Текст книги "Солнце Ирия (СИ)"
Автор книги: Ольга Егер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)
Ольга Егер
Часть 2
Солнце Ирия
Глава 1
Ирий… Это место овеяно легендами. Человеческие фантазеры, убежденно твердили, что здесь текут кисельные реки, что с небес сыплется манна, что мертвые здесь встречают живых…
Однако на деле все выглядит совершенно иначе.
Здесь и впрямь есть реки и небеса, горы, даже поляна с папоротником, который независимо от времени года (а здесь этого разделения нет), светится миллионами блуждающий огоньков в ночи.
Здесь цветут (точнее цвели) самые необычные и прекрасные цветы – их словно кто-то нарочно посыпал крошкой драгоценных камней. А сколько радуг в одночасье появлялось над озером, где высится черная башня! Да и строение это не было никогда таким страшным, как сейчас. Когда-то очень давно вокруг частично разрушенного замка плавало несчетное количество кувшинок. По темным стенам вверх тянулся вьюнок, распускающий в темное время суток голубые колокольчик, распространяющие сладкий запах.
Птицы ворковали, соловьи пели новые песни и не редко звучали старые, те, древнее которых не сыщешь. В небесах, ныряя и прячась в облаках, летали игривые ирийцы, а опускаясь на твердую землю, обращались в людей… счастливых людей.
Но в один момент все это исчезло. Радужный мир утратил краски, а врата рая заперлись изнутри, оставив прекрасный, чистый душой пернатый народ в заточении. Так должно было быть. К такому решению пришел владарь и спорить с ним никто не посмел, да и не хотел – птицы слишком уж боялись и ненавидели людей, хорошо изучив тех за долгие несколько веков соседства. Только смелые и отчаянные вылетали за границу, разведывая, не изменился ли людской мир. К сожалению, он менялся не в лучшую сторону…
Существа по обе грани возведенной стены в равной степени оказались в западне: птицы в человеческом мире утратили способность обращаться и говорить с людьми, а те, что живут в Ирие – пребывали в вечной печали за семью печатями. Страх и разочарование породили ужасную атмосферу в птичьем краю: здесь то и дело шли дожди, ирийцы прятались, и в то время как люди плодились и размножались, в райском месте почти не было слышно детского плача – птенцы были желанной редкостью.
Однако новый день многим показался началом светлого будущего. Обитатели Ирия получили небольшую надежду, когда темно-грязные, фиолетовые и серые тучи разошлись, пропуская солнце, которого здесь ждали сотни лет.
Прорываясь сквозь границы и выставленные стены, в Ирий, неведомо из какого мира, прилетел ветер. Не ураган. А скорее ветер перемен к лучшему. Он пронесся над спокойной гладью бескрайнего озера, всколыхнув его воды, разметал тучи, подул на них, прогоняя, очищая небо. Здешние люди-птицы и позабыли, какое оно – синее чистое небо. Когда лучики ласкового солнца пробрались в дома на деревьях и в гнезда на верхушках, мало верилось, что оно задержится надолго, это тепло. Все живые существа выбрались порадоваться свету, серебристые рыбки выпрыгивали, изгибаясь в воздухе, и вновь опускались в водоем. Красиво затянули песни соловьи на одном берегу, и на другом тут же подхватили мотив.
Боясь упустить такой славный момент те, кто был людьми, хорошенько разбежались, оттолкнулись от грязной земли, и взмыли в небо, расправляя крылья, подставляя их ветерку. Они кружили, ныряя в потоки воздуха и выныривая, как те самые рыбки в озере.
Смех разнесся по округе, подхваченный ветром, и стало казаться, что это он заливисто хохочет, радуясь тому, что есть с кем поиграть.
Пригревшее и приласкавшее всех солнышко, собрало на ветвях огромного дуба сплетниц. Синяя птица, усевшись рядом с невеличкой – красной, растеряла перья и превратилась в миниатюрную женщину, с не менее яркими и красивыми глазами, как ее недавнее оперение. Она поведала о дивном существе из человеческого рода, поселившемся в башне владаря.
– В башне ребенок! – Хвастала новостями синеокая.
– Ребенок? Человечий? А как зовут его? – задумалась черная ворона.
