Текст книги "По встречной в любовь (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Глава 17. «На прогулку надо брать с собою булку»

       Иннокентий проснулся раньше будильника – от звонка сестры.

       – Это ты мне вместо «доброго утра» приготовила? – прорычал он на просьбу Лиды перенести встречу с ее мужем на полдень среды. – А завтра будет четверг, а там уже и выходные, а потом пора рожать, так, да?

       Он не смог поднять с подушки голову: не хотел. Боялся, что иначе швырнет что-нибудь на пол – подушку там, одеяло, а может вообще скинет с тумбочки ночник.

       – Хочешь поговорить с Никитой, чтобы он тебе все объяснил? – спросила Лида тихо, когда брат наконец замолчал.

       Восьмой час. Поговорить? Ну, а что он хотел – конечно, этот козел ночевал в его квартире.

       – А я сейчас сам к вам приеду! – вдруг заорал Иннокентий, в ярости сжав край одеяла. – Мне не в лом! Можешь даже кофе на меня не варить!

       – Кеша, хватит орать! – прорычала Лида в трубку.

       – Не смей называть меня Кешей! Я тебе не попугай! – теперь он скинул одеяло и сел.

       Утром хотелось вжаться головой в подушку, которая, пусть лишь в его мечтах, хранила запах Насти, а приходилось расшвыривать по квартире вещи!

       – Зато заладил, как попка-дурак какой-то… – Но что именно заладил Лида не уточнила. – Я сказала, что мы приедем к тебе завтра, а сегодня у Никиты дела. Ему надо загород ехать к клиентам. Перенести он не может.

       – А вчера позвонить слабо было? – нет, он не успокоился, ему осточертело вранье Короткова! – Лида, хватит держать меня за идиота!

       Он даже встал с кровати и вышел в гостиную – в полумраке с трудом, но все же удалось рассмотреть две человеческие фигуры, переплетенные в дерево: и он сразу улыбнулся.

       – Ты можешь понять, что не все люди назначают встречи? – продолжала шипеть Лида. – В мире существуют и те, которым их назначают, не спрашивая, свободны они в это время или нет.

       – Ага, – Иннокентий подошел к стене и опустил пальцы на крону дерева, точно желал вобрать в себя его энергию. Сил ругаться не было. – Понятно. Встреча со мной, выходит, для него неважная. Отлично. Тогда может вообще не приходить.

       – Хватит! Мы придем завтра и все решим. Если ты такой занятой, мы оставим бумаги у твоей секретарши. Такой расклад тебя устраивает?

       Он прижался к росписи лбом.

       – Привези мне бумаги сегодня. И не говори, что их нет.

       – Их нет, – глухо отозвалась сестра и добавила чуть громче: – Но завтра они будут. Я тебе обещаю.

       – Хорошо. До завтра.

       Он отключил телефон, сел на диван, опустил руки между ног, сгорбился. Никита чего-то мудрит. Ох, мудрит… Только вот голос сестры звучал слишком уж уверенно. Но лично он не верит Короткову, не может поверить…

       Заверещал будильник, и Иннокентий чуть не швырнул телефон на пол. Потом выключил звук и, разогнувшись, поплелся в ванную, где на глаза сразу же попалась электрическая бритва, которую он забрал вчера из машины, чтобы подзарядить перед вечерним свиданием. Теперь бы еще не забыть бритву дома.

       Да что же это такое? Он вдавил обе ладони в край раковины и ткнулся носом в зеркало – отражение тотчас утратило четкость, глаза увлажнились. С чего это он вдруг сделался таким сентиментальным? Это просто нервы, которые лучше всего лечатся вечерней прогулкой по сосновому лесу в сопровождении собаки и… Мыши! Да, он никогда, наверное, не сумеет выкинуть из памяти эти поролоновые уши и длинный хвост… Он и сейчас улыбается в зеркало, точно у него самого выросли подобные.

