Текст книги "Боги войны в атаку не ходят"
Автор книги: Олег Тарасов
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
В середине декабря затея с генеральскими дочками оживилась. Случилось это по воле добряка Гоши, что загорелся помочь молодому соседу. Не выдавая раньше срока своих намерений, он терпеливо ждал подходящей диспозиции. И она скоро наметилась.
– Минякин юбилей отмечает – в гостинице военного совета! – известил музыкант лейтенанта, посматривая искристыми счастливыми глазами. – Наши петь будут, танцевать. Можно открывать охоту на его дочку.
– Как она хоть? Возраст, лицо? – какая-то неловкая тяжесть прокатилась по груди Фалолеева. При всей бойкости характера и безбоязненности женского пола ввязываться в охоту за девушкой ему почему-то расхотелось.
– Девка как девка. Двадцать лет. Будем надеяться, что с… – Гоша посмотрел себе ниже пояса и рассмеялся. – Папаша всё-таки главный медик! Если что – надрез скальпелем!
– Давай не юродствовать! – Фалолееву, охваченному тревогой, скабрезность соседа пришлась не по душе: пусть он планирует шаг расчётливый, меркантильный, но девушка, которая может сделаться ему женой, обязательно будет с набором всех положенных возвышенных чувств.
Пошло относиться к той, с которой может навеки свести судьба, нехорошо.
– Начинаем стратегическую операцию «Здравия желаю, дорогой тесть!» – ленинским жестом Гоша вознёс перед собой короткую худую руку, и чтобы пощадить молодого парня, быстро посерьёзнел: – И учти, Гена, я сподвигнут к содействию исключительно альтруизмом!
– Это почему?
– Генеральский зять в общежитии! Ты себе это представляешь?
Фалолеев отрицательно покачал головой.
– И я в этом клоповнике за десять лет ни одного добытчика блатных бикс не встречал, – согласился валторнист и тонким, прозрачным пальцем указал на кровать артиллериста. Место освободится, и не факт, что здесь поселится нормальный человек.
Фалолееву признание в незаменимости откровенно польстило, тем более что за небольшой срок их знакомства Гоша раскрылся вовсе не пошляком, а скорее как шутник с добрым сердцем и непонятным пока Фалолееву жизненным разочарованием. Но почему юбилей генерала Минякина откроет дорогу к его дочке, всё же оставалось непонятным. Музыкант без запинки принялся втолковывать:
– Генералу будут подарки! Знаешь, сколько тут барахла дарят? Это в стране с материальными ценностями перебои, а генералу понатащат коробок целый грузовик, потому как в самой захудалой подчинённой части своему «благодетелю» скинутся, подсуетятся, из кожи вылезут ради этого. Если не вылезут сами, то их потом вытрясут наизнанку силой! – задорно сверкнул круглыми очками всё знающий Гоша. – Слушай хохму: просыпается генерал после юбилея, ещё не протрезвел как следует, голова шумит, во рту жажда. Но генерал первым делом не в туалет – опорожниться, не на кухню – водички глотнуть, в себя придти, а в зал – к подаркам! Осмотрел коробки, перещупал, погладил, да и запел с такой душевной тоской: «К сожаленью, день рожденья только раз в году!» А потом зарыдал горько и сквозь слёзы говорит: «Если бы раз в году! Юбилей, он, сука, раз в пять лет!»
– Ну, юбилей, подарки, – спросил Фалолеев ликующего Гошу. – Мы при чём?
– При том! Я такой поздравительный балаган видел не раз. Адъютанту или какому особо приближённому лицу скомандуют всё добро на хату везти, чтобы по пьяни не упёрли. Машину с подарками отправят домой, а мы сзади пристроимся. Я насчёт машины договорюсь, с тебя только пузырь за эксплуатацию. Подарки разгрузят, занесут любимой генеральше, ну а дальше твоё молодое дело. Повод позвонить в дверь найдёшь сам. Заглянешь, то да сё! Папенька, мол, ваш, как его по отчеству, ну, пусть Иван Иваныч – дражайший Иван Иваныч по делу прислали-с! Может, сам какую коробку втащишь – для антуража. Главное, сразу деваху в оборот брать – ля-ля-ля! Тополя! Поразить, заболтать, завлечь! Понимаешь?
