Текст книги "Боги войны в атаку не ходят"
Автор книги: Олег Тарасов
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
Выяснять Фалолеев ничего не стал. Настоящий артиллерист должен сам управляться со всеми вводными посредством ума, опыта и настойчивости! Пусть не обошлось в его работе без изъяна, зато в другой раз он непременно проверит партии даже на снарядах, при нужде грамотно рассортирует их по орудиям. Всё у него получится!
Вот только его ненависть к командиру дивизиона, до этого временная, теперь застыла стойким, непоколебимым гранитом. И вряд ли он заимеет желание ослабить её: слишком несправедлив и предвзят Бужелюк в своих обвинениях. Если честно – то и непорядочен!
Бужелюк по-прежнему демонстрировал свою антипатию к Фалолееву, учинял с него двойной спрос, тыкал за каждую ошибку или промах. А таковых у лейтенанта, как назло, набиралось немало. Он словно принял от Григорьева наследство, которое выражалось грустным и фатальным определением: «не заладилось». И звание старшего лейтенанта, которое по статусу дают без всяких должностей и заслуг, ему присвоили позже срока, со скрипом.
Фалолеева, не оставляющего надежд на успешную службу, временами это угнетало безмерно. В такие моменты отчаяния он скрежетал зубами, едва ли не плакал от обиды, но, перетерпев пик уныния, всё-таки находил силы нацелиться на лучшее. Частенько бывая у Григорьева, где сослуживцы пристраивались на кухне за стаканчиком, он пьянел и, поддаваясь чувству безнадежности, сникал. А затем вдруг вытирал влажные обиженные глаза и с неудержимым напором, даже яростью тряс своим интеллигентным кулаком – прорвёмся!
– Гена, это даже без сомнений! В огне не сгорим и в воде не утонем! – по-отечески поддерживал его хмельной командир и ободряюще приобнимал за плечи.
И Фалолеев, как мог, шёл на прорыв! Но однажды он чуть не прорвался в обратную сторону: сотворил ЧП, которое едва не обернулось прокурорским дознанием. Чрезвычайное происшествие вышло необыкновенно глупое, оно и начиналось-то не как происшествие, а как рядовое вялотекущее событие, и до масштабов ЧП раздулось лишь волею административных законов и какой-то прилипчивой персональной подлостью судьбы.
На стрельбах, когда шесть орудий Григорьева стояли на огневой позиции, от начальника полигона внезапно поступила команда «Отбой». Ничего страшного или особо нестандартного тут не было – отбой, так отбой! Опускать колёса у гаубиц, смыкать станины лафета, чехлить – и в хвост к тягачам! Григорьев, передававший с КНП «Отбой», так Фалолееву и приказал: свернуть «тридцатки», выстроить колонну!
Но на третьем орудии Фалолеева уже дослали для выстрела снаряд и, как положено, наддали банником, отчего тот прочно впился медным ободком в нарезку ствола. Вынимать снаряд обратно не представлялось возможным, да это категорически запрещено: приведённый в боевое состояние заряд от подобных манипуляций сдетонирует. Для Фалолеева, как для старшего на огневой позиции, сложилась непростая задача: покидать полигон со снарядом в стволе нельзя никак, разряжать выстрелом – тоже. Мало ли по какой причине сыграли «Отбой»? Может, в районе целей пастух с коровами бродит?
И что обидно, оплошности Фалолеева в ситуации нет ни грамма, просто так вышло – пока сержант третьего орудия определился с обстановкой, пока доложил, ушло время известить Григорьева. Тот уже снялся с КНП, и проблема, как разрядить гаубицу, персонально встала перед старшим лейтенантом Фалолеевым.
– Может, банником обратно выбить? – простодушно посоветовал молодой солдат из последнего призыва.
– Ну да! – у Фалолеева даже дрожь от такого совета прошла. – У снаряда колпачок откручен: туда спичкой ткнуть – ни орудия, ни расчёта не соберёшь.
Все сборы из-за одной гаубицы застопорились, и тогда Фалолеев, не придумав очевидно безопасного способа, выбрал меньшее зло.
