Текст книги "Солнце Ирия (СИ)"
Автор книги: Ольга Егер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Элишка задумалась. Почему-то ей не захотелось рассказывать об Ирие, и о Кваде. Потому она обошлась такими словами:
– Мои родители умерли, когда я была маленькой. А меня забрал к себе мамин друг. Он ее очень любил и любит до сих пор, потому взял меня к себе в память о ней. Там все грустили о ней… А я… Я была не нужна. Так что однажды меня выгнали.
Эти слова порезали нежное сердце не только самой Элишки, но и Ильи, который не понимал, как можно было вот так запросто выгнать нежное создание. Он высек бы каждого, кто осмелился навредить белокурой девушке. От ярости он сжал в побелевших кулаках поводья.
Она остановила коня, быстро разобравшись как управлять четвероногим другом. Лес кончился. Впереди, где-то далеко на горизонте, виднелся город с высокими каменными домами и припорошенными крышами. От него исходил свет, словно среди этих домиков прикорнуло солнышко, и через пару часов поднимется, чтобы осветить небосвод.
– Нам надо разворачиваться, – осознал Илья, подсчитав, что рассвет и впрямь не за горами. И к тому моменту, следовало бы вернуться домой, причем сделать это до того, как слуги проснутся.
– Может поедем дальше? – с надеждой спросила Элишка.
– Не хочешь туда? – догадался Илья, кивнув в сторону дороги к имению. – Понимаю. Матушка встретила сурово. Настасья Алексеевна… неприветливые слуги… – Перечислял он, а Элишка добавила бы в список собственные кошмары, но промолчала. – Потерпи немного. Матери придется принять тебя. Слуги будут в ноги кланятся. А Настасья… – Он не договорил, опустил взгляд на собственные руки, и сцепил челюсти так, что мышци на скулах подрагивали. Через секунду он отвлекся от собственных тяжелых дум, спрыгнул на землю, и спустил Элишку, чтобы идти дальше держа ее за руку. Они вели посторонние разговоры, смотрели себе под ноги… И чем ближе становилось поместье, тем замедляла шаг девушка. Так что вскоре мужчине пришлось вернуть ее в седло и гнать лошадок до самого дома.
Увы, как бы ни хотелось Илье поспеть до пробуждения дворовых и прочих, но несколько слуг их приметили, и не забыли донести о том Софье Илларионовне… Так что на следующий день у Элишки стало вдвое больше обязанностей.
Глава 21
Настасья Алексеевна сверлила свирепым взглядом свою невольную няньку, даже не замечая, что злость сия прибавляет ей сил и здоровья. К примеру, появилась мощь в руках, чтобы вот так запросто дотянуться до стакана на столе и демонстративно его уронить на пол. Стакан вдребезги, нянька – за веник и тряпку.
– Чтоб ты поранилась и кровью истекла! – пожелала Настасья Алексеевна.
Элишка и поранилась. Палец к губам приложила, и ничего не ответила хозяйке. Но следующий стакан принесла покрепче – он упорно не хотел биться при столкновении с полом. Зато в полу едва ли ямка не образовалась.
– Давайте-ка, Настасья Алексевна, сядем! – заботливо подсела к ней девушка, отбросив веник с савком, и крепко обняв за плечи, как дитя, попробовала усадить. Больная не теряла времени даром, и плюнула сопернице в золотые волосы… Элишка скривилась. Подавив желание найти кляп для подопечной, потому отыскала для себя косынку и спрятала локоны.
– Вы б еще кусались, как лошадь дурная! – посоветовала девушка, и глаза Настасьи Алексеевны кровью налились, а рот раскрылся… Дальше звучали традиционные вой, ругань… К которым Элишка быстро привыкла, и обращала на них внимание не больше, чем на докучливую муху в свинарнике, куда частенько приходилось ходить, кормя поросят по приказу Софьи Илларионовны. Впрочем, после стирки белья, чистки картошки и выгребания печной золы, уборки в комнате хозяйки, ее сынишки, Элишка от усталости мало на что обращала внимание.
– Что стряслось? – ворвался в комнату Илья, и тоже много чего выслушал. С тем, что он изменник, сукин сын и предатель, спорить не стал. Покивал головой, со всем соглашаясь, и присел на край постели, приобняв супругу.