– А вдруг её мать будет на пороге стоять? – словно напуганный ребёнок, вопросил лейтенант.
– Мать-перемать! Она в коробках будет ковыряться, как голодная мышь! – глаза Гоши, удалённые линзами, от негодования приблизились к стёклам. – Ты что предлагаешь? Второго пришествия ждать?
– Какого пришествия? – непонимающе уставился Фалолеев.
– Это я так, – огорчение охватило музыканта лишь на миг и, затем вновь став прежним Гошей – напористым, заводным, он взмахнул по-дирижёрски: – От тебя будет нужна импровизация! Потрясающее соло!
– Импровизация, – лицо артиллериста почти детской гримасой выразило неподдельные терзания. – Я привык по расчёту действовать. Как математик.
– Привык к расчётам! Математик! – Гоша фыркнул от души, мол, что за дети непонятливые пошли? – Могу и я, конечно, с тобой заглянуть, для поддержки, но знакомиться-то к дочке лезешь ты!
– Ничего я не лезу! – вспылил Фалолеев, лёг на кровать и повернулся лицом к стене. Он со стороны представил себя назойливым, заискивающим слюнтяем, околачивающимся в поисках сладкого варианта с женитьбой, и ему стало стыдно. Шут с этой генеральской дочкой! Своим умом продвинется в службе!
– Ничего, ничего! – приободрил его Гоша, легонько хлопнув по плечу. – На то и бастионы супостатские, чтобы их брать.
Всё же и после намёка на примирение Фалолеев боялся показать соседу своё пылающее лицо, детскую обиженность. Гоша неожиданно встал посреди тесной комнаты и сказал:
– Вот получится у тебя всё – знаешь, какую песню на свадьбе спою?
Что сосед играет на какой-то изогнутой вкривь и вкось, словно устроенной из кишок, трубе, лейтенант видел на фотографиях, но что он может петь, было неожиданностью. А неожиданность вышла очень приятная и даже душещипательная: сверхсрочник, словно пионер, вытянулся в струнку и запел звонко, чисто: «Мы желаем счастья вам! Счастья в этом мире большом!..»
Фалолеев не поверил своим ушам, неужели всё это выдаёт маленький Гоша? Забыв обиду, он повернулся. Гоша с очень серьезными глазами допел строчку и улыбнулся взросло, обнадёживающе:
– Твоя задача, жених, на юбилей в наряд не попасть.
В день генеральского торжества неугомонный Гоша проиграл Фалолееву «сбор». Тот заупирался было, но музыкант его обнадёжил:
– Наши там поют и танцуют, так что растворимся в дружеской атмосфере!
Раствориться в дружеской атмосфере юбилея Фалолееву не пришлось – уличный часовой при гостинице военного совета на провокации не поддался: прочитав фамилию лейтенанта в удостоверении, он полистал особые списки, покачал головой: «Такого нет».
– Конечно, нет! – взялся демонстрировать импровизацию сверчок Гоша. – Его только что пригласили – он племянник Минякина.
Забыли в списки включить ввиду малого чина! Понимаешь?
Часовой пояснения прекрасно понимал, даже посочувствовал насчёт дискриминации малых чинов, но преградить лейтенанту путь его рука не дрогнула.
Фалолеев остался сидеть в синем «Москвиче» возле хозяина Миши, нанятого в персональные водители за бутылку водки (тот изо всех сил копил водку на скорую свадьбу дочери. Один ящик водки по справке из ЗАГСа – даже не курам на смех, а на смех земляным червякам, которых эти куры едят! Купить у спекулянтов, куда там – заводский флакончик белой тянул на двадцать пять рубликов!) и просто ждать, куда кривая приключения выведет. Упитанный Миша, в звериной мохнатой шапке, в куцей овчинной дохе и унтах, беспечно откинулся назад и сделал вид, что спит. Фалолеев, в простой шинели, в сапогах, стал замерзать уже через десять минут.
