Текст книги "Боги войны в атаку не ходят"

Автор книги: Олег Тарасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Глава 17

Мелькнув прима-звездой – ослепительной, завораживающей, Лина в том вертепе больше не появлялась. Но единичного визита хватило, чтобы впечатление, рождённое ею в мужских сердцах, не исчезло бесследно. Напротив, с течением времени это впечатление обрисовалось в сказочное, эфирное наваждение. Фалолеев вспоминал Лину молча, обособленно, не желая допускать к дивному образу чужих комментариев, которые, как ему хорошо было известно, изобиловали бы пошлостью и грязью.

Андрей об очаровательной гостье отзывался высшей похвалой – медленно, с причмокиванием цедил: «Ничего девочка!», при этом глаза его вспыхивали оживлённым, азартным блеском. Несколько дней он порывался отыскать Лину в городе, теребил серую мышку насчёт адреса или телефона, но тщетно: знакомство его подружки-сводницы и Лины следовало бы назвать не знакомством, а случайным, одноразовым пересечением, и серая мышка при всём желании ничем помочь не могла.

Кенг в отношении Лины зубоскалил откровенно, с положенной бывшему зеку театральной манерностью и презрением ко всему человечески хрупкому. Сквозь плотоядный оскал самца он смачно пояснял, что следовало бы «без разговоров завернуть той красотке ласты и как следует вжарить!» Кент добавлял ещё парочку совершенно диких скабрезностей, заходился в восторге от собственной фантазии и гоготал, панибратски толкая Андрея разрисованным, сине-зелёным кулаком.

В такие моменты ненависть к Кенту просто разрывала Фалолеева на части. Он готов был придушить хозяйского кореша голыми руками: «Ты, ты, тварь синюшная, куда?! Куда суёшься, ходячая помойка!» Прожжённый урка намерение Фалолеева расшифровывал правильно и в ответ так же молча, но более выразительно, обещал поквитаться. «Разберёмся, Фаллос, кто есть кто, – с холодной насмешкой заявляли его пустые, безжалостные глаза, – придёт время, никуда не денется. А ждать я умею…»

…Фалолееву Лина попалась неожиданно. Он улаживал на багажной станции дела и обратно к городской улице шёл по высокой вокзальной платформе. Фигура, легко, грациозно выпорхнувшая из электрички, чёрные волосы, размётанные по плечам, словно поразили его молнией – Лина! Крепче поджав папку с документами, он наддал вслед ходу, боясь упустить из виду драгоценную добычу. Модный белый топик на загорелом девичьем теле приметно сверкал в толпе, а пару раз ему подарком стал мимолётный вид уже знакомой джинсовой юбчонки и стройных высоких ног.

Лина шла в город, к электронным часам, что возвышались над кассовым залом, и Фалолеев следовал неотступно. В лихорадочном потоке мыслей, соревнующемся с его частым пульсом, никак не зрел повод окликнуть девушку, которая, скорее всего, и забыла о единственной, размытой посторонними впечатлениями встрече с ним. «Что повод?! – ему захотелось сильно, с оттяжкой испинать свою робость, вдруг вылезшую каким-то редким, доисторическим зверем и запросто поборовшую его привычную непринуждённость. – Просто окликну: «Лина!»

Конечно! Конечно, она остановится на своё имя! А потом посмотрит… и обожжёт, осадит строгим взглядом тёмнозелёных глаз или отбреет сухой, ледяной фразой: «Что вам, молодой человек?» Ведь она… такая… как звезда… на каждую раскрытую ладонь не срывается…

Когда Лина, всё с той же неотразимой грациозностью, наметилась ступить на подножку троллейбуса, Фалолеев, не ожидая от себя поступка, схватил её за руку и увлёк назад. Резкий рывок сзади девушку напугал, она первым делом отшатнулась от фигуры за спиной, а потом обернулась с таким строгим, возмущённым видом, что у преследователя похолодела душа.