– Элишка помогает тебе и делает все, чтобы ты поправилась. Зачем ты так с ней? – приговаривал он, а сам то и дело посматривал с нежностью на девушку, которая отвернулась ко всем спиной, снимая паутину в углах.
– А мне ее расцеловать прикажешь? – запротестовала, спихивая мужа с постели, Настасья. – Это уж ты без меня и сам сделаешь! Что так смотришь на меня? Или считаешь, будто я не знаю, чем вы вечером занимаетесь, уезжая на конях?
– К вашему сведению, – не выдержала Элишка. – Мы просто катаемся на лошадях и все! Вот вы выздоровеете, и вас с собой возьмем. А то совсем бока себе отлежали. – И притопнула. – Хватит валяться на подушках! А-ну, поднимайтесь!
– Да я тебя… – больная огяделась, выискивая тяжелый предмет, коим смогла бы прибить любовницу мужа.
– Все! Успокойтесь обе! Элишка, пойдем. – Увел ее Илья и притворил дверь. – Не вступай с ней в перепалки. Она больная женщина. Ей нужен покой…
– Я сейчас встану и упокою ее! – закричали за дверью.
– Жду с нетерпением, когда вы от постели оторветесь! – выкрикнула в ответ Элишка.
– Да что ж тут творится? – вышла в коридор Софья Илларионовна, привлеченная шумом. – До коли в нашем доме этот балаган будет продолжаться? Илья, вернись к работе, дружочек. А ты, – она смерила взглядом девушку, да таким, что ничего хорошего ожидать от истинной хозяйки дома не следовало. – Пойди ко мне. Поговорим.
– Матушка! – предупредительно выступил вперед, заслоняя собой Элишку, мужчина.
– Ты свои дела решай, а мы – свои решим. Поручение у меня к Элишке. Вот и все. – Ласково говорила Софья Илларионовна, и пришлось ей уступить. Да поручение оказалось угрозой…
– Мне Настасья уж тоже поперек горла стоит. Да только еще хоть раз скандал затеешь, и вас обеих в доме моем не будет. Тебя продам в красный дом, а ее со свету сживу! Уяснила? – больно дернула за косу Элишку матушка Ильи. – А теперь иди в конюшню, поможешь стойла чистить.
– Поделом тебе, девонька! – приговаривал старый конюх, водя поскребком по бокам ретивого жеребчика. Он вдоволь нахохотался, когда девчонка, сосланная в его попечительство спросила о красном доме. Правда, более ретивого и молодого конюха, Ваньку, осадил, когда тот пообещал наглядно ей показать, чем в том доме занимаются. – Неча помеж мужем и женой лезть!
– А я и не лезу, – отозвалась Элишка, сгребая на лопату пахучие удобрения, на которые расщедрились коняшки. – Оно само так получилось…
– Ну да… Вот потому и тут ты очутилась! В следующий раз зашлет тебя Софья Илларионовна в коровник. А оттель и в псарню переселит насовсем.
И злобно расхохотался. А мальчишка, который тоже при конюшне находился, толкнул девушку под ноги, и она, не удержав равновесия, упала прямо на колени в смрадную кучу. Чем позабавила тружеников. Наверное, Настасья Алексеевна смеялась бы также, подумалось девушке. А вот Элишке начинало казаться, что лучше уж жить с собаками, чем с людьми. Она поднялась, и чтобы не выказывать обиды и горечи, гордо подняла голову.
С закатом солнца прислуга торопилась в свои постели, чтобы выспаться перед весной, когда работы прибавится на порядок. Так что Элишке уже легче дышалось. Она забралась в банную комнату, долго, остервенело натиралась сухой мятой, украденной на кухне, мылась холодной водой, потому как подогреть ее было некому. Застирала одежду, выветрила на подворье, унесла к себе в комнату, и развесила перед окном. Подкормила пойманной в конюшне мышкой Ору, и в чистом, торопливо поднялась по лестнице, отыскав спасение в комнате самого маленького хозяина этого дома. Дмитрий Ильич сразу проснулся, услышав знакомые шаги, и попробовал встать, опираясь на стенку колыбели.
