Текст книги "Гильдия"

Автор книги: Ольга Голотвина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 66 (всего у книги 84 страниц)

7

– А не вляпались мы в ловушку? – тревожно огляделся Дайру.

– Ловушку? – не поняла Нитха.

– Ну да. Может, этого детеныша подослали взрослые? А мы сюда притащились, как три барашка на бойню…

Место, куда «притащились три барашка», бойню отнюдь не напоминало. Наоборот, в мятежном городе оно было оазисом спокойствия и тишины.

Трое учеников Совиной Лапы сидели на могучих, вгрызшихся в скалу корнях старой сосны. Она выросла на южном склоне утеса, рядом с тропой, ведущей на вершину, – и казалось, что дерево штурмует кручу, только притомилось, отдыхает на полпути.

Сверху тянуло горьким, дразнящим запахом копченой рыбы. Коптильню со склона видно не было – ну и что? Моря вон тоже отсюда не видно, утес заслоняет. Зато слышен рев прибоя на камнях. А коптильня… ее даже с завязанными глазами отыщешь, мимо не пройдешь.

Над утесами с криками вьются чайки, выхватывают друг у друга рыбьи кишки, дерутся из-за чешуйчатой мелочи, что падает в дорожную колею с рыбачьих возов. (Это только с юга склон утеса крутой, а с севера на вершину ведет вполне приличная дорога.)

Сегодня дорога пуста – праздник же! – но в самой коптильне работа понемногу движется. Именно туда удалился Чешуйка, пообещав раздобыть факел, а потом показать короткий путь по скальным трещинам. Сверху, из коптильни, дорога в грот удобнее, но чужому человеку там запросто накостыляют по шее.

(Нургидан, правда, рвался поглядеть, кто же это может накостылять ему по шее и много ли там таких удальцов. Но Нитха и Дайру быстро и привычно поставили героя на место. За три года они неплохо научились это делать.)

– Ловушка? – задумчиво повторила девушка слова Дайру. – Да кому мы нужны?

– А может, – с надеждой предположил Нургидан, – кто-нибудь с нами не до конца подрался? Например, эти… которые в «Лепешке и ветчине»…

– Я думаю, – усмехнулся Дайру, – что эти гвардейцы Жабьего Рыла сейчас пьют за здоровье служанки, которая прекратила драку. Ты выдал им их порцию крупными кусками, им теперь еще долго ее пережевывать!

– А так бы позабавились! – огорчился Нургидан.

– Я грешу на наших старых знакомых, – продолжил Дайру, вновь становясь серьезным. И рассказал друзьям о том, что произошло возле горящего храма.

Нитха слушала, по-детски приоткрыв рот от волнения. А Нургидан азартно ударил кулаком о ствол сосны:

– Я же говорил: кто-то с нами драку не закончил! От самого Эрниди за нами увязались, вот такие настырные!

– Рукопись… – недоумевала Нитха. – Опять рукопись… ну, зачем она им? Как говорят у нас в Наррабане, нашел шакал сухую кость и сон потерял: не украли бы!

– Вот к Лаурушу вернемся – прочту от первой буквы до последней, – хмуро пообещал Дайру.

Последняя фраза отвлекла Нургидана от мыслей о скучном, даром ему не нужном пергаменте.

– А вот я, как вернусь к Лаурушу, первым делом наемся от пуза! У меня, между прочим, с самого утра корки хлеба во рту не было! Я жрать желаю, а тут еще копченой рыбой несет – никакого терпения не хватает! Где этот Чешуйка?! Если сейчас же не вернется – иду грабить коптильню!

А Чешуйка – вот он! Словно издали услышал, что про него говорят: бежит, торопится! Правой рукой прижал к груди большой, чуть ли не с себя самого, факел. Солидный, сосновый, обмотанный просмоленной ветошью. Мальчишке неловко было нести его одной рукой, но взять факел поудобнее он не мог, потому что в левой держал на отлете глиняный черепок – донце разбитого кувшина, полное багровых угольков.

Смола перепачкала и без того грязную рубаху, на носу прибавился новый мазок – от копоти. Беспризорник сиял: ему было чем гордиться! Чужого человека на коптильне углядели бы в два счета – и спустили бы с утеса в бочке из-под рыбы. Хорошо, если не в море… Но кто станет обращать внимание на бездомного мальчишку, который часто здесь крутится и охотно бегает по поручениям? Такого замечают меньше, чем чаек, тучей кружащих над утесом!