– Может, печку, – со значением кивнул он на панель.
– Так стоять неизвестно сколько – выпалим весь бак, – не открывая глаз, отозвался Миша.
Фалолеев всё понял, протянул трёшку:
– На бензин. Заводи.
Из гостиничных ворот с продолговатой коробкой под мышкой выбежал взбудораженный Гоша, сел на заднее сиденье, размашисто хлопнул дверью. Миша тут же пробудился и от откровенного вандализма Гоши едва не схватился за сердце. Радостный музыкант оборвал его нерождённые причитания:
– Всё по плану! Сейчас поедем! – Гоша стукнул Фалолеева по плечу. – Класс! Я коробку из кучи урвал, всё по-настоящему, без бутафории!
– Что там? – потянулся было к коробке Миша, но тут массивные половинки гостиничных ворот распахнулись и оттуда, ослепляя засаду дальним светом, выехал «уазик».
– Он! – напряжённо вглядываясь сквозь замерзшее стекло «Москвича», опознал Гоша и скомандовал: – Мишель, не отставай!
«Уазик» к месту назначения домчался быстро. В центре, на улице Горького, зарулил во двор опрятной сталинской трёхэтажки, остановился у второго подъезда. Разгрузкой подарков руководил высокий крикливый майор, на красных петлицах которого извивались змеи.
Пока коробки вынимали из «уазика», упитанный Мишель, ещё до свадьбы дочери готовивший из себя образцового тестя, всё-таки решил разведать, что же дарят генералам на юбилеи. Поскольку для конспирации свет в салоне Гоша включать запретил, он притянул коробку к себе и принялся, как слепой, ощупывать её со всех сторон, втихомолку подковырнув какую-то скрепку.
– Небось, магнитофон японский, – поделился Мишель своими догадками и вздохнул очень печально: – Почему я не при лампасах?
Опустевший от генеральского добра «уазик» сорвался с места, и кандидат в женихи почувствовал, как в районе пупка у него что-то сжалось. Будто сам не свой, он ухватил коробку и резко рванул её из Мишиных рук. Миша, как видно, не имел привычки молниеносно расставаться с добром, хоть со своим, хоть с чужим, и лейтенант процарапал себе скрепкой палец, сгоряча оставив этот факт без внимания.
– Вперёд, бог войны! – толкнул его в спину разгорячённый Гоша, и пока они оба покидали салон, даже выпалил бодрящую лекцию: – Жизнь устроена гораздо проще, чем тебе мерещится! Голову на отсечение – сидит сейчас его дочь одна-одинёшенька и страдает: «Где же мой жених-красавец!» А ты тут, всего лишь зайти боишься. Ты же такой парень – любая невеста облизнётся!
Воспитательная работа подействовала: Фалолеев выпрямил спину, разудало повёл плечами и, подумав о том, что сверчок Гоша при своём росте и нелепых толстенных очках мог бы запросто поднимать в атаку полки, шагнул в подъезд.
Гоша и впрямь гляделся молодцом – на парадной шинели сверкал плетёный серебряный аксельбант с надраенными карандашами-наконечниками, погоны отливали золотом.
Сняв запотевшие очки, идейный вдохновитель своднической авантюры без тени сомнения ступил на широкую лестницу, добротные железные перила которой венчались отполированными, с фигурным профилем, поручнями. Почти вплотную упираясь в высокие двустворчатые двери, музыкант вслух прочитал первую номерную табличку:
– Пятнадцать! – И поскольку голос его неожиданно разнёсся по гулкому подъезду громовым перекатом, сказал уже тише: – Нам квартира двадцать два нужна. – Ткнув пальцем вверх, что означало «поднимаемся!», Гоша совсем шёпотом добавил: – Их превосходительство зовутся Александр Павлович. – Не удержался съёрничать. – Почти царь!
