Текст книги "Солнце Ирия (СИ)"

Автор книги: Ольга Егер

Глава 3

Когда тебе нечем заняться, дни тянутся скучной и серой чередой. Только и можно бесконечно смотреть на блестящие волны, то ли целующие темные камни башни, то ли нарочно бьющиеся об стены, в надежде разрушить строение. Если то угрозы озера, то замку владаря было все равно до их осуществления. Он планировал простоять на своем месте целую вечность.

Элишка отошла от окошка, и осмотрелась, в поисках хоть чего-то интересного. Усилиями Аннутки и ее друзей в маленькой комнате появилась вполне удобная, мягкая постель, вешалка для одежды, и целых пять платьев (очень красивых!). Собственно, под единственный предмет мебели, девочка и заглянула: но ни котенка, ни Бабайки, там не нашлось.

Ей оставалось только одно – в тысячный раз заплести и расплести волосы любимой кукле.

– Эй! – позвали от окна.

С готовностью к новостям и играм, Элишка обернулась, точно зная, что с подоконника сейчас непременно спустится Аннутка. Девушка действительно прилетела к ней, и даже с гостинцем. Она протянула малышке несколько тонких и длинных угольков, больше похожих на черные палочки.

– Это тебе!

– Спасибо! – глаза девочки тут же загорелись от восторга, и погасли секундой спустя. – А что это?

– Это древесный уголь. Я видела, как один мужчина рисовал этими палочками. Очень красиво! Только рисуют на бумаге. Сейчас Илия принесет. Он следом за мной летел.

Другая птица – сизокрылый голубь – едва смог добраться до башни, и уронил рулон на пол, торопясь избавиться от ноши. Подняв скрученный листок, Аннутка аккуратно развернула его и разложила перед девочкой. Провела угольком по его поверхности, сделав несколько линий для примера, соединила их, добавила еще несколько, и так на бумаге появился домик. Элишка хлопала в ладоши от восторга.

– Теперь ты! – предложила Аннутка.

Элишка от усердия прикусила язык, вырисовывая палочки и кружочки, стараясь нарисовать солнышко и заборчик.

– Молодец! – похвалил, проникший в комнату сокол. – Нашла, чем занять ребенка! И тихо в башне, и владарь отдыхает, и я перед ним не краснею…

– А вы уже натворили чего? – заинтересовалась Аннутка.

– Ничего я не натворил! – запротестовал, отстаивая свою невиновность, Борис Васильевич.

– Как же, как же! Наслышана, с утра обо всем, чего вы только не натворили! – рассмеялась девушка. – Сова о том только и кричит!..

Даже перья сокола покраснели, стоило ему вообразить, чего бы такого могли порассказать о нем честному пернатому народу…

– Некогда мне с вами разговаривать! Дел у меня по горло! – выдал в итоге виновник некоего позорного события и торопливо вылетел в окошко. Только ветер и доносил его ворчание в полете: – Ну, Софья, ну не сова, а сорока! Опозорила старика!

– А что он сделал? – полюбопытствовала Элишка.

– Ну, скажем так: сходил в гости не совсем удачно… – хохотнула Аннутка. – Рисуй, не отвлекайся!

И Элишку полностью поглотило сие занятие: она нарисовала и кичливых павлинов, и гордого петушка, и… Хорошенько подумав, попробовала нарисовать маму. Но вот беда – мамино лицо уже не виделось ей так отчетливо и ясно. Пришлось даже обратиться к Аннутке – вдруг ее воспоминание более свежи.

– Что там у тебя? Мама? Признаться, я и сама ее плохо помню… Ты лучше у влада… – Запнулась ворона, и подумала, что уж такими воспоминаниями господина Ирия лишний раз отвлекать не стоит. – Ты другое что нарисуй! – предложил она. – Ты прости, – попробовала прогнать чувство вины перед малышкой Аннутка. – Тут никто не поможет, только на свою память рассчитывать и придется.