Дайру и Нургидан поспешили навстречу и освободили малыша от его ноши.

– Сейчас – в «мышкин лаз», – важно приказал Чешуйка, принимая командование. – А внизу раздуем угли и зажжем факел.

– Будет сделано, сотник, – с сугубым почтением отозвался Нургидан. – Уже бежим исполнять, сотник. Не будет ли господину угодно указать, где этот самый «мышкин лаз»?

Надувшись от сознания своей значительности, «сотник» указал на корягу, торчащую из узкой расселины:

– За нее тащите!

Коряга (приколоченная, как выяснилось, к деревянному щиту) приподнялась. Под щитом зияла щель, проложенная, видимо, волей Безымянных, а не человеческими руками.

– Кое-кто мог бы и сам отыскать вход, – поддела Нитха Нургидана, который уже сел на край расселины и спустил ноги в черноту. – Как говорят у нас в Наррабане, где орел очами не узрит, там лиса чутьем сыщет…

Чутье и впрямь подвело Нургидана. Он почувствовал себя виноватым, поэтому даже на «лису» не обиделся. Но для порядка огрызнулся:

– А если тут все пропахло распроклятой рыбой?..

– Зажигай факел, – сказал Дайру мальчишке.

Тот затряс головой:

– Не, рано! Увидят огонь… Сейчас спрыгнуть вниз, там невысоко. И идти по левой стене, так, чтоб плечом касаться… Два поворота – и ступеньки круто вниз. Вот тут факел и зажжем…

Чешуйка опасливо глянул на спутников: не струсят ли?

Но он забыл, что имеет дело с учеником Подгорного Охотника. И дело даже не в том, что им не раз приходилось брести во мраке неведомыми и опасными тропами. Теперь, когда дошло до дела, все трое воспринимали Чешуйку как напарника, а значит – верили ему безоговорочно. Уж так они были приучены. Если напарник говорит: «Прыгай в темноту!» – надо прыгать не раздумывая.

Именно так они и поступили. Спрыгнули в темноту, там и впрямь было невысоко. Просто солнце уже склонялось за утес, густая тень наползла на щель и спрятала ее дно.

Беспризорник передал вниз черепок с тлеющими углями и тоже ловко спрыгнул в «мышкин лаз».

– Погодите немножко, – сказала Нитха, поднимая упавшее на камни покрывало.

Девушка скрутила алую с серебром тонкую материю в жгут и повязала вокруг талии.

– Вот, теперь не помешает… Если бы не это дурацкое платье, совсем было бы здорово!.. Ну, можно идти!

Но тут возникла новая задержка: Дайру заявил, что вход лучше закрыть. На всякий случай. Нургидан посадил Чешуйку себе на плечи, и тот водрузил на место щит, закрывающий «мышкин лаз».

– А как отсюда выбираются? – спросила Нитха, глядя вверх, на полоски тусклого света из щелей.

– Лестница куда-то делась… – завертел головой Чешуйка.

– Да без нее вылезем! – хмыкнул Нургидан. – Подумаешь, какая крепостная стена!..

Они двинулись во мрак. Чешуйка ловко ступал по камням босыми ногами. Его спутники шли бесшумно, легко касались левой стены, проверяя путь. Вот первый поворот…

Внезапно Чешуйка остановился. Шедший за ним Дайру не налетел на него в темноте – остановился, услышав, что стихло легкое шлепанье босых пяток. Обернулся, выбросил назад руку и наугад коснулся плеча идущей следом Нитхи. Девушка тут же остановилась, тоже обернулась и, подняв руку, нашла во мраке Нургидана. Тот подчинился сигналу «стой!» и на всякий случай спрятал черепок с углями под полу куртки.

Справа приближались голоса.

– Тебе, зараза, только бы не работать! – басил кто-то весьма сердитый. – То ты руку занозил, то тебе воры мерещатся, то у тебя чужаки на склоне крутятся…

– Да видел я! – отбрехивался упрямый фальцет. – Какие-то… под сосной торчали… вроде двое, парень с девкой… или трое, не разобрать было…

– Трое-четверо-пятеро-войско! – насмехался бас. – Парень с девкой по берегу шлялись да под сосной присели. А наш Поплавок уже распрыгался: караул, вражья армия идет «мышкин лаз» штурмовать!.. Иди цепь навесь, раз тебе покою нет. А потом бегом наверх и – за дело!

