Текст книги "Личное оружие (сборник)"

Автор книги: Олег Губанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

XIII

В воскресенье по пути на вещевой рынок (барахолкой, толкучкой называли еще это место двуреченцы) Мухачев рассказал Николаю Орешину:

– В областном управлении было большое оперативное совещание, в перерыве ко мне подошел майор, начальник отдела ОУР по особо тяжким преступлениям – поговорили о том о сем. А Желтухин сразу надулся, решив, что меня теперь от него заберут. Чудные старики! Кто виноват, если они подчиняют себя привычкам? Разве в том все дело, чтобы я его устраивал, чтобы он меня устраивал, чтобы мы друг друга устраивали?! А представь работенку у этого майора – это тебе не киоски караулить, не за Слоненком по барахолке гоняться, как сегодня вот предстоит!

Кстати, надо искать Гнилого. Помнишь, как описал его Слоненок? По присланным-то приметам, я говорил, только с рулеткой…

– Лет тридцать, выше среднего роста, сутулый, шрам под подбородком, – перечислил приметы Николай.

– Лупоглазый, веки тяжелые, будто прикрытые, много зубов из желтого металла, – прибавил Мухачев. – Вообще похоже, что этот человек не выдумка Слоненка – понимаешь, на совещании выяснилось, что многие карманные кражи подходят под одну опытную руку. Учти еще, что не каждый потерпевший заявляет. Например, если пропадет небольшая сумма, то и не идут в милицию. И даже не из-за суммы, а потому, что не очень-то верят в то, что мы поймаем и изобличим вора. Так что… Сегодня на рынке будет много оперативных, работников других зон, а также из областного управления, ребята-дружинники из специального оперативного отряда при нашем уголовном розыске – эти будут, понятно, без повязок на руке. Смотри в оба. Слоненка ты видел, приметы Гнилого запомнил… Не забывай про тот фотоаппарат «Киев», где три семерки в номере. Если что, не стесняйся поднять шум, свисток у тебя имеется?

– Имеется.

– Наш пикет будет в кабинете директора рынка – там телефон. Всех задержанных доставляй туда – будем фильтровать. Конечно, по-хорошему и тебе надо бы в гражданское сегодня одетыми, да ладно, может, так и лучше, что всем видно присутствие милиции, не мешкая будут обращаться. Только ходить нам с тобой поврозь придется, сам понимаешь…

Народу на рынке было до неправдоподобного много – прямо море голов, невозможно было пройти, чтоб кого-нибудь не задеть, в глазах рябило от разноцветья вещей на прилавках и в руках продавцов, в сплошной гул сливались приятельские беседы и споры торгующихся, прихваливающих свой товар.

Ветхое деревянное зданьице администрации рынка притулилось к забору недалеко от центрального входа. За столом у телефона сидел Александр Александрович Желтухин, а на стуле у окна какой-то странный дед в немыслимо затрапезной фуражке, натянутой на глаза, в странной рабочей спецовке. «Подозрительный дед», – сразу отметил Орешин, и ему бросилось в глаза, что руки у деда совсем еще молодые, крепкие, нетерпеливо потирающие ладонь о ладонь, и сидел он как-то лихо – забросив ногу на ногу, покачивая коричневой, хорошо начищенной туфлей. Дремучая борода с усами заметно контрастировала со смуглой и неморщинистой кожей лица.

При появлении Орешина и Мухачева дед отвернулся к окну, руки спрятал под мышки.

– Кстати появились! – воскликнул Желтухин. – У меня как раз все в разгоне. Ленька Дятлов какой-то фотоаппарат продает – надо бы проверить. Задержите пацана, он… Да вот дедушка вам покажет, где он стоит сейчас, – кивнул Желтухин в сторону незнакомого гражданина и усмехнулся, поглядывая на Орешина с Мухачевым как-то особенно.

Дед быстро шагал впереди, решительно раздвигая сильными плечами толпу, молодые милиционеры еле поспевали за ним.

– Так ты и не узнал? Это же твой Потапкин сыщика изображает! – шепнул Орешину Мухачев. – Наш Сан Саныч тоже иногда пользуется таким приемом. Ты подольше вида не показывай, что узнал, пусть думает…

– Отсюда его уже видно, сынки, дальше уж сами, – сказал между тем приостановившийся ряженый Потапкин.