– Прямой наводкой в сопку! – распорядился он. – Только заряд самый малый, чтобы потише.
Гаубицу развернули на ближайшую сопку, вставили гильзу с порохом, дёрнули шнур – и злополучный снаряд взорвался на пологом песчаном откосе.
Едва ветерок развеял дым, подъехал Григорьев, осмотрелся с тревогою и первым делом спросил Фалолеева: «Что тут?»
– Орудие разрядили, товарищ капитан, – доложил Фалолеев.
– Полигонные наверняка услышали, – изрёк помрачневший Григорьев и зычно закричал третьему расчёту: – Бегом сворачиваться!
Полигонные – те самые, что дали команду «Отбой», – напрямую подчинялись округу, и шутки с ними были плохи. Все замечания по стрельбам полигонные отправляли в штаб округа, откуда потом рассылались бумажки с «разборами полётов». В такой «портянке» за генеральской подписью любой командир артиллерийского полка мог получить по первое число.
Когда вся батарея уже стояла колонной, нехорошие предчувствия капитана сбылись – примчался начальник полигона: допотопный, сто раз перекрашенный вездеход ГАЗ-69 подлетел прямо к бамперу первого грузовика.
– Почему стреляли?! – выскочив из легковушки, с ходу закричал немолодой, строгого вида майор.
– Никто не стрелял, – как ни в чём не бывало, сказал Григорьев. – С огневых позиций сразу после команды свернулись.
– Выстрел же был! – майор разгорячено тыкал рукой на склон соседней сопки. – И разрыв!
– Никто не стрелял, – стоял на своём Григорьев, никак не выдавая неправды лицом. – Колонна уже пять минут выстроена – провожу инструктаж перед маршем.
– Инструктаж, значит?! За дурака меня держите?!
Суровая физиономия начальника полигона не сулила ничего хорошего. Выпуклые шишаки над глазами майора, поросшие мохнатыми бесцветными бровями и напоминающие осенние болотные кочки, глубоко посаженные цепкие глаза говорили об одном: такие служаки на компромиссы не идут даже в пустяках. А что говорить, когда свершилось ЧП? Кроме фамилий виновных и объяснительных записок с чистосердечными признаниями, им ничего не нужно – хоть взамен золотые горы насыпь!
Упёршемуся с раскаянием Григорьеву на словах была обещана тысяча неприятностей, вплоть до прокурорского вмешательства, и было произнесено едва ли не клятвенное обязательство незамедлительно зарядить в полк такую вонючую «портянку», от которой командование полка хватит пожизненный Кондрат!
И такая «портянка» пришла очень быстро. Бужелюк, получив строгое указание разбираться, наполнился неописуемой радостью: теперь он отправит «дорогих» товарищей из второй батареи прямо в лапы к прокурору! А тот совсем по-другому вразумит зарвавшихся офицеров! Без соплей и сюсюканий!
В очевидном предчувствии крупных неприятностей Фалолеева опять измучила совесть – больше всего на орехи достаётся ни в чём неповинному Григорьеву! Опять, почти до слёз, было обидно, что начальство раздуло из мухи слона и с этим раздутым слоном носилось, как тупоголовый громила с кувалдой, грозя незаслуженно обрушить её на головы приличных людей. Фалолеев порывался доложить Бужелюку, что это его, личное решение – стрелять после команды «Отбой», но Григорьев признательный порыв у подчинённого остудил:
– Не торопись, Гена! Завтра будет видно.
Так выдержанно поступить Григорьеву подсказал всего лишь большой армейский опыт, а вовсе не гениальное предвидение… но наступившее завтра превратило полигонное ЧП в сущий пустяк, про который забыл даже злопамятный Бужелюк… Следующим днём весь Советский Союз узнал о Государственном комитете по чрезвычайному положению…
А совсем скоро сбылись мечтания Григорьева – удушливые партийные сети сгнили разом, потеряли свою прежнюю силу и прочность. Река жизни, высвободившись из сонной, заплесневелой запруды, наддала ходу, потекла стремительней и опасней: подполковника Бужелюка высокие покровители перетащили командиром полка в Нижний Новгород, что, впрочем, совсем не избавило того от недоброй памяти; Григорьева поставили зампотехом дивизиона и присвоили ему звание «майор»; старший лейтенант Фалолеев занял место командира второй батареи.