– Зачем троллейбус? – Фалолеев поспешил было объяснить неожиданное приставание, но стушевался и просто выпалил с чувством. – Сударыня, к вашим услугам авто!

Лина, оправившись от неожиданности, разглядела его и чуть улыбнулась прежней магической улыбкой «Мисс иллюзион». Сейчас выражением лица она хотела сказать, что развязный уличный наскок постороннего ей очень не по душе, но поскольку посторонний оказался далеко не посторонним, то в итоге она рада случившемуся, потому как перед ней смиренно стоит весьма и весьма интересный парень.

Лина захотела это показать одним лицом, без слов, и показ у неё, как всегда, отлично получился. Фалолеев расцвёл

– девушка прекрасно помнит вечер у Андрея, помнит его приятный, уместный комплимент, и вообще, помнит его! Это просто здорово! И сейчас же противная, вязкая граница страха, охраняемая тем самым доисторическим нахрапистым зверем и казавшаяся ему едва ли преодолимой, улетучилась. Растворилась от первого его крепкого натиска.

– Такси бесплатное! – уже с присущей ему бойкостью Фалолеев картинно подбросил вверх тонкие брови и стукнул каблуками кожаных, молочного цвета туфель, ни дать ни взять покорный паж. – Куда прикажете?

Дальше, в машине, разговор сладился как по маслу. Лина, мило показывая верхние жемчужные зубки, очень не спеша кое-что выложила о себе: она из районного центра Новая, отец – офицер на военной базе горючего. В этом году окончила юридический факультет Читинского госунивера и трудоустройством пока голову не ломала…

Это неожиданное свидание молодых людей тоже заимело продолжение, что было делом логичным и естественным. Лина поддалась ухаживаниям Фалолеева, она ходила с ним под ручку, вводила его в свой круг со словами «это – Гена», правда, ничего близкого или романтичного к этому не прибавлялось. Красавец Гена, впрочем, производил должное впечатление, а уж вместе они смотрелись «просто обалденно», как воскликнула одна из подружек Лины. Обалденный совместный вид, однако, не подтолкнул Лину в объятия Фалолеева. Он сам не выдержал долгого томления на дистанции и уже через три месяца предложил ей руку и сердце.

Ему казалось, раз она проводит с ним время, значит, любит. А поскольку он неотразим, успешен, умён и напорист, отказа просто быть не может. И всё же на предложение руки и сердца неотразимый Фалолеев услышал мало чего обнадёживающего: там, где обычная девушка трепетно бы задрожала, залилась бы краской от радостного смущения, в крайнем случае тайно выдохнула бы «наконец-то!», он услышал небольшую справочку о том, на какие личные достижения обязан рассчитывать претендент.

– Что Чита? Забайкальская дыра, – смотрела она на него без встречного огня, трезво, выдержанно. – Я, Геночка, полюблю того, кто увезёт меня в Москву. Или в Питер.

Ещё она говорила про время редких возможностей, про большие деньги, которые в ловкие руки сейчас падают просто так. Он, взведённый отказом, с горькой иронией посоветовал не вздыхать тогда среди дремучих сопок, а нестись за богатым принцем в златоглавую. «И хватать его за… что только можно!» – колко, с обидой в голосе намекнул он на полезное применение её девичьих чар.

– Лимитой не хочу в Москву соваться. Проституткой тем более, – ничуть не смутилась Лина и, выдержав дуэль взглядов (от красоты своей возлюбленной Фалолеева лишний раз пробрала дрожь), уставила глаза на свои длинные, припухлые пальчики (даже им она знала верную цену). Выразительно повертела золотое колечко с искусственным изумрудом, похожим на простую зелёную стекляшку (историю появления этого колечка Фалолеев так и не выпытал), и до конца открыла своё девичье кредо: «В очереди за мужиками столичными стоять – не по мне! Лучше здесь, зато вы – толпою». И он видел – точно, сотни мужиков погибнут под её магическим непробиваемым взглядом, как под танком, но она выберет того, кто «перевяжет ей бантиком первопрестольную».

