Текст книги "Гильдия"

Автор книги: Ольга Голотвина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 67 (всего у книги 84 страниц)

– Ты и так не заснешь, – недовольно буркнул Патлатый, но королева не обратила внимания на эту жалкую попытку бунта.

– И не шлюху, – сказала она, успокаиваясь. – Он прошлый раз сказал, что сыт по горло потасканными подзаборными суками.

Патлатого передернуло: слова «сыт по горло» в этом случае означали именно то, что означали. И даже ему, насмотревшемуся в Гиблой Балке на всякие мерзости, тошно было думать о том, что творит Щука в угоду приползающему из-за Грани людоеду.

Убить человека – дело понятное и обычное. Грехом больше, грехом меньше… Но обречь кого-то на смерть без погребального костра… да за такое и в Бездне не расплатишься!

– Он хочет, чтобы ему привели красивую молодую женщину, лучше девушку, – продолжала Щука. – А то, мол, и разговору не будет… Ступай и до заката разыщи.

– Госпожа моя, – взвыл Патлатый, – да сейчас все женщины по домам на три засова заперлись! И молодые, и старые… где я твоей Подгорной Твари жратву добуду?

– Ну, забейся в нору и сиди, пока Жабье Рыло тебя оттуда не выковырнет, – зло усмехнулась Щука. – А за добычей пошлю кого посмышленее де похрабрее…

– Прости, королева, – спохватился Патлатый. – Уже иду.

При виде его смирения женщина сменила гнев на милость:

– Успеешь обернуться до вечера. Солнце еще высоко.

Мужчина вскользь бросил взгляд в раскрытое окно. Да, солнце хоть и ползет к закату, но до темноты еще далеко… какой долгий, бесконечный, проклятый богами день…

– Уже иду, – повторил Патлатый. Выходя, он сдержался, не хлопнул дверью.

Оставшись одна, женщина положила один из листьев на ладонь и, с нежностью глядя на него, выдохнула:

– О, Майчели…

* * *

Отлив почти обнажил скользкие, поросшие гривой водорослей валуны, но пещерный мрак прятал их круглые макушки не менее надежно, чем это могла бы сделать толща воды. Факел был плохим помощником: он разбрасывал вокруг багровые блики, они дробились на черной воде, плясали вокруг, обманывали глаз…

И все же огонь был единственной надеждой: он не давал маленькому отряду разбрестись во мраке, сбиться с ненадежной тропки, кануть в пучину…

Поэтому Дайру брел неспешно и осторожно, чтобы не уронить факел. И стоило ему поскользнуться и взмахнуть руками, как со всех сторон раздавались негромкие вскрики и сдавленные проклятья.

Но огонь был еще жив, он дрожал и вытягивался красным языком в легком сквозном потоке воздуха.

Дайру казалось, что это не он держит факел на весу – факел удерживает его, не дает сорваться с каменистой тропы. Пару раз он все же оступился, упал на колени, крепко ушибся, но не выронил драгоценную ношу.

Нургидан брел спокойно и уверенно: темнота никогда не была его врагом. Точно и легко перепрыгивал с камня на камень, безупречно балансировал на осклизлых верхушках валунов, да еще и ухитрялся вовремя придержать за ворот идущего впереди Чешуйку.

У беспризорника почти пропал страх. Он чувствовал рядом доброжелательную силу. Чувствовал твердую руку, которая раз за разом удерживала его от падения. Время от времени мальчуган оборачивался, чтобы взглянуть на идущего за ним человека – темная фигура в свете факела. Чешуйке казалось, что на затененном лице Охотника глаза вспыхивают зеленым звериным светом. И тогда грудь мальчишки сводило обжигающим, болезненным восторгом от прикосновения к чему-то загадочному, опасному, необычному. Уж такие они люди, эти Охотники!..

Мальчуган уже забыл, что пугал своих спутников подводными чудищами. Будешь думать о какой-то Старой Каракатице, если рядом трое Подгорных Охотников и великолепный Щегол!..

А великолепный Щегол чувствовал себя хуже всех. Ну, не было у него привычки к подобным переходам! Смелость была, гордость была – а привычки не было! Оттого и растягивался на каждом шагу, оттого и вымок от носа до хвоста… Это было просто невыносимо, потому что позади шла красавица Нитха и видела его позор!