– Да я хотел…

– Лучше б ты хотел мешки таскать! – припечатал бас.

Мимо вжавшегося в стену маленького отряда протопали шаги. Позади, у входа в «мышкин лаз», залязгало железо: похоже, звенья цепи протаскивали через кольцо…

А затем – вновь неспешный топот башмаков по камням. На этот раз чужаки поняли, что шаги звучали не рядом, а за тонкой перегородкой… может быть, она не сплошная…

Дайру слушал стук капель, вплетающийся в звук удаляющихся шагов, и думал о каменных клыках, что растут с потолка пещер – а навстречу им тянется «нижняя челюсть»… никогда ему не нравилось это зрелище. Похоже, такие «зубки» и отделяют их от неприятеля.

Нургидан огорчался, что напрасно его не пустили потолковать с теми двоими. Он был бы очень аккуратен и тих…

А Нитха молча молилась Отцу Богов – не за себя и не за своих друзей, а за того, кому было гораздо хуже. За того, кто в кромешной тьме сидел за решеткой и ждал подмоги…

Наконец гневный бас и оправдывающийся фальцет затихли вдали. Чешуйка негромко сказал:

– Заперли… Ладно, и другой выход есть. Пошли! Слышите – внизу море шумит? Близко уже. Сейчас факел зажжем…

* * *

– Правильно мы сделали, что послали к Хастану бабу. Другого кого за худые вести он бы на месте пришиб! – изрек Недомерок важно.

– Причем битую бабу! – глухо отозвалась Лейтиса из-под полотенца, благоухающего травяным отваром.

Она только что добралась до «Шумного веселья», и жена трактирщика тут же принялась врачевать ее синяки и ссадины, призывая двести болячек на голову того мерзавца, у которого поднялась рука так изукрасить женщину.

– Стало быть, островитянин решил позвать на помощь своих морских демонов. – Шершень не сводил взгляда с бронзовой рыбки, лежащей на столе. – А отдельную плату для гонца он догадался дать?

Лейтиса, пошарив в складках широкого платья, молча, наугад бросила на стол тяжелый мешочек. Красавчик попытался подхватить его на лету, но промахнулся. Мешочек брякнулся о столешницу.

– А если бы Ше-ершень не спросил, ты бы мешо-очек зажала? – ехидно поинтересовался Красавчик, раздосадованный своей неловкостью.

– Я сейчас лечусь, мне недосуг, – послышалось из-под полотенца, – а завтра напомни, Красавчик, чтоб я тебе в рыло дала…

Главарь взмахом руки заставил замолчать Красавчика, явно готового к дальнейшей перебранке, и сгреб широкой пятерней мешочек.

– Я пойду!

Никто не возразил атаману. После бурного дня даже разбойникам ночлег под крышей казался милее золота. К тому же Шершень не из тех, кто гребет добычу под себя. Уж поделится…

Лейтиса деловито уточнила из-под полотенца:

– Ты, может, и помнишь здешние места, но проводник нужен.

– Верно, – кивнул главарь и возвысил голос: – Аруз!

Трактирщик прибежал проворно (но не слишком быстро, чтоб важные гости не подумали, будто он подслушивает под дверью).

– Слышь, Аруз, нам человек нужен. Шустрый и надежный. Да чтоб в здешних местах знал каждую доску в заборах, каждый камень на берегу… каждую чайку по голосу чтоб узнавал!

– Да таких у нас почитай что вся Рыбачья Слободка. И Бродяжьи Чертоги.

– Хороший город Аргосмир, нравится он мне… Надо выбраться из города. Найди мне, Аруз, проводника!

– Ко мне тут прибежали прятаться трое парнишек. Айсур и его дружки. Может, господин помнит – мелкий такой, вроде ребятенка…

– Айсур здесь?! Отлично! Зови его сюда!..

* * *

Когда темнота расцвела огненным цветком, Щегол задохнулся от волнения.

Это за ним, да? Уже?.. На корабль, в рабство?..

Нет. Это у них не получится.

Пленник успел обшарить тюки, сложенные в нише-клетке. Увы, ничего увесистого, не говоря уже об оружии! Ковры, меха, кружева – ценные, но бесполезные в драке вещи.