Лина была искренна в своих циничных расчётах и, по мнению Фалолеева, несколько остывшего от отказа, имела на это право: неординарная, обворожительная красота – тот же дорогой товар. И если ниспослала природа столь щедрый подарок, почему же она должна его так просто кому-то передаривать? Впрочем, перед Фалолеевым не возвели неприступную стену и не пришили ярлык вечного изгоя, ему намекнули, что внешность его, ум и воспитанность очень даже во вкусе прекрасной девушки, и ему осталось лишь присовокупить к ним материальное устремление.

В этом откровенном торге он даже узнавал себя, ведь всего три-четыре года назад офицер Фалолеев мечтал затянуть в ЗАГС какую-нибудь генеральскую дочку. Он уже наперёд предполагал, что удовольствия долгой жизни охватывают куда больше сторон, чем простое семейное счастье, и думал не о любви, а о том, что через высокого тестя бытовые и служебные проблемы, имеющие свойство поганить жизнь, будут запросто решены. И что вообще, много каких приятных сюрпризов перепадёт от такого родственного устройства. Свойство генеральских звёзд будто по волшебству отворять райские врата и как на эти звёзды клюют простые парни, он уже видал воочию.

В Коломне, в их роте учился сынок большой шишки из ГАУ [2]2
  ГАУ – Главное артиллерийское управление ГШ ВС СССР.


[Закрыть]. Вокруг ещё ничего не значащего отпрыска выделывали подобострастный краковяк даже полковники, не говоря про капитанов и майоров, – лишь бы тот не осерчал, не подбросил папе фамилию на карандаш. И была у этого «великого наследника» сестрица годом моложе, на вид так себе: худая до костлявости, кожа бело-синяя, как у полудохлой курицы, губки вкривь и вкось, глазки белёсые, размытые, самодовольненькие. В училище братец её пригласил якобы на праздник, якобы показать заведение, где из него пестуют бравого офицера и сеют те ценные задатки, что помогут ему лет через двадцать обрядиться в красные, как у папеньки, лампасы. Генеральские чада прохаживались по казарме, словно по музею: братец разве что не указкой тыкал по сторонам, а сестрица в восторженном аханье поджимала к груди венозные ручки и не хуже сказочной принцессы пыталась настежь распахнуть свои туповатые глаза. Между тем она искоса, с неизменным любопытством посматривала на снующих курсантов – кто же первый завалится на пол от её чар? И ясно было каждому, что инкрустация этой «блесны» шикарными алмазами, шелками и парчами не прибавит привлекательности: вся ценность упирается в папеньку – артиллерийского бонзу!

Полуинфантильный братец подводил к сестрице трёх своих друзей, знакомил, и те, удостоившись «высочайшего» внимания, корячились перед этой скелетиной в политесе (будто благородные дворяне!), и если бы не строгий образ Ленина (тут, на стенде) – изничтожателя барских замашек, то и ручки бы бросились от счастья целовать.

Курсанты потом ту сестрицу долго обсуждали, уединившись подальше от братцевых ушей. Иные, не таясь, мечтательно пускали сопли – с такой расписаться, и до гробовой доски нет проблем! Не открытие, что советская власть генералов почитает, как священных коров: к ногам изобильная заграница, карьера до небес, сокровища военторга (кое-что из сокровищ сослуживцы сановитого наследника частенько углядывали и унюхивали)! Кто-то вдруг одним отрезвляющим вопросом «Ты эту страшилу видел?!» разметал все иллюзии материального благоденствия, извлечённого из воображения подобного брачного союза. Интонация этого вопроса – искренняя, набатная – заставила курсантов призадуматься: для чего тебе, юноша, молодое горячее сердце? Для чего тебе приятный облик и зелёные годы, для чего тебе дороги открытые, неужели, чтобы дурно пахнущими задворками пробираться к сомнительной цели, через постылую спутницу стяжать карьеру и мещанский уют?! Очнись, парень, пробудись, ты же не старый бездушный лавочник, дрожащий в предчувствии копеечной наживы, не меняла-ростовщик, отрёкшийся от сокровищ сердца своего в обмен на монеты?! Тебе объект трепетной любви нужен, а не дойная корова! На женском «поле» в светлое будущее задумал въезжать, нормально ли?! По совести ли?!

