Текст книги "Солнце Ирия (СИ)"

Автор книги: Ольга Егер

Глава 5

Каждый день маленький ребенок сидел у окошка и смотрел, как люди-птицы взмывали в небеса. Молодые днем и ночью могли кружить высоко над морем. А потом следом за ними поднимались и совсем малыши. Причем родители выбирали для учений полетам именно черную башню. Прилетали, садились на крыше и сталкивали птенцов вниз. Падая, те верещали сначала от испуга, но потом так весело! Эх, как же Элишка им завидовала! Она смотрела на свои тонкие белые ручки и ждала, когда они превратятся в крылья. Но перья никак не появлялись. Впрочем, с малышами такое случалось. Некоторые обзаводились крыльями лишь, когда их выталкивали из гнезда…

Элишку вытолкнуть было некому. По крайней мере, сейчас. Борис Васильевич, конечно, согласился бы оказать посильную помощь… Но почему-то, казалось девочке, что летать благодаря ему она бы не научилась.

«Надо попробовать самой!» – решила Элиша.

Встала босыми ножками на край кроватки и прыгнула. Приземлилась не совсем удачно. Разбила коленку, и только порадовалась, что ранка быстро заживет.

Именно этот момент выбрал ястреб Ора, чтобы навестить малышку.

– Ну, чего смотришь! – напустилась на него летунья. – Тебе хорошо, а у меня вот вавка!

И птице предъявили на обозрение боевой трофей. Ора даже попятился.

– Чего пугаешь пернатого?! – влез в их монолог сокол, решив вступиться за молчаливого собрата. – Если в голове вавка, то и ноги страдают! Ты это…

Борис Васильевич задумался.

– Чего ж я тебе сказать то должен был???

Походив важной птицей по подоконнику, он спустился на пол уже босыми ногами. Но при том был одет по какой-то старинной и дико забавной моде.

– А как вы в птицу превращаетесь? – пристала к нему любопытная девочка, окончательно выбив из головы мужчины мысли о важной теме разговора, и собственно цели посещения.

– В птицу? Не знаю. Само выходит, – ответил он.

– А почему сразу в одежде, когда человеком становитесь?

– Голышом холодно летать, знаешь ли. – Выпалил на одном дыхании Борис Васильевич. – К тому же, владарь так пожелал – чтобы тебя не смущать.

Элишка опять задумалась. И чего бы это ей смущаться?

– Знаешь, была б ты птицей, непременно сорокой обратилась! Любопытна слишком! И трещишь без остановки. – Нахмурился воспитатель. – Что же мне надо было?..

– Сорока… – смаковала эту идею Элишка. – Крылышки бело-черные.

И ей идея очень понравилась. Она уже вообразила себя двуцветной птичкой.

Миленькое личико девочки просияло коварной улыбкой, которую задумчивый взрослый как-то и не заметил. А уж то, что ребенок прошмыгнул в двери, и побежал вверх по лестнице, на крышу – вообще пропустил мимо внимания, как событие. Зато Ора проявил ответственность взрослого и разумного существа. Он полетел следом, и всячески пытался остановить Элишку.

Но ее-то даже притормозить, не то, что вразумить не вышло! Несмотря на усилия ястреба, Элишка упорно поднималась по лестнице, игнорируя пернатый мешок, прицепившийся к подолу ее платья. А когда мешок одумался и решил пожаловаться на малявку владарю или тому же Борису Васильевичу, Элишка уже добежала до круглой дверки, ведущей на крышу, и толкнула ее.

Прохладный воздух слегка холодил. Ветерок был сильнее, чем казался. Но так ведь оно и лучше! С крыши открывался такой чудесный вид, что Ирий просто таки хотелось обнять и «потискать, как котенка» (как выразилась бы сама Элишка).

Преодолев расстояние до обрыва, маленькая еще не оперенная девочка остановилась у самого края и посмотрела вниз. Волны бились об стены замка, будто сетуя, что не могут проникнуть внутрь. Боялась ли девочка высоты? Вовсе нет. Она была совершенно бесстрашна и уверена, что крылья непременно вырастут, когда она прыгнет. Широко расставив ручки, девочка полетела вниз. Отдалась во власть ветра… Но у того явно не было настроения играть с детьми. Так что малышка неумолимо падала и падала. И возможно, разбилась бы об твердую воду…

Не успела она испугаться, как все же взмыла вверх… Как же она обрадовалась!