Ленька стоял у самого забора с фотоаппаратом в руке, оборванный ремешок на чехле болтался до самой земли. Пока Орешин пробирался в толпе, Дятлова заслонил какой-то мужчина – видно, они быстро договорились, потому что Ленька уже прятал в карман деньги.

– Гражданин, гражданин! – подоспел Орешин. – Погодите минутку!

Ленька еще с фотоаппаратом в руке попытался улизнуть, но Мухачев с другой стороны крепко взял его за плечо:

– Пошли, Дятлов, пошли, дорогой, не трепыхайся! Давай следом покупателя! – крикнул Мухачев Орешину и исчез в толпе, где-то уже далеко покрикивая скороговоркой: – Посторонитесь, граждане, осторожней, посторонитесь, дайте дорогу!..

– Гражданин, – повернулся Орешин к мужчине, передавшему Леньке деньги, но так и не успевшему забрать свою покупку. – Пройдемте, – предложил он и тут же осекся от неожиданности: на него глядели холодные настороженные глаза, будто со сна только что прикрытые набрякшими веками; шею незнакомца до подбородка закрывал высокий ворот белоснежного свитера, а из кармашка черного с отливом бостонового пиджака выглядывал платочек.

«Платочек как у Слоненка! Гнилой!» – промелькнула мысль.

– Да никуда я не пойду, ничего я не покупал! – процедил сквозь зубы из желтого металла незнакомец, делая незаметные попытки отодвинуться в толпу, но тут невесть откуда на его пути возник бородатый Потапкин.

– Тебя же просют, милок, милицию уважать след!

– Деньги свои заберетё и все! – с появлением бывшего бригадмильца обретая спокойствие и уверенность, сказал Орешин.

– Какие деньги?! – удивленно и затравленно озирался незнакомец, стараясь обойти мешающего старика. – Никаких денег не знаю! Ошибочка вышла, гражданин начальник! Ошибочка, дедуля!

– Там разберутся, вы уж идите, раз просют.

– Гражданин, я…

От удара коленом в живот Потапкин охнул, переломился вперед, толпа вокруг ахнула и расступилась – незнакомец побежал! Орешин – за ним. В первый момент он почти нагнал беглеца, но тот юркнул в сторону и потерялся, как растворился. Может, перешел на обычный шаг, а то и остановился где-нибудь у прилавка, изображая покупателя. Вытянувшись, на цыпочках, Орешин до онемения шеи крутил головой во все стороны, но безрезультатно.

«Упустил, упустил, упустил!» – билась одна досадная мысль.

– Не догнали, Николай Трофимович? – спросил подошедший Потапкин, уже не подделываясь под старика, хоть теперь он, сморщенный от еще не прошедшей боли, согнувшийся и державшийся за живот, больше походил на деда, только вот борода у него совсем отклеилась, висела ниже крепкого бритого подбородка. – Эх, язви его душу! Мне надо бы сразу его брать приемом!

А фотоаппарат у Леньки Дятлова был именно тот, разыскиваемый «Киев» с тремя семерками в номере. Так сказал Мухачев в пикете. Еще он сказал Николаю, что дружинники из оперативного отряда почти с поличным задержали на карманной краже Слоненка и теперь Желтухин разбирается с ним в горотделе.

– Хороший улов сегодня! Но почему ты не привел покупателя, вот ведь денежки его – двести рублей, или такой богач?

– Убежал он. Гнилой это был, вот кто! – вырвалось у Николая.

– Кто, кто? Да ты что?!

– Все приметы сходятся, – вздохнул Орешин. – Саданул под дых нашего э-э… дедушку – и был таков! Народу много… – скомкал он разговор, заметив заинтересованную настороженность Дятлова. – А что же Леня рассказывает?

– Ничего он не рассказывает, твой Леня! – отмахнулся оперативник. – Талдычит одно: дал продать какой-то мужик, сам был рядом, а потом куда-то делся… Сказки все это. – Мухачев подошел к окну, долго смотрел, сказал Орешину: – Дай ему почитать объяснительную – с его слов накатал, пусть подписывает, а я сейчас вернусь…

– Ну что ты, Леонид, все в какие-то истории впутываешься?! – в сердцах, сердито спросил Дятлова Орешин, еще не унявший свою досаду за побег Гнилого. – Мать бы хоть пожалел, ведь на этот раз дело куда серьезнее – грабеж за этим фотоаппаратом!