Она взяла протянутый листок, чтобы рассмотреть картинки, и весьма удивилась.

– Что это за птички?

Посмотрела… и захохотала, чуть ли по полу не каталась.

– Чего смешного? – не понимала причины такого веселья девочка.

– Покажи, покажи павлина еще раз! – попросила единственная подружка, встречавшая недавно самовлюбленного птаха с красивым хвостом (которому, кстати, этот хвост повыдергать и обещала). Посмотрела, и снова залилась смехом. – А можно я заберу у тебя этот кусочек?

Девочка согласно кивнула. Ворона аккуратно оторвала клочок с павлином, в клюве портрет зажала и растопырила крылья, готовая сорваться в полет.

– Полечу, покажу. Скажу: портрет твой, дружище! Полюбуйся, какой красавец! Хочу посмотреть, как его самодовольную рожу перекосит! Вот смеху то будет! – торопилась она.

– Ничего не понимаю, – повертела оставшийся листок Элишка. Ей собственные художества такими забавными не казались…

Через какое-то время следом за Аннуткой прилетали и другие почитатели художественного творчества, видевшие, как с павлина вся его гордая гримаса сползает. Каждая птица смотрела на листик, смеялась и просила оторвать, подарить особо полюбившееся изображение своего соседа или товарища, а то и недруга, чтобы ткнуть ему в самодовольное лицо или клюв. Так у Элишки остался совсем крошечный клочок бумаги.

– Эхе-хех! – вздохнула она. Бумага таяла на глазах, а вот желание разрисовать что-нибудь по-прежнему было велико…

– Что это? Что это за скалящаяся рожа, я спрашиваю?! – ткнул пальцем Борис Васильевич, в кой-то веки обратившись пухлым невысоким мужчиной. Его негодованию подвергся крайний верхний рисунок на стене около винтовой лестницы.

– Это не что! А кто! – гордо выпалила Элишка, чувствуя себя оскорбленной.

Аннутка, как виновница беспорядков, и собственно, подстрекатель к оным, стояла позади девочки, с любопытством осматривала шедевры юного художника и гадала «что есть что». Ну и пыталась особо не смеяться при догадках. Хотя улыбка так и растягивала губы, а щеки просто начали болеть от усердия.

– И кто? – зря спросил воспитатель.

– Вы! – огорошила девочка.

Тут и владарь невольно усмехнулся. Но мимолетно, так что почти никто не заметил его ехидной усмешки.

А сам оригинал, с которого было срисовано произведение, был готов рвать на себе волосы.

– Но-но, Бориска, так и лысым остаться можно! – ласково приговаривал Квад, не позволив своему помощнику обрести плешь.

– Я? – задыхался в гневе не оценивший мук творчества Борис Васильевич. – А почему я такой зубастый и кого-то ем?

– Это вы ругаетесь. – Поправила его художница.

– Ну да. Вполне привычное для вас состояние. – Вставила «словечко» в защиту Аннутка, и на нее посмотрели так… что она поторопилась отступить на шажок-другой.

– А это? Это что – черти??? – никак не мог умерить гнев Борис Васильевич, грозно тыча в следующее изображение.

Вот тут Элиша смутилась, и потупила очи.

– Это Ква… – промямлила она тихонько. – Это Квад…

Взрослые оторопели, а потом уставились на владаря, лицо которого слегка вытянулось.

– А рога где? – почему-то тем же шепотом спросил у автора рисунка Борис Васильевич.

– Ничего вы не понимаете! Это не рога, а корона! – раскричалась девочка.

– Отмыть! – прекратил споры о художественном видении мира владарь и удалился в свои скромные покои.

– Отмывайте, отмывайте! – напоследок злорадно пропел сокол и улетел за владарем.

Аннутке с Элишкой пришлось браться за тряпки, нанести воды и приниматься за уборку в помещении.