– Я лечу! – радостно прокричала она.

– Ну да, ну да! – пропел ехидно сбоку сокол.

И тут Элишка поняла, что своим полетом обязана вовсе не ветру, не появившимся крыльям, а большой черной птице, ухватившей ее когтями за платье. И птица та была очень недовольна. Возможно потому, что вес ребенка казался ей тяжелым…

– А как тебе прилетит по заднице, когда обратно в башню вернешься! – насмехался Бориска.

Так что наслаждаться полетом было некогда. До конца перемещений по воздуху она провисела кулем, пока ее не поставили на ноги в замке. Элишке оставалось лишь смириться и принять очередное наказание: помыть стены, полы в башне. «Что у нас там еще не помыто?» – задумалась Элишка.

Хотя… все эти наказания – по части Бориса Васильича – все его выдумки. Уж тот на слова не скупился! А как пугал! Хотя дальше запугиваний никогда не переходил черту. Впрочем, на сей раз, решение о воспитательных работах принимал сам владарь. Он ухватил девочку под локоть и поволок куда-то вниз, а остановившись у темного коридора на этаже, самом близком к воде, еще разок присмотрелся к девочке.

– А что там? – насторожилась она.

– А у нас там подвал! А в подвале темница, где мы держим мелких пакостников, воришек и грубиянок, ну и таких несносных детей, как ты. – Услужливо пояснил сокол.

– Ой! – пискнула Элишка разом причислив себя ко всем категориям подлежащим заключению в подземелье, и немилосердный владарь, подтолкнул ее идти дальше.

– Ха! Сидеть тебе в темнице, красна девица! – насмехался в след сокол.

Элишка не на шутку испугалась – а вдруг и впрямь – не увидит больше солнышка! Будет томиться в подвалах, в цепях, как раба какая. Сразу заупрямилась, чуть ли за каждый камешек не цеплялась, когда ее волоком тащили на погибель. Девочку вели почти на самое дно башни.

Когда перед ней распахнули тяжелые двери, она уже готовилась разреветься и упасть на колени, умоляя господина Квада не наказывать и не запирать ее здесь. И хорошей, прилежной быть обещала, и клялась угольки в руки не брать!

Владарь молча слушал, нахмурив брови. И терпеливо ждал, когда весь этот спектакль закончится, а слезы прекратят изливаться потоками.

– Это наша Элиша? – ласковый голос полной женщины, очень напоминал бабушку Радмилу, и мигом остановил истерику ребенка. Девочка сразу успокоилась, когда увидела еще одну «заточенную невольницу». И уж если здесь ее держали против воли, то что-то слишком вольно и славно ей тут было: в комнатке было достаточно мебели и места, света от распахнутого окна на втором этаже.

Девочка дернула курносым носиком и с интересом уставилась на незнакомку, потом на владаря. Тот подтолкнул девочку к женщине.

– Проходи, моя хорошая. – Позвала Элишку она, протягивая руки.

Темница оказалась не страшной: вдоль стен комнаты стояли ряды полочек, а на каждой полочке – гнездо с яичком, в центре же помещения располагались уютные кресла и стол, на котором томился блестящий самовар. Да и прежняя заключенная выглядела очень хорошо: в чистеньком сарафане, в кружевном переднике и чепце. Румяная, пухлая, улыбчивая. Ей явно тут нравилось.

Женщина взяла Элишку за руку, и усадила себе на колени, вытерла подолом белого фартука с кружевами непослушную слезинку с розовой щечки.

– Вы не несносный ребенок! – сообразила девочка, дав повод взрослым посмеяться.

Только владарь недобро покосился на сокола.

– Конечно, нет! Я присматриваю за этими малютками… Я – нянюшка Пелагея!

Пелагея кивнула на ряды выстроенных вдоль стен на полочках яиц. От них исходил слабый мягкий свет. Спрыгнув с колен Пелагеи, Элишка прошлась вдоль полок, остановилась около одного особо светящегося яйца и замерла, рассматривая его. Потрогала. А там внутри будто бы кто-то шевелился, ворочался, как во сне.

– Святые яйца? – поинтересовалась Элиша, припомнив, как часто их поминал Борис Васильевич, а теперь она видела их наяву, те самые, пресловутые.

Пелагея рассмеялась.