На том и закончили с сестрицей, и каждый же, конечно, остался при своём мнении, но он, Фалолеев, после жестоких разочарований в любви уже сознательно прицелился на середину, удобную со всех сторон, потому и золотую. Чтобы не страшная лицом подвернулась избранница и не корявая фигурой – вот главное его пожелание в дополнение к наличию выгодного папеньки. Чтобы внешне всё пристойно, с занавеской взаимной любви, чтобы не осуждали люди, что навострился он к лампасам через колченогую уродину. Нужно быть расчётливым, но посмешищем – никогда!

Слышал он лично от весьма умных людей, что брак по расчёту – это здравый союз, слабость которого перед союзом по любви ещё никем не доказана. Любовь приходит и уходит, а расчёт – он и в Африке расчёт. И если они с Линой обладают меркантильной жилкой, трезвой головой, не так уж и плохо.

Она редкая красавица, умница, а он изо всех сил постарается её озолотить. Алмаз такого сияния в золотой оправе – вещь не рядовая! Он возьмёт на себя роль ювелира и роль драгоценного металла. Алмаз будет огранён и вставлен в недешёвое безупречное лоно. Он и Лина – вместе образуют что-то сногсшибательное!

Он видел, как завистливо, с восхищением смотрят обыватели на успешные светские парочки (благо, по телевизору открылся какой хочешь обзор таковых) – что на недосягаемые, суперстильные – made in Hollywood, что на «комплекты» он-она местного розлива, классом пожиже. Он и приметил, что ещё непонятно, кто больше в центре внимания: мужчина – как Юпитер, Титан, хозяин заводов, газет, пароходов – или такая вот «орбитальная» красавица, повелительница тела и души Юпитера.

Они тоже выйдут супер-парочкой, потому для ослепительного союза с Линой он извернётся в какой хочешь калач, крендель, кандибобер! У него получится, он примется за свой бизнес… да хоть бы и за водку! Вон Андрей, штампует деньги на зелье и штампует: купил – продал, купил – продал! И он Андрею толковый помощник, оборот ему прилично поднял. Если на чужой кошелёк горбатиться вышло, на свой тем более получится. А водка – тема надёжная: народ пил, пьёт и будет пить.

Едва Фалолеев, обузданный непреодолимой сердечной тягой к Лине, стал чаще думать о собственном материальном старте, как Лина сама толкнула разговор на скользкую тропинку. Они сидели в недавно открывшемся и чрезвычайно модном ресторане «Панама-Сити»: в расхваленное местечко Фалолеев поспешил сводить Лину первым из всех её ухажёров.

Своеобразное расположение ресторана – на манер кочевого хотона, только юрты, конечно же, не войлочные, шаткие и приземистые, а современные, из добротных утеплённых стен, с фигурными черепичными крышами – молодые люди оценили холодно, без восторга: никакого классицизма, только потуги сотворить из раздельных курятников (среди которых один даже с бассейном) нечто стоящее. Выпив же по бокалу шампанского и критически, свысока, оглядев соседей по залу, Фалолеев с Линой и вовсе сошлись в едином мнении – как всегда народ в этой Чите ломится с выпученными глазами, не зная куда и не зная зачем.

Причина их синхронного небрежения заключалась, однако, не в отсутствии классицизма на территории городка «Панама-Сити», а в другом, в чём откровенно признаться бы друг другу они не поспешили: как у людей молодых, амбициозных, что у Фалолеева, что у Лины, наглядный и успешный старт чьего-то бизнеса возродил крепкого червячка зависти.