       В офисе ему даже пришлось прикоснуться к ушам, чтобы проверить, что он не превратился в большого нахального крыса – так внимательно смотрела на него Валерия Ильинична.

       – Что-то у тебя сегодня слишком счастливое лицо для похмельно-любовного синдрома, – прошептала она, когда тот проходил мимо.

       – Встреча с Коротковым перенеслась на завтра. Вот и вся радость.

       – Да неужели?

       – Да вот так, – и он нагнулся к монитору. – Я просил только шоколад. Цветы пришлось подарить консьержке. Как и шампанское, – соврал он, глазом не моргнув. – Больше никаких личных просьб не будет. У кого-то слишком богатая фантазия. Кстати, – он выпрямился. – У тебя же есть собака, да? Что вкусного можно купить для собаки?

       Валерия откинулась на спинку кресла, чтобы не тереться с молодым начальником носами, и вальяжно закинула ногу на ногу.

       – Иннокентий Николаевич, вы меня пугаете…

       – Лера! – он понизил голос. – Я серьезно спросил. Я иду знакомиться с собакой.

       Она покачала головой.

       – Раньше ходили знакомиться с родителями…

       – Лера, что купить собаке? Молчишь, да? Перефразирую: чем подкупить собаку? Собака дворняга, подобранная с улицы. И мне с ней жить…

       Валерия аж подалась вперед:

       – Ты с ума сошел?! Тебе у заводчика не взять породистого щенка?

       Иннокентий давно не видел секретаршу настолько взволнованной и продолжил игру, которая завязалась сама собой.

       – А мне что, на выставки с ней ходить? Дворняжки, они ж самые добрые и преданные оказываются. Ну? У меня есть только один шанс ей понравиться.

       – Еще Хармс сказал, что на каждую прогулку надо брать с собою булку. Ты в какой приют едешь? Или с передержки забираешь?

       – Мне ее в Сосновку приведут. Я еще ничего не решил. Но хочу вооружиться. Вдруг девочка мне понравится.

       – Которая приведет собаку?

       – Лера, блин, хватит уже ловить меня на словах. Так купить булку или все же что-то собачье?

       – Булку. Чтобы добро не пропадало – сам съешь, – улыбнулась Валерия и потянулась к компьютерной мышке. – Я куплю тебе бутерброд с сыром. Собаки очень любят сыр.

       – Это мыши любят сыр, – вырвалось у него против воли.

       – Так? У кого собака: у тебя или у меня? Собаки любят сыр. Еще они любят гоняться за белками. Это я про лес предупреждаю. И вообще собака – это геморрой, хуже бабы. На кой он тебе?

       – Пусть будет…

       Иннокентий отвернулся, не в силах больше сдерживать гаденькой ухмылки, хотя в душе он все же испытывал стыд за спектакль, разыгранный перед всеми уважаемой Валерией Ильиничной. Но за вчерашнюю заботу о его судьбе хотелось отомстить. По-детски глупо, и все же…

       – Иннокентий, – сказала Валерия уже ему в спину. – Перечисли в приют деньги и успокойся.

       – Деньги я уже перечислил. Этого мало, – бросил он, не оборачиваясь, и вошел в свой кабинет.

       На столе блестела чисто вымытая пепельница, но купить почему-то не хотелось совершенно. Он сел в кресло и достал телефон. От Насти ничего. Зато он набрал дяде и сообщил, не здороваясь, что Коротков придет завтра.

       – Уверен, что вообще придет? – послышалось из трубки после небольшой заминки.

       – Я ни в чем не уверен.

       – Знаешь, по-хорошему тебе просто надо перестать давать сестре деньги. Вот увидишь, все решится само собой. И очень быстро.

       – Не могу. А как же Тимка?

       – Кешка, ты в любом случае будешь плохим для нее. Ладно, не лезу. Это ваши семейные дела. Не мои.