Как ни расстроен был сейчас сам участковый, он, однако, заметил, как при его последних словах Ленька вздрогнул, вскинулся, в глазах его промелькнуло недоумение, растерянность, боль.

–. Что, не знал? Знай теперь! Как видишь, я перед тобой с открытыми картами. И жаль мне, честно, будет, если придется…

– А! Делайте что хотите! Мне дали, я продавал, – насупился Дятлов, отвернулся.

Подошел Мухачев.

– Ну что тут у вас, подписал? Ничего больше не желаешь прибавить, Ленька? Смотри!.. Ну иди, и чтоб духу твоего больше не было на барахолке, делать тебе здесь нечего! Топай. До правды мы все равно докопаемся, так что смотри не пожалей…

– Ты думаешь, что он скрывает что-то? – спросил Николай у Мухачева, когда Дятлов ушел.

– Скоро узнаем – я попросил проследить за ним дружинников, из тех, что Слоненка выследили. Мне показалось, что огольцы какие-то все у пикета вьются, не Леньку ли нашего дожидаются? Как же ты упустил Гнилого? Надо было прямо зубами его держать! Ну ничего, ты не тушуйся, с кем не бывает. Теперь-то мы хоть знаем, что он существует. Обрисуй-ка мне его, а то приметы приметами, а в городе сто раз мимо пройдешь и не заметишь.

– Точно! – воскликнул Орешин. – Я ведь видел уже его у лесозавода! Провожал Галю (мы к ней выезжали в дежурство – еще собаку ее хозяйки убил поленом Орлов, помнишь?), а она показывает мне на сутулого такого прохожего и говорит, что тот очень жутко посмотрел на нее. Точно, это был он, я хоть и сбоку, но крепко запомнил по фигуре. Вкрадчивый такой шаг, осторожный, а походка вихляющая, развинченная…

– У лесозавода? Может, живет он там? Надо участкового тех мест предупредить, пусть сделает сплошную проверку паспортного режима.

– Да, все успокоиться не могу – внутри прямо трясется… Как он это ловко: Потапкину – на! И был таков! И стрелять никак нельзя – народу уйма кругом! – сокрушался Орешин.

– Может, надо было вверх – народ бы отхлынул, и он в коридоре б оказался. А тут и мы! Что теперь рассуждать… – махнул рукой Мухачев.

– Пойти еще побродить по рынку?

– Нет, теперь уж айда вдвоем – ты у нас человек ценный, видел Гнилого в лицо!

А вечером от Мухачева в горотделе Орешин узнал, что Дятлов все-таки был задержан дружинниками на автобусной остановке у рынка, когда его нагнали и стали о чем-то оживленно расспрашивать четверо подростков – двое из них оказались причастными к грабежу, о чем признались после запирательств, выдали сообщников. Дятлов опять оказался причастным косвенным образом. И еще: при обыске в доме Слоненка нашли пустые бутылки из-под коньяка той марки, что был похищен из железнодорожного киоска, а также обертки от шоколада «Дорожный». Слоненок запирается, конечно…

– Четвертый раз он попадается только на карманных кражах, взламывать киоск, может, сам и не пойдет, но знает что-то определенно, – рассуждал Мухачев. – И вообще, не многовато ли он знает, наш Леха? О киоске знает, о Гнилом знает, к находке паспорта Дятловой тоже имеет явно прямое отношение… Ничего, посмотрим, кто скорей будет знать больше! Ты бы посмотрел на жену Слоненка – вот умора! И так глуповатая, а тут совсем дурочкой прикинулась: «Можа, кто принес нам эти бутылки?» – «А кто бывает у вас обычно?», – спрашиваем. «Так никто! Могут и через плетень кинуть по злобе!»

Встретив Галю у завода после вечерней смены, Николай спросил:

– А ты не встречала больше того мужчину, который, помнишь, так посмотрел на тебя, что тебе жутко сделалось? Ну еще сутулый такой, развинченный, лупоглазый, с золотыми зубами впереди?..

– Я помню. Нет, не встречала. А ты встречал, если заметил и глаза и зубы, – кто он?

– Понимаешь, я пока ничего не могу сказать, этого человека мы ищем. Давай договоримся: если повстречаешь, тут же позвони в уголовный розыск Мухачеву, мы с ним приезжали тогда за Степаном, помнишь?

