Текст книги "По встречной в любовь (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Глава 13.  «Кастинг на роль Геллы»

       Чайник закипал мучительно долго. И так же мучительно долго Иннокентий смотрел, как двигались под узкой футболкой острые девичьи лопатки – лучше бы она уже переоделась в его мешок, а то сейчас самому придётся переодеваться без всякого душа. Похоже, стоит в другой раз подстричься под ноль – тогда, может, чёлка не будет липнуть к вспотевшему лбу. Хоть в рекламе снимайся – проверка спортивного дезодоранта на надежность. Или проверка его принципов. Мужских не мужских, это уже вопрос третий. Нет, он к ней не полезет. Она здесь случайно и он здесь случайно. Их жизни никоим образом не пересеклись даже на одну ночь.

       – Тебе сахар в чай класть?

       Настя обернулась с невинной улыбкой, которая скинула ей еще пару годков. Да хоть паспорт проси или про ЭГЭ спрашивай…

       – Две ложки.

       Она отвернулась. Он прикрыл глаза и выдохнул. Это самый длинный вечер в его жизни. Скорей бы уже утро…

       Настя снова повернулась. Уже с дымящейся чашкой.

       – Может, пиццу все же дождемся? Они уже эсэмэску прислали.

       – Хорошо, – и она снова отвернулась к кухонным шкафчикам.

       Кто сказал, что двадцатиметровая кухня большая, никогда не приглашал в гости девушку, к которой нельзя прикоснуться. Хозяин совсем забился в угол и боялся даже ногу вытянуть. Что же это такое? Да даже если девушка нравится, за ней же еще поухаживать надо, а не сразу в койку кидать, а тут дышать рядом невозможно. Такое только в книжках бывает, а в реальности это расшатавшиеся от родственничков и Моники нервы. Надо просто заблокировать их табаком.

       – Настя!

       Она сразу обернулась.

       – Можно, я покурю?

       – Конечно, – она кивнула и продолжила мешать ложкой в своей чашке чай.

       – Ты не куришь?

       – Не курю, – отозвалась она, не оборачиваясь. – Но у нас все курят, так что я привыкла.

       – А чего не куришь сама? Здоровье бережешь? Или не понравилось?

       Она обернулась и подошла к столу с двумя чашками.

       – Правду сказать?

       Она, кажется, ему даже подмигнула, или это Иннокентий сам моргнул, спасаясь от ее пристального взгляда.

       – Только правду и ничего, кроме правды.

       – Денег на сигареты жалко, – Настя придвинула к нему чашку и села на стул напротив. – Лучше шоколадку Фазер купить.

       – Слушай, у меня где-то была…

       Иннокентий хотел вскочить, но с первого раза не получилось – сидел неудобно, а вот Настя сразу вскочила со своего еще не насиженного места.

       – Я просто так сказала! Не надо мне ничего!

       Иннокентий наконец поднялся.

       – Настя, хватит дергаться. Я за сигаретами встал.

       Она села, и он прошел мимо нее осторожно, чтобы ненароком не задеть спинку стула или плечо, в прихожую, но пачка оказалась пустой. Он даже потряс ей в удивлении – наверное, скурил несколько сигарет, пока ехал от Моники, и не заметил.

       – Куренье – это яд, – пропел Иннокентий и бросил пачку в помойное ведро.

       – И как же ты теперь?

       – Буду пить чай с тремя ложками сахара, – попытался пошутить Иннокентий, но рот не пожелал сложиться в улыбку.

       А Настя улыбнулась, и как раз в этот момент позвонили в домофон.

       – А ты у курьера стрельни…

       Настя так по-детски зажала рот кулачком, что Иннокентий не удержался, рассмеялся в голос и даже громче желаемого, потому быстрее ретировался в коридор и уже оттуда крикнул:

       – А это идея!

       Увы, курьер оказался некурящим и долго за это извинялся.

       – Считай это знаком, что пора бросить курить.

       Настя сказала это, открывая коробку, и Иннокентий мог спокойно смотреть на ее дрожащие ресницы. Она чуть расслабилась в предвкушении ужина, а вот он наоборот почувствовал еще большее томление.

       – Настя, можно задать нескромный вопрос?

       Руки девушки замерли на кусочке пиццы, который она начала отрывать, чтобы положить на тарелку. Ухо под волосами вспыхнуло, будто он прямым текстом предложил ей переспать с ним. Нет, он такой вопрос не озвучит. Он задаст другой, который тоже его давно мучает.