Щегол не подозревал, что девушке не до его цирковых кувырканий. Нитха сражалась с собственным подолом, мокрым, липнущим к ногам. Про себя она нехорошими словами тревожила память портного, который первым сшил для какой-то страдалицы платье. Не одежда, а сплошной позор и орудие пытки! То ли дело в Наррабане женщины одеваются: кофта и шаровары. До того удобно – хоть работай, хоть танцуй!

Грозный, давящий рокот остался позади: люди уже оставили грот-раковину. Теперь они шли по обнаженному отливом коридору в скале, и медленно уходящее море шипело у ног, дразнило, поторапливало…

Впереди раздался недоуменный голос Дайру:

– Это что еще за игрушка Серой Старухи? Цепь какая-то…

– Где? – насторожился Нургидан.

Но Чешуйка поспешил всех успокоить:

– Там еще и барабан есть!

– Какой еще барабан? – осведомилась из-за спин Нитха.

– Обыкновенный, какой вертят. Чтоб клыки поднимались, когда лодка… – невразумительно объяснил мальчуган.

Но Дайру его понял. Он поднял факел выше, свет заиграл на двух больших каменных клыках, спускающихся с потолка к самой воде.

– Ага, вижу. Вот он, барабан. И рукояти, и цепь к нему. Стало быть, клыки загораживают путь чужакам, если те сунутся сюда на лодке? А если лодка своя, то клыки можно поднять, открыть ей путь, верно?

– А то! – подтвердил Чешуйка.

– С размахом устроились, сволочи! – усмехнулся Щегол, подойдя ближе. – Прямо подъемный мост в замке.

Казалось бы, свидетельство того, как нагло обосновались преступники в столице, должно было нагнать уныние на недавнего пленника. Но Щегол, наоборот, приободрился. Вид массивного осклизлого барабана с натянутой на него проржавевшей цепью напоминал о том, что вокруг не мрачное подземное царство, полное неведомых для человека тайн и опасностей, а обычный разбойничий лаз.

– Дальше как? – деловито спросил он мальчишку.

– Я дальше не ходил, там… – Чешуйка запнулся. – Там глубоко…

– Иди сюда, – хохотнул Нургидан, – не отдадим мы тебя Старой Каракатице!

Подхватив мальчугана, он усадил его себе на плечи. Чешуйка взвизгнул, но тут же устыдился своего испуга и довольно понятно объяснил, что за клыками – большая круглая пещера, из нее есть выход на берег… ну, сам он там не был, но слыхал чужое бренчание.

Двинулись дальше. Лодка меж клыков не прошла бы, а человек – пожалуйста… Холодная вода подступила к поясу, ослабевший отлив легко тянул вперед, звал за собой.

Дайру все же поскользнулся, ухнул в подводную яму с головой. Факел погас, но это никого не огорчило, потому что впереди уже бежала по воде красноватая дорожка – струились сквозь вход в пещеру лучи спускающегося к морю солнца.

Но люди не шагнули на дорожку, так предупредительно расстеленную посреди пещеры. Они медленно и осторожно двинулись вдоль стены, обходя по краю большое, почти круглое «озеро», накрытое каменным низким куполом.

– Дай мне, – негромко сказала девушка Дайру, протянув руку к погасшему факелу, который юноша так и не бросил. – Спокойнее будет…

Дайру не удивился. Он, как и Нитха, не смеялся над словами Чешуйки о морском чудище. А палка в руке – хотя бы иллюзия оружия.

– Держи, – кивнул он. – У меня-то пояс есть… – И скопировал голос учителя: – Я никогда не бываю безоружным!

Нургидан завистливо хмыкнул. Прут, выдернутый из решетки, пришлось бросить еще в начале пути: тяжелая железяка мешала держать равновесие на осклизлых камнях…

До выхода добрались без неприятностей. Выкарабкались на прибрежные камни, меж которыми пробивалась жесткая полынь. И разом, без единого слова обернулись к входу в оставленную пещеру.

Солнце скупо высвечивало большой грот и два каменных клыка в его дальнем конце. Низкий свод, мрачные стены, черная гладь воды…

– А ведь кто-то обещал угостить нас мяском каракатицы! – хохотнул Щегол.

– Эх, врут сказки! – в тон ему отозвался Нургидан. – Не задалась охота!