Он по-прежнему холостяковал, но, оставшись без «покровительства» ненавистного Бужелюка, умудрился выбить квартиру – и весьма удачно, в одном подъезде с Григорьевым. Однокомнатные апартаменты в военном городке – последнее, что смогла оставить в наследство своему птенцу советская армия… А первый президент России в это время развернул страну на новый курс…
Россия сразу же занялась сокращением военного «поголовья». На столице Забайкалья демонтаж «бронепоезда», который, по правде, стоял вовсе не на запасном, а на главном пути, отразился своеобразно. Военные, влекомые кто свободой, кто необъятными возможностями гражданки; гонимые кто ненужностью, кто переменчивым ветром судьбы или суровостью климата, большим числом устремлялись из края вон: по родным республикам, обретшим гордый статус независимых государств; по заповедным местам юности – где росли и учились; а кто поотчаяннее, половчее – и вовсе в Москву или переименованный Петербург, за разрешённым предпринимательским счастьем.
Узаконенное право частной собственности на жильё, ранее народу почти неведомое, помогало покидать места службы не с пустыми карманами, а с приличными суммами. И хотя читинские квартиры оценивались порой в смешные деньги, бывшие защитники Родины не уповали на журавля в небе и решительно меняли своих «синиц» на наличные. Военные городки быстро разбавлялись гражданским людом: вместо капитанов и майоров, прапорщиков и старлеев, по подъездам всё чаще засновали пронырливые субъекты непонятной наружности.
* * *
Старшина первой батареи Бережко, что соседствовал с Фалолеевым на лестничной площадке, тоже собрался в дальнюю дорогу. Сорокалетний прапорщик – высокий, героического непреклонного вида, с рябым лицом и прокуренными усами, в гости к Фалолееву зашёл с бутылкой портвейна и без особых прелюдий стал делиться планами о «великом» переселении на «ридну Украину». «Рвану, пока можна по-человечьи: с выслугой, званием, с сохранением пенсиона!» – распевно пояснял старшина.
Фалолееву показалось, что хохляцкий говорок у соседа теперь прорывался куда веселее прежнего, потому как помимо сладостного упоминания о несметных украинских богатствах, что с нетерпеньем ждали весь украинский народ, и героического забайкальского старшину в том числе, прапорщик без страха и упрёка откостерил всё командование полка.
Одной ногой, а тем более языком, Бережко был уже на далёкой родине: едва остыв от глобальных проблем насчёт самостийности Украины и скорого тамошнего процветания, он похвастал, какие у них в Полтаве чудесные яблоки и груши. Цокая языком, как бы желая прямо сейчас ухватить добротными зубами краснобокий «макинтош» или брызжущий соком «белый налив», прапорщик всё же вернулся на грешную забайкальскую землю и посетовал на неуёмное количество желающих сбыть квартиры. Из-за таких вот драпунов цены в городке докатились уж совсем до мизера.
– Небогато дают, дюже небогато! – нацеживая с тщательным приглядом (чтобы поровну!) в стаканчики портвейн, возмущался старшина. – Ось, дурный народ, це ж фатира, жильё, не конура собачья!
Прапорщик вскидывал стаканчик, чокался и божился, что будет торговаться изо всех сил, но на родину поедет с добрыми грошами. По ходу опорожнения бутылки прояснилась и причина визита Бережко. «Гена, прикупи у меня гарнитурчик кухонный, – ласково заглянул он в глаза Фалолееву, – тебе мебелишка во как треба!» Фалолеев чуть откровенно не прыснул со смеху. О дремучести кухонного гарнитура Бережко, едва ли не наполовину съеденного тараканами, и о том, что сосед не знает, уж кому эти опилки сбагрить (от прямого совета выкинуть старье на помойку, усы прапорщика страшно передёргивались, и он гневно бормотал: «Ещё дело – добро по помойкам раскидывать!»), наслышаны были все.