– Знаешь, – задумчиво протянула девушка, возя кусочком ткани (к слову – старым платьем Элишки) по камням вокруг жуткой рогатой рожицы. – Пожалуй, этот портрет стоит оставить… владарю, на память! Ну, чтоб хоть иногда менялся в лице, как сегодня, а не ходил все время с каменной миной! Ему полезно!

И расхохоталась, не обращая внимания на расстроенную подобной критикой девочку.

Маленькие шажки к изобразительному искусству не прекратились. Хотя бы потому, что ворона регулярно приносила и угольки, и бумагу. С каждым днем у Элишки все лучше и лучше получалось рисовать. Даже очень правдоподобные рисунки выходили из-под ее «пера». Только вот листики неумолимо заканчивались…

Тогда самостоятельная девчонка выходила на прогулку.

– Надо, что-нибудь белое! – осматривалась она.

Попытка порисовать на зеленых широких листьях лопуха не привела к желаемому результату. На камнях получалось краше. К примеру, лягушка вышла получилась натуральная… Цапля чуть себе клюв не сломала, когда пыталась поддеть примеченный «завтрак», прикорнувший на камне.

Аисты явились на столь редкое событие – аудиенцию у владаря – всем семейством: родители прихватили с собой все свои три яйца. Будущие птенцы были предъявлены хозяину Ирия, то есть, поставлены прямо на стол.

Борис Васильевич, вновь в облике человека, встал позади хозяйского кресла, принял, самую что ни на есть, серьезную маску лица, и кривил губы, покусывая, когда очень хотелось рассмеяться.

– Вот! Разберитесь! – выпалил папа-аист, подтолкнув корзину поближе к владарю. Тот с интересом заглянул… Чего он только ни ожидал увидеть: и огромных червяков, и пятнистых яиц, и чужих яиц (хоть бы совиных), даже дохлых мышей. Но яйца с глазами видел впервые.

– Могу представить, как он прилетает в гнездо, а оттуда на него таращатся эти! – все же хохотнул Бориска, и прежде, чем владарь признался бы, мол, не знает, что тут даже поделать (кроме как просто помыть скорлупу, ну и отлупить одну проказину), обратился к аистам: – А не надо, дорогие мои, оставлять яйца там, где любой дура… то есть ребенок достать может!

– Это где это? – возмутился аист. – На самой верхушке дерева?

– Ну, значит, дерево выбирайте повыше! – нашелся сокол.

Мужчины бы устроили веселенькое препирательство, измерили бы то самое дерево, на котором обитало семейство, если бы не вмешалась мама-аист.

– Вы уж объясните ей, – заговорила женщина. – Что так баловаться нельзя. Вы же сами знаете, как долго все мы ждали птенцов.

– Обязательно. Поговорю! – пообещал владарь.

Хотя их воспитательный диалог с Элишкой сложно было назвать успешным, да и долгим. Владарь явился в комнату с таким зверским видом, что девочке захотелось спрятаться под кровать. Она бы отделалась одним строгим взглядом, да только настроение господину подпортил второй ходатай – цапля с побитым клювом. В результате, Квад отобрал угольки, сказав: «Никогда больше! Не смей!». Да с таким рокотом звучали слова те, что даже гром во внезапно накативших тучах, и то тише шумел.

Владарь ушел.

Девочка проревела сутки. И небо вторило ей, щедро поливая Ирий дождем.

– Не отдаст он тебе больше твои палки-рисовалки! – припечатал откровением сокол, заглянув на вразумительную беседу. – А нечего по окрестностям шастать и народ пугать! В чем птицы виноваты???

Борис Васильевич уже подошел к завершению монолога о вреде рисования.

– И вообще, извиниться надо пойти: перед цаплей, перед аистами. Кладку трогать у нас нельзя!

– Святые яйца? – утирая слезы и сопли, Элишка припомнила любимое высказывание воспитателя.

– Да! У нас они священней некуда! Пол века, а то и больше, новых птенцов не было. А тут такое счастье привалило!.. И ты со своими художествами. Да аист чуть заикой не стал!