       И он отключился. Да, не его… Дядя оплатил похороны брата и лечение племянника. На этом его помощь закончилась. Если не считать отобранной у Никиты машины и собственно зарплаты самого Иннокентия. Он сохранил за ним должность отца, пусть и посадил на фиксированный оклад с небольшими подачками. Партнерство с племянником не входило в его планы, это Иннокентий понял уже через год. Но пока его все устраивало. На работе проблем не было. Все проблемы сосредоточились в семье. И виновник был один – Никита Коротков.

       Настя не позвонила, прислала лишь короткое сообщение с просьбой припарковаться на вчерашнем месте. Иннокентий шумно выдохнул – чего она так машины-то его боится? Разве мать может подумать что-то плохое, если знает свою дочь?

              – Настя! – хотел сказать он в трубку, но на звонок она так и не ответила.

       Ну что за девчонка! И что там в ее голове происходит… Может, с одной такой машиной ей и не повезло? Скорее всего. Но лезть с расспросами не стоит. У нее от улыбки до слез один шаг.

       – Кеша, – Настя перезвонила сама, спустя час-полтора. – Извини, все руки в клее были, я только из театра вышла.

       – Так может вместе поедем? – спохватился он. – Дай мне часик закруглиться с делами, – добавил он с надеждой, которую сам не мог себе объяснить.

       Пауза. Как же он уже их ненавидел! Сейчас откажется. Вот как пить дать, откажется…

       – Не могу. Я маме позвонила. И я не вру, – добавила она, точно на расстоянии почувствовала, что он уже открыл рот именно для этого вопроса. – Давай в восемь, как ты и говорил. Если, конечно, дождя не будет…

       – А если будет дождь, ты ко мне не выйдешь? – он чувствовал, что голос поднялся на недозволенную в офисе высоту и с опаской покосился на дверь. Держать себя в руках с рыжей мышью становилось безумно трудно. – Собаке, типа, в дождь по делам не надо?

       – Кеша, я выйду… – Настя, наверное, покраснела там, а иначе чего вдруг у него телефон так нагрелся?!

       – Уже лучше. Исправляешься. Я постараюсь не опоздать, – хотел добавить еще «я скучал», но сказал лишь: – Давай, до встречи. Работы много.

       Работы много, а сил на нее нет никаких. Мысли с рыжей Мышью и даже резиновым клеем не приклеить их к договорам аренды строительной техники. И даже матом!

       – Я купила три сэндвича: для тебя, для собаки и… тому третьему лишнему на вашем собачьем свидании, – улыбнулась Валерия, входя в кабинет без стука. – Сок. Орешки…

       Она держала пластиковый пакет на весу.

       – Надеюсь, на сдачу ничего не купила? – буркнул Иннокентий, чувствуя ушами невыносимый жар.

       – Я ведь как лучше вчера хотела, – действительно виновато улыбнулась секретарша. – Ну кто еще о моем самом любимом мальчике позаботится?

       – Мальчик вырос, – Иннокентий постарался снизить голос до баса, но, как всегда, ничего не получилось. – И может сам о себе позаботиться.

       – Тогда ешь на здоровье!

       Валерия Ильинична придвинула к нему пакет с едой и вышла. Походка от бедра: и как ее мужья отпускают? И неужели она сама ничего не чувствует, закрывая за бывшим дверь?

       Иннокентий зажмурился и сжал виски растопыренными пальцами. Да он такой же: за сегодня ни разу не вспомнил про Монику. Сейчас поднял телефон и почти вызвал ее номер. Почти… И сунул телефон во внутренний карман пиджака. У каждого своя жизнь – три года, хватит!

Глава 18. «Эйты и другие»

       Эйты оказалась стопроцентной дворнягой. Черной, с белыми подпалинами на спине и рыжеватыми пятнами на ушах и с жиденькой козлиной бородкой. В общем, красавица. Определить породу родителей Иннокентий не мог даже близко – борода от терьера? Хвост колечком – от лайки? Рост средний. Характер – южный любвеобильный. Воспитания ноль.