– Элишка, кажется, – ответили ей, и черная призадумалась. Она полетела к башне, чтобы посмотреть на новую жительницу Ирия. А пока летела, по всему раю разнесся слух, что маленькая девочка принесла с собой солнце, и тем самым дитя заранее заслужило любовь и почет всех жителей здешних мест.
Ворона покружила вокруг башни, заглянула в каждое окошко, и робея, приземлилась на подоконник покоев владаря. Он спал в постели, укрытой черным одеялом, будто сотканным из тех мрачных туч, которые так долго поливали Ирий дождями. Сон правителя был безмятежен и светел. Его не нарушало ни игривое солнце, ни пение развеселившихся соловьев, ни плетение косицы из его длинных волос и уж тем более не беспокоил нехитрый напев:
Я сплету Марфуше косы,
Чтобы стала всех пригожей!
Чтоб росла краса-девица,
Чтоб сыскала себе принца!
У-ух!
Придет принц
На коняшке белой.
Будет он
Дюже смелый!
Э-эх!
«Ну да! – подумалось вороне. – Принцу нужно быть очень смелым, чтобы посвататься к нашей Марфуше… Особенно, когда она проснется и начнет метать гром и молнии…»
На последней веселой ноте рукодельнице-мастерице пришлось спрятаться. Потому что сон владаря мигом прошел. Повелитель сел на постели, потянулся. А в распахнутую дверь влетел сокол, и кружа под крышей, начал свой доклад.
– Весна в Ирие! Птицы поют! Вода от берегов отходит. Многие из гнезд повыбирались. Все оживает, хозяин!
– Кажется, я слышал соловьев. – Расправил плечи, потянулся за сложенными в кресле вещами повелитель, и быстро облачился в свои черные одежды, оповестив верного друга: – Слетаю к горам, посмотрю…
И сокол посмотрел… на владаря. Опустил голову, мазнул взглядом по черной шевелюре хозяина, и с карканьем, больше свойственным вороне, ухнул на пол.
– Что с тобой, Бориска? – участливо спросил правитель.
– Что-то перед глазами все закружилось. – Молвил сокол, пристально разглядывая новый облик владаря. – Не бери к сердцу.
Владарь уж было шагнул за порог, как услышал еще кое-что:
– И корону-то надень! – чуть тише добавил: – А то еще не признают без венца-то…
Повелитель Ирия водрузил на голову черную корону, так и не обратив внимания на косы, умчался облетать свои владения… Бориска тем временем, осматривал его покои.
– Вылезай, а то клюну куда попаду! – предупредил он того, кто скрывался под кроватью, и конечно, желающих выбраться под пристальные очи сокола не обнаружилось. Наоборот, рукодельница отползла к центру, чтоб птица не смогла ее достать, как бы ни засовывала морду под ложе. – Вылазь, кому говорят! Я тебе покажу, как из владаря чучело делать!
– Я хотела, чтоб он красивым был! – заревели из-под кровати.
– Святые яйца! – воскликнул сокол, взмахнув крыльями. – Она еще и в слезы ударилась! Значит, как из повелителя посмешище делать – нам весело, а как по заднице за то получать – так плачем!
– А что же вы, Борис Васильевич, сами ему позволили в таком виде из башни отбыть? Посмешищем по горам летать… – спустилась с подоконника темноволосая девушка. Вопли из-под мебели прекратились. Сокол напыжился, заквохкал, однако объяснить, почему допустил такой опрометчивый поступок, не удосужился.
– А ты чего ж видела и промолчала? – повернул к ней голову он.
– Ну так меня-то здесь и быть не должно… – пожала плечами девица.
– Ага-ага… – ворчал Бориска, но к чему прицепиться не нашел. А его собеседница, которой и быть в покоях владаря не положено, заглянула под кровать.
– Эй, проказница, выходи, будем вместе от этого старого ворчуна отбиваться!
– Кто это тут старый?
– Видишь, с тем, что он ворчун – согласился! – подмигнула ребенку девушка, и помогла выбраться. – Меня Аннуткой звать, а тебя – Элишкой? Мама так назвала? Ты ведь дочка Аглаи?
– Мою маму Лииной звали, – лопотала малышка.