Зато, развязав все мешки, один за другим, он вслепую сравнил длину добытых веревок и выбрал самую длинную. Хотелось верить, что и самую прочную.

Щегол знал, что веревка может стать оружием. Знал с чужих слов. Но сейчас был уверен: да, он сумеет накинуть петлю на чужое горло и затянуть ее, как затягивает удавку палач…

И сейчас, когда вдали, словно смертный приговор, замаячило факельное пламя, пленник поспешно растянулся у самой решетки. Драгоценную веревку со старательно вывязанной скользящей петлей он продуманно растянул на запястьях. Щегол совершенно точно знал, что сделает, когда первый из мерзавцев, войдя в клетку, склонится над пленником. Ни один фокусник или жонглер так истово не отрабатывал свои трюки, как Щегол раз за разом повторял во тьме это движение, беспощадное и точное.

Свет факела приближался. Пленник не поворачивал головы. Его терзал страх: увидят, увидят кучу товаров, что он вытряхнул из мешков!

Он, конечно, прибрал бы все, он даже пытался! Но во мраке это оказалось делом немыслимой трудности…

Шаги затихли возле решетки. Молодой голос сказал весело:

– Если господину угодно дрыхнуть, мы можем повернуться и уйти на цыпочках.

Нургидан! Пленник узнал его, но не успел ни отозваться, ни вскочить: насмешку подхватил низкий бархатный голос:

– Лучше останемся и споем ему колыбельную.

Нитха?! Здесь?..

Щегол вскинулся – и скользящая петля тут же стянулась на запястьях. Поэтому вместо изящного комплимента с уст незадачливого пленника сорвалась короткая, но выразительная фраза, емко описывающая сексуальные пристрастия Серой Старухи.

Нитха сдержала смешок и скромно потупилась, как и подобает приличной девушке. Увы, в полумраке ее хорошие манеры остались незамеченными.

– Господин, – счастливо сообщил Чешуйка, прижавшись к решетке, – не привел я тебе твоего родича. Падла он, а не родич. Зато вот эти господа пришли помочь…

И мальчишка принялся скороговоркой рассказывать про неудачу с письмом.

Тем временем Дайру, подняв факел, осветил массивные железные прутья:

– Ну, прямо Допросные Подвалы… а замок-то где?

Тут даже Чешуйка замолк. На губах пленника замерли слова благодарности и обещание когда-нибудь отплатить добром…

Замка на решетке не было. Толстые прутья сверху и снизу уходили в гнезда, выдолбленные в камне. И ничего похожего на вход.

Озадаченное молчание прервала Нитха:

– Может, позади дверь… потайная, а?

– Ну да, потайная… – усомнился Дайру. – В толще камня?

– Нету там ничего, – хмуро откликнулся Щегол. – Я на ощупь все стены облапал, словно… – Он покосился на Нитху и не закончил фразу.

– Вход должен быть, – рассудительно сказал Дайру. – Тебя-то как в эту конуру запихали?

– Не знаю. Я пробовал трепыхаться, укусил одного, мне дали по башке. Очнулся уже тут…

– И столько тюков… – Дайру повел факелом из стороны в сторону, тени поплыли по груде распотрошенных мешков. – Не сквозь решетку же они все это пропихивали, верно?

Черный камень, монолит без единой трещины… и прутья, словно вырастающие из пола и уходящие в потолок…

– А почему бы и не сквозь решетку? – спросил вдруг Нургидан странным, глухим голосом.

Юноша приблизил лицо к прутьям, словно хотел разглядеть каждую зазубрину, каждое пятно ржавчины.

На самом деле Нургидан не присматривался к решетке. Он к ней принюхивался.

Да, запах копченой рыбы густо висел в воздухе, оседал на камнях и железе, перебивал запах морской воды. Но почему он плотнее и ярче вот на этом пруте, втором слева, на уровне груди? Да еще смешан с запахом человеческого пота, запахом ладоней, много раз бравшихся именно за этот прут, именно здесь?

Оборотень жалел, что не может принять звериный облик на глазах у чужих. Он бы сказал даже, сколько человек хватались за решетку ручищами, измазанными в рыбе.

Впрочем, сейчас это не важно – сколько. Гораздо интереснее – зачем?

– Эй! – напряженно окликнул Нургидан напарника. – Посвети выше, на пазы…

Дайру поднял факел. Багровый свет залил темный камень и тонущие в нем серые полосы.