– Привет, дружочек! – радостно поздоровалась она, присев на пол, рядом с ним. – Плохо, что здесь ты маленький. Был бы большим – защитил бы. Вырастай поскорее! – Протянула руки, освободила малыша из его заключения и позволила вволю поползать по теплому ворсистому ковру рядом. – Хоть ты меня рад видеть! А то я уж думала, что совсем никому не нужна.
– Мне нужна! – ответил ей голос старшего хозяина.
Илья едва слышно ступал по деревянному полу. Закрыл двери, чтобы ни у кого не возникло желания, зайти в спаленку его сына, и присел позади девушки, подвинув ее к себе. Она оперлась на него спиной, чувствуя поддержку и тепло. Согрелась после купания в холодной воде.
– Ты совсем холодная. Не заболела? – встревожился он, крепче обнимая ее, растирая худенькие плечи, белые, мозолистые руки. – Я поговорю с матерью, чтобы избавила тебя от работы.
– Не говори! – воспротивилась она, опасаясь, как бы ей не прибавили еще заданий. – Все хорошо. Честно. Я… я справляюсь…
– Агу… – заискивающе заглянул ей в глаза ребенок, упершись ручками в колени девушки, а ногами в ковер. – Пррр…
– Хочешь попрыгать? Иди сюда! – взяв его под ручки, Элишка поставила мальчика себе на ноги, и время от времени приподнимала. Он пружинисто отталкивался, поднимался вверх, весело смеялся и пускал пузыри изо рта в знак наивысшего удовольствия.
Илья, не менее счастливый в такие тихие минуты покоя, поцеловал девушку в шею.
– Такой я и представлял себе семейную жизнь… – признался мужчина. – Только с тобой, а не с ней. – Шептал он, одаривая ее поцелуем в висок.
– Стой! – отстранилась Элишка. – Все эти люди правы. Я встала между вами. И это неправильно. Перестань. Пересуды опять пойдут. Настасья плакать будет. А ей нервнчать нельзя. Мне нужно уйти…
– Куда? Тебе же некуда идти. – Напомнил Илья. – К тому же, я не отпушу тебя. Я полюбил с первой встречи, когда отвоевал тебя у медведя. Думаешь, у всех моих домашних не отвоюю? Потерпи просто.
Он вернул ее на прежнее место, сжав в своих объятиях. И дальше говорил, обжигая дыханием:
– Сегодня я ездил по делам. В Вязьмах был. Видел там мастера, который камни ценные добывает и из них красоту всякую делает. Был у него один камешек, который мне напомнил о твоих глазах. – Повествовал Илья. – Так вот сделал мне мастер кулон. Вот этот…
Илья достал из потайного кармашка подвеску с бирюзой дивного цвета на шнурке и, показав Элишке, быстро надел ей на шею.
– Когда совсем устанешь от слуг, от поручений маминых, посмотри на камешек, и вспомни обо мне. Иди и жалуйся, а я со всеми разберусь! – говорил он мгяким шепотом. – Я не дам тебя в обиду! Я – твоя защита от всех!
Элишка грустно улыбнулась. Его сын забрался девушке на руки, и умастившись, сладко засопел курносым носиком. Девушке только и оставалось быть счастливой, осознавая свою необходимость… Но сомнение и страх копошились в сердце.
– А ты моя защита! Когда ты здесь, мне легче. Нет никакой пустоты и не хочется срываться с места, чтобы бродить по лесу в поисках неизвестно чего… А ведь раньше я так и делал. Как зверь… Понимаешь?
Илья не дождался ответа. Элишка спала на его груди, удерживая ребенка. И надо было бы ее разбудить, переложить сына в колыбель, а девушку отправить в ее комнату. Но ему не хотелось упускать такое маленькое счастье из рук, вот так резко прерывать их умиротворенный сон и лишить себя самого удовольствия видеть любимую женщину, ощущать ее. Пахла она сегодня иначе… И он точно знал, кому за сие надо сказать спасибо. Потому решил поутру переговорить с матерью. Сейчас же крепче обнял и Элишку, и ребенка, уткнулся носом в ее волосы и облакотился плечом о колыбель. Им оставалось несколько часов беспечного сна перед буднями полными новых сплетен и обвинений, душевных мук…
* * *
– Ей, ей! Вот те крест! – клялась толстая тетка Мотря, время от времени переходя на высокие нотки, когда за рассказом переставала отдавать себе отчет в том, где находится. Мотря намывала пол в коридоре, у приоткрытой двери. Рядом с ней на коленях, с тряпкой в руке сидела и Зойка.