       Ему хотелось поцеловать Настю, но, спасая брюки от внеплановой химчистки, пришлось присесть, перехватить собачью морду за ушами и дать слизать с себя всю серьезность, но не романтический настрой.

       – Да оставь его в покое!

       Настя, вспыхнувшая от досады, потянула за поводок, но Иннокентий сам удержал собаку подле себя за ошейник. Новый, еще скользкий. Зеленый, как и поводок, который бродяжка все пыталась вырвать из рук новоиспеченной хозяйки, и Настя чуть ли не бежала к нему от угла дома. Хотелось верить, что к нему. Однако он прекрасно понимал, что дело в собаке… На первое свидание идут чинно и важно. Первое? Свидание?

       Он улыбался и мыслям, и Насте. И остальные проблемы отступали на второй план. Даже люди, которые забыли про дела и недобро косились на него, чуть ли не сидящего на асфальте в обнимку с собакой, на нее с намотанным на дрожащую руку поводком и на внедорожник, у которого осталась открытой пассажирская дверь.

       – Мы поедем на машине? – захлопала ресницами Настя, поняв, что Иннокентий не отпустит собаку.

       – Я ж опять, как урод, машину поставил. Давайте залезайте скорее уже обе.

       Настя притянула собаку к коленке, и та аж на задние лапы поднялась, чтобы вырваться.

       – Она тебе машину попортит.

       – Плевать! Машина не моя…

       Он не мог убрать с лица счастливой улыбки, а ведь обещал себе вести себя, как подобает взрослому серьезному кавалеру. Это все собаки с мышами виноваты – быть ему попугаем и никак иначе.

       – Погоди, – он открыл заднюю дверь и бросил на сиденье плащ, прикрыв им заодно и детское автокресло. – Давай ее сюда!

       Но Настя крепко держала собаку.

       – С ума сошел! Она же его изгадит.

       – Плащ мой, машина не моя. Расклад понятен? Давай сюда поводок!

       Он хотел скрутить его с запястья Насти, но вышло так – само ведь собой, он ничего не делал – что поводок притянул к нему Настю и уронил прямо ему в объятья. И что ему оставалось, как только поцеловать ее? Судьба-злодейка не дала иного выбора. Она загубила и брюки, по которым Эйты тут же принялась карабкаться вверх, чтобы спасти хозяйку. Но Иннокентий не отпустил Настю, даже когда мокрый черный нос дотянулся до его запястья, скованного браслетом часов, но дернулся, когда по руке проехались довольно острые когти. Настя тоже вздрогнула и принялась извиняться, таща несчастную собаку еще выше, чтобы убрать пальцами со своего лица налипшие на щеки волосы.

       – Настя, ну ты чего? Это ж собака! – он наконец завладел поводком. – Это она напоминает, что сначала деньги, потом стулья. Давай уже лезь, царапуга!

       Он подпихнул собаку в машину, но та не запрыгнула с первого раза и повисла, нещадно комкая плащ передними лапами, а задними царапая пластик обшивки.

       – Ну давай… Как же ты в джунглях выжил, Маугли?!

       Наконец он захлопнул дверь и обернулся к Насте, продолжавшей без движения стоять подле двери.

       – Эй, ты чего?

       Он завел ей за ухо прядь. Волосы распущены. И это единственный ее марафет. А чего другого ждать? Хорошие девочки с собаками при полном параде не гуляют. И ему меньше химии есть. И он снова коснулся ее губ, но лишь на секунду, потому что Настя не выпустила прикушенной нижней губы.

       – Насть, ну только не говори, что ты из-за плаща расстроилась?

       – Красивый плащ был, – буркнула она. – Жалко…

       – Жалко у пчелки, а пчелка на елке. Садись уже, а то… – Иннокентий обернулся к машине. – У тебя права есть, красотка? – Эйты уже сидела за рулем. – Дуй назад! – Но она не двигалась. Только уши прижала на окрик. – Понятно. Учуяла, зараза…

       Он нагнулся в ноги пассажирского сиденья, но не успел раскрыть пакет, как почувствовал ухом горячий собачий язык: Эйты уже перешагнула передними лапами коробку передач.