– Ох, Борис Васильевич! Не язык – помело! – приговаривала она.

Элишка протянула руку к другому яйцу. Оно было теплым, и спал в нем кто-то до боли знакомый.

– Не стоит, моя, славная. Они сейчас спят. И будут спать сладко и долго, пока не придет их время.

– А что там? – заметив движение внутри полупрозрачной скорлупы, поинтересовалась девочка.

– Там? Такие, как ты, любопытные детки. Они ждут своей очереди, чтобы вылупиться, и спуститься обратно на землю. – Терпеливо рассказывала Пелагея, а Элишка очень внимательно слушала, раскрыв рот и опасаясь пропустить хоть одно словечко. – Будешь мне помогать?

– А что надо делать? Высиживать яйца? Я видела, как курочка у бабушки делала…

– Нет! – смеялась добрая нянюшка. – Высиживать не надо. Просто, как владарь голубей приведет, лови каждого, да и усаживай на полочку в свободное гнездышко. Он в яичко превратится. Ну и следи, чтобы оно не разбилось, чтобы никто его сон не потревожил. Согласна?

Элишка часто-часто закивала.

Пелагея ей очень понравилась. А еще она никак не могла заставить себя уйти от одного из тех яиц – оно будто светилось ярче остальных, будто бы и тепла от него больше шло.

– Почему ты не дашь ей крылья? – не мог понять Борис Васильевич, преследуя в коридорах господина.

– Зачем? Это опасно для нее. – Отвечал ему повелитель.

– Ага, ага! – от чего-то не поверил сокол. – А мне сдается, что ты просто не хочешь, чтобы она в один прекрасный день взяла да и улетела, как ее мать!

– Ты бы, слетал на собрание, Бориска. Узнал бы о чем птицы говорят. – Отослал докучливого помощника владарь. – Глядишь, меньше размышлять будешь, пока при деле!

– Не дождешься! – бросил на прощание Бориска, исполняя веление.

С того дня Элишка вместе с Пелагей ловили голубей, готовили для них гнезда из свежих, душистых трав и цветов (Элишка лично собирала вместе с Аннуткой и Орой), и усаживали на полочки. В этой работе не было ничего сложного. Наоборот, Пелагея уже не так скучала, да и ребенку нашли занятие. А после всех трудов нянюшка и ее помощница садились пить травяной чай за круглым столом в центре хранилища, и вели задушевные беседы: Элиша рассказывала о маме, о папе, о бабушке Радмиле, племянниках и братике – Сереже; о том, как впервые увидела Бориса Васильевича и очень его испугалась. Пелагея внимательно слушала, смеялась вместе с девочкой, и пыталась утешить, когда Элишка внезапно вспоминала, как оказалась в Ирие.

А вечером, когда нянюшка садилась за пряжу, малышка поднималась к себе, ложилась в постельку, укутывалась в одеяло, сшитое из цветных лоскутков. Но уснуть не могла. Сон будто нарочно обходил ее стороной. Тогда Элишка долго ворочалась с бока на бок. Без колыбельной сны не торопились прийти. Петь самой себе было немного странно, потому Элишка пробиралась в покои владаря. Обычно он сидел в кресле или за столом: перебирал красивые разноцветные камешки или что-то читал. Девочка присаживалась рядом в кресле или же засыпала в его постели, просто наблюдая за ним. А иногда усыпляла и самого владаря, напевая ему колыбельные.

Правда, утром ее непременно безжалостно будил Борис Васильевич.

– Что ж ты за создание такое тупо-умное! – ворчал он, отчитывая Элишку.

– Чё это вы не определитесь: тупое или умное я создание! – улепетывала от него девочка, прячась от воспитателя.

– Клюнуть тебя, что ли, в темечко, чтобы поняла? – прицеливался сокол. – Мальчики и девочки должны спать отдельно!

– Почему? – не понимала Элишка.

Сокол вдруг проглотил дальнейшие высказывания в адрес ребенка.

– Ну, потому что устроены по-разному! – выпалил он, не сумев толком разъяснить, в чем те отличия заключаются. – Тебе рано про то знать! Вот вырастишь, я тебе все объясню!

Ждать Элишка того времени не собиралась. И однажды, когда владарь спал в полной уверенности, что его не побеспокоят (три дня ему попросту не мешали высыпаться, да и заверили, мол, дитя тревожить более не станет – наивные!), Элиша пробралась в его покои. Вещи повелителя были аккуратно сложены на спинке кресла, а сам он спал, видимо, нагой.