Тут Гоша заметил, что его подопечный облизывает палец.
– Что там?
– Пустяк, – шепнул лейтенант. – За скрепку зацепил.
На звонок отозвались не скоро и, не отмыкая замков, спросили, кто там.
– Нас товарищ генерал прислал, – с чрезмерным усердием в голосе доложил Гоша.
Слово «товарищ генерал» в Советском Союзе имело магическую силу открывать всякие двери. Через пять секунд хозяйка – дородная женщина с тонкими прореженными бровями, круто ниспадающими к волевому, чуть выгнутому носу, самолично взирала на посланцев мужа.
И на лице её, как в зеркале, сразу отразился очевидный факт – новоявленные физиономии среди приближённых к семейству особ не значатся: орлиные глаза генеральши очень настороженно и пытливо изучали незваных гостей, а тёмный пушок на верхней губе хозяйки, который не дотягивал своим качеством до усов, но всё же был приметен, настороженно вздыбился.
«Мать-перемать! – ёкнуло у Фалолеева сердце, – надо быть циркачом, факиром, чтобы из-за такой фундаментальной статуи выманить дочку, да ещё и познакомиться». Но близорукий валторнист не стушевался, не Бог весть какое препятствие – невозмутимая усатая генеральша!
– Коробочку одну второпях забыли, – пояснил он, наивно моргая детскими глазами. – Александр Павлович приказали доставить.
Хозяйка энергично протянула вперёд молочные, пухлые, словно раздутые на дрожжах, руки.
– Вы… извините, через порог не подают, – маленький Гоша чуть не силой потеснил увесистую генеральшу вглубь.
Руки у той в ожидании коробки не опускались, но Гоша с передачей тянул. Едва ноша уйдёт по назначению – всё, придуманная миссия окончена, а их авантюра так и останется пустоцветом. Но генеральша в двух шагах от двери уже встала насмерть, и ничего другого, как передать подарок, смельчакам не оставалось: руки музыканта медленно и нехотя потянулись вперёд.
За спиной генеральши, в глубине длинного коридора, вдруг мелькнула худая девичья фигура в трикотажном спортивном костюме. «Дочка!» – Фалолеев забыл про хозяйку и всё внимание устремил на девушку. Ему сначала показалось, что она очень высока, не выше него, конечно, но… нет, просто показалось. Он, как мог, вгляделся в её лицо и по первому молниеносному обзору заключил, что отказать генеральской дочке в симпатичности нельзя: типичное овальное лицо, прямой аккуратный носик, губки – ничего, словом, всё по-человечески, рога на лбу не растут. Конечно, заглянуть бы как следует в глаза, ибо они зеркало души, но… объект его всепоглощающего внимания вовсе не торопился приблизиться, а тем более одарить незнакомого лейтенанта персональным взглядом.
– Что тут? – полюбопытствовала девушка с изнеженной начальственной интонацией.
– Ещё один подарок привезли, – не поворачиваясь, объявила генеральша.
И, наконец, перетянув к себе законное добро, тяжёлым взглядом дала гонцам понять, что теперь готова с превеликим удовольствием лицезреть их спины. И это несмотря на то, что молодой артиллерист красив, строен и высок, а лупоглазый сверчок-гном весь увешан блестящими цацками.
– Здесь… понимаете, товарищ руку поцарапал, – держась за мутные от влажных разводов очки, сказал Гоша. – Может, зелёнкой или йодом помазать? Как-никак, вы – медицина, – вовсю наводил мосты маленький музыкант и ссылкой на хозяйскую профессию словно оправдывал свою напористость.
– Может, милая девушка медик… как папа… как Александр Павлович, бинтик, пластырь, туда-сюда…
Желание генеральши выставить за порог напористого очкастого музыкантишку только возросло. Перебарывая его, она сказала с отстранённой небрежностью:
– Валечка, посмотри аптечку.