Нургидан обеими руками взялся за прут в том месте, где запах рыбы был сильнее всего. Потряс, пошатал. Шагнул влево, взялся за самый крайний прут, тряхнул для пробы – да, разница есть! Вернулся ко второму слева, поднатужился, попытался поднять… Ура, тяжелая железяка медленно двинулась вверх, все глубже уходя в камень!

Нитха, догадавшись, в чем дело, упала на колени, чтобы в полумраке разглядеть, не выходит ли прут из нижнего гнезда.

– Есть! – сказала девушка негромко. – Показался…

Прут наверху уже далеко уполз в камень. Нургидан качнул его, вынул из глубокого и широкого паза, взвесил на руке и довольно ухмыльнулся: хорошая железяка, увесистая, сойдет за оружие!

На месте вытащенного прута зияло отверстие, в которое мог пройти человек.

– Вот так они тюки и заносили! – восхитился Дайру. – Нургидан, ты молодчина!

Щегол уже выбрался на карниз и стоял рядом со своими спасителями. Радость унялась, на смену ей пришел стыд. Ну что бы самому проверить прутья? Нет, сидел дурак дураком, дожидался, пока на выручку придет кареглазая смуглянка!

Недавний пленник даже не подумал о том, что, выйдя из клетки, он очутился бы в полном мраке на каменном карнизе над морем и не знал бы, в какую сторону идти. Он понимал лишь одно: из беды его вытащила девушка, которую он сам мечтал спасти – с мечом в руке, один против дюжины врагов…

А прекрасная спасительница, не замечая его смятения, спросила Чешуйку:

– «Мышкин лаз» закрыт. Куда теперь, через коптильню?

– Там такие парни… один Гурвайс чего стоит, который у них за старшего… зарежут и не охнут! – предостерег беспризорник.

– Ну, может, все-таки охнут… – заулыбался Нургидан нехорошей улыбкой, похожей на волчий оскал.

Но Дайру не разделял его энтузиазма.

– Хочешь, чтоб тебя на эшафоте удавили?

– Не понял… на каком еще эшафоте?!

– Ты соображаешь, как это будет выглядеть в глазах судьи? На коптильню напали четверо разбойников, принялись убивать направо и налево всех, кто под руку подвернулся…

– Но Щегол…

– А чем докажешь, что его украли? Наш сообщник, такая же разбойничья морда…

– А клетка?

– К приходу стражников она будет пуста. А может, сами стражники и помогут барахло перепрятывать. Думаешь, Жабье Рыло им мало платит?

– И все это, – мягко вмешалась Нитха, – если мы после драки останемся живы. Склад контрабандного барахла наверняка охраняет не парочка задохликов, вооруженных метлами… Мы просто исчезнем. Учитель и не узнает, куда делись…

– Угу, в скале и костер разложат, – с гордостью знатока сообщил Чешуйка.

Под направленными на него взглядами беспризорник стушевался и, мысленно проклиная свой длинный язык, промямлил:

– Я… это… хотел… ну, можно ведь и другим путем выбраться!

– Другим путем? – переспросил Дайру.

– Ну да, только надо по воде идти. Там выход к скалам.

– Так отлично же! Пошли, покажешь!

Даже при свете факела видно было, как побледнел мальчуган.

– Я… нет… я расскажу, а вы сами… я лучше в коптильню…

– Ну и дурень, – дружески объяснил Дайру. – Увидят они, что пленник сбежал, начнут трясти всех, кто рядом был. Думаешь, никто-никто не заметит, что ты из подземелья выбрался?

Эта мысль до сих пор не приходила Чешуйке в голову. И она ему не понравилась. Мальчишка кое-что знал о том, какими путями дознаются до правды парни из коптильни и их главарь – грозный Гурвайс.

– Может, они уже сюда идут… – поднажала Нитха.

– Я… это… – не мог решиться мальчуган. – Вам там по грудь, а я плавать не умею…

– Ой, врешь! – не выдержал Дайру. – У моря родиться – и плавать не уметь?..

– Да ладно, – добродушно сказал Нургидан, – на мне верхом поедешь, на плечах.

Мальчишка поколебался, а затем произнес неохотно и негромко, как человек, выдающий свои тайные страхи:

– Там отдыхает Старая Каракатица… Там у нее логово…

Короткое молчание – и громкий хохот Щегла!