– Извините! – вновь разревелась девочка.

– Не у меня, дуреха! – брезгливо отшатнулся сокол, и торопясь скорее покинуть хнычущего ребенка, бросил наставление: – Посиди тут сама и подумай над своим поведением!

И Элишка долго думала. Плакала и думала.

И становилось ей так невыносимо стыдно, что еще задолго до рассвета она ушла из черной башни…

Глава 4

Ее звали Глашенькой. Шла она по лесу. Вышла засветло, пока другие в деревне не проснулись, чтобы в окутанном туманом, и таком привычном лесочке насобирать грибов для супа. Глаше очень хотелось кушать. Живот так и сводило от боли. Чтобы отвлечься хоть немножечко, девочка запела. У нее был удивительный тонкий голосок.

И вот она шла по тропинке, нагибалась то за одним грибочком, то за другим, да песенку пела. Как вдруг, обычный для здешних мест, туман разошелся, предоставив Глаше поглядеть на чудо: стоял напротив нее братец ее – Степка. Босоногий, улыбающийся, но такой бледный.

– Глашенька! – кричал он.

– Степка, – обрадовалась сестра, и бросилась к нему. – Как же ты?.. Жив! Прости меня, Степка!

Как же Глаша плакала, как ревела. А Степка, вроде и не понимал, отчего так мучится сестра его. Все успокаивал.

– Не волнуйся, Глаша. Я здесь пещерку нашел, а рядом поляна – сколько на ней ягод и грибов! Пойдем, покажу! – он взял сестренку за руку и повел за собой.

Туман обволакивал их, совсем укутав. Глаша наивно шла за братом, не подозревая, чем закончится короткий путь…

В Ирие второй день погода нагоняла тоску. Солнце лишь изредка выглядывало из-за тяжелых серых туч, чтобы приласкать смельчаков, высунувших нос или клюв на улицу из домов да гнезд.

В замке владаря, особенно в башне, стало холодно. Сам правитель, практически неуязвимый для ветров и сквозняков, передернул плечами, кутаясь в накидке из черных перьев. Он шел по лестнице, спускаясь вниз, и остановился перед дверью, за которой жило создание, сеющее хаос и неразбериху в его владениях. Прошел внутрь, ожидая увидеть то чудище еще спящим. Однако, ребенка в постели не было.

Посмотрев на угольки в собственной ладони, владарь Квад положил их на столик – еще один предмет мебели, появившийся благодаря местным умельцам. Взял один из листочков, вгляделся в черты весьма своеобразного портрета и узнал… По глазам, по их выражению узнал Аглаю. И внутри владаря разыгрался целый шторм, тут же усмиренный здравым разумом.

Вернувшись к себе и сев в кресло у окна, Квад не сразу понял, что тот листок, он так и держал в руках, принеся его с собой.

– В самом деле, что за напасть такая? Верните солнце, повелитель! Я знаю, вы можете! – не успев толком поздороваться, сокол начал разговор с требований. Он недовольно переминался с лапы на лапу, прохаживаясь по столу, и периодически струшивал прицепившиеся к перьям капли на бумаги и книги. – А что это у вас? Наше чудище запугивает очередным творческим порывом? Дайте-ка гляну… О! Наша маманя! А ничего – прогресс на лицо! Почти похожа. Глазами! Остальное смазалось, наверное, потому что забывает девка мамку-то!

– Вот, верни ей. – Попросил владарь, закрыв клюв соколу бумагой.

Обиженный подобным поведением помощник, не став спорить (да и не вышло бы – клюв то занят!), удалился. Вернулся же опять о чем-то досадуя:

– Дурная Аннутка! Ну, как можно шастать где-то с ребенком по такой погоде? Я вот бы сидел в тепле! Хотя, может я просто такой старый, что ничего не понимаю в подобной погоде?