– Да ну! Неужто у них совсем совести не осталось? – раскрыла рот Зойка.
– Совсем ни капли. Вот утром, зашла Люська, к мальцу, хотела его покормить…
– А чего это Люська его самого на ночь бросает-то? – не понимала Зойка.
– Дык, Софья Илларионовна, велела девке той за малым приглядывать по ночам. А Люська на радостях теперь с Ванькой-конюхом развлекается. – Хихикнула Мотря. – Так вот чаво я хотела сказать. Значить, вошла Люська, а эти двое на полу спят! Представляешь! Тут и гадать не надо, чем они всю ночь баловались, что ажно на полу спать полягали! Видмо, совсем без сил остались… – заржала баба, и быстро рот грязной тряпкой закрыла, озираясь по сторонам.
– Жалко нашу хозяюшку! – взвыла Зойка, посматривая на дверь. – Болезная такая. А муж совсем загулял. Еще ладно б, где на чужой стороне. А так через стенку! Совсем здоровый розум потерял!
– Да ну! То девка его не иначе как заколдовала! И Софья Илларионовна так думает! Недавеча сама так и сказала… – клялась Мотря.
– Бедная Настасья Алексеевна! – причитала Зойка.
Слушая этот разговор, Настасья Алексеевна сразу почувствовала, что ей очень хочется сделать кое-кого другого бедным и несчастным! Более того – неживым!
– Поедь, Илья Андреевич, в Каменный! Разберись там с нашими купцами. В гильдию надо взнос подать, связи завести полезные. Надо! – настаивала матушка после того, как поутру нянюшка застала хозяина с любовницей в детской спаленке. Илья мешкал с ответом. Не хотел уезжать. Да матушка заверяла: – Присмотрю я за твоей девкой. Никуда она от тебя не денется! Ты пойми, чем больше ты к ней внимания проявляешь, тем хуже и себе, и ей делаешь. Ты езжай. Я с Настасьей проблему решу, а вернешься, женишься на своей сиротинушке и будете жить счастиво! – пообещала она, только про себя подумала: «Жить счастливо, но не долго… Глядишь, наскучит тебе вторая жена, заведем третью – знатную, богатую…»
– Ну чего молчишь? Езжай, купишь ей чего красивого: обновки, украшения… – Уговаривала Софья Илларионовна. – А то ведь она у тебя бесприданница. Только птица бестолковая при ней и все.
Илья усмехнулся, представив Элишку в новом небесно-голубом платье или в костюме для конной езды, и как они вместе скачут по полям да сельским дорогам, как гуляют по лесу, и какой она будет – лучезарной, светлой, желанной.
– Хорошо. Но ты отвечаешь за нее. С ее головы не должен упасть ни один волосок. – Пригрозил Илья. – Руки должны быть нежные! Никаких конюшен, хлевов и прочего!
– Все будет, как ты хочешь, душа моя! – согласилась матушка. И Илья первым делом побежал к своей птичке. Она сидела в комнате, все еще немного напуганная после утреннего разноса, учененного Софьей Илларионовной. Каждой клеточкой тела ощущала ненависть, пропитавшую не только сердца здешних обитателей, но и стены, пол, потолок этого дома. Ворвался, широко распахнув двери, встал на колени перед ней, взял ее тонкие ручки в свои, поднес к лицу, и потерся о них, словно кот. Поцеловал каждый пальчик.
– Мне придется уехать и оставить тебя одну. Я постараюсь вернуться, как можно скорее! – говорил он – единственное светлое пятно для Элишки во всем этом мраке. – Матушка присмотрит за тобой… Так что ничего не бойся.
Но именно этого Элишка и боялась больше всего – его матушки. Строгая, холодная женщина внушала ей ужас. От нее словно исходил зимний холод, так что, находясь в одном помещении, хотелось поскорее подойти к камину. И что с ней произойдет за время отсутствия Ильи было подумать страшно.
– Не едь! – вцепилась в его ворот девушка. – Не оставляй. Ты говорил, что ты моя защита! Или возьми с собой. Пожалуйста! Ты ведь говорил, что я нужна тебе.