Фалолеев упрямо покачал головой – нет. На кой леший ему трухлявый гарнитур – ровесник египетских пирамид? Бережко насел: упомянул о недостойных сплетнях вокруг прекрасного состояния гарнитура и намекнул на снисхождение в цене. После третьего «нет» прапорщик обиженно поднялся из-за стола, ухватил остаток портвейна и без слов удалился к себе…
Глава 8В один прекрасный вечер, открыв на звонок дверь (ещё по социалистической привычке без разглядываний в глазок), Фалолеев увидел на пороге незнакомого парня, примерно своего ровесника, как ему показалось, поджарого, выше среднего ростом, с короткой, ершистой причёской. Свободная белая футболка, выпущенная поверх спортивных, обстроченных малиновыми лампасами штанов, шлёпанцы говорили о том, что домашний очаг незнакомца неподалёку.
– Андрей, – очень приятно улыбаясь тонкими губами, парень протянул Фалолееву руку, растолковал: – Вселился вот… на площадку.
– Геннадий, – сухо представился Фалолеев, не имея ни малейшего желания ликовать от нового соседа. Намотал уже себе на ус выстраданное умозаключение: люди путают шапочное знакомство с тесным и норовят из своего заблуждения поиметь немалый профит. Он с намеренной паузой держал парня на пороге, рассматривал его пристально и гадал по виду, кого взамен старшины Бережко подбросила судьба. Ничего отталкивающего пока не наблюдалось.
– Геныч, вантузом не богат? – всё с такой же открытой улыбкой спросил парень, – раковина, понимаешь, забита.
Фалолеев молча шагнул в кухню, выудил из-за мусорного ведра вантуз. Новосёл пальцами изобразил характерный жест, зазывающий пропустить грамм по сто.
– За знакомство… по стопашке толкнём?
Нет, артиллеристу этот Андрей определённо начинал нравиться, и Фалолеев только спросил:
– Может, захватить чего?
– Всё есть! – успокоил тот.
Старшинская квартира, где пару раз бывал Фалолеев, пока сильно не преобразилась: засаленные обои, разбитый пол. Бережко, видно, придерживался правила «Всё для родины, всё для будущего!», и поскольку будущее с Читой он никак не связывал, то на забайкальскую квартиру не тратилось и рубля. В углу коридора лежала куча старых, покорёженных дээспэшек, гигиеническая, некогда белая поверхность которых превратилась в подобие омертвелого черепашьего панциря. «Знаменитый гарнитур, – угадал Фалолеев, – не нашлось дурачков купить».
На кухне с порядком уже был прогресс: вытеснять старый спёртый дух Андрей начал именно отсюда, а в оставшиеся две комнаты до окончания ремонта он решил не соваться пока вообще. В светлой после побелки кухне очень тесно расположилась мебель нового хозяина: кухонный гарнитур из пяти предметов, не из магазина, но и не старый, потёртый очень умеренно, почти незаметно. Тут же, напротив окна, примостился малогабаритный диванчик с деревянными лакированными боковинами; у противоположной от висячих шкафов стены стояло огромное, неказистое, напоминающее ковш экскаватора кресло с грубой обивкой.
Посуда, как отметил Фалолеев, чистая, однотипная, с яркой золотистой и сине-зелёной раскраской (цветы ириса) гордо покоилась в подвесной решётчатой сушилке.
– Жена суетится? – кивнул артиллерист на посуду.
– Холостой, – небрежно обронил Андрей, принимаясь доставать из узкого настенного шкафчика хрустальные стопочки, а из потерявшего заводскую белизну холодильника «Саратов» бутылку водки, тарелку с филе слабосолёной алюторской селёдки и небольшими сочными кольцами лука.
«Добротный подход для холостяка – ни одной грязной тарелки!» – с пониманием и некоторой завистью оценил обстановку Фалолеев. Такие принципы пока были не для него, он мог день-два без угрызений совести копить грязную посуду, а потом мыть разом.