Словно ответом на эти слова, в валуны ударила тугая волна, плеснула на без того мокрые сапоги. Черная вода вспучилась пузырем, заходила вверх-вниз по стенам. Что-то огромное ворочалось на дне, тревожа покой темного грота. И показалось людям – всем сразу! – что сквозь толщу воды пробился отголосок голодной досады: упущена добыча!..

У всех пропала охота шутить. Отошли от входа в пещеру, сняли сапоги, вылили из них воду. Нитха, отойдя в сторонку, отжала подол платья, стараясь его не очень поднимать.

– А дальше куда? – спросил Дайру.

Пятеро союзников огляделись.

Слева путь преграждало каменное крошево, по которому пройти было немыслимо. Справа – ведущий в пещеру проливчик, а на той стороне – отвесная каменная скала. За спиной – обрыв, меж камней угнездились мелкие кусты. А впереди – море до горизонта.

– Да-а, – протянул Щегол, – и как же нам выбраться из этой ловушки?

– Ой, да это разве ж ловушка! – фыркнул беспризорник.

Он подпрыгнул, уцепился за выбившийся наружу корень, уперся босой пяткой в неглубокую трещинку в камне… и вот уже он ящеркой ползет вверх по круче.

– Паренек прав, – кивнул Нургидан, – по такому склону вскарабкается даже брюхатая корова.

– Но мы же не можем уйти этим путем! – возмутился Щегол. – С нами девушка!

Нургидан от души расхохотался, а Дайру весело предупредил:

– Сейчас в море полетишь!

И действительно, Нитха прекратила возню с подолом, выпрямилась, гневно двинулась на Щегла:

– Брюхатая корова влезет, а я не влезу, да?! Вечно вы, мужчины, задаетесь, траста гэрр! Только вы и умеете рисковать, да?.. Не доводилось вам рожать!..

– А тебе доводилось? – с интересом спросил Щегол, не дрогнувший под ее натиском.

Нитха осеклась.

Тем временем Дайру связал свои сапоги вместе подколенными ремнями, прицепил их к поясу и, нашаривая босыми подошвами неровности камней, полез наверх – от кустика к кустику, от трещины к трещине.

Щегол посмотрел на Нургидана, который заканчивал возиться со своими сапогами, вздохнул и взялся за подколенные ремни.

– Нитха – Охотница, а не раскормленная купеческая дочка на выданье, – разъяснил Нургидан то, что в разъяснениях уже не нуждалось. – Влезет не хуже нас, вот увидишь…

– А я вот именно не хочу, чтоб вы видели! – желчно отозвалась Нитха. – Незачем вам глазеть, как я в мокром платье на склоне трепыхаюсь! Давайте оба вперед, понятно?

Парням было понятно…

Чешуйка, разумеется, первым достиг края обрыва. Кто бы сомневался в сноровке мальчугана с побережья, который частенько карабкается по скалам, собирая чаячьи яйца!

А вот Щегол такой выучки явно не получил. Скользнула по гладкому камню нога, хрустнула под пальцами сухая ветка… Парень сорвался, повис на левой руке, яростно и ненадежно вцепившейся в неглубокую впадину.

Щегол не успел даже испугаться: его поймала за ворот сильная рука, дернула вверх, ткнула лицом в куст. Щегол ухватился за шершавый тонкий стволик.

– Помни нашу доброту! – дурашливо пропел Нургидан.

– Запомню, – сдавленно отозвался Щегол.

* * *

– Что значит – исчез? – Голос Гурвайса звучал негромко, но страшно. – Многоликая вас сожри… как это – исчез?

Его приспешники сгрудились вокруг, боясь поднять глаза на вожака.

– Кто должен был приглядывать за пленным – ты, Башмак? Когда ты последний раз спускался к нему?

– Я… это… – забормотал несчастный, насквозь виноватый Башмак. – Я думал – ну, куда он денется?..

– Ты думал? Башмак, тебе думать вредно. Тебе надо просто делать, что велено… Что, даже путы не проверил?.. Или не знаешь – если затянуто слишком крепко, покалечить можно товар!

– Да я его не туго…

– Вот ты не туго завязал, он и смылся, – влез в разговор Поплавок, которому, как всегда, было больше всех надо.