– Успокойся, моя птичка. – Поцеловал ее в щеку Илья, немного испугавшись горячного згляда девушки. – Она обещала заботиться о тебе. А когда вернусь, привезу тебе наряды…
– Мне не нужны наряды! – протестовала Элишка. – Не бросай меня!
У Ильи сердце обливалось кровью. Он закусил губу, и был готов пойти на попятную, отказавшись от навязанной матерью поездки в Каменный.
– Давай договоримся, когда я вернусь, мы поженимся! – предложил он.
– Но у тебя есть одна жена. Разве можно и вторую завести? – удивилась Элишка, толком не знакомая с правилами этого мира.
– Я обещаю, что ты будешь единственной! – сказав эту загадочную фразу, он поцеловал ее в лоб, и ушел, оставив на один безумно долгий и мучитеьный месяц…
* * *
На кухне кипела работа. У каждого была своя обязанность: рыбу почистить, нарезать, пожарить, кашу сварить, котлет налепить да пожарить, овощей начистить, бульон сварить, пирогов напечть и т. д. Элишка то бегала в подвал за овощами, то мыла посуду, по подметала пол, на который постоянно сбрасывалась кожура, рыбные очистки или крошки. Иногда все перечисленное летело прямо на спину девушке, когда она занималась уборкой, и очень хотелось выпрямиться, закричать: «За что вы так со мной?». Но она-то понимала, что ответ ей не понравится, что слуги злятся потому, что хозяева гневаются. И Элишка молчала… Все, о чем думали слуги, вслух произносила Настасья Алексеевна рано утром, потом в обед и вечером, когда девушка наведывалась к ней, чтобы поубирать, принести поесть, помыть сварливую женщину, переодеть, вынести за ней ночной горшок, сменить постельное белье. Еще неделю назад она ревела в три ручья от несправедливости, от жестокого обращения, от того, что очень болят руки и, порой невозможно разогнуть спину, но теперь сносила все молча, а вечером приходила и падала от усталости, погружаясь в пустой сон, будто в омут. А утром просыпалась с дохлой мышью на подушке – заботливый Ора сам находил себе пропитание, а отныне пытался подкармливать и хозяйку, которая сама редко вспоминала о еде. И недоумевал, когда она, подавив вопль, неблагодарно отказывалась от «завтрака», бросая его на пол. «Ну и ходи голодная!» – мог бы сказать он.
– Эй, государыня! – позвала ее повариха. С недавних пор Элишку сначала за глаза, а потом и напрямую стали называть «государыней помоев». И ей приходилось глотать обиду, отмалчиваться на оскорбления. – Метнись в подвал, мне нужна картошка! И грибы!
Элиша безропотно отложила веник и савок. Поторопилась в подвал, подхватив корзинку с пола. Она уже давно не слушала их злых речей. Просто выполняла задания, пропуская колкости и ругательства сквозь уши.
– Зачем в подвал? – повернулся к поварихе Сенька, прозванный рыбником за его умение покупать свежую, вкусную рыбу и готовить ее. – В чулане же все есть.
Повариха толкнула его в бок так, что тот чуть не порезался собственным ножом.
– Ты работай, болтай – меньше! – шикнула на него другая повариха. – Девка молодая, пусть ножки разомнет!
Картошку она собрала в глубокую корзину с ручками, а грибы долго не могла найти в полутьме. Осилив это задание, продрогнув немного от подземного холода, метнулась к двери, чтобы поскорее вернуться на кухню и там согреться. Уперлась рукой в дверь, толкнула… Двери не отпирались. Тяжелые, дубовые – их можно было отпереть только хорошенько уперевшись, двумя руками. Причем, Элишка помнила, что оставила одну дверь приоткрытой… И как она так тихо сама затворилась? На всякий случай, девушка, отставив корзину, попробовала толкнуть дверь снова. Однако ничего не изменилось. Теперь Элишка удостоверилась, что ее нарочно заперли.
– Эй! – кричала она в наивной надежде, что непременно появится хоть один здравомыслящий человек, и освободит ее. – Кто-нибудь!
Но никто не откликался. Ни час спустя, ни два часа… Ни когда стемнело.