       – А мне рассказывали, что ты терпеливая, – оттолкнул он свесившуюся с сиденья морду. – Да не лезь! Живо назад, иначе ничего не получишь…

       Он еле увернулся от очередного поцелуя и поднял над головой завернутый в бумагу сэндвич. Собака тут же начала карабкаться ему по плечу.

       – Назад, я сказал!

       На окрик собака снова прижала уши.

       – Извини, – он стал к ней спиной, лицом к Насте, и принялся вытаскивать из булки сыр. – Не отрава, не бойся. На себе проверил. Был очень голодным…

       – Кеша, зачем…

       Он уже бросил назад кусок сыра, и собака перебралась на плащ.

       – Даю Церберу на лапу, – обернулся он к Насте с улыбкой. – Чтобы не кусалась, когда я лезу с грязными намерениями к ее хозяйке. – Настя не улыбалась. – Я тебе тоже купил сэндвич.

       – Я поужинала. И собака тоже, – буркнула она совсем неприветливо.

       – А я нет.

       Вот и долгожданная серьезность вернулась и кольнула под сердцем. Ляпнул не то, что надо было. Шутки, как у пьяного сапожника. Дурак…

       – Настя, у меня даже орешки для белочек есть. Ну чего ты стоишь? – он сильнее распахнул дверцу. – Сколько у нас времени?

       – До девяти.

       – Тогда поехали!

       Настя чуть повела плечом, точно хотела спрятать шею в джинсовую курточку, и Иннокентий отступил от машины, почувствовав вспыхнувшую в девушке робость. Да, надо было не собаке пасть затыкать, а себе самому булку вместо кляпа затолкать. И он с ожесточением шарахнул дверью внедорожника.

       – Настя, докорми собаке сэндвич. Выцапай из него, что она ест, – попросил он, сев за руль. – И себе возьми второй, он вкусный.

       Настя отломила булку и сунула в открытую пасть, зависшую между подголовниками, точно меч между Тристаном и Изольдой.

       – Как мама на букет отреагировала? – спросил он, поймав тревожный взгляд Насти. Язык надо было использовать по назначению, для поцелуев, а теперь лишь за локоть ее возьмет в лесопарке, если повезет, чтобы обелить свои намерения.

       – Сделала вид, что он ее не интересует, – пробубнила Настя себе под нос.

       – Ну вот и отлично, – он вывел машину на дорогу. – А ты переживала. Бери сэндвич, а то ненасытное чудовище лопнет…

       – Не называй так мою собаку! – Иннокентий увидел боковым зрением обиженное лицо Насти. Говорила она зло, а «пожалуйста» добавила совсем тихо, видимо испугавшись своей смелости.

       – Извини. Больше не буду. Когда-нибудь научусь шутить, а сейчас помолчу. Только не обижайся, Настя, на меня, дурака.

       Она молча сунула собаке остаток булки и себе в рот – ломтик помидора с листиком салата.

       – Свой не будешь даже пробовать?

       – Я поужинала.

       – Тебе можно еще. Тем более, когда скоро пуховик надевать.

        Она не улыбалась – поджала губы, но больше не злилась так уж в открытую.

       – Давай пополам? – предложила она, но разломить сэндвич не успела, пришлось ответить на звонок. И Иннокентий краем глаза увидел, как Настя побледнела. – Мам, со мной все в порядке…

       Он выключил музыку, хотя понимал, что уже поздно: Настя не сообразила попросить его сделать это до того, как ответила матери.

       – Нет, она не обозналась. Мам, пожалуйста… Я буду дома в девять, как и обещала. Мам, ну не надо… Мы в Сосновке полчаса погуляем и все. Мам, ну я не могу сейчас…

       – Настя, – он сказал это довольно громко и даже тронул ее за дрожащее плечо. – Я развернусь, если надо, и отвезу тебя домой.