       – У тебя ресницы настоящие?

       Он увидел, как дернулась ее грудь – Настя выдохнула, так же тяжело, как и он сам, и рванула на себя кусок пиццы.

       – Это мне от папы досталось. Не ты первый спрашиваешь. Но в основном, конечно, девушки – просят поделиться координатами мастера.

       Она подняла лицо, розово-бледное, и улыбнулась, но уже не по-детски открыто, а как-то по-взрослому затравленно.

       – Красивые ресницы, – произнес Иннокентий полушепотом и протянул Насте пустую тарелку. – Будь я девчонкой, обзавидовался бы. А волосы зачем красишь?

       Настя бросила ему на тарелку кусок пиццы и, забыв про жирные пальцы, схватила висящую у носа прядь.

       – Просто так, – заправила ее за ухо. – По идее, краска давно должна была смыться, но не смывается. А подкрашивать корни я не хочу. Мне плохо с рыжими волосами, да?

       – Нет, не плохо, – Иннокентий почти швырнул свою тарелку на стол. – Извини. Я бестактен сегодня. Забудь. Давай ешь и спать. Завтра рано вставать.

       Она молча взялась за пиццу и смотрела только на нее, а Иннокентий, хоть и старался жевать, но тонкие нити сыра, тянущиеся от пиццы ко рту девушки, намертво приковали к себе его взгляд, и он не мог проглотить даже то, что уже откусил и почти прожевал: в горле стоял ком.

       – Ты насколько ставишь будильник? – спросила Настя, проведя по губам грубой салфеткой.

       Иннокентию потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о чем его спрашивают: его пальцы так и тянулись забрать у салфетки ее грязную работу.

       – Встанем в восемь. Поспим лишний час, раз до полуночи просидели.

       Настя поспешно схватилась за недопитую чашку.

       – Тогда, может, я утром в душ пойду?

       Он тут же проклял свою цепкую память – представить ее без одежды оказалось предельно просто.

       – Нет, что ты, иди, конечно, сейчас.

       Иннокентий даже затряс головой, чтобы прогнать наваждение. И заодно отругал себя: как неврастеник прямо какой-то…

       – Иди, иди, – подталкивал он гостью словами, хотя хотелось поднять ее со стула руками, прижать к груди и плевать уже на душ. – Нагреешь мне ванную как раз… Шучу! – он снова чувствовал под волосами испарину. – Хочешь, пойду первым? Хочешь?

       Настя молчала, и он даже подался вперед и уперся в край стола локтями. Настя не отпрянула и смотрела на него сейчас исподлобья, но не зло, а слишком даже внимательно: точно видела впервые и изучала.

       – А я думала, предложишь пойти вместе…

       Он бы хотел отпрянуть, да только локти приклеились к столу, точно на сырном клею.

       – Не предложу, – еле проговорил он, не узнавая собственного голоса.

       – А я бы согласилась.

       Голос Насти тоже изменился: стал низким, грудным. Она шевелила губами, и он читал по ним, слыша ушами лишь удары собственного сердца.

       – Хорошо поговорили!

       Иннокентий силой рванул себя назад и сам удивился, что устоял на ногах и даже не уронил стул.

       – Я иду первой?

       Голос у Насти прежний. Звонкий. Может, ему все послышалось? Фантазия от водки, приправленной пиццей, разыгралась…

       – Сейчас принесу тебе футболку.

       Он чуть ли не бегом покинул кухню и уронил в шкафу две вешалки. Отмотать бы память и проиграть заново их диалог: а если он упускает свой шанс? Нет… Он снова тряс головой, как одержимый. Никакого шанса с малолетней художницей у него не может быть. Ее мама верит, что дочка спит в пустой квартире. И он не вправе предавать материнскую веру, даже если дочка оказалась не совсем пай-девочкой. Но он же взрослый мужик. Он не может использовать девичью дурь в личных целях.

       – Настя, что ты делаешь?

       Он прекрасно видел, что она делает. Она раздевалась. Прямо на диване, аккуратно развешивая элементы женского туалета на его спинке, не задумываясь, что они не дополняют, а портят ее настенные художества.

       – Раздеваюсь, – ответила она так, будто говорила со слепым.

       А он не был слепым. Он смотрел на нее во все глаза, пытаясь запутаться взглядом в ресницах и не спуститься к обнаженной груди.

       – А теперь оденься!

