянностью.

       – Ничего не стоит? Ты думаешь, у меня так много денег? Думаешь дядя мне много платит? Да нихрена он мне не платит! А плачу я Лиде со своей карты, а не с чьей-нибудь, улавливаешь?

       – Улавливаю, – Моника подперла подбородок скрещенными пальцами. – Кто девушку ужинает…

       – Вот именно! Я готов содержать сестру и племянника только в том случае, если она разведётся. Я уже сказал ей это. А она, кажется, не поняла. Так я ей напомню. Сколько у неё там недель? Двух месяцев ещё явно нет, да даже если б и было… Это моё решение и моё условие: либо она со мной, либо она с ним. И никаких других вариантов тут нет.

       – Можно задать тебе личный вопрос?

       Не дожидаясь ни ответа, ни кивка, Моника отвернулась к раковине с чашкой недопитого чая.

       – Ты веришь в бога? – она задала вопрос, стоя к столу спиной.

       – Допустим, верю…

       – «Допустим» тут не подходит, – Моника так и не повернулась. – Если ты веришь, то толкаешь сестру на убийство и становишься соучастником. Если веришь…

       – О, боже! Ну не надо, не надо!

       Иннокентий поднялся, чтобы открыть окно: безумно хотелось закурить.

       – Рожать от того, кто нарушил все семейные заповеди, не меньший грех, не думаешь? – он чиркнул зажигалкой и затянулся. – Лида понимала, что делала. Но за двумя зайцами погонишься… Я не буду вторым её зайцем или козлом, который за всё это платит. Я лучше на собачек пожертвую. Больше толку!

       – С каких это пор ты собачками заинтересовался?

       Моника обернулась к столу и протянула руку за сигаретой. Иннокентий подал ей валявшуюся рядом пачку с ментолом и поднес зажигалку.

       – С некоторых.

       – Решил завести живность?

       – В каком-то роде, возможно. Пока только думаю в этом направлении. Разрабатываю тему…

       Он улыбнулся своим мыслям и отвернулся к окну. Совсем темно. Вспомнился Галич: Вот если бы только не август, не чертова эта пора! Но будет сентябрь, и все станет на свои места. Дождь смоет всю эту грязь, в которой извозил его Никита своим возвращением и дядя Серёжа своим безразличием к судьбе племянницы. Да и мать хороша – нет бы мозги дочери вправить, так поддерживает же: говно, но зато твое, береги, лелей. Тьфу!

       Действительно захотелось сплюнуть, и он затушил сигарету, чтобы уйти в ванную. Там, на полочке в стаканчике рядом с желтой зубной щеткой Моники, стояла и его – зелёная. Он не просил покупать, просто нашёл её однажды в стакане и снял упаковку. Три месяца давно прошло, пора бы поменять, пусть он ей пользовался по пальцам пересчитать сколько раз. У него здесь даже тапочки имеются. Мать явно не бывает в квартире дочери. Иначе бы не задавала дурацких вопросов про её личную жизнь. Пусть это жизнь именно дурацкая: по выходным и когда ему заблагорассудится приехать. Но ведь Моника понимала, на что шла, когда пригласила его к себе на вторую ночь. Или она тоже на что-то рассчитывала, как и Лида, когда беременела вторым ребёнком без гроша за душой. Или они обе обыкновенные дуры?

       Когда он вернулся на кухню, Моника уже убрала все со стола и домывала посуду. Всё-то у неё быстро, профессиональная привычка, можно сказать. Почему её дурак выбрал другую? Наверное, боялся потеряться в тени самостоятельной женщины. Его-то лично Моника как раз и устраивала своей устроенностью в жизни, но такие партнерские отношения хороши вне брака, а в браке… Что же хорошо в браке?

       Иннокентий привалился к дверному косяку и поднес ко рту пустую руку, точно в пальцах у него дымилась сигарета. Мать всю жизнь сидела дома, тётя Инна тоже вот ждёт дядю Серёжу с вкусным ужином, хотя их дети уже заканчивают школу. В браке важен уют и уверенность, что вечером, вернувшись домой, ты будешь самым важным событием в прошедшем дне для своей жены. Или что-то другое? Но ведь их жёны счастливы, хотя бы внешне. Мать всегда улыбалась, он никогда не видел её плачущей. До смерти отца. Никогда… Хотя, может, не в них дело, а в их мужиках? Может, отец и дядя какие-то особенные? Ведь они прошли со своими жёнами бок о бок все перипетии бизнеса и бедность, когда откровенно нечего жрать – и мать с тётей Инной верили в своих мужиков, что они смогут преодолеть непреодолимое, и их мужики смогли…

       – Чего стоишь?

       А он не знал, чего стоял. Предлагать помощь с посудой было поздно, а завалиться в кровать первому – глупо. Туда надо приходить только вдвоём.

       – Тебя жду, – ответил Иннокентий с улыбкой и открыл для Моники объятья.