Вцепившись в решетку, согнувшись от смеха пополам и побагровев, бывший пленник выплескивал все нервное напряжение, весь ужас, что скручивал его душу в черном гроте.

– Ой… я… не могу… малыш, не надо! Вот только стара… кара… Старой Каракатицы нам не хватало… Ой…

Нургидан и Дайру недоуменно переглянулись. Чешуйка обиженно насупился. А Нитха, сообразив, что Щегол рискует задохнуться, шагнула к нему и крепко ударила согнувшегося парня меж лопаток.

Помогло. Щегол оборвал смех, выпрямился, шумно втянул в себя воздух, восстанавливая дыхание, и сказал почти спокойно:

– Вы же не здешние… вам в детстве про Старую Каракатицу не рассказывали… Это здесь, на побережье, бабки внуков пугают: мол, будешь, неслух, заплывать далеко – Старая Каракатица утащит!

– У меня бабки сроду не было, – с достоинством сообщил оскорбленный беспризорник. – А только и я знаю, без всяких бабок: Старая Каракатица у наших берегов спокон веку живет. На человечьем мясе отожралась – с китенка будет, не меньше. Клюв такой, что акулу пополам перехватит. А логово у нее здесь, в гроте. Кто на лодке – тех не трогает, а прочих…

– Это тебе в коптильне Гурвайс рассказал? – восхитился Щегол. – Славно придумано! Чтоб ты не шастал, куда не звали…

Нитха, не удержавшись, фыркнула: так забавно выглядел возмущенный мальчишка.

Дайру хмурился. Сказок о Старой Каракатице он не слышал, но в Подгорном Мире встречался с самыми немыслимыми тварями. И еще о многих знал от учителя и других Охотников. Так почему же здешним скалам не укрывать неведомое морское чудище?..

– Ну, ладно! – У Нургидана лопнуло терпение. – Каракатица там завелась? Отлично, я как раз жрать хочу! С китенка размером, да? Тогда и вам немножко оставлю. Хватит болтать, пошли!

* * *

Если вор или грабитель хочет скрепить свои слова клятвой, он говорит: «Чтоб мне сдохнуть в Гиблой Балке!»

Если сводня-мамаша упрекает дочь, которая, вместо того чтобы заманивать щедрых и солидных гостей, путается с кем попало, она кричит: «Смотри, паршивка, докатишься до Гиблой Балки!»

И даже оборванный мальчишка, шныряющий по рынку и таскающий все, что плохо лежит, – и тот подчас задирает нос: «Я вам не из Гиблой Балки! Я, хвала богам, в Бродяжьих Чертогах живу!»

Может, для тех, кто проживает в собственном особняке где-нибудь возле Дворцовой площади, и нет особой разницы между Гиблой Балкой и Бродяжьими Чертогами. Там и там рвань, голодранцы, опасный сброд, с которым не приведи Безликие повстречаться в темном переулке!

Но сам сброд понимает эту разницу очень тонко.

Обитатели Бродяжьих Чертогов не признают, что скатились на самое дно жизни. Каким бы жалким ни было их «царство» – был еще шаг вниз, который каждый из них боялся совершить. Шаг в мусорную кучу, в мир отчаявшихся, потерявших все людей.

Гиблую Балку называют жилищем нищих – но это не совсем так. Даже нищие – те, кто просит милостыню на постоянном месте и знает в лицо каждого прохожего на «своей» улице, – стараются приткнуться в Бродяжьих Чертогах. Пусть даже в хлипкой лачуге, которую сами сколотили на пустыре.

Потому что в Гиблой Балке не живут. Там доживают. Там тянут жизнь до мгновения, когда наконец-то душа скользнет в Бездну.

В изломанной зигзагами расщелине меж прибрежных скал теснятся те, кого выдавил из себя город. Те, кто не сумел бы продать себя даже самому невзыскательному работорговцу. Калеки, старики, уроды, женщины настолько мерзкого вида, это прохожие шарахаются от них. Сюда приползают старые рабы, которых хозяева не желают больше кормить. Сюда бегут за жалким спасением воры, нарушившие обычаи Бродяжьих Чертогов. Здесь находят пристанище беглецы с болот, которых не пожелал принять и укрыть Жабье Рыло.