Пребывая в пессимистическом ключе, Фалолеев с явным неудовольствием рассказал, как просто, играючи поднимается и Андрей: к задрипанному торговому закутку в военном городке, где даже трём покупателям тесно, очень быстро добавился настоящий магазин в оживлённом центральном месте, недалеко от улицы Бутина. Сам Андрей поговаривает о джипе для себя и уже в планах замахивается на очередной магазин – почти триста квадратов! А он как ездил на служебной «четвёрке», так и ездит, хотя почти все торговые сделки на нём!

– Ты ведь при реальных деньгах, Геночка, – своими изумительными пальчиками Лина провела по лацкану его блестящего, металлического оттенка пиджака, с поразительной невинностью чуть обнажила верхние зубки.

– Они же чужие, – замешкавшись от прямого намёка, поправил он её.

– Вокруг посмотри, на чужих деньгах и поднимаются! – словно желая открыть ему глаза на нравы времени, Лина учительским жестом постучала по столу. – Думаешь, тут денежки из зарплаты копили? Руку на отсечение – бандитские или ворованные.

– А вдруг честно заработанные? – попытался пошутить Фалолеев.

– В нашей стране честно заработанной бывает только нищета, – Лина оборвала его, как строгий судья – хлёстко, вмиг.

Не хватало только удара деревянным молотком, впрочем, и без молотка Фалолеев непроизвольно содрогнулся и понял: если он хочет завоевать Лину, не то что оговорок про честный труд за одну зарплату, а и мыслей подобных быть не должно. Ну, что ж, он её прекрасно понял, а вот пойдёт ли она за ним в рисковом деле?

– С чужими деньгами, между прочим, удирать придётся куда подальше, – вроде шуткой отпасовал он, но душа его возжелала получить ответ отнюдь не шуточный, а конкретный и откровенный.

Прохладный таинственный сумрак ресторана разрывали метущиеся лучи светомузыки и создавали впечатление, будто эта шестигранная «юрта» не кусочек развлекательногостиничного городка, что болтается на окраине города Читы, а увеселительный отсек гигантского космического корабля, отмеряющего тысячи километров в чёрной космической пустоте. Вокруг толкались и галдели незнакомые люди, до которых Фалолееву и Лине не было никакого дела, как впрочем, и наоборот, но люди эти, наряженные в красивые одежды, сплошь веселились и радовались, и олицетворяли поведением и настроением своим, что иного мира, кроме как мира веселья и отдыха, существовать не должно.

Фалолеев сидел напротив Лины, и когда световые всполохи освещали девушке лицо, она – желанная и, увы, по-прежнему недоступная – разила Фалолеева огромными зелёными, инопланетными глазами. Фирменный «иллюзион» этих глаз, когда в них, по артистичному повелению хозяйки, вертелось то что-то наивное и невинное, то лукавое, то небесно-ангельское, то дьявольское, угадывался Фалолеевым с первого дня, но именно этот неповторимый «иллюзион» неизбежно сводил его с ума, гнал из него всю рассудочность и тянул в зрители с неимоверной силой.

Единственное, что ни разу не проявилось в многообразной мозаике её настроений – любовь к нему. Едва он сам признавался в чувствах, затевал на предмет этого серьёзный разговор, как в ответ заполучал смех, иронию, отговорки и даже во всей красе равнодушие. В догадках, что за показным отказом может таиться вообще противоположное, Фалолеев последний месяц не находил себе спокойного места. Сродни золотоискателю, много времени бившемуся над жилой, по всем признакам чрезвычайно богатой, но пока ещё не одарившей ничем, кроме как тоннами пустой породы и смешной, издевательской горстью собственно золотого песка, он начинал каждое утро с одной лишь лихорадочной мысли – когда же, наконец, ему откроется бесценное сокровище?! От какого его действия, от какого манёвра сыщется, заблестит хотя бы краешек дивного самородка?