– А еще ее и Аглу когда-то нарекли. Лииной – это у вас в деревне кликали. Мы ее тут Аглаей именовали. А как ее по обиде кликали, я тебе не скажу… Потому как маленькая еще! – Уже вполне спокойно оповестил сокол, деловито расхаживая по комнате.
– Ты зачем владарю косы заплела? – спросила новая знакомая.
– У него волосы длинные, красивые… А мне… – замялась девчушка.
– Скучно тут одной, – догадалась Аннутка. – Пойдем, сделаем тебе куклу какую-нибудь, с длинными волосами.
– Как у владаря? – обрадовался ребенок.
– Ну почти, – замялась немного девушка, а сокол порадовался, что ножниц в башне нет, и на шелковые локоны господина никто не покусится.
Шитье куклы заняло несколько часов. Ворона слетала куда-то, и разноцветные птички, воротившиеся вместе с ней, принесли: кто по конному волоску, кто тряпицу какую, кто иголки да нитки, кто пуговки – все, что только смогли в клювах через грани перенести. А еще ягод собрали для маленькой девочки. И теперь она сидела довольная, счастливая, сытая, играла своей новой куклой, пока Аннутка застилала краденными из других миров тканями и одеялами наскоро сделанную для девочки кроватку, больше напоминающую гнездо.
– Погулять пойдем? – спросила Элишка, с надеждой уставившись на девушку.
– Эт, вряд ли! – скептично отнесся к возможности их прогулок занудный сокол, посмотрев в окно. Огромное черное пятно, машущее здоровенными крыльями, приближалось, суля горе и наказания. А гром, содрогавший ясное небо, лишь подтверждал:
– Ой, ждет тебя расправа, малявка! Вон – летит твой ужас на крыльях ночи! Али лучше сказать «Красота на крыльях ночи»???
Зря только старый сокол запугивал ребенка. Владарь никогда и руки на Элишку не поднимал, слова дурного не говорил… Он вообще с ней не говорил. Смотрел сурово, холодно, свысока, и девочке делалось совестно, дурно, и хотелось забиться в уголок, чтобы не злить владаря. Она и пряталась поначалу. Сидела в своей комнате, на холодном полу, куклу к себе прижимала, жаловалась ей, как подружке на долю свою сиротскую. Да так в обиде и слезах засыпала. Просыпалась в ночи, когда небо изливало собственные слезы. Вскакивала она от страха, потому что снились ей кошмары про маму, про папу, про Сережу и бабушку, про Любочку и Ванечку, дядю Алешу… Тогда она дрожа, шла по темным коридорам, по винтовой лестнице поднималась, останавливалась перед тяжелой деревянной дверью, с усилием толкала ее, пробиралась внутрь и забиралась под одеяло большого черного ложе. Так и засыпала до утра, пока солнышко не разбудит… Или недовольный владарь, в чью постель вторглись.
Глава 2
Вода достаточно глубокого озера была кристально чистой. Настолько, что было видно не только снующих туда сюда блестящих рыбок, но и само дно, покрытое мелкими камешками, а также части замка, ушедшие под воду. Зрелище представало такой чарующей красоты, что смотреть на подводный мир можно было часами. И Элишка, как завороженная, смотрела туда, свесившись с подоконника окна, которое находилось ближе всего к озерной глади.
За почти хорошее поведение (а может и просто потому, что владарь хотел хоть не надолго избавиться от присутствия надоедливого злокозненного ребенка) девочке разрешили не просто покинуть башню, а даже погулять по окрестностям.
Еще разок бросив взгляд на берег, где яркими, манящими цветами, цвели деревья (и ведь наверняка благоухали), Элишка опустилась на подоконник и нетерпеливо подергала Аннутку за руку.
– А как мы доберемся до того берега?
Дверей, выводящих наружу и моста до берега, не было предусмотрено конструкцией. Именно по этой причине Элишка свесилась из окна, чтобы поглядеть на озеро, примеряясь, доплывет ли.
– Эм… – задумалась девушка. – Здесь мостов почти нет. Так как мы летаем… А вот для тебя владарь…
– Пешком пойдешь! – опередил Аннутку Борис Васильевич, решив, что церемониться и сюсюкать с детьми бессмысленно, потому попросту вытолкнул девочку из окошка, как любого другого птенца. И это хорошо, что падать не высоко – каких-то пол метра до воды.