Все ненавидели ее. Все, кроме Ильи и его сына…
Но единственный защитник был слишком далеко, и честно признаться, она не надеялась увидеть его снова.
Лишь крысы проявляли интерес к ее персоне.
Очень быстро она устала кричать, и просто села на ступеньках, пытаясь согреться, обхватила плечи руками…
Холод не отступал. Он взял девушку в крепкие объятия.
– Где эта девчонка, я вас спрашиваю??? – раскричалась Софья Илларионовна, Дмитрий Ильич изволили громко кричать и плакать, и никакие мамки-няньки в такие минуты не могли на него повлиять, кроме Элишки. Хозяйка давно заметила эту особенность, приговаривая «Ну хоть на что-то сгодилась!». А так ребенок, и вместе с ним чуть ли не все поместье, не только не спали, не ели, не пили, так еще и за головы держались, пытаясь унять боли второй день к ряду. Под эти же крики, вся дворня была построена у крылечка, стараясь понять, на что ж так сердится Софья Илларионовна.
Кто-то из сорванцов, стыдливо опуская глаза, проблеял, дескать, видел, как любовница господская спускалась в подвал, шла за картошкой, да так оттуда и не вернулась. Шла она туда еще утром прошлого дня.
А вот искать ее решили следующим вечером, и Софья Илларионовна всерьез занервничала, представив, как находят они труп девичий в подвале, и как терзается в трауре ее сын, слишком уж привязавшийся к сироте. Меньше всего на свете хотела она увидеть его вновь таким безучастным ко всему, каким он был до свадьбы и до появления этой безродной дворняги.
– Немедля в подвал! – рявкнула она на слуг, и обернулась к девкам. – А вы ванную теплую готовьте! Да камин топите. И на всякий сучай, знахорку зовите. Живо!
Прислуга засуетилась, успевая шептаться о любовнице хозяина, из-за которой всем на орехи перепало, и уж лучше бы она куда подевалась и исдохла там, разлучница-проклятая!
Когда распахнули тяжелые двери – нашли пропажу: бледную, с посиневшими губами, искусанными крысами пальцами. Она сидела на ступеньках, прислонившись спиной к холдоной стене, тяжело дышала, и не открывала глаз. Вдохи и выдохи давались ей тяжким трудом, с хрипом, через кашель. Выглядела девчонка очень плохо, и вызывала опасения на счет здоровья…
Софья Илларионовна прикусила до боли губу. Потом раскричалась на прислугу, кому-то даже отпустила оплеуху. Приказала отнести девушку в дом, помыть, отогреть, накормить, напоить и предоставить местной знахарке.
Девчонку немилосердно мучил жар, по ночам посещали кошмары. И хотели того девки и прочая прислуга, или нет, а сидели над ней, обтирая, уговаривя отвар лечебный испить. Не спали денно и нощно… Дмитрий Ильич вопил во все свое мощное детское горлышко, требуя подать ему сию же минуту любимую няньку! А знахарка разводила руками, признавая бессилие, мол, девица хоть и молода, да только жить не хочет, потому и поправляться не собирается.
– Лихорадка эта зверская, – поясняла бабка. – А девка – нежная. Сожрет ее болячка. И сроку отведено на то – два дня!
– Да за что ж это все на мою голову? – упала в кресло подле постели больной Софья Илларионовна, бросив на девушку сердитый взгляд. – Невестка одной ногой на том свете, так и эта туда же решила… Что ж с Илюшенькой будет?
Ей как раз пришло письмо от сына, где он интересовался домашними делами и состоянием своей любовницы. Как на грех, матушка отписалась, дескать, все отлично, живем счастливо: не ссоримся, вышиваем, хозяйством опекаемся. А тут… словно накаркал кто. Впрочем, она безошибочно угадала чьи козни привели Элишку в подвал, и почему уж два дня туда больше никто не ходил.
– Настасья Алексеевна, голубушка, – ласково говорила с ней Софья Илларионовна, поглаживая по головушке. – Как здоровьице ваше?
– Отлично, матушка, – с невинным видом отвечала невестка. – Чувствую, скоро поправлюсь. Спится хорошо. Слабость отступает.