– Марафет полный! – с искренностью похвалил он нового соседа. – Я в этом плане не очень…
– Мамка аккуратист, – разъяснил Андрей, живо, энергично поблёскивая серыми безмятежными глазами. – Приучила с детства! А мне после вашего прапора гарнитур его тифозный пришлось разбирать. Ещё выносить! Вроде как в отместку, что не купил! Вот люди!
Фалолеев полностью согласился с мнением о старшине.
– Дерьмо! – от души поддакнул он. – Этот хлам всем предлагал, и мне!
Взаимопонимание без натяжки и наигранных условностей между соседями наладилось быстро. Фалолеев на всякий случай минут пять выжидал если не подвоха, то какой-нибудь замаскированной нужды и полагающейся в свой адрес просьбы по принципу: «Стопочку налил – считай, запряг».
Нет, рассказывали о себе, кому сколько лет, кто по жизни есть кто и прочее. Андрей оказался старше Геннадия на три года и полным непоседой. В промежутках между тостами он подскакивал к раковине, с молодецкой резвостью качал вантузом воду. Вода чавкала, хлюпала, летела брызгами в разные стороны, но уходить никак не хотела. Фалолеев высказал мысль, что за старшиной не заржавеет и тряпку в слив забить.
– Если так – сучара он последняя! – ругнулся Андрей и отложил дело на потом.
Посидели молодые люди неплохо – без перебора с водочкой и с приятностью для души. При всём опыте психолога Фалолеев никаких корыстных намёков в свой адрес не обнаружил, зато о собеседнике узнал многое. Андрей оказался держателем крохотного магазинчика, что полгода назад открылся в самой ближней к дороге «панельке», в доме, с которого начинался их военный городок.
Командиру строительного батальона, когда-то возводившего здесь первые пятиэтажки, специально расширили жилплощадь, для чего смежную двухкомнатную квартиру основательно урезали. И в этой куцей нестандартной двушке, от которой бедолага-владелец поспешил избавиться, как от злого рока, предприниматель Андрей обустроил торговый закуток.
Поскольку торговал он исключительно спиртными напитками, то тесное помещение вполне сгодилось: покупатели прямо с улицы заходили в маленькую комнату, утыкались в короткий прилавок и возвышавшиеся слева-справа самодельные деревянные витрины. Вертикальные, узкие, закрытые стеклом на манер музейных, они занимали немного места, зато позволяли страждущему клиенту без помех обозревать всё бутылочное богатство. А уж подать приглянувшийся товар со склада – бывшей второй комнаты – было делом пятнадцати секунд.
Предприятие оказалось своевременным и верным: как пчёлы размеренно снуют в родной улей и иначе не могут, поскольку это заложено природой, так мимо двери с надписью «Вино-водка» не проскакивал ни один защитник отечества.
Ничего, что в маленьком магазинчике и корки хлеба не сыщется: во-первых, с продуктами в стране так и так напряжёнка, во-вторых, служивый люд получал продпайки, и единственное, что требовалось для терапии смятенных перестройкой душ, – всего лишь пол-литра крепенькой!
А она вот – под боком. Круглосуточно и в каком хочешь ассортименте! Необъятное разнообразие алкогольного зелья всё ещё числилось диковинкой, и людям, всю жизнь потреблявшим лишь три сорта водки, так и казалось, что под завлекательными этикетками, разной формы бутылками, пробками на резьбе скрывается нечто удивительное, неописуемое.
Фалолеев тоже не чурался нового ликёро-водочного источника, и такому удачному соседству обрадовался. «Андрей парняга, вроде, ничего!» – вынес он из первого визита мнение и ещё подумал с некоторым удовольствием, что про нелады с водкой (в жизнь энергично входило понятие паленки – спиртового продукта, происхождение которого было тёмным, а последствия употребления непредсказуемыми) теперь точно будет в курсе.
Холостяки сближались и уже наведывались друг к другу без церемоний. Андрей был создан для зарабатывания денег на современный манер, как говорится, спец по кручу-верчу; и тратил их тоже по принципам новой раскрепощённой жизни – в бизнес, на личное благо. Под личным благом у него подразумевалось не столько барахло – шкафы, стенки, посуда или ковры, сколько гулянки, вечеринки, застолья – словом, праздник души.