Вся эта потерявшая человеческое обличье орава расползается по городу – роется в мусорных ямах, клянчит милостыню (городские нищие нещадно бьют «балочных ублюдков»), пытается воровать. Мало кто из «балочных» рискует ограбить одинокого прохожего.

А к ночи жалкая стая возвращается в единственное место, где изгои чувствуют себя почти в безопасности. Потому что не родился еще на свет такой отчаянный «крысолов», который сунулся бы туда. «Патрулировать Гиблую Балку» означает обходить дозором входы-выходы из нее. И даже это – опасное дело.

По Бродяжьим Чертогам бродят тощие, пугливые бездомные псы – но Гиблую Балку далеко обходит любая четвероногая тварь. Поговаривают, что там и крыс нет. А стражники всяко не глупее бродячих пустобрехов, в эту вонючую западню не сунутся.

И все же Гиблая Балка – не лихая вольница, плюющая на весь белый свет. Была и над нею власть, была! Не взор богов, не королевская десница – тяжелая лапа Жабьего Рыла тяжело легла на «сточную канаву» города.

Несколько лет назад люди «ночного хозяина» устроили несколько налетов на Гиблую Балку. Жестоко и страшно убивали каждого, кто попадался под руку. И сумели сделать, казалось бы, невозможное: нагнали ужас на тех, кому уже нечего было терять.

Гиблая Балка взвыла, признав над собой господина. И услышала: «Платите дань… Ах, не с чего? Тогда отрабатывайте. Делайте все, что будет угодно „ночному хозяину“. Вызнавайте, что прикажут. Прячьте у себя тех, кого велят. Понадобится шум – поднимете. Понадобится драка – устроите. А чтоб не забывали, чьи вы слуги, Жабье Рыло даст вам короля. Повинуйтесь ему…»

С тех пор глубоко в ущелье стоит деревянный дом. Небольшой, но настоящий, даже забором обнесен. Единственный дом среди растянутых на палках драных полотнищ, шалашей из вымазанных глиной прутьев и просто пещерок в склонах расщелины. И живет в этом доме приставленный «ночным хозяином» надсмотрщик – король нищих… ну, в настоящее время – королева…

* * *

Щука шла по притихшей Гиблой Балке. Губы ее были плотно сжаты, глаза светились сухо и зло, из-под корней волос по виску тянулась тонкая, уже подсохшая струйка крови. Ворот платья был разорван, обнажая шею, ключицу и приоткрывая левую грудь, но женщина даже не подняла руки, чтобы стянуть края материи.

За Щукой, отстав на пару шагов, шла ее гвардия – самые крепкие и сильные мужчины, что нашлись в обиталище уродов и калек. Им пришлось пробиваться сюда от верфи – и берегли они не себя, а королеву, понимая, что Жабье Рыло страшно спросит за ее смерть.

Безобразная, почти лысая женщина с разорванной нижней губой, передав стоящему рядом старику тощего голого младенца, кинулась Щуке в ноги:

– Госпожа! Королева! Яви милость, скажи хозяину, что наши не виноваты! Они… как могли… Только б не на нас его гнев… только б не на детушек наших!..

Щука и взглядом не повела на рыдающую на камнях женщину, и шага не замедлила.

За поворотом перед нею открылся некрашеный забор. Кто-то из свиты пронзительно свистнул – и калитка распахнулась. Похоже, карлик с широченными плечами так и караулил у входа, поджидая возвращения хозяйки.

Крепкая одноглазая старуха кинулась навстречу Щуке, заголосила:

– Ох, звездочка наша, что с тобой сделали… пойдем, пойдем, переоденешься… ой, вижу, ранили тебя…

– Пошла вон, – сквозь зубы скомандовала Щука, и старуха, оборвав причитания, разом исчезла.

– Вы тоже, – хмуро приказала королева своей гвардии. – А ты, Патлатый, ступай за мной. – И двинулась через крошечный двор к крыльцу, не обернувшись даже, чтобы проверить, как исполняется ее приказ.

За ее спиной мужчины переглянулись, а черноволосый нищий со сломанным носом заметно побледнел.

Вся Гиблая Балка знала, что Патлатый набивается к Щуке в дружки. Но приказ следовать за собой королева отдала отнюдь не нежным голосом. Похоже, она нашла, на кого свалить вину за проваленное на верфях дело.

С явным облегчением мужчины поспешили к калитке, а Патлатый бегом кинулся догонять свою госпожу.