Упав, Элишка лишь стесала себе коленки, но устояла на воде, будто на земле или невидимом мосту. Подивилась такому событию…
– Владарь дозволил тебе ходить по воде! – Раскричалась вороной Аннуткой, кружа над девочкой.
«Раз так, то плакать не буду!» – решила получить удовольствие от удивительного дара малышка. К тому же, ранки все равно быстро заживали, и вскоре от них и следа не осталось на маленьких ножках.
С любопытством посмотрев вниз, Элишка попрыгала, проверяя воду на прочность. И к ее великому изумлению гладь не потрескалась, как лед, а девочка не ухнула под воду. Обрадовавшись сему факту, она пробежалась вперед и назад, и сделала несколько кругов вокруг башни, покрикивая и повизгивая от распирающего ее счастья.
Владарь высунулся из окна, чтобы посверлить взглядом создание, посмевшее так вопить в чудесный и спокойный денек. Убедился, что кроме Элишки устраивать хаос тут больше не кому и скрылся в полумраке своих покоев. Если бы в Ирие страдали от мигреней, то Квад непременно пожаловался бы на головные боли, возникающие от производимого девочкой шума.
– Извини, владарь! – не столько попросил прощения, сколько, судя по тону, поиздевался сокол Бориска. Обращаясь же к егозе, добавил стали в голос: – Пошли уже, чудное!
Жизнерадостное дитя, приплясывая, помчалось по водной глади, тешась волшебным даром…
Но, преодолев половину пути до берега, вдруг остановилась, подумала, а почему бы в такой славный денек не разреветься, крича белугой – села да и расплакалась.
– Ну, и по какому поводу хнычем? – лениво уточнил Борис Васильевич, убежденный, что в ребенке слишком много жидкости от того она ревет по причине и без.
– А я поплавать хочу! – заявила Элишка. – Но не могу!
– Зато не утонешь! – расхохотался сокол.
– Зато и не поплаваю! – продолжала реветь девчушка.
– Но, помыть то ее как-то надо. А то ведь попахивает… – отметила ворона.
– К роднику! – направил всех Бориска.
– Пойдем, вдруг, вода, струящаяся вниз, поведет себя иначе, и ты сможешь искупаться. – Оптимистично настроенная Аннутка привела девочку к удивительному роднику, бьющему из горы, которая спряталась в белой тучке. Правда идти к этому заколдованному месту пришлось так долго, что Элишка измаралась еще сильнее, по дороге гоняясь за ящерицами и мышками, объелась ягод и ими же испачкалась.
Совсем маленький водопад струился по камням горы, наполовину украшенной папоротниками, а наполовину – укрытой легким туманом. Идеальной формы пруд был любим многими птицами. К примеру, аистов здесь оказалось предостаточно, что позволило причислить их к числу настоящих ценителей здешних красот. Длинноногие птицы деловито вышагивали в воде, выискивая прыгучую пищу. Элишка, движимая исключительно хорошими намерениями, шмыгнула в озеро, пробежала с визгом под ногами аиста и рванула вперед за лягушкой, не обратив внимания на то, что позади творится: птицы стояли раскрыв клювы над рухнувшим в воду соплеменником и изредка посматривали на егозу, обратившую их обед в охоту.
Борис Васильевич лишь прикрыл глаза крылом от стыда…
– Простите ее. Она – просто ребенок. – Извинялась ворона.
– Вот! – радостное дитя хлюпнулось на коленки перед мокрым аистом, которого не так давно само же сбило с ног, и подсунуло (пожалуй, чтобы не обижался) ему крупную лягуху. Птица посмотрела на преподнесенный дар, на Элишку и не сразу сообразила, что полагается в подобных случаях делать. Во всяком случае «спасибо» застряло где-то в горле вместе с клекотом недовольства. Пока аист размышлял, прыгучая дичь взяла и ускакала, немного испугав, не ожидавшую такого подвоха девочку.
– Ой! – пискнула Элишка. – Сейчас я поймаю еще! – заявила она аисту и помчалась за новой добычей.