       Он швырнул ей в лицо футболку и прошел в коридор. На ходу распахнул для нее дверь ванны и впечатал себя в кухонное окно. Скорее открыть и вдохнуть свежего ночного воздуха и ветра с залива. Идиотка! Чего она добивается? Чего бы добивалась, ничего она не добьется! И он принялся судорожно рыться в карманах, хотя и знал, что сигарет нет.

       – Настя! – крикнул он, неуверенный, что она еще не закрылась в ванной. – Я за сигаретами схожу…

       Плевать, слышит ли она. Ему нужен дождь и никотин, чтобы не свихнуться.

       – Хорошо…

       Она стояла в коридоре. Высокая, худая, белая и голая. Абсолютно.

       – Тебя бы определенно взяли на роль Геллы, – с трудом проговорил Иннокентий, не зная, с какой стороны лучше обойти этот экспонат. Встала прямо посередине. Специально. – Настя, скажи русским языком, что ты хочешь?

       Она молча сделала к нему шаг.

       – Настя, зачем это тебе?

       – Просто хочу, – ответила она тихо и подняла руку, чтобы коснуться пальцами его щеки, чуть ниже шрама.

       Рука мягкая, а он колючий.

       – Небритый, да? – спросил он, прощаясь с последним воздухом в замершей груди.

       – Побрейся…

       Иннокентий отвел от лица ее руку, превозмогая боль, сковавшую все тело.

       – Так девушки не ведут себя…

       Надо было оттолкнуть ее руку, но пальцы сами переплелись с ее пальцами, и она первая усилила хватку.

       – Так я не девушка…

       Глаза близко. Прожигают насквозь.

       – Я же не в этом плане… – едва различимо прохрипел Иннокентий. – Настя, я… Мне нечем предохраняться. Так что, увы…

       Она вырвала руку и отступила на шаг. Иннокентий шумно выдохнул, чувствуя, что ему сделать шаг будет теперь ох как нелегко.

       – Правда, что ли? – не поверила она.

       – Да.

       Сказать всю правду – он уже три года не держал в руках резинки.

       – Но ведь ты идешь за сигаретами…

       – Настя, ты все это серьезно? – Иннокентий пытался говорить ровно. Куда там… Дыхание сбивалось на каждом слове. – Настя, ты не должна этого делать… Я ведь просто…

       Слова закончились. Настя отступила еще на шаг. Выпрямилась.

       – Вы, Иннокентий Николаевич, действительно считаете, что я себя так низко ценю?

       Он лишь громко сглотнул в ответ. Она же поднялась чуть ли не на цыпочки.

       – Мышка за сыр не продается. Если я вам не нравлюсь, так и скажите…

       – Дура!

       Он рванулся вперед, сгреб ее в объятья и впился в губы. Она вскрикнула, но скорее от неожиданности, чем от боли, но он поспешил ослабить хватку и скользнул с острых лопаток на волосы. Однако ж губ не отпустил, просто наглаживал дрожащими пальцами влажную, как и у него, шею. Настя просунула руки ему за спину, и он почувствовал сквозь рубашку ее острые соски и резко выпустил влажные губы.

       – Иди в душ, – хрипло выдохнул он. – Иначе я уже никуда не пойду. Только никому не открывай в таком виде. У меня ключи… – добавил он, чтобы самому улыбнуться и заставить улыбнуться ее.

       Однако Настя глядела на него без тени улыбки. Длинные пальцы продолжали касаться его груди. Он опустил глаза: на ногтях – и как же за столом он этого не приметил – осталась краска, и сейчас он целовал радугу.

       – Я мигом, – Иннокентий наконец выпустил ее пальцы. – Ты не успеешь передумать…

       – Я не собираюсь передумывать, – ответила Настя все тем же предельно серьезным тоном.

       Он зачем-то кивнул и, схватив с вешалки куртку, рванул на лестницу. Без лифта понесся вниз, на ходу проверяя наличие ключей и бумажника. Сумасшедший, чуть ли не закричал он себе, вылетая под дождь. Куртка х/б, капюшона нет… Дурак… И чему улыбается? Тому, что его нагло соблазнила серая мышь лисьей породы?

       Он перебежал через дорогу. Хорошо еще тут есть круглосуточные магазины и продавщицы пока не совсем заспанные.

       – Пачку Данхилла, пожалуйста, – попросил он и, как мальчишка, с опаской покосился на лежащую за стеклом пачку дюрекса, а потом просто ткнул в него пальцем. – Одну… Пачку.

       – У нас нет.