Расставался с деньгами Андрей без сожаления, красиво и как будто без сомнений, что по законам вечного финансового оборота они не пропадут с его горизонта. Деньги у него и впрямь вели себя, как дрессированный косяк рыб: невидимый сигнал, жест, посыл – и стая, прилично отплывшая от своего хозяина, мигом поворачивает назад, дружно мчится в хозяйские руки!
Фалолееву в Андрее этот размах нравился. Не то чтобы он под шумок взгромоздился на чужую шею попивать задаром (с пустыми руками он впредь не ходил), просто приятна была атмосфера, свободная от скупердяйства и жлобства, коих он уже насмотрелся. А когда Андрей завершил ремонт, то блеснул перед Фалолеевым в совершенно новом качестве – сосед-коммерсант оказался ходоком, и ходоком поистине гениальным, поскольку сам никуда не ходил, а делал так, что страждущие женские особы сами набивались к нему!
Случай позволил Фалолееву оценить эту гениальность всего лишь за сутки: ещё вчера утром он по-свойски заскочил в квартиру напротив и слегка остолбенел: на кухне управлялась стройная молодая женщина с заспанным, домашним лицом. Андрей очень нежно и мило именовал её Любасиком, и этот Любасик без макияжа, в розовом халате, отзывалась на ласку, как преданная собачонка, и производила впечатление законной супруги.
«Может, тогда Андрей пошутил, – промелькнула у Фалолеева единственно подходящая к ситуации мысль. – Может, имел в виду – временно холостой? А закончил ремонт и половина объявилась?»
– Жена, что ли? – один на один тихо спросил он Андрея.
– Ты что? – плавно изогнутые дуги Андреевых бровей подпрыгнули в гости к «ёжику». – Жена ещё чёрт-те когда улетела с первой космической! – Он шепнул потише: – Вчера в поезде снял, из Карымского района бабца.
Девица, что за одну ночь вжилась в роль любимой супруги, вошла в комнату.
– Завтрак готов, котик, – пропела она очень любяще и прижалась к Андрею тугим бедром.
– Красавица ты моя! – с взаимно нежной интонацией похвалил её тот и легонько хлопнул ладонью по выпирающей заднице. Молодая женщина растянула в довольной улыбке блёклые, ненакрашенные губы, гордо удалилась.
– Первый раз видишь? – не поверил глазам Фалолеев.
– Побожусь!
Вечером, когда Фалолеев снова переступил соседский порог, то обнаружил целую компанию: Андрей с каким-то незнакомым, крепким в плечах парнем и четыре расхристанные девицы. Домашнего Любасика уже не было, а Андрей ластился к невысокой круглолицей подружке, так же легко и просто называл её красавицей, любимой и без смущения похлопывал по ягодицам.
Круглолицая, упитанная девушка, не без симпатичности, делала вид, что стесняется откровенных приставаний, игриво отстранялась. Эта игра, к удивлению Фалолеева, закончилась не так, как он предполагал: опрокинув очередной стопарик, Андрей вдруг ощутил в себе непреодолимую потребность сиюминутной связи и крепко схватился за ближайшую соседку – худую, черноволосую, с маленькими, сведёнными к носу глазками. Он поднял её на руки и, шатаясь, подался во вторую комнату, где стояла накрытая шерстяным клетчатым пледом тахта и обитала дежурная простыня…
Процесс пошёл: широкоплечий парень, что впервые оказался на новой квартире Андрея, с нетерпением потянул в ванную свою кандидатку на удовольствие. Фалолеев, оставшись один с двумя девицами, несколько растерялся… в такие скорые откровенные отношения он ещё ни разу не вступал. Но та самая круглолицая, которую недавно завлекал хозяин и на которую Фалолеев посматривал с интересом, не решаясь вот так, на ровном месте, подступиться, сама подсела вплотную и обхватила его тёплой мягкой рукой за шею…