Владарь не вслушивался, приказал только растопить камин (что случалось ой-как редко) и улетел в мир людской за новыми душами…

Маленькие светящиеся голубки прилетели в черную башню Ирия. И была в стайке той та самая девочка Глашенька, правда себя она уже не помнила. Да и зачем, когда тут ее уж точно никто не обидит, да и именем старым называть не будет.

Владарь опустился на ноги в своих покоях. Прошел к столу, уселся и задумчиво посмотрел на игривый огонь в камине.

– Поди, устали! – отозвался из полумрака комнаты Бориска. – Настоечки на шиповнике не отведаете?

Квад перевел взгляд на сокола, вечно пытавшегося накормить или напоить его чем-то.

– Заботливый! – заметил владарь.

– Сейчас схожу за настойкой, – пообещал Борис Васильевич, оборачиваясь человеком. У дверей в очередной раз посмотрел на окно и поежился. – Гроза будет! Вон какие тучи!

– Постой! – зачем-то остановил его Квад, задумавшись о грозе. – Вернулись ли Аннутка с Элишкой?

– Нет. Не приходили. Наверное, пережидают непогоду где-то…

Черные брови владаря вдруг сдвинулись к переносице.

– Отправь кого-нибудь за Аннуткой! Немедленно!

Пришлось Борису Васильевичу спускаться не только за настойкой, но и будить ласточку – Варвару. Она единственная вестницей оставалась при черном замке, тут и жила. Правда, работы ей толком не было.

Аннутка примчалась по зову владаря через каких-то полчаса. Все это время в холодном, почти каменном сердце правителя созревала сильнейшая буря, и даже Борис Васильевич начал сомневаться, что ужасная погода прекратится.

Прилетела ворона одна, и на вопрос, куда подевала несносного ребенка, честно ответа:

– Я к ней со вчерашнего утра не заглядывала. – И тут, прислушиваясь, как шумит за окном гром, она не на шутку испугалась. – Пропала, что ли?

Ответить ей никто не удосужился. Владарь, секундой назад сидевший в кресле, выпорхнул в окошко.

Кружил он, не опасаясь ни сильных порывов ветра, ни проливного дождя, ни молний, сверкающих то тут, то там. Только подталкивало его что-то, торопя, тревожа попусту. Час, два, три кружил владарь над землями и горам, лесами. А зоркие его глаза нигде так и не видели маленькой светловолосой девочки. Сколько бы он ни опускался ниже к земле, сколько бы ни летал у ущелий и пещер – не видать было Элишки.

Но ведь никуда она из Ирия подеваться не могла!

Владарь проверил каждый драгоценный камень в огромной системе, отделяющей Ирий от мира людей. Ни один не треснул, ни один с места не сдвинули – защита оставалась целой и невредимой.

Дважды возвращался владарь домой, чтобы узнать – не приходила Элишка.

– О чем ты говорил с нею в последний раз??? – напустился он на сокола, вжавшего голову от испуга.

– Я все правильное говорил: что нужно вести себя учтиво, что в гнезда чужие залезать нельзя, что яйца – не трогать и не раскрашивать!

– И все?

– А говорили вы тем же тоном? – уточнила Аннутка, не находившая себе места. Пусть болезней и смерти в Ирие не существовало, только наводнение и ветер могли принести не мало бед. Оттого-то гнезда, что дома местные жители строили высоко на деревьях. – Нормальным тоном я говорил!

– Потому она и сбежала. Вы ж ребенка запугали своими постоянными придирками. Ей играть хочется, чтобы кто-то восторгался ее картинками…

– Да уж пол Ирия в восторге. Причем поклонников творчества сразу видно: одни заикаются, другие хромают…

– Хватит! – одновременно с громовым раскатом прозвучал голос владаря. – Что еще ты ей говорил?!

– Что после таких выходок надо прощения просить… – чувствуя себя виноватым, ответил сокол.