       – Чего нет? – не понял Иннокентий.

       Продавщица, лет так на двадцать его старше, воззрилась на него поверх очков и положила к кассе пачку презервативов.

       – Данхилла нет.

       Он метнул взгляд на табачный стенд и попросил Парламента.

       – Какой?

       – Аква блю.

       – У нас только платинум.

       – А чего вы тогда спрашиваете? – Иннокентий убрал с лица мокрые от дождя волосы.

       – Так будете брать?

       – Не буду.

       – Какие будете?

       – Никакие. У вас Фазер есть. С фундуком?

       – У нас и без фундука нет, – ответила уже зло женщина.

       – А что у вас есть?

       – А вам еще, кроме этого, – она ткнула наманикюренным пальцем в пачку презервативов, – что-нибудь разве нужно?

       – Не нужно.

       Иннокентий бросил на прилавок купюру.

       – И сдачи не нужно.

       Сунул купленную пачку в карман и рванул обратно под дождь. Настроение ему сейчас ничего не могло испортить. Даже злая тетка в магазине.

Глава 14. «Тупой бритвой по старой ране»

       Иннокентий осторожно прикрыл входную дверь, точно боялся кого-нибудь разбудить – само так как-то получилось: точно в далекой юности пришел в родительскую квартиру после ночной гулянки и боялся нагоняя. Сейчас сердце тоже замирало в груди. Пусть и по другому поводу. Даже с консьержкой он поздоровался слишком уж заискивающе, точно хотел, чтобы та не донесла родителям про его шуры-муры. Стало немного интересно, в курсе ли бабка, что Настя не ушла сегодня.

       Поднимался он в квартиру без лифта, медленно: мальчишеский задор прошел. Иннокентий уже не знал радоваться или плакать, что Настя оказалась настолько доступной, что даже чувство вины не всплыло в душе. Отказаться – а зачем? Вдруг эта ночь наконец успокоит его и уберет дурацкое наваждение, мешающее дышать. Между мышкой и попугаем не может быть ничего. Так у них ничего и не будет, кроме секса. На одну ночь.

       – Настя!

       Он снова позвал тихо и даже удивился, что она тотчас вышла к нему из гостиной. На этот раз одетая – в его футболку, но он понимал, что под ней ничего нет.

       – Я весь мокрый, – сказал он, ведь нельзя же просто так позвать девушку и молчать. – Вот думаю, надо теперь в душ или я уже сходил…

       В ответ она по-деловому стянула с хвоста резинку.

       – Я пошел бриться, – бросил Иннокентий быстро и зацепил куртку за крючок прямо за воротник, не тратя времени на поиски вешалки.

       – Хорошо.

       Настя осталась стоять в дверном проеме, держась рукой за закрытую створку двойной французской двери. А Иннокентий продолжал стоять подле вешалки, не в силах сделать шага к двери ванной комнаты. В его футболке, в какой-то там балетной позиции, с плотно стиснутыми ногами маленькая Гелла утратила развязность и вернулась в ипостась невинной мышки. Что за дурацкие метаморфозы с ней постоянно происходят? Точно два начала в ней борются: скромное и развязное, точно она не знает, которое из них больше придется ему по вкусу. Почему именно ему? Неужели у нее нет парня? Или она решила подцепить себе кого побогаче? Но он не готов пока ни к каким, даже постельно-деловым отношениям. Ему нужна с ней одна ночь – и все. Или вообще ничего не надо.

       – Настя, а можно нескромный вопрос?

       Он сглотнул, когда она кивнула. Спугнуть девчонку было страшно, но поиграть и бросить совсем не его вариант.

       – Я у тебя первый вот так, на одну ночь, или ты практикуешь такое часто?

       – Правду сказать? – она игриво наклонила голову.

       – Настя, ты уже задолбала, если честно! – процедил он сквозь зубы довольно громко.

       – Я ведь уже говорила, что всегда ночую дома.

       Она держалась за закрытую половинку двери, и ему тоже захотелось за что-нибудь зацепиться или к чему-нибудь привалиться.

       – То есть тебе вдруг захотелось заняться сексом в полной темноте, так?

       До стены далеко: руки не хватит. Пришлось все же скинуть ботинки и пройти в ванную.

       – А у тебя какая-то проблема с этим?

       Он увидел Настю в зеркале. Она снова замерла в дверном проеме, точно вставила в раму свой портрет в полный рост. Дурацкое сравнение, но и вся ситуация казалась ему более чем дурацкой.