Впрочем, человеколюбие хозяйки распространялось исключительно на одну персону. Когда генеральша демонстративно потянула руку закрывать дверь, обоим гостям стало ясно – говорливый вояка в праздничных аксельбантах сюда даже не просочится!
Фалолееву ничего не оставалось, как шагнуть вперёд, а Гоше ничего не оставалось, как попятиться в коридор – покинуть негостеприимную квартиру. «Артиллерия, не дрейфь! Прямой наводкой!» – одними губами шепнул он на прощание.
Смущённый лейтенант стоял на ковровой дорожке, не зная, снимать сапоги или нет: если по правде, такую ерундовую царапину стыдно было показывать хоть кому, не то что девушке. Чем тогда завлекать-приманивать? Все его мысли разом оцепенели, он даже не представлял, что вообще сказать этой генеральской Валечке, не говоря уже о предложении знакомства. Он прежде надеялся, что будет какая-то приветливость, гостеприимная атмосфера, какой-нибудь располагающий жест от генеральского семейства! А тут…
Генеральша, на ходу осматривая новую коробку, понесла её до общей кучи, куда-то в дальнюю комнату. Валечка, очень неопределённо хмыкнув, тоже скрылась. Фалолеев остался в коридоре один и через раскрытую половинку ажурной филёнчатой двери вдруг увидел нечто такое, что не удержался от любопытства, подался вперёд и заглянул.
Его взору предстал зал – квадратный, просторный, с роскошным диванным гарнитуром чёрного цвета, с громоздкой мебельной стенкой. Прямые высокие спинки гарнитура двух кресел и узкого дивана – блестели дорогим кожаным глянцем, без потёртостей и следов износа. Упругая лоснящаяся обивка в шахматном порядке была прижата декоративными гвоздями, часто и глубоко.
Фалолеев не сразу оторвал взгляд от кожаного великолепия, особенно его поразили подлокотники чёрные набивные цилиндры, важно покоившиеся по бокам дивана и кресел. Затем лейтенант вскользь окинул взглядом приземистый журнальный столик, на котором стояла большая хрустальная пепельница, и с любопытством уставился на замысловатую мебельную стенку.
Рыжий окрас стенки не имел одного тона. На каждой секции он был положен слоями: от лёгкого палевого до грязноржавого. Линиями самого темного, грязно-ржавого цвета, что плавно повторяли фигурные контуры секций, выводился несложный замкнутый узор. Стенка изобиловала всяческими полочками, утопленными зеркалами, стеклом. Антресоли были закрыты однообразными, как близнецы, дверцами, на которых посредством всё тех же линий грязно-ржавого цвета очерчивалось нечто вроде квадратов. Однако верх этих квадратов имел не прямую линию, а крутую, как арка, дугу. Фалолеев смотрел на стенку сбоку, под углом, отчего антресоли представились ему выстроенными в ряд сказочными сундучками.
Ничего похожего Фалолеев в жизни не видел, разве что в кино, но объектом его самого пристального внимания вскоре стала вовсе не диковинная импортная мебель. На дальней стене, средь крупных тиснёных обойных цветов, в большой рамке располагалась фотография хозяина генерал Минякин стоял в шинели, фуражке, а командующий округом пожимал ему руку. Едва лейтенант вгляделся в генеральское лицо, как сразу понял, что разуваться не будет…
Судьба давала ему шанс ускользнуть без последствий. Генеральша, как и предсказал Гоша, вовсю интересовалась содержимым коробок, полноправной обладательницей которых она стала. По тому, как высокомерная Валечка совсем не торопилась оказать красивому молодцеватому лейтенанту медицинскую помощь, по её скрипучему недовольному тону, он лишь убедился, что яблоко упало прямо под яблоню.
В полной тишине офицер подкрался к порогу, как можно осторожнее открыл замок и на цыпочках шмыгнул за дверь. Машина ждала его.