Девочка отдернула одеяло. Посмотрела. Сравнила.

– Ну и не такие разные… Просто у него руки, ноги длиннее… И вообще, какая-то лишняя штучка есть!

Вернув одеяло на место, она вернулась к себе в комнатку, убежденная, что с владарем что-то не так…

Глава 6

Долгие дни Элишка присматривала за спящими душами, с нетерпением ожидая того дня, когда они, наконец, проклюнутся сквозь скорлупу и вылетят на свободу. Ей было крайне любопытно, какие существа появятся на свет.

Одно яичко никак не шло из ее головы. И стоило только девочке войти в комнатку, как ее просто таки тянуло к нему. Подойдя, она оглядывалась на Пелагею, и когда та не видела – водила ручкой по гладкой светящейся оболочке.

– Спи, маленький! Надеюсь, тебе снятся сладкие сны. А если и не снятся, то я расскажу тебе сказку! Жили-были в далеком краю…

Пелагея, занятая свои делами – а она частенько садилась за прялку – и сама прислушивалась, диву даваясь: какие интересные истории придумывает девочка. Вскоре она стала самым преданным слушателем маленькой сказительницы.

– Что ты прядешь? – спросила как-то Элишка, присев рядом в кресло, когда сказка закончилась.

Нити у Пелагеи были сплошь разные и необычные: серые, голубые, золотистые и серебряные, и другие. Она не пыталась создать из них какой-то красивый узор. Да и вязала нянюшка не носочки, не платочки, а какие-то странные веревочки.

– Судьбы вяжу, выплетаю! – улыбнулась Пелагея. – Каждая нить – богатство, упорство, удача, счастье, любовь, беды, голод, ненависть… Каждый цвет, что-то да значит…

– И мамину плела? – в лоб спросила малышка.

Нянюшка, вдруг остановилась. Горько и грустно ей сделалось.

– Плела. – Призналась она, и до того, как девочка сильно разобиделась на нее, объяснила: – Не я выбираю нити. Они сами мне в ладонь попадают. Как бы мне ни хотелось сплести славную судьбу, гладкую, чистую да ровную – все никак не получается.

Но Элишка уже затаила грусть, и объяснения не помогли от нее избавиться.

– Так не берись, если не получается! – нахмурившись, словно тучка, сказала девочка и ушла от мастерицы не умеющей плести достойные и счастливые судьбы.

Ушла, чтобы позднее, когда нянюшка отправится спать, вернуться и самостоятельно взяться за пряжу…

– И что за что отвечает? – задумалась девочка, стоя над корзинкой с клубками.

– Ненависть, зависть и несчастья? Больше вы никому не достанетесь! – решила она, выбрала все темные и серые нитки из корзины, да и выкинула их из окна. Посмотрела, как те идут на дно, опускаясь медленно в прозрачной воде.

– А это, наверное, богатство! – Потянула она за кончик золотой нити. – Сейчас мы сплетем тебе счастье! – пообещала Элишка тому самому яичку, которое выделяла из прочих, и принялась сплетать золотые нити с серебряными… и всеми яркими, которые только ей попались на глаза, считая, что чем ярче плетение, тем слаще и веселее жизнь сложится у будущего птенчика.

Только уже через пару минут пришла в такую ярость! Подлые нити не вязались в узелки и косички. Они рвались, путались, образуя дикий несуразный новый клубок. И чем больше Элишка пыталась его распутать, тем больше злилась, в итоге впала в такое отчаяние, что выть захотелось! Собственно, она и завыла, заревела во весь голос, надрывно и отчаянно, горько и тревожно, ненавидя клубки и собственные ручонки, которые не смогли сделать ничего полезного.

Девочка так громко плакала и кричала, что совсем не заметила, как задрожали стены, и полочки, прикрепленные к ним; как яйца в гнездах засветились тревожным желтоватым светом, и из них то же стали доноситься рёв и детский плач. А еще яйца опасно зашатались, норовя упасть на пол и разбиться.

– Прекрати! – приказ, внезапно появившегося в хранилище владаря и впрямь имел удивительно молниеносный эффект, утихомирив и стены, и крикливых созданий. Правда, замолчать Элишку заставил скорее страх, а не повеление. Она даже язык чуть не прикусила от неожиданности.