– Все хороши, – оборвал его Гурвайс. – Все влопались, как в трясину.

– Пойдет теперь гаденыш бренчать лишнее про коптильню… – вздохнул кто-то из-за чужих спин.

– Что бренчать будет – оно вряд ли, – отозвался Гурвайс. – Парень к страже не побежит, он сам вор. Тут похуже закавыка имеется. – Главарь тяжелым взглядом обвел притихших сообщников. – Поняли уже, да? Как стемнеет, будут у нас гости. Им обещан раб, они и деньги Жабьему Рылу вперед заплатили! А мы им что поднесем – связку копченой макрели? Контрабандисты не станут ждать, пока мы им другого раба добудем. Они этой ночью с якоря снимаются. А вернутся – напомнят «ночному хозяину», какую с ними шутку сшутили.

– Да разве велика для них потеря – плата за одного раба?

– Кто это брякнул? Ты, Поплавок? Ну, верно, кому же еще такое сказануть! У тебя ж мозгов, как у сушеной воблы… Контрабандисты с «ночным хозяином» торгуют на доверии. И доверие живет, пока счеты сходятся медяк в медяк. А ежели кто-то кого-то вздумает мордой в лужу макнуть, то впредь уж они друг на друг полагаться не будут. А с кого за это спросит Жабье Рыло? С вас, хамса вы вонючая! Со всех вас! И с меня – за то, что набрал вместо толковых парней какое-то крошево из тюльки!

Ответом было молчание. Все осознавали глубину пропасти, на краю которой очутились.

– Что ж делать-то, старшой? – спросил кто-то наконец.

– Придут за рабом – получат раба! – отрезал Гурвайс. – Бросайте жребий, парни, кому из вас за море плыть вместо сбежавшего гаденыша.

Короткое молчание – и взрыв протестующих воплей.

– А ну, цыц! – переорал всех Гурвайс. – А вы чего ждали? Мы с Жабьим Рылом не в «радугу» играем. Хотите, чтоб нам всем кишки выпустили?

– А чего жребий-то? – выразил кто-то мнение большинства. – Башмак упустил раба, пусть Башмак за море и плывет.

– Все виноваты, – отрубил главарь. – Как я сказал, так и будет!

И тут Поплавок, бестолковый лодырь, выдумщик и трус, вдруг сказал:

– А этот, как его… ну алхимик, Эйбунш… он нам еще нужен, а?

Брови Гурвайса поползли вверх.

– Как щедры боги, – сказал он растерянно. – Даже в такую тупую башку, как у нашего Поплавка, они раз в жизни посылают умную мысль.

Поплавок приосанился: ему редко перепадала похвала.

– Эйбунш был нужен, чтоб стряпать зажигательный порошок, – рассуждал Гурвайс. – Это дело уже сделано и уплыло по течению. А ежели хозяин алхимика про него спросит, так мы ответим, что Эйбунш струсил и сбежал. Мы за ним не приглядывали, он же не пленник. А контрабандистам некогда разбираться, тот раб или не тот. Кого дадим, того и увезут.

На том и порешили.

* * *

Беспризорник Чешуйка не стал изображать из себя почетный эскорт для спасенных. Махнул на прощанье рукой, крикнул: «А Старая Каракатица там все равно живет!» – и умчался куда-то, шлепая босыми пятками по уличным булыжникам.

– А я ему даже денег не дал, – огорчился Щегол, глядя мальчугану вслед. – Меня эти копченые осьминоги обобрали до монетки.

Нитха развязала покрывало, которое до сих пор красовалось на талии, скрученное, как кушак. Расправив легкую алую материю, набросила ее на плечи, стараясь прикрыть платье.

– В таком виде… по всему городу… – простонала девушка. – О, нэни саи! Я похожа на мокрую крысу!

– Ни разу в жизни не видел мокрых крыс! – заинтересовался Щегол. – Ну-ка, ну-ка, покажись… Восхитительное зрелище! С сегодняшнего дня я поклонник этих очаровательных зверушек!

Позади Нургидан негромко предложил спихнуть Щегла в сточную канаву – поближе к предметам его обожания.

Веселый наглец не обиделся. Синие глаза искрились ласковым смехом, он явно получал удовольствие от всего вокруг. Словно и не он только что валялся в полной темноте в толще скалы, скрученный, словно тюк.