Он нашел Щуку в маленькой комнатке, убранной до того скудно, что она казалась нежилой. Деревянная кровать, накрытая дешевым лоскутным одеялом. Стол без скатерти. Простая сосновая скамья. Грубый деревянный сундук. Ни занавесок на окне, ни зеркальца над кроватью, ни ящика с зеленью на подоконнике. Никаких примет того, что комната служит приютом женщине. Единственное, на чем с недоумением останавливался взгляд, – это непонятный предмет под столом, тщательно накрытый чистой тряпкой.

Вошедший мужчина не пялился по сторонам. Он и так знал комнату, в которой мечтал когда-нибудь поселиться (уж он-то был бы куда лучшим королем нищих!). Знал, что лежит в сундуке и что за распроклятая штуковина хранится под столом…

Глаза Патлатого остановились на женщине – и больше уже не отрывались от ее лица.

А Щука шагнула к нему и хлестко, с силой влепила ему пощечину.

Голова мужчины дернулась. Из носа побежала струйка крови, но он не поднял руки, чтобы ее отереть.

– Тебе, олуху, можно хоть что-то поручить? – негромко осведомилась Щука.

Патлатый молчал.

Этого надо было ожидать, думал он тоскливо. Раз корабли целы, так Щука тут вроде как ни при чем. Она только приглядывала, как дело идет, чтоб Жабьему Рылу доложить. А командовали Шершень и Патлатый…

Но нищий не сказал ни слова. Только смирением мог он сейчас отвести гнев Жабьего Рыла от Гиблой Балки и – что гораздо важнее – от себя самого.

– Я спрашиваю: тебе, олуху, можно хоть что-то поручить? – раздельно повторила Щука.

– Все, что угодно моей королеве, – поспешил ответить Патлатый, чувствуя на губах вкус собственной крови.

Ого, а ведь ей и впрямь что-то нужно! Если так, то, глядишь, удастся спихнуть вину на Шершня…

Женщина прыгнула с ногами на кровать, нервными движениями расправила платье вокруг коленей.

– Подай коробку.

На миг лицо нищего стало злым. Чтобы скрыть раздражение, он поспешно обернулся к сундуку.

Крышка не была заперта – кто посмел бы сюда сунуться? Мужчина достал завернутую в старую шаль жестяную коробку, развернул, молча протянул Щуке. Та ласково провела по коробке кончиками пальцев и открыла ее.

Патлатый даже взгляда не бросил на содержимое коробки. Не видал он их, что ли, эти жесткие листья с черными черешками, покрытые наростами-бородавками…

Женщина молчала, пальцем двигая листья по дну коробки, словно разучилась считать.

– Три, – сказала она наконец с горестным удивлением. – Только три… но этого же надолго не хватит. – Голос ее стал по-детски капризным. – Пора пополнять запасы… а ты же знаешь, чего он потребует взамен!

Мужчина незаметно стиснул кулаки. Увы, спорить со Щукой было бесполезно. Безумная, вконец безумная баба!

Да, Патлатый связывал со Щукой кое-какие хитроумные планы, тайные мечты о власти – для начала над Гиблой Балкой, а там видно будет… Но себя не обманешь – он и женщину эту хотел, так хотел, что душа заходилась криком. Может, среди юных танцовщиц или холеных придворных дам Щука показалась бы невзрачной, немолодой… но Патлатый же не при дворе! Среди здешних уродок Щука сияет красотой. Она – нездешняя, не с «мусорной кучи»… пусть из-за тяги к окаянному зелью попала в немилость к Жабьему Рылу и сослана присматривать за «балочной швалью»… но порок – внутри, а с виду жизнь не искалечила ее, и это дразнит Патлатого так, что мочи нет терпеть. Но ей нужны только листья из-за Грани, а молодой мужик в постели вроде бы и ни к чему…

Не была б эта сумасшедшая красотка королевой нищих, Патлатый выбил бы из нее дурь. Но так…

– Конечно, моя госпожа. Как только на улицах станет потише, я пошлю парней, пусть изловят какую-нибудь шлюху…

Яростное шипение прервало его слова. Женщина, оторвав взгляд от драгоценных листьев, обернулась к Патлатому. Сейчас она походила не на щуку, а на рассвирепевшую кошку.

– Нет! Сегодня! Сейчас! Товар должен быть у меня! Я должна знать, что могу расплатиться… иначе не засну…