       Он поймал ее взгляд: блестящий слезами.

       – Настя, я разворачиваюсь.

       И он действительно перестроился в левый ряд, подрезав машины, наплевав на все правила дорожного движения и взаимоуважения.

       – Скажи маме, что пять минут и ты дома.

       Она повторила за ним фразу и сунула телефон в карман. Глаза в бампере чужой машины. Руки сжаты в кулаки. И он поспешил накрыть один из кулаков горячей ладонью.

       – Эй! Все будет хорошо. Все врут родителям. Это нормально, – он сумел разжать ее кулак и сжать влажные пальцы. – Нас застукали соседи, да?

       Настя кивнула. Он вернул руку на руль. Круто зашел в поворот. Включил поворотник.

       – Тогда я тебя до парадной довезу.

       Но только внедорожник завернул на узкую дорожку, с обеих сторон заставленную машинами, Настя схватила водителя за руку. Иннокентий дал по тормозам. Собака от толчка почти свалилась в проход.

       – Что?! – он действительно заорал. Не сдержался.

       Настя кусала губы.

       – Я здесь выйду. Мама…

       Он вернул взгляд на дорожку, и Настя могла уже ничего не объяснять: мать встречала дочь на улице. Зато он схватил ее за руку и снова стиснул пальцы.

       – Настя, не паникуй! Нам скрывать нечего. И меня прятать не надо. Я не монстр какой-то.

       – Мне нужно идти!

       Она тянула назад пальцы, а он не отпускал: только сильнее сжимал.

       – Я тебя не отпущу, понятно? Мне плевать, нравлюсь я твоей маме или нет. Я хочу с тобой встречаться, поняла?

       Она дернула сильнее и освободившейся рукой схватилась за ручку двери. Тогда он схватил ее за вторую руку.

       – Ты же сказал, что тебе это не нужно! – чуть ли не закричала она. Но голос сел. Видимо, ему помешал подкативший к горлу ком.

       – Это мне действительно не нужно! Давай попытаемся быть вместе. Я на тебя не давлю и не тороплю. Захочешь, все будет. Нет, на нет и суда нет. Только не уходи из-за этой дурацкой машины! Ну хочешь, пойдем сейчас к твоей маме вдвоем? Я что, на нормального человека не похож? Да? Но ты ведь пришла ко мне сегодня. Пришла!

       – Кеша, пусти! Я позвоню завтра… Обещаю.

       Он выскочил из машины первым. Не глядя в конец дорожки, вытащил за поводок собаку и погладил по холке, а Эйты извернулась и принялась лизать ему руку, пахнущую вкусным презентом. Настя, сутулясь, обошла машину и протянула за поводком руку.

       Молнией сверкнула мысль: схватить руку и поднести к губам. Или заграбастать всю Настю и поцеловать на глазах у ее матери. Но нет, нельзя… Нельзя усугублять ситуацию. Настя умница, Настя разберется.

       Она почти побежала по дорожке, то и дело одергивая поводок, но к нему не обернулась. Это все подкупленная сэндвичем Эйты тянула хозяйку назад. К нему. Он вернулся в машину, но не завел мотор, пока за спиной Настиной мамы не закрылась железная дверь парадной. Тогда он схватил надломленный, но даже не укушенный Настей сэндвич и, как зверь, вгрызся в него зубами.

       Что за дурь! Он откинулся на подголовник и сдал назад, не поворачивая головы, следя лишь за картинкой на экране.

       Хорошо свидание, ничего не скажешь! – скрежетал он зубами, разжевывая сэндвич. Сейчас еще эта дура накрутит дочь по самое не хочу. И Настя действительно напишет ему просто: «Не хочу с тобой встречаться…»

       – А я хочу! – закричал Иннокентий в голос, перекрикивая заунывные звуки саксофона.