Город вокруг содрогался в предчувствии недоброй, опасной ночи. Город хлопал дверями и калитками, стучал ставнями, лязгал засовами. Редкие прохожие шли почти бегом, обмениваясь опасливыми взглядами со столь же испуганными встречными. Над темными крышами поднимался черный дым: поджоги учащались.

Город свернулся, словно еж, ощетинился колючками.

Среди этой сгустившейся тревоги счастливый Щегол едва не пританцовывал вокруг Нитхи. Его жизнерадостность была просто нелепа и бросалась в глаза, словно расшитая золотом сума на нищем.

Это дурацкое поведение должно бы злить Нитху – а не злило! Почему-то веселая дерзость парня успокаивала ее, не давала городскому страху добраться до сердца.

Позади тихо переговаривались Дайру и Нургидан: решали, что делать со Щеглом дальше. Позвать с собой? А обрадуется ли Лауруш незнакомому гостю? Да еще в такой недобрый день…

Но эта задача решилась сама собой. Щегол остановился на углу.

– Пора нам разбегаться. Что вы для меня сделали, того никогда не забуду. Но сейчас мне в другую сторону.

Дайру и Нургидан с облегчением распрощались со спасенным. Нургидан крепко хлопнул парня по плечу и пожелал больше не попадать в клетку – а если все же вляпается в беду, так чтоб снова звал их на помощь. Приключение вышло недурное. Жаль только, что ему, Нургидану, не дали ни с кем подраться…

Потом Нургидан и Дайру повернули за угол, а Нитха задержалась, поймав заговорщический взгляд Щегла и предупреждающе вскинутый к губам палец.

Интересно, что за секрет ей хотят поведать тайком от остальных?..

Нитхе приходилось глядеть в глаза дракону, тонуть в зыбучих песках, сражаться с пиратами и разговаривать с ящерами. Но ей не доводилось миловаться с парнями по темным углам, как это делали ее сверстницы-гурлианки. У нее не было даже подружки, с которой можно было бы пошушукаться о коварных и загадочных мужчинах…

Поэтому Нитха так изумилась – действительно изумилась! – когда сильные руки обняли ее, стиснули, прижали локти к бокам. Улица резко ушла из-под ног, а к губам прижались наглые, жадные, горячие губы.

Щегол совсем немного приподнял Нитху, но ей показалось, что стены домов уплыли далеко вниз. И еще ей казалось, что она яростно вырывается из рук негодяя. На самом деле она разок трепыхнулась в объятиях парня, словно пойманный воробушек, и притихла.

Когда оборвалось это бесконечное мгновение и каблучки вновь цокнули об уличный булыжник, девушка не сразу выдохнула воздух: стояла и растерянно хлопала длинными ресницами… это Нитха-то!

А потом опомнилась, взвизгнула и отвесила обидчику оплеуху – неловкую, вскользь, словно и не научилась за эти годы бить жестко, в кровь.

– Сэйти архи! – взвизгнула она. – Отцу скажу, дурак!..

Каким образом можно наябедничать правителю заморской державы, что его дочь поцеловал аргосмирский уличный проходимец – этого Нитха наверняка не сумела бы объяснить. Просто выдохнула спасительное заклинание, которое в любых сомнительных случаях вертится на кончике языка любой наррабанской девушки:

«Сэйти архи! Отцу скажу!..»

Синеглазый наглец, отнюдь не устрашенный этой угрозой, расхохотался и вскинул руку в прощальном жесте.

– Сегодня ночью ты будешь мне сниться, красавица! А с утра начну мечтать о новой встрече с тобой!

И юркнул меж двух заборов – только зашуршала осенняя лебеда.

– Чтоб тебе Старая Каракатица приснилась! – крикнула ему вслед Нитха.

И тут же охнула: надо догонять напарников, пока они ее не хватились, эти глухие, слепые, глупые мальчишки, бросившие ее на милость всяких уличных хамов!

Нитха бегом кинулась вслед за друзьями, унося на губах обжигающее чудо первого поцелуя. Она неслась, не видя улицы, взбудораженная, разозленная, чувствующая себя оскверненной… и в то же время, как ни странно, чем-то ужасно довольная и гордая.

* * *

Солнце ползло к горизонту медленно, словно хотело досмотреть мрачное, буйное действо, что творилось в столице Гурлиана.