И теперь, в ресторане, он решился – пришло время исключить из меню этого забавного и ошеломляющего «иллюзиона» мерзкое к нему равнодушие, демонстрацию гадкой, тошнотворной дистанции! До скрипа крепких белоснежных зубов, до спазма в паху, Фалолеев возжелал вознесения собственной персоны в глазах Лины выше кого бы то ни было – он, именно он и никто другой, должен стать владельцем её сердца! Любой ценой!

И словно какой-то вихрь разом вынес из души его прежние убеждения, и без того не ахти какие честные, но всё же… всё же не лишённые морали. Он ощутил, что именно сейчас воля и желание Лины способны родить в нём безоглядного авантюриста. Единственное, что для этого требовалось, – её «да!»

Она вдруг подалась к нему, плотно, с чувством поцеловала в губы и с дьявольской, интимной хрипотцой шепнула:

– Выбираем Москву…

* * *

Дорожка к воплощению замысла стала выстилаться, будто ждала где-то в кустах давно готовая и всего лишь свёрнутая. Сильнее обычного повалился в «летаргическом забытье» и без того хилый рубль. Обрушившийся на головы россиян «чёрный четверг» зарубил в сознании каждого, что даже незначительные надежды на родную валюту есть глупое и никчёмное заблуждение, что на свете существуют лишь единственные деньги, которые следует держать за деньги, – это доллары.

Склад с половинными запасами водки, в свете удорожания, казался теперь более пустым, нежели полным. Кроме того, приближался Новый год, и Андрей, бросив клич «Все бабки в стекло!» (такой криптографический жаргон между ними был в ходу), засуетился с затовариванием. Он звонил поставщикам, просил отгрузок в аванс и по старым ценам, божился в обещаниях. Ему не внимали – гарантия купеческим словом в новой России вызывала смех даже у душевнобольных, а уж торговым кадрам требовался единственно железный аргумент – предоплата.

Деньги стали срочно собирать откуда только было можно, и речь о командировке зашла быстро. Андрей хотел послать Фалолеева за Урал – в российскую Европу (особенно в ходу был товар московского «Кристалла»), а сам предполагал метнуться по Сибири (быстро и дёшево), но Фалолеев убедил отправить на все закупки его одного. «Обернусь за двоих!» – заверял он патрона, стараясь спрятать при этом нервный пульс – уж он-то знал истинную причину инициативы.

Андрей колебался, словно чувствовал что-то нехорошее, но сама судьба не оставила выбора: инсульт свалил его отца на больничную койку, на поездке пришлось поставить крест. Отправлять же вместо себя Кента Андрей никогда и не предполагал: Кент в силу своей фактуры, речевых способностей, да и вообще обыденных замашек – последний кандидат на серьёзное торговое дело.

Удача сопутствовала именно Фалолееву, и он принялся выжимать из обстоятельств в свою пользу всё: расписанные им предстоящие поездки за лучшими торговыми марками и клятвы насчёт «фиксированных» цен открыли кошельки его «левых» водочных партнёров. И пополнили карман Фалолеева огромной суммой.

Но из Андреевых сусеков и загашников набралось гораздо больше, сорок тысяч долларов. Откуда-то подлез Кент, добавил ещё «десяточку», которую по-тихому, на две недели, перехватил в воровском общаке, – это было сказано не для Фалолеева.

Наблюдая небывалое стечение конвертируемой наличности, Фалолеев представлял её уже своей, представлял и наполнялся уверенностью, что Лина не устоит перед желанными пачками американских дензнаков. И вообще, у неё интерес к нему ещё ого-го-го какой возникнет, он теперь не просто красивый парень, он теперь парень рисковый, настоящий авантюрист! А это лихое племя во все времена купалось в любви и обожании прекрасных женщин. Лина тоже поймёт, ради кого он пошёл ва-банк, и оценит его жертву по высшему разряду!