– Хорошо. Вот только, если вы, милая моя, – Анастасия Алекссевна почувствовала, как тонкие пальцы свекрови впиваются в волосы, засталяя откинуть голову назад, – еще хоть раз позволите себе подобную выходку, то отправитесь вслед за этой девчонкой раньше отведенного вам срока! Уяснили? В моем доме, без моего ведома, никто не смеет наказывать кого бы то нибыло! Все ли вам понятно? – больно дернув невестку за волосы, поинтересовалась матушка.
– Но она же… – заикнулась болезная, в слезы бросаясь.
– Ничего не хочу слышать! Пусть хоть сто любовниц заводит, а сын мой должен быть счастлив! Не моя вина в том, что ты такая слабая оказалась. – Выпалила безжалостная хозяйка. И поспешила к себе, на ходу отдавая приказания прислуге: – Если еще хоть одна душа выполнит приказ этой стервы, или заговорит с ней – получит плетей, а потом будет искать себе нового хозяина… если жив останется!
Дмитрий Ильич все кричал и кричал, призывая Элишку. Но она не слышала его. Она бродила в бреду в туманах сноведений, потерянная, с одним лишь именем на устах. Звала, окликала и плакала, потому что он, как и раньше, был глух к ее мольбам…
Измотанные слуги, уверенные в том, что любовница хозяина не жилец на этом свете, с чистой совестью отправились спать, оставив девчонку в одиночестве, в темноте.
Потому в эту ночь никто не заметил, как окошко в комнате Элишки распахнулось настежь, пропуская не только холодный, уже пахнущий весной ветер, но и черную тень, заполнившую все пространство помещения, потушившую единственную свечу на столе. Тень приобрела очертания мужчины в высокой черной короне. Он сел у постели, склоняясь над больной, положил руку ей на лоб, и прикрыл глаза. Он стоял так долго. Пока жар не отпустил свою жертву. Девушка дышала ровно и спокойно, погружаясь в здоровый сон. Мужчина в черном тяжко вздохнул, еще какое-то время посидел рядом с больной, поглаживая ее искусанные крысами пальчики. Задумчиво рассматривал их, бережно, нежно поглаживал… С пересохших, потрескавшихся губ девушки вдруг сорвалось: «Квад!» – словно она почувствовала его, безошибочно угадала повелителя птиц…
– Спи спокойно, бескрылая. – Прошептал он, и на рассвете покинул мир людей, не дожидаясь предупреждения петухов о восходе солнца.
Софья Илларионовна встала с постели, предварительно позвонив в колокольчик. В доме было на удивление тихо. И женщине даже не сразу поверилось в столь удивительное умиротворение.
Девки тут же оказались рядом, подали таз с водой, чтобы хозяйка смогла умыться, вычесали длинные локоны, уложили в прическу и подали платье.
– Как там наша больная? Жива? – осведомилась она, еще вчера продумав, как объяснит смерть девчонки сыну.
– Жар спал. – Оповестили ее, и хозяйка решила проведать несчастную лично. Вошла в комнату величаво… Да только пустую кровать и застала. Бросила непонимающий взгляд на служанок, те головы в плечи вжали, сами не понимая, как упустили…
– Найти! – рявкнула Софья Илларионовна.
Да искать особо не пришлось. Девушка не пряталась… Хозяйка нашла ее по голосу – дивная нежная песня, которая уже стала привычной в этой доме, звучала в детской. И хозяйка остановилась у порога комнатки на втором этаже, тихонько приоткрыв дверь, чтобы убедиться: девушка, едва только встав на ноги, пришла к ребенку. Она пела для него, сидя на полу, у колыбели. А малыш внимательно слушал ее, опираясь на перильца, и улыбался от счастья.
– И что ж в тебе только находят наши мужчины? – хмыкнула Софья Илларионовна, но спустя секунду улыбнулась с облегчением. – Приворожила, что ль?
Признаться, на нее саму голос этой девчонки производил довольно странный эффект. Успокаивал, подчинял. Только по этой причине Софья Илларионовна, давно отвыкшая подчиняться, и злилась. Но сегодня она простила этой странной девчонке все. Ведь все складывалось лучше некуда: ребенок остался при няне и больше не тревожит никого криками, сын – при драгоценной любовнице, а сама Софья Илларионовна…ей не придется оправдываться перед сыном.