Те, кто вызвал к жизни мятеж, не добились цели – и махнули рукой на свое буйное детище. Пусть, мол, творит, что хочет.

И теперь уличная рвань выламывала окна лавок, высаживала двери домов, где надеялись поживиться. Над крышами плыли клубы дыма: поджоги устраивали не только мятежники, но кое-где даже слуги, убивавшие своих хозяев и растаскивавшие добро – мол, бунт все спишет. Указ короля Ультара, согласно которому в доме, где погиб насильственной смертью господин, должны быть казнены все до единого рабы, не соблюдался уже два столетия и был почти забыт.

Но солнцу сверху было видно, что представление движется к концу. Потому что от восточных ворот по Аргосмиру катилась на запад сила, что не чета была городской страже. Сила вливалась в улицы и переулки, словно в русла ручьев и рек, но не теряла грозного напора. Она выдавливала бунтарей все дальше к побережью, гнала их от дворца, от особняков знати. Сила не собиралась останавливаться, она чистила столицу от мятежников.

Алмазные стучались в каждый дом, именем трех правителей приказывали открывать двери – и выламывали их, если хозяева не повиновались. Воины обшаривали дворы, не пропуская ни сарая, ни погреба, заглядывали на крыши и чердаки. А потом шли дальше. Иногда натыкались на попытку сопротивления – и давили ее жестко, кроваво.

А властители дальних замков, покинувшие лагерь на Фазаньих Лугах ради удалой потехи, не утруждали себя возней в чуланах и на задних дворах. Боевые кони неспешно несли их по столице, как по захваченному вражескому городу, и все живое бежало прочь от их мечей, от тяжелых боевых топоров, от боевых цепов с шипастыми шарами на цепях.

За властителями шагали их люди – с луками и арбалетами, чтобы прикрыть хозяина от целящихся с крыш мятежников, с мечами, чтобы разделаться с увертливыми негодяями, которым удалось увернуться от удара господина.

Порой – и часто – под конские копыта подворачивался случайный прохожий, не успевший вовремя укрыться в четырех стенах. Что ж, не зря говорится: не довезешь зерно до мельницы, не обронив ни зернышка.

И лежали прямо на улицах эти потерянные зернышки мятежа – брошенные тела виноватых и невиновных. Ночью по Аргосмиру пройдут рабы-мусорщики, сложат трупы на скрипучие телеги, увезут за город, в лес, где в большом овраге получают свой последний костер бродяги, нищие, воры…

Для мусорщиков это будет щедрая ночь, богатая ночь! Завтра женщины, не дождавшиеся домой мужей, сыновей, братьев, не пожалеют денег, лишь бы им позволили взглянуть на мертвых – нет ли среди них родного человека?

Но это будет завтра. А сегодня смерть двигалась по городу на запад, грозно стуча подкованными копытами, грохоча в двери: отворите именем короля, жители Аргосмира!

* * *

Увы, надо было признать: ученики Совиной Лапы заблудились в Аргосмире! Это они-то, неплохо находившие дорогу среди смятых в ком лесов, рек, морей, пустынь… да, они стояли посреди хмурой улочки, стиснутой с двух сторон каменными домами, и гадали: куда же они забрели?

Спросить было не у кого: улица пуста, двери заперты, ставни крепко захлопнулись… по городу словно чумной мор прополз!

Само по себе это не смутило будущих Охотников, которые в странствиях за Гранью привыкли рассчитывать только на себя. Не обращая внимания на тишину испуганной улицы, друзья прикидывали, в какой стороне дом Лауруша и успеют ли туда до темноты.

И тут Нитха тревожно вскинулась:

– Что это?.. Слышите?..

Парни тут же замолчали. Да, они слышали, и еще как!

К ним приближались крики, лязг, тяжелый топот копыт.

Из-за поворота вывернулись несколько человек. Они бежали, спасая свои жизни. Грабители?.. Случайные бедолаги?..

– Давайте и мы отсюда… – обеспокоился Дайру, но не успел закончить фразу. Дюжая, растрепанная баба с закатанными по локоть рукавами, пробегая мимо, толкнула парня, сбила его с ног. Дайру попытался встать – и взвыл от боли.