Провожали Фалолеева конспиративно. Пять пачек с толстым щекастым Франклином, – деньги серьёзные, но всё же не такие, чтобы взвод охраны с курьером отряжать. Народ в новой России и поболее налички видал – предприимчивые люди такие объёмистые сумари по багажникам трамбовали, что мешок картошки рядом – словно дамская косметичка. И перегон наличных финансов, между прочим, чаще делали без шика, пафоса, несусветных иномарок, кортежей и прочих атрибутов тщеславия. Для многих новоявленных дельцов главная защита капитала как раз в скромности и конспирации – не высовывайся, не свисти, не афишируй! Сядь в обычную советскую «восьмёрку», в одежонку обрядись старомодную, поношенную, и лицо делай попроще, без признаков великой миссии. Исполни всё, как древние советовали: хочешь скрыть, что ты богат, покажи, что ты беден.

Андрей тоже держался этого принципа, снаружи обставлял поездки обыденно и неприметно. Что ещё успокоило его в варианте с Фалолеевым – основные деньги вкладывались в московский «Кристалл», и курьер летел в столицу прямым рейсом.

Андрей прохаживался по аэропорту будто сам по себе (фигура он в водочном бизнесе явно засвеченная), как бы ни при чём толкался и Кент на случай внезапных вопросов с «братвой». Курьер в скромном одеянии – потёртых джинсах и джинсовой стёганой куртке, в кроликовой шапке, косил под простачка. Сумку средних размеров (где среди ничем не примечательного барахла скрывались деньги), заранее обшитую тряпичным чехлом, он сдал в багаж.

В Москву Фалолеев долетел благополучно и сразу отзвонился Андрею. Потом ещё раз набрал на телефоне забайкальский код, поговорил с Линой. Всё шло по их плану: на другой день, в чёрных очках, с неизменной сумкой на плече, он уже встречал Лину в аэропорту Домодедово.

Поселившись в недорогом гостиничном номере, молодые люди впервые были близки…

В перерывах между любовными объятиями они бросались ворошить сумку с деньгами, словно сомневались в их действительном существовании. «Семьдесят штук зелени!» – шептал Фалолеев с интонациями аукционного распорядителя – ему хотелось поразить Лину размером подарка, который он, невзирая на серьёзный риск, бросил к её ногам.

Его всё же разок царапнула мысль, что эти семьдесят тысяч долларов, собранные с кого только можно, вовсе не свадебный подарок невесте, а натуральный выкуп, но самое главное для него заключалось в том, что цена невесту устроила: об этом говорили её счастливые глаза и полное отсутствие переживаний насчёт способа обогащения.

Пьяный от страсти, от долгожданного пленения двух сокровищ – Лины (свидетельством её пленения была ещё теплая простыня) и внушительной суммы валюты, Фалолеев не мог отделаться от назойливой и гордо звучащей в голове песенной строчки: «Парень я фартовый!» А почему, собственно говоря, должно быть по-другому? Ведь налицо куча чрезвычайно красноречивых доказательств!

Фарт определённо не оставит его и впредь! У него хватит ума загодя просчитать нужные ходы, подстраховаться от разоблачения. Его стараниями и время работает им на пользу, спокойных недельки две в запасе есть без сомнений: он вновь звонил Андрею и для начала разрисовал невообразимые трудности, с которыми он якобы столкнулся на московском заводе «Кристалл». Андрея отсрочка планов расстроила, но самое главное – подозрений никаких не возникло.

Потом он отзвонится якобы из Новосибирска и Барнаула, где якобы дела тоже движутся тяжело, со скрипом, а потом исчезнет навсегда. И пока Андрей, не дождавшись от него больше вестей, и самое главное – не дождавшись товара, поймёт, что на самом деле случилось, пока сориентируется в действиях, пока организует поиски, столько воды утечёт… Они тем временем пристроятся в столице: надумают что-нибудь насчёт квартиры, организуют бизнес и, конечно же, поженятся! Многомиллионная Москва поможет сбыться их тщеславным мечтам и бесследно растворит в людском море…