– Ну как, якорь в порту? – неунывающий Гоша встретил артиллериста бодрым вопросом.
– Якорь висит на борту, – отчитался Фалолеев, не скрывая своей хмурости.
– Ты что, Гена! Такой стратегический ход, рейд по тылам – и никак? – расстроился музыкант.
– Знаком я с этим Минякиным! – признание вырвалось у артиллериста как крик души.
– Знаком?! – в полумраке салонного плафона блестели только очки музыканта, слабый свет с трудом пробивал диоптрический тоннель в один лишь конец, без возврата, но что Гоша чрезвычайно удивлён, догадаться не стоило труда. – И каким образом?
– Наяривал строевым шагом по его милости, как клоун! Перед штабом, при народе!
– Вон оно! – с загадочной иронией из холода и полумрака отозвался Гоша. – Думал, лысый, а это – бритый?
– Чего?
– Это я так, ну-ну…
– Что ну-ну? Не знаю, как бритый, а садист – точно! Ещё человек гуманной профессии! К нему на стол попади – прирежет с удовольствием! И дочка! Царапину перевязать проблема! Пошли они куда подальше!
– Геннадий Борисович, – Гоша настроил голос как заправский конферансье, и у Фалолеева от непонятной торжественности вдруг пробежали мурашки. – Поздравляю! У вас решение не мальчика, но мужа! Генеральскими дочками вымощена дорога в ад!
Он повернулся к укутанному, звероподобному Мише, громко скомандовал:
– Мишель, на базу!
И когда старенький «Москвич» помчался по пустынным ночным улицам, скованным забайкальским мертвящим холодом, Гоша потянулся с переднего сиденья к лейтенанту:
– Будет у тебя всё хорошо! Без этой клоаки!
Глава 6К генеральским дочкам Фалолеев остыл и с новыми силами принялся за службу. «Карабкаться самому, а там видно будет!» – определился он с ближайшей тактикой и принялся вкалывать как следует: на плацу, перебрасывая из руки в руку автомат, как игрушку, он показывал солдатам высший пилотаж; изучал вверенную матчасть до последней заклёпки и рассказывал взводу про «Д-тридцатку» так, что от зубов отскакивало.
К его радости, окружное управление разослало особые контрольные работы «Залп», которые касались исключительно артиллеристов: пять очень непростых задач по расчётам стрельб. Лейтенант загорелся – вот где можно проявить себя, прогреметь на весь полк, если уж не на округ, потому как эти задачи ему по плечу и, что самое здоровское, контрольные «Залп» будет оценивать независимая окружная комиссия, а не полковые руководящие авторитеты, в чьих глазах Фалолеев разгильдяй и неумёха.
Усердие, с которым он засел за учебники, карты, чертежи и расчёты, сразу удостоилось внимания сверчка Гоши. «Всё потеешь… аки пчела, – посочувствовал музыкант, заглядывая в ворох непонятной ему литературы, и по своей привычке юморить прибавил:
– Излишний патриотизм всегда настораживает». Фалолеев тут же парировал замечанием, что если чисто сыгранная Гошей партия на валторне – апофеоз патриотизма, то он с таким патриотизмом согласен. Мгновенный и остроумный контраргумент знаток иронии принял несколько ошеломлённо, но очень уважительно.
Думы над расчётами быстро натолкнули лейтенанта на несколько полезных мыслей. Первое: «Залп» надо брать вариантами решений, ответить таким количеством расчётов, чтобы в округе все попадали от восторга! И второе – купить программируемый калькулятор МК-52, к которому он присматривался давно. Эта штучка поможет просто сотворить чудеса!
Дорогую вещь, не затягивая, он купил в ту же неделю, и покупку первым делом показал Григорьеву.
– Целая зарплата, зато самый лучший! – похвастался Фалолеев. – В памяти сто пять шагов. Почти ЭВМ!
Григорьев без особого любопытства повертел продолговатый, похожий на пенал калькулятор, поводил пальцем по узкому зелёному экранчику.