А Нитха кинулась было наутек, но ее остановил женский голос:

– Девочка! Эй, девочка! Давай сюда! Скорее!

Нитха обернулась.

Из-за приоткрытой ставни тревожно выглядывало круглое, ярко накрашенное лицо и махала рука в браслетах.

– Да шевелись! А то окно закрою!

«Надо же, есть еще добрые люди на свете!»

Нитха в два прыжка оказалась под окном. Женщина, перегнувшись через подоконник, подала наррабанке руку, помогла девочке взобраться к себе.

Нитха даже не бросила взгляда в комнату. Сидя на подоконнике, она не отводила глаз от растянувшегося Дайру.

– Давайте оба сюда! В дом! Нургидан, помоги этому растяпе!..

А Дайру усилием воли одолел головокружение, зашипел от боли, пытаясь сообразить, сломана у него нога или только вывихнута…

Но вдруг шипение оборвалось на губах, боль уплыла куда-то, словно исчезла. Дайру оцепенел. Так страшно ему было только перед пастью дракона.

Потому что из-за поворота показался всадник на могучем коне.

Юноша разглядел его сразу, во всех подробностях.

Всадник был и в самом деле огромен и плечист, но Дайру, глядя снизу вверх, видел великана. Ноги воина на грайанский манер упирались в широкие стремена, посадка была несокрушимой. Конь неспешно вбивал в булыжник шаг за шагом, разделяя с хозяином это ощущение собственной неодолимой мощи.

Воин был в доспехах, но забрало было поднято в знак презрения к противнику… нет, не к противнику – к дичи! Он не прятал лица – квадратного, с жестким подбородком, прямым мясистым носом и довольными злыми глазами. Что-то кабанье было в его облике, даже клыки на лице померещились несчастному замершему парнишке.

Руки всадника поигрывали боевым топором. Воину явно нравилась забава, он не намерен был разбираться, на кого сейчас обрушит массивное лезвие… охота есть охота, азарт есть азарт, нечего попадаться на пути…

Все это Дайру успел определить меж двумя ударами сердца. Юноша, не пытаясь даже отползти, глядел, как взмывает над ним серая сталь…

А потом оцепенение исчезло, Дайру вскрикнул – потому что между ним и тяжелым лезвием встал друг.

Нургидан закрыл собою лежащего напарника. Он не делал попытки уйти от удара, даже рук не вскинул, чтобы защитить голову. Стоял и снизу вверх глядел на убийцу-властителя.

А воин замер. Затем лезвие, потеряв боевой замах, пошло вбок. Вышколенный конь остановился, повинуясь знаку хозяина. Так же покорно остановились те, кто шли за властителем, – Дайру их даже не заметил.

Некоторое время Нургидан и всадник обменивались взглядами. Лица друга Дайру не видел, зато отлично разглядел замешательство верхового воина.

Наконец властитель бросил сердито:

– Уши бы тебе оборвать, чтоб не шлялся… когда такие дела творятся…

Наверное, не только Дайру уловил в хрипловатом низком голосе растерянность.

Всадник тронул бок коня шпорой, тронул узду – и умное животное, поняв хозяйскую волю, обошло стоящего на пути юношу.

Наемники (Дайру только сейчас увидел их) явно ничего не поняли, но без единого слова обогнули двоих странных парней и поспешили за удаляющимся господином.

Когда грозная процессия проследовала по улице, Нургидан склонился над другом:

– Что там с тобой, белобрысый? Нога?.. – Он развязал подколенные ремни, пониже спустил мягкое голенище сапога. – Вывих… терпи, вправлю.

От резкой боли Дайру побледнел, на висках выступили бисеринки пота. Но он не вскрикнул, целиком захваченный потрясением и восторгом:

– Нургидан, да что же ты… да как же ты… одним взглядом, да? Я знаю, я читал… великие воины умели… врага… одним взглядом…

Дайру редко говорил так бессвязно, и Нургидан понял, насколько взволнован напарник.

– Ну, воин я неплохой… – начал юноша важно, но сбился и честно добавил: – Но вообще-то это был мой старший брат Ульгидан… Ну, чего разлегся? Вправил я твой вывих. Обопрись на меня и вставай. А Нитха где? Убежала?

– Вроде где-то рядом кричала, нас звала… – завертел головой Дайру.