Ее так поглотила эта игра в догонялки, что порой лягушек и жаб вырывали из-под самого клюва уже намерившихся отобедать цапель. Те только и успевали грозно клекотать в спину егозе. Разумные птицы в итоге решили поберечься и вышли из воды. Без еды они не остались – целая горка слегка контуженных хладнокровных была выложена перед голодными пернатыми.
– Молодец, всех накормила! – похвалил, давясь смехом, сокол.
Цапли и аисты подбрасывали в воздух лягушек, и те вскоре пропадали в их клювах. Обедая, птицы еще и посмеивались, отмечая прыть и ловкость маленькой охотницы, а еще тот факт, что если так будет продолжаться, то все они ожиреют от лени, станут неповоротливыми и неподъемными. После чего попросили Аннутку и Бориса Васильевича приводить к водопаду маленькое создание только, когда в округе никого нет.
Выстиранное, разложенное на камнях платье сохло под лучами солнца. Элишка тоже пыталась согреться после купания, с загадочной улыбкой рассматривая радугу над водопадом. Черная ворона прохаживалась поблизости, хорошенько задумавшись над чем-то.
– Надо поискать тебе одежду… – Наконец проронила Аннутка. – Обязательно слетаю, поищу что-нибудь подходящее.
– Чем это плохо? – не понимала Элишка.
– Возможно, если бы ты в нем не ползала на пузе по земле, когда пыталась достать ежа, его можно было носить и носить! – ответил вместо вороны сокол.
Огромная дыра на ткани, появившаяся в ходе поисковых поползновений в кустарнике, пожалуй, была в две ладони размером. Кстати, эти самые ладошки-мерила, изрядно саднили после ласки колючек.
– Да, такой тряпкой можно теперь только полы мыть… – Комментировал изношенность наряда сокол. – Вот! Выводили на прогулку нормального ребенка, а приведем обратно оборванку какую-то!
– Не приведем… – выдала ворона.
– Правильно мыслишь! – обрадовался Борис Васильевич. – Оставим ее здесь и не будем заморачиваться по поводу одежды!
– Борис Васильевич, вы всегда таким были? – спросила вдруг чернокрылая.
Сокол замолчал.
– Во всяком случае, присмотрите за Элишкой. Я быстренько слетаю и вернусь! – и не дождавшись ответа, ворона взмыла в небо.
Оставшаяся за главного вредная птица пристально посмотрела на притихшую малышку.
– Вы меня не съедите! – уверенно заявила девочка.
– Это почему?
– Во-первых, вы уже кушали. А во-вторых, вы вовсе не злой. Просто вредничаете… – улыбнулась Элишка.
Сокол, которого совершенно внезапно перестали вообще воспринимать как угрозу, ошалело сел. Помолчал. Подумал. Придумал, как напугать ребенка. Раскрыл клюв и…
– А что делает владарь? – из-за вопроса пришлось отложить воспитательно-показательные ужастики, и уточнить:
– В смысле?
– Он же не сидит целыми днями в башне. Куда он летает? Туда, где мы с мамой и папой жили?
– К людям? – Борис Васильевич попробовал подобрать подходящие слова, чтобы объяснить маленькому созданию: – Он собирает чистые души. Детские души. Случается так, что девочки, вроде тебя, и мальчики в том мире, откуда ты пришла, болеют… и умирают…
– Как мама?
– Да, как мама, – вздохнул сокол. – Так вот, когда дети закрывают глаза, то их души улетают на свободу. Они становятся птицами.
– Когда мы летели сюда, я видела белых голубей! – поделилась наблюдениями Элишка.
– Именно голубями они чаще всего к нам и попадают. Владарь летит и собирает их в стаю, чтобы они не потерялись, не озлобились в одиночестве. Вместе с ним, они прилетают сюда. Здесь они успокаиваются, ждут своего часа и вновь улетают на землю, где опять рождаются и пробуют в очередной раз прожить чуть подольше, получить немного счастья, любви. Аннутка, к примеру, трижды возвращалась. Два раза умирала в возрасте шести лет. А на третий уже взрослой, и упросила владаря оставить ее тут.
– Три раза… – задумалась маленькая.
– А ты не хочешь обратно?
Элишка вдруг задрожала. Ничто ее больше не влекло в тот мир. Еще и вспомнилось мамино лицо… Не то, улыбчивое и красивое, а изуродованное огнем… Девочка расплакалась, чувствуя, что больше не может удерживать в себе эту боль.