       – Сейчас никакой. Но я не хочу, чтобы ты становилась моей проблемой утром.

       – Не стану. Я уйду до твоего возвращения. Не переживай.

       Иннокентий уже намазал щеку пеной для бритья и все равно обернулся.

       – Тебе захотелось разнообразия или у тебя никого нет?

       Она не улыбнулась и даже рта не скривила. Ответила просто и ровно:

       – Я хочу сделать это с тобой. Вот и все. Давай уже брейся, а то я действительно передумаю. Такое чувство, что я тебе навязываюсь.

       – Не обижайся, – он выхватил бритву из стаканчика, но снова обернулся. – Просто вот так, на одну ночь, у меня за бесплатно никогда не было. Я как бы всегда делил девушек на две категории: которым нужны отношения и которым нужно подзаработать. Таких, которым просто был бы нужен от меня секс, я еще не встречал.

       – Значит, я буду у тебя первой такой.

       Он усмехнулся белым, как у клоуна, ртом:

       – Я не стану спрашивать, который я у тебя по счету.

       Она продолжала держать лицо:

       – А я бы все равно не сказала тебе правду.

       – Ну да, – он все никак не мог выпрямить рот. – Каждый кто не первый, тот у вас второй.

       – Будешь вторым, раз тебе так хочется.

       И вот наконец у Иннокентия получилось перестать гримасничать:

       – Да мне реально пофиг. Забери с дивана подушку и иди в спальню. Свет по твоему усмотрению. Я могу и на ощупь.

       – А, может, я хочу посмотреть, как ты бреешься? Нельзя?

       Он резко отвернулся, чтобы незаметно выдохнуть. Надо было остаться у Моники! Да плевать на ее мужика – отшил нормальную бабу. Эта малолетка мозг вынесет за одну ночь так, что завтра работать не сможет!

       – Откуда у тебя шрам?

       Он остановил бритву на середине щеки и выплюнул в свое отражение:

       – Порезался.

       Настя молча вышла из дверной рамы и свернула в сторону гостиной – пусть ждет в спальне, а то у него еще прошлые порезы не зажили. Что ей надо? Роль новую на себя примерить? Актриса? Или парню своему насолить? Ну, это ведь будет самым простым объяснением такому ее дурацкому поведению. Приставать к мужикам не умеет, вот и устроила стриптиз. Но если это так…

       Иннокентий даже бритву в раковину бросил, так и не коснувшись второй белой щеки. Если это так, то он по-взрослому должен уйти спать на диван и дать девочке возможность выплакаться. Ну, может, попытаться успокоить ее парой слов. Вдруг расскажет подробности, тогда можно будет даже совет какой-нибудь дать… Хотя какой тут совет, когда у самого нервы обнажены…

       Он снова схватился за бритву, уставился в свои собственные глаза – нет, мужик, ты свиньей не будешь. Девка потом сто раз пожалеет, что пустила тебя в святая святых. Завтра она уйдет к маме и вся эта дурацкая ситуация останется лишь пустым воспоминанием. Один придурок уже сделал ей больно, ты не станешь следующим.

       – Настя, – он остановился в дверях спальни. Тянуть ни к чему. Надо просто рубить с плеча: – Кинь мне подушку, пожалуйста. Я на диван пойду.

       Тишина. Потом шелест постельного белья. Щелчок выключателя. И на прикроватной тумбочке вспыхнул ночник. Настя сняла футболку, но сейчас спрятала от него грудь в одеяло.

       – Не обижайся на меня. Ты классная девчонка. А он дурак. Думай об этом в таком ключе. Будет легче.

       Тишина. Только шелест одеяла, которое Настя отпустила, чтобы исполнить его просьбу. Иннокентий поймал подушку.

       – Спасибо, Настя.

       – Спасибо, Кеша, – сказала она почти что полным шепотом. – Я знаю, что он дурак. Но это не имеет к тебе никакого отношения.

       – Не имеет, конечно, – сказал он, поняв, что Настя замолчала насовсем, потому что улеглась на подушку, натянув одеяло до самого носа.

       Но тут она вдруг повернула к нему голову:

       – Мы давно расстались. Но я не смогла его забыть. Я подумала, что если…

       И она отвернулась и продолжила, смотря на теплую ткань абажура ночника:

       – Если я пойму, что можно и с другим, то мне станет легче.

       Иннокентий сглотнул. Громко. Ком показался ему безумно горьким. И он вдавил подушку себе в грудь.