– Элиша! – за повелителем птичьего рая вовремя подоспела и нянюшка. – Что случилось?

– Лучше спросить: что происходит??? – сердился владарь Квад, вырвав из рук ребенка клубок спутанных нитей. – Что ты натворила?

– Ничего. – Испугано отпиралась девочка, но понимание, что ее застали на горячем, пришло очень быстро. – Я хотела сплести судьбу… – протянула она, вот-вот готовая к новому этапу истерики. И хуже всего то, что детские души в любой момент были готовы проявить солидарность, всласть накричаться со своей подружкой.

– Никто, кроме Пелагеи не может этого делать! Это ее работа! – сцедил Квад, и больно схватил малышку чуть выше локтя. Встряхнул, и насильно выволок из хранилища, чтобы более не возникало бунта.

– Квад! – кричала ему в след нянюшка. – Квад!

Но повелитель не останавливался – он быстро шел по коридору, свернул к лестнице и поднимался по ступенькам наверх, не отпуская хнычущего ребенка от себя. Отпустив девочку лишь в своих покоях, он заметался из стороны в сторону, когда Элишка упала на пол, села, поревывая и следя за владарем.

– Никогда больше не делай такого! – тихим и одновременно громким голосом, отчитывал ее Квад. – Твое поведение бесконтрольно. Ты причиняешь слишком много неудобств. Сеешь хаос! Устраиваешь неприятности там, где быть их не должно! Игры с нитями судеб – это верх наглости, самонадеянности и… и… глупости!

– Ты выгонишь меня? – испугалась девочка, быстро смекнув, чем теперь может обернуться ее вольность.

– Стоило бы! – рявкнул владарь.

– Я просто хотела сплести хорошие судьбы! – ответила в свое оправдание она и вопли зазвучали с новой силой, в более высоких тонах.

– Прекрати, сказал! – громыхнул его голос.

Элишка всхлипнула еще разок, испугавшись, что ее могут и отлупить. Мало ли на какие подвиги способен владарь в пылу гнева.

– Ты хотя бы представляешь, что могло произойти? Ты разбудила всех, хотя они должны были спать. А если бы хоть одно яйцо разбилось?!

– А если бы хоть одно яйцо разбилось?! – повторила за ним девочка, идя на поводу у любопытства.

– Те души были бы потеряны навсегда. – Словно сам испытывая боль, ответил на то хозяин птичьего рая. – И это случилось бы по твоей вине! Из-за тебя. Понимаешь?

Элишка покачала головой. Она не понимала.

– Взрослые, умирая в другом мире, больше не попадают сюда. Души детей, умирая здесь, исчезают из всех миров, без возможности родиться снова. Теперь ясно? – уточнил Квад, как никогда многословный.

– И я тоже?

– Ты не умрешь. – Коротко ответил он, немного лукавя, чтобы успокоить ребенка. – Ты попала сюда не так, как другие.

Сам, уняв гнев, сел за стол, в удобное кресло. Он мог вновь стать неразговорчивым и мрачным, однако проказливая и очень любознательная девочка не позволила. Элишка подобралась поближе, села у его ног и, заглянув в черные очи повелителя Ирия, спросила уже ровным голосочком, будто никогда не плакала и не устраивала истерик:

– А почему только нянюшка плетет судьбы?

– Потому что кто-то должен. Нити слушаются ее и сами собираются в корзине…

– То есть, те, которые я утопила, тоже вернутся? – скорее вслух подумала, чем спросила, она.

Бровь владаря дернулась вверх.

– Ой, – девочка поняла, что сболтнула лишнего, постучала ладошкой по губкам, и мигом перевела тему разговора.

– И твою судьбу она плела?

– Нет. – Владарь шумно выдохнул, все же, радуясь, что нити судеб и впрямь вернутся на свое место самостоятельно. – Мою судьбу сплели задолго до появления Пелагеи и Ирия.

– Кто?

– Тот, кто создал все миры.

– Как он выглядит? – Элишка положила голову на колени владарю и, не переставая, сыпала вопросами, а он терпеливо отвечал, будто соскучившись по долгим разговорам, словно молчал сотни лет, не имея возможности хоть с кем-то перекинуться парой словечек. Он рассказывал о том Ирие, который только-только появился, и о тех мирах, которые видел; о том, как все быстро стало меняться, и его это немного печалит, хоть он и считает перемены – поворотами к лучшему. Сам вернулся в эпоху воспоминаний, накрывших его с головой.