– Да не бойся, никто тебя отсюда не выгоняет… – утешал ее сокол. – Пока! Пока ведешь себя хорошо!
И малышка мигом утерла слезы. Ведь нужно было вести себя так замечательно, чтобы уж точно и ни за что на свете ее не выгнали из птичьего рая, где так красиво и много добрых птиц.
– А взрослые?.. Почему взрослые не прилетают сюда? – успокаиваясь, она прятала свое горе за любопытством, которое очень быстро одолело печаль.
– Ну, потому что они уже не такие, как дети. Даже, если взрослые и кажутся хорошими, то со временем могут стать плохими. Им все надо менять, строить, переделывать, командовать. А тут такого не любят. Здесь никогда ничто не меняется, потому Ирий вечен. Все подчиняются владарю, никогда не сомневаются в нем или его решениях. Конечно, наябедничать на соседей могут. Но уважают его и его мнение. – Ответил Борис Васильевич. – Хотя… Погода у нас меняется… Вот и весь минус.
– А мама? Как же она здесь жила?
– Мама другое дело! Людей у нас тут очень-очень мало! Собственно, маманя твоя единственной и была. А теперь вот ты у нас тут шустришь… – Хмыкнул Борис Васильевич, заметив издали приближающуюся ворону, с какой-то тряпкой в клюве. – Аннутка наряд тебе где-то уже стырила… Эм… – покосился на девочку сокол. – То есть нашла. Сейчас примерять будем!
Черная птица летела над миром людей, обласканная нежными ветерками. Маленькие белые голуби, слетались под ее крылья отовсюду, будто их влекло к ней необъяснимой силой, той, что приманивает мотыльков к свету. Лишь один маленький голубь, когда другие вслед за черной птицей отправились к границе с Ирием, немного приотстал от клина, да и опустился в степь родную, где когда-то с сестрицей собирал ягоды и грибы.
Голубок опустился на веточку, осмотрелся, вспомнил еще что-то о жизни, столь скоротечной. «А ведь мама волнуется! Горюет!» – подумал он. И не желая расстраивать матушку, полетел к маленькому давно не беленому дому. Сев на подоконник он постучался клювиком в окно.
«Мама! Мама! – звал он. – Я здесь мама!»
Да только не слышали его люди в убогом домишке, занимались своими привычными делами, словно никогда тут не было Стёпки Семечкина. Хотя маленькая, старая кроватка и дырявый крошечный лапоть в углу, свидетельствовали о его существовании.
– Убери, Глаша! Выкинь, немедля! – пнув носком Степкин лапоть, приказала мама.
И Глаша, родная, милая сестричка, торопливо, сунула эту память в мешок, да понесла из дома. Отец лишь взглядом недобрым каким-то проводил ее.
«За что обиделись?» – не понимал голубь, постукивая клювом по стеклу.
– Гляди! – наконец, обратила на него мама внимание, и отца подтолкнула.
Вот тут то Стёпка обрадовался. Затрепетал крылышками, и только папа окно распахнул, полетел в мамины теплые руки. А те хвать его и к столу придавили.
– Глашка! Глашка! – окликала мама. – Подай доску и нож…
«Зачем?» – встрепенулся голубь. Как ни силился, не вертелся, а вырваться не мог. Оголодавшие люди слишком хотели есть. Даже голубь сгодился бы им для поживы. Жаль, наивный Степка не помнил, за какую вину его отвели в лес, и накормили плохими ягодами, от которых так сильно болел живот, а потом хотелось спать. Он просто, как и все хотел кушать. Глаша еще тогда, глотая слезы, отказывалась делить с братом ягоды, и щедро разрешила съесть и свою порцию…
Лезвие ножа поднялось в воздух, и собиралось опуститься прямиком на шею… Но одной рукой жизнелюбивую птичку удержать не удалось и голубь уперся лапками в стол, выскользнул из пальцев женщины, и сделав круг по пустому дому, вылетел в распахнутое окошко.
Степа еще долго-долго летал в поисках той черной птицы и горько плакал. А потом заплакал еще сильнее, когда понял, что остался совсем одинешенек в темном лесу.