       – Так про второго ты не лгала?

       Она не обернулась, но сказала достаточно громко:

       – Я никогда не лгу.

       – Настя, так не делают. Может, стоит подождать, когда влюбишься опять, а?

       Он увидел, как она мотнула головой.

       – Почему?

       – Это больно. Не хочу больше.

       – Настя, в жизни много чего больно. Ты спрашивала про шрам. Так вот… Мы разбились в отцом в лобовом. Он был за рулем и чудом повернул машину так, чтобы хотя бы у меня был шанс выжить. Чудом я выжил.

       Она повернула голову, но не подняла ее с подушки.

       – Думал, никогда за руль не сяду. Но, как видишь, сел. Три года прошло, а я все трясусь, проезжая место аварии. И на кладбище еще ни разу не был. Не могу. Знаешь, это как обманывать себя – ну, типа, он уехал, но еще вернется… Настя, – он зря позвал, она и так смотрела на него очень внимательно. – Все будет хорошо. Краска с волос смоется. Ты снова будешь собой. Обязательно будешь.

       – Ты сигареты купил? – спросила она так неожиданно, что Иннокентий еще сильнее прижал подушку к груди.

       – Знаешь, не было. И мне как-то курить даже расхотелось. И шоколадки не было. Это уже плохо. Но можно пережить.

       Настя продолжала смотреть ему в глаза, и он опустил свои. Отвернулся и шагнул за порог спальни.

       – Кеша!

       Он остановился. Выпрямился.

       – Кеша, почему ты передумал?

       Он обернулся.

       – Потому что ты классная девчонка, – и даже улыбнулся. – А с классными девчонками очень тяжело на утро расстаться. А я не готов к отношениям. Если хочешь знать, я сегодня разошелся с девушкой, с которой был три года, поэтому и приехал домой. У нее уже год оказался другой.

       – У него тоже была другая, – пробубнила Настя уже в подушку.

        И Иннокентий, швырнув ту, что держал в руках, на кровать, присел с ней рядом и притронулся к Настиному плечу.

       – Если хочешь плакать, плачь. Но лучше не надо, слышишь? А хочешь, я сбегаю в магазин за шоколадкой? Фазера нет, но я куплю Милку, хочешь?

       – Не надо, – буркнула Настя.

       – Надо, Настя, надо… Я быстро.

       Она приподнялась на локтях.

       – Там же дождь?

       – Полгода плохая погода, полгода совсем никуда… – пропел Иннокентий и поднялся. – Зонтик возьму. Смотри, не засыпай!

       И он действительно взял зонтик, но не раскрыл. Моросило и не было ветра, поэтому он не прятал, а наоборот с удовольствием подставлял ветру лицо. С души вдруг как камень свалился. Он перепрыгивал лужи, точно мальчишка. Безумная легкость овладела им. К черту секс! Понять, что ты не ошибся в девушке, намного круче!

       – Вам помочь?

       Продавщица все та же. С той же осуждающей гримасой.

       – Нет, я в порядке.

       И он действительно был в порядке. Во всяком случае в том, в котором желал быть, а не в том, о котором подумала тетка. Он бросил в корзину пару шоколадок, перешел к хлебному стенду, прощупал все оставшиеся булочки и остановился на свердловских слойках, затем отправился к холодильнику за йогуртами и сыром. Масло должно быть дома. Нормальный завтрак – про кафе можно забыть. Лишней минутой сна они не должны жертвовать. Заглянул в заморозку, взял пачку самых дорогих пельменей, чтобы Настя могла пообедать, если вдруг задержится. Вернулся на кассу. Тетка пробила все с непроницаемым лицом. У него, наверное, оно тоже было неприветливое, и кассирша никак не прокомментировала нынешнюю покупку, хотя в ней имелась зубная щетка.

       Дома он не стал звать Настю от двери – еще выскочит из постели. Позвал уже из гостиной.

       – Хочешь сейчас шоколад или утром? Я щетку купил. Ты же зубы все равно не чистила.

       – Утром. И шоколад, и зубы. Я очень хочу спать, – донеслось из спальни. – Я положила подушку тебе на диван.

       Иннокентий поблагодарил и, пожелав ей доброй ночи, закрыл дверь. Получилось с тяжелым вздохом, и он не желал признаваться себе, что все же немного жалеет, что Настя оказалась хорошей девочкой. Прошел на кухню, разгрузил пакеты и сел на стул. Курить хотелось. Жутко. Но придется терпеть аж до офиса.