Еще одна попытка. Полет с твердой уверенностью, что уж теперь пропажа непременно найдется. Владарь точно знал, куда надо лететь: в сердце правобережья, к раскидистому дубу. И там, на верхней, широкой ветви, в пустом гнезде, свернувшись калачиком, лежала маленькая светловолосая девочка. Созерцание настолько одинокого, оставленного и позабытого всеми создания, рождало в душе владаря пустоту.

Он опустился на ветвь, склонился над гнездом, чтобы подобрать смертное дитя…

Элишка проснулась там, где чувствовала себя наиболее защищенной. Черное, мягкое одеяло, обволакивало ее как тучка, однако теплая и славная. Это одеяло прятало от тревог. И только от владаря спрятать не могло. Он сидел в кресле, как в первый день ее пребывания здесь, смотрел пустыми глазами, погруженный в собственные мысли.

– Опять разочарование? – спросила Элишка, поймав слезинку, скатившуюся по подбородку Квада. – Я не хотела тебя расстраивать… – Принялась оправдываться она. – Борис Васильевич сказал, надо извиниться. И я пошла. Но в гнезде никого не было. Я решила подождать, когда все вернутся. Или они теперь там не живут? А ты искал меня? Да?

Квад хранил молчание. Слушал, но ничего не отвечал.

– Ну не грусти! – попробовала улыбнуться девочка и скорчила рожицу правителю. У того лишь бровь изогнулась… что тоже было результатом. Правда, потом его еще попробовали потрепать за щеки, чтобы растянуть улыбку, так сказать, вручную. Квад категорически отказывался улыбаться.

– Спи! – не став терпеть насмешек, хозяин Ирия поднялся, чтобы уйти, и поискать себе занятие, пока в его комнате будет властвовать маленькое проблемное создание.

– Не оставляй меня. Пожалуйста! – поймала край его рукава Элишка, требовательно оттягивая назад. – Посиди со мной, пока я не усну.

Владарь присел в кресло, и стал ждать.

– Ты далеко! – надула губки девочка, и мужчине пришлось пересесть ближе, на кровать.

Тогда малышка легла на подушку и, уставившись на правителя, попробовала уснуть. Честно попробовала, но ничего не получилось. Поворочалась с бока на бок, замоталась в одеяло, как в кокон, размоталась – сон не шел. Только признаваться, что выспалась, Элишка не стала – ведь выгнал бы ее владарь из комнаты. Потому пошла на хитрость и завела разговор:

– Расскажи про маму.

– Зачем? – немного удивился владарь.

– Я не помню… – призналась маленькая. – Забываю. Помню, мама пела, чтобы я уснула. А ты споешь мне?

Владарь лишь покосился на ребенка, дав понять, что за песнями стоит обратиться вовсе не к нему.

– Ничего, если ты не умеешь или не знаешь ни одной песенки. Я тебя научу…

Элишка с готовностью учителя села на постели, напротив мужчины. Прокашлялась и завела:

 
– Ай-люли, ай-люли,
Поскорее сон иди!
Спи, хороший мой, усни.
Сладкий сон тебя манит.
 
 
В няньки я к тебе взяла:
Ветер, солнце и орла,
Улетел орёл домой,
Скрылось солнце за горой.
 
 
Ветра спрашивает мать:
«Где изволил пропадать?
Или волны ты гонял,
Или с звёздами играл?»
 
 
– «Не гонял я волн морских,
Звёзд не трогал золотых —
Я дитя уберегал,
Колыбель его качал».
 
 
Спи, хороший мой, усни!
Сладкий сон тебя сморил…
 

(найдено в Интернете, кажется, Аполлон Майков).

Скоро песня закончилась, и в комнате только потрескивал огонь, а владарь мирно спал.

– Хорошо, – пришла к выводу Элишка, убрав локоны с безмятежного лица спящего. – Я буду петь тебе колыбельные, а ты – под них засыпать!

И она умастилась у него под боком, взяв за привычку приходить каждую ночь, чтобы убаюкать повелителя Ирия, и конечно, уснуть около него на «черном облачке».