– Ничего! – отстранённо кивнул он. – Да… лучше на такие деньги книг набрать.
– Теперь какие хочешь программы составлять можно, – глаза лейтенанта горели непотопляемым оптимизмом, словно он нашёл клад. – За расчёт целей возьмусь! По «Залпу» есть альтернативные задумки. Такие там варианты накидаю!
– Велосипед изобретать, конечно, полезно, но стоит ли? – скептически вопросил Григорьев. Скептицизма для этого вопроса Григорьев не пожалел сознательно – новость, что ли, лейтенанту старое правило: не высовывайся на ровном месте? Избежать барской милости и гнева – вот самая десяточка!
Фалолеев, конечно же, думал по-другому: ему предстоит напрячь все силы, чтобы стереть позор былой неудачи (которая всеми, кроме Бужелюка, воспринималась как не страшная, должная) и показать себя – каков он есть, во весь рост!
– Хотя бы велосипед, зато свой, собственный! – огорчённый командирским холодком, Фалолеев взялся раскрывать своё кредо. – «Умственная функция индивидуума должна стремиться не к нулю, а к бесконечности», – на олимпиаде математик так сказал. Дерзать и не сдаваться, если короче.
– Дерзайте, юноша! – Григорьев снисходительно вытянул сжатые губы, покивал вверх-вниз круглой головой, чуть прикрывая веки. Вроде как: «Я умываю руки».
Фалолеев командира слушать не стал и дерзнул так, что его результаты ошарашили даже полковых зубров, а сам лейтенант попал в первую тройку окружных артиллеристов. Но Бужелюк оставил сей успех без нормального, положительного внимания, хотя Григорьев своими стараниями всё же выбил у майора снятие с Фалолеева ранее наложенного взыскания.
Но в канцелярии, один на один, капитан высказал отличнику викторины предельно откровенно: «Смотри теперь сам, будет ли от этой славы польза». И оказался прав – Бужелюк не упускал случая поддеть Фалолеева: к месту и не к месту он обзывал лейтенанта самым выдающимся теоретиком современности, зловеще напоминал про приближение очередных летних стрельб, где молодой выскочка опять попадёт пальцем в известное место.
В июле артиллеристы выдвинулись на полигон, и вновь, как год назад, Фалолеев встал на КНП сдавать персональный норматив. Всё повторялось почти точь-в-точь, как прошлым летом, только Бужелюк уже сверкал звёздами подполковника, а сам Фалолеев держался куда увереннее. Он уже не тот испуганный сопливый лейтенант, его теперь одним строгим взглядом не возьмёшь – на подполковника у него справедливая злоба, а на стрельбах он умрёт за реванш!
Григорьев привычно указал офицеру цель и щёлкнул секундомером. Вновь лейтенант приник к буссоли, вновь его карандаш заметался по карте вычислять ориентиры, опять в глазах зарябили цифры на планшете и таблице поправок. Вот рассчитаны и переданы на огневую позицию координаты цели, углы возвышения.
«Батарея, огонь!» – летит в телефонную трубку лейтенантский приказ, и гаубицы на огневой позиции рыгнули огнём, громом. Спустя мгновения небо, как положено, отозвалось звонким металлическим шуршанием – это снаряды понеслись к указанным целям. За их падением в бинокли следили все офицеры КНП. «Квадрат! Мимо! Мимо! Квадрат! Мимо!»… – отмечал разрывы наблюдатель. Да, не густо получилось, товарищ лейтенант!
Фалолеева от неудачи окатило жаром. Он кинулся к цифрам, лихорадочно скорректировал данные – новый залп!.. и опять вышло вперемешку с «молоком». Нет, конечно, не двойка, как прошлый раз – твёрдая тройка… но это совсем не желанный результат. Молодой офицер посерел лицом.