По обе стороны улицы их обступали дома, равнодушные, безответные и молчаливые, как скалы. Все двери были заперты, как ворота осажденной крепости. Все ставни были закрыты, как глаза ужаснувшегося человека, не желающего видеть, что происходит вокруг…

– Ни-и-итха-а-а!..

* * *

– Хороша! – Патлатый держал на руках бесчувственную девушку в пестром платье. – Ой, хороша!

И замолчал: ему показалось, что лицо пленницы дрогнуло от отвращения. Очнулась? Нет, померещилось ему. Лепешка щедро плеснула девчушке в лицо ту пакость, которою усыпляет самых невезучих своих гостей…

Нищему бродяге до сих пор не доводилось прикасаться к такой красавице, как эта девчушка-пленница. Наррабанка? Вон какая черная коса…

И ведь наверняка такого случая больше не выпадет! Будь Патлатый один, он бы такой везухи не упустил. Примостился бы в каком-нибудь укромном уголке да отведал бы лакомства, которое ему не по рылу. Но сам же, дурак, взял с собою двоих «балочных» на случай драки. Брякнут Щуке, обязательно брякнут!..

– Молодец, Лепешка! – обернулся Патлатый к размалеванной круглолицей женщине. – Не растерялась! Щука с тобой расплатится.

Лепешка скривилась. Ей не нравился визит бывшего дружка. Патлатый и раньше был никудышным добытчиком, а уж когда его поймали на краже у своих и отметелили так, что еле выжил, ему и вовсе пришлось перебраться в Гиблую Балку. Вот и сидел бы там на радость Серой Старухе! Мог бы, кажется, понять, что теперь Лепешка ему не ровня!.. Так нет же, приперся куда не звали! Посоветоваться, мол, надо… А попробуй ему не открой, ежели с ним еще пара «балочных» рыл, а Лепешкин нынешний дружок сейчас далеко и заступиться не может…

Ладно, все вышло к лучшему. Девчонка эта вовремя подвернулась. Патлатый уже уходит, а от королевы нищих и впрямь может что-то перепасть…

Лепешка проводила незваных гостей до черного хода, посоветовала им поторапливаться и захлопнула засов. А потом вернулась в комнату и принялась разглядывать тонкое алое покрывало, расшитое серебряными цветами.

Ловко вышло с этой вещицей! Покрывало упало с головы девочки на лавку, а мужчины, прибежавшие из другой комнаты на крик Лепешки, на алую красоту даже не глянули. Подумали небось, что это Лепешкин наряд… Ха! Как же! На такое чудо и за полгода не заработаешь!

Ткань струилась и сияла в пальцах шлюхи. Конечно, скупщики за покрывало не дадут и трети цены, но все же – удача, ах, какая удача! Только бы дружок не увидел, ведь отберет, зараза! Покрывало Лепешка продаст… но немножко поносит сама, совсем немножко… так, перед зеркалом чуток покрутится…

* * *

Да не дети они! Давно уже не дети! Втроем могут одолеть Клыкастую Жабу, было уже с ними такое! И сколько раз оставались одни в Подгорном Мире… ну, не совсем одни, все-таки он, Шенги, был неподалеку… но и без него справлялись, превосходно справлялись!

Так почему же у Шенги так ноет сердце? Почему так тянет на поиски трех паршивцев, которые наверняка устроились переждать заварушку в какой-нибудь таверне?..

От талисмана никакой помощи. Весь город он показывает, словно развернутую карту, а человека найти – это только если не слишком далеко…

Алмазные закончили обыск в доме Лауруша – довольно быстрый и небрежный. Не только потому, что Лауруш и Шенги – люди уважаемые, но и потому, что страшно рыться в доме Подгорного Охотника. Кто знает, чем тебе грозит какая-нибудь безделушка, которую ты всего-навсего с места на место переложил?..

Десятник, задержавшись в прихожей, привычно отбарабанил предупреждение, которое произносил сегодня во многих домах. Добропорядочным аргосмирцам предписывалось этим вечером и ночью оставаться в своих домах. Те же, кто будут схвачены на улицах, сочтены будут мятежниками и навлекут на свою голову королевский гнев.

– Пусть эти вояки бренчат что угодно, – глянул с крыльца Шенги вслед выходящим за калитку наемникам, – а я дома не усижу. У меня дети где-то бродят.