Когда он закончил свой рассказ, понял, что маленькая девочка, устроившая такой беспорядок и хаос в его доме, тихо и мирно спит. Квад поднял ее на руки и отнес в комнату, где положил на маленькую кроватку и бережно укрыл одеялом.

Коварные серые и черные нитки лежали в корзинке. Сухие. И определить по ним новые они или те самые, утопленные в озере, было нельзя.

– Зло возвращается! – заключила девочка, глядя, как Пелагея плетет веревочки. В новой вязке слишком уж много собралось темных нитей. – И кому достанется такая штука?

Она почему-то очень боялась, что незавидная, неказистая и скорее мрачная судьба уготована именно той душе, спящей в самом теплом и светлом яйце.

– Не знаю. – Ответила Пелагея. – Я лишь плету их. Голуби сами выбирают, какую веревочку взять.

– Вплети хоть одну белую! – умоляла девочка.

Пелагея опустила руку в корзину, и нити, будто бы прислушались к просьбам ребенка – нянюшка достала крепкую белоснежную ниточку. Улыбнулась светло.

– Крепкая вера. У этого малыша все будет хорошо. Он сам справится со всем, несмотря на все горести, которые выпадут.

Элишка была просто окрылена счастьем. Она даже бросилась в пляс вокруг кресла няни.

– Пожалуй, ты, когда попала к нам голубем, получила самую пеструю и яркую ленту! – проговорила Пелагея и осталась не услышанной, так как малышка слишком уж радовалась чужому счастью. – Чистый ребенок! – шептала нянюшка. И у нее был прекрасный повод порадоваться самой – все же нести свою ношу в компании гораздо приятнее, и дни больше не кажутся такими длинными, скучными и однообразными. Теперь все вроде как в новинку.

Повелителя, возвращающегося в башню, вполне можно было принять за черную большую тучу, неумолимо надвигающуюся, торопливую, быструю. И вся эта темная летучая громадина скользнула, уместившись в большом окне, почти до самого потолка. Но окно это располагалось вовсе не на последнем этаже, под потолком, где находились покои владаря, а на самом нижнем… прямо напротив коридора, ведущего к хранилищу. Уже скорее ведомый привычкой, бесшумно подкрался к дверям хранилища, чтобы подслушать.

 
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю.
Тихо смотрит месяц ясный
В колыбель твою.
 
 
Стану сказывать я сказки,
Песенку спою;
Ты ж дремли, закрывши глазки,
Баюшки-баю.
 
 
Баю-баюшки-баю!
Во лазоревом краю
Солнце село, скрылось прочь,
День угас, настала ночь.
 
 
Тишина в лугах, в лесах,
Звезды ходят в небесах,
И дудит им во рожок
Тихий месяц-пастушок.
 

Выводил мелодию тоненький голосок Элишки. Ее слушатели – спящие души, благодарно молчали, наслаждаясь песенкой, и платили мягким светом.

– Ты спишь или слушаешь меня? – заговорила девочка, прервав песню. Она остановилась около одного яйца на шестой полке. Зашептала ему. – Когда вылупишься, выбирай самую яркую и красивую веревочку! Ты непременно должен прожить жизнь полную счастья, без боли и грусти!

– Ну и ты тоже постарайся. – Обратилась она к другой душе, посчитав, что выделять любимчика некрасиво.

Потом отошла на несколько шагов назад. Поклонилась в подобие реверанса, и заявила аудитории:

– Странствующий бард, Элишка Чудесная, желает вам спокойной ночи, и отправляется отдыхать. До новых встреч! – уже стоя одной ножкой на пороге, она вдруг обернулась, чуть не позабыв оповестить: – В следующий раз я расскажу вам сказку.

Когда она вышла в коридор, то никого там не встретила. Хотя кто-то, все же, был. И прятался зачем-то в темноте, и смотрел вслед маленькой девочке, шагающей босыми ножками по черным каменным полам, и отчего-то улыбался.

А в хранилище совсем погас свет, стало темно…

И самое важное – черная башня, казалось, наконец, прогрелась теплом солнца. Согрелся каждый камешек, и каждая живущая здесь душа, даже душа владаря.