После стрельб, упоённый собственным провидческим скептицизмом, Бужелюк вывел Фалолеева из строя. Командирское пренебрежение было столь велико, что нотаций лично лейтенанту даже не адресовалось. Бужелюк с ехидцей обратился к Григорьеву:
– Плодим теоретиков! На бумажке чуть ли не новая теория относительности, а практический результат, как по Филькиным грамотам! Догадываетесь, куда вы своим пальцем попали?
Фалолееву было стыдно за себя, душила обида, что из-за него отчихвостили ни в чём не повинного командира батареи, но он так и не мог понять, откуда взялся превышенный разброс снарядов? В чём его ошибка?
Бужелюк ещё раз упомянул проклятую контрольную «Залп» и закончил речь новым замечанием Григорьеву.
– Капитан, ты хоть чуть-чуть своими раздолбаями занимайся! Нам Ленин завещал учиться военному делу настоящим образом, а не лупить в белый свет, как в копеечку! Каждый выстрел, между прочим, – офицерские сапоги.
Дивизионный командир сел в «уазик» и умчался, а вторая батарея дружно принялась ломать головы – что же привело к такому жиденькому итогу? Григорьев сам взялся за буссоль, карту, быстро произвёл расчёт и, сравнив с фалолеевским, в задумчивости наморщил обветренный полигонной жизнью лоб.
– И температура, и ветер! – сказал он сам себе с растерянностью.
– Обижаете, Олег Михайлович! – мрачно отозвался лейтенант. – Не первоклассник!
– Что-то ведь не сработало!
– Сами видели – малую вилку взял! Поправку на поражение – а снова перелёт у половины!
Странность, конечно, выпирала налицо: малая вилка в ар-тиллерии верная мышеловка, и она должна была, просто обязана была захлопнуться!
– Вилку взял, да… не закусил! хмуро пошутил командир батареи. – А тебя всё «Залпом» тычут! В одно место.
Теперь-то Фалолеев начал понимать военную мудрость, что значит «не высовываться раньше времени».
– На огневую! – кивнул Григорьев офицерам на стоящий неподалёку ГАЗ-66.
На огневой позиции капитан лично обошёл все расчёты: сверял прицелы, панорамы, хмыкал, глядя то в синее небо, го в перепаханную солдатскими сапогами землю. Фалолеев, в надежде найти ошибку здесь, у орудий, торопливо приложился к оптике – всё, как он передавал: риска в риску, цифра в цифру. Он даже внимательно осмотрел надписи на ящиках из-под снарядов, и опять в искреннем недоумении наморщил лоб – ответ так и не открылся.
Григорьев подошёл к гильзам, что ещё тёплые валялись за бруствером, задумчиво поковырял носком пыльного сапога одну, другую, третью.
– Фалолеев, иди-ка сюда! – вдруг крикнул он совершенно спокойно, но лейтенант особым чутьём уловил перемену дела: командиру что-то открылось! Молодой офицер торопливо подскочил. Григорьев держал одну ногу на низеньком штабеле из деревянных ящиков, на этой же ноге была пристроена рука, которой он подпирал подбородок. Лицо капитана окончательно расправилось от тягостных дум. Чуть наклонившись телом вперёд, он улыбался, а глаза его хитровато поблёскивали.
– Причина тут, под ногами!
Лейтенант жадно вперил в землю взгляд, словно на земле должна была лежать записка с указанием его оплошности. И если уж не записка, то должно быть разбросано что-то ценное, например, купюры на пару тысяч рублей.
– Ну! Читай! – коротко бросил Григорьев и подбородком кивнул на гильзу. Фалолеев повернул её надписью вверх, прочитал цифровой код. То же самое проделал с другой гильзой, третьей.
– Из разных партий! – с удивлением воскликнул он. – Но ведь ящики с одним шифром!
– В жизни всегда есть место подлости, – капитан убрал ногу с штабеля, распрямился. Уставившись на далёкую лесистую сопку, не торопясь, с паузами заключил: – Большой свинский привет от кого-то! Только опять совет – без паники и выяснений! Вонь – лучше не тронь.