– Значит, я тоже стану у вас работать? Может, мне уж и на завод больше не ходить, зарплату начислите! – засмеялась Галя.

– Ну зарплату нам с тобой хоть бы эту одну, положим, сполна отработать! – вздохнул он.

– Одну? С тобой? Ты не мог бы яснее говорить?

– Пожалуйста! Просто я подумал, что пора мне сделать тебе предложение…

XIV

– Ну, а вам, ребята, мое особое спасибо за службу! – сказал Желтухин Мухачеву и Орешину, когда закончилось зональное совещание участковых и оперативных работников. – Грабежи раскрыты, в нескольких карманных кражах признался Слоненок, есть зацепки по орсовскому киоску. Но, сами понимаете, главное сейчас для нас – задержать опасного рецидивиста Гнилого – Валентина Стофарандова, Петра Кузнецова, Илью Рязанского – каким там еще чертом он теперь назвался! Закоренелый, махровый враг, в любую минуту готовый пустить в ход оружие. После встречи с Орешиным на рынке он станет трижды осторожней. Да и Слоненок что-то нервничает при одном упоминании Гнилого… Ладно, этим вопросом мы вплотную занимаемся. А вы, Орешин, слушайте, смотрите, докладывайте все мало-мальски стоящее внимания уголовного розыска.

– А что будет с Дятловым, Александр Александрович? – спросил Николай.

– Ну, брат, ты беспокоишься о нем совсем как близкий родственник! Пока известно одно: продавал фотоаппарат, не зная, откуда он взялся у малознакомых ребят, с которыми свел его один из приятелей – Котов. И вообще тут так. Попрошу пока Дятлова не тревожить ни посещениями на дому, ни вызовами к нам. Им занимается один человек – открываются очень любопытные обстоятельства. Пока это оперативный секрет. Ясно?

– Не дедушка ли этот секрет? – засмеялся Мухачев. – Сыщик тоже: приклеил бороду и усы, думает, что его никто не узнает!

– Ничего смешного! – оборвал молодого оперативника Желтухин. – Если б не Потапкин, то и Дятлова с фотоаппаратом вам не удалось бы задержать. Здесь лучше подумать надо. Например, зачем Гнилой подошел к Леньке, зачем стал покупать аппарат? Я вот, знаете, что подумал сейчас? Гнилой подходит к Дятлову, они о чем-то беседуют… Это же ненормально, братцы мои! Фигурально говоря, цель всей работы милиции в том и состоит, чтоб никогда не дать отпетому преступнику успеть хоть и мимолетно повлиять на наших подростков, на нашу молодежь! Мгновение может принести беду, и нам опять придется иметь дело с новым Гнилым. К слову сказать, почему-то именно с отпетыми преступниками больше глянется иметь дело нашему Григорию, – с грустинкой в голосе кивнул Желтухин в сторону Мухачева и пояснил Орешину: – Да, уходит он в областное управление. Понравился майору. А что ж: хваткий, горластый, косая сажень в плечах, к пистолету руки липнут!

– Сан Саныч! – умоляюще произнес Мухачев. – Я что, сам напросился?

– Сам не сам, но согласие свое сразу выразил. Иди, конечно, я и сам бы не против куда-нибудь деться от всяческих тут дел, но… – вздохнул Желтухин. – Только не зазнавайся там, пожалуйста, нас не забывай. И знаете, пойдем ко мне, ребята? – неожиданно пригласил он. – А что? Пойдем ко мне на базу, домой то есть, посидим хоть разок все вместе за столом, поговорим… Знаете, почему я говорю «на базу»? Жена у меня продавец, так вот однажды мне ее нужно было найти, прихожу – объявленьице на двери: «Ушла на базу». Я знаю ее базу, пошел, но и там не застал, вернулся домой, а она там. «Это и есть твоя база? – говорю. – Теперь тоже буду писать на двери в кабинете такие объявления!» Так и прижилось: звоню, что на базу вернусь во столько-то…

База Александра Александровича Желтухина состояла из большой многокомнатной квартиры в каменном доме старой постройки, в которой жили жена Клара Викторовна, симпатичная, улыбчивая женщина, пятиклассница Аленка с карими, как у отца, глазами, шестилетний Виталик, умеющий читать и считать до ста, живой, непоседливый мальчик, большой любимой бабушки Марии Яковлевны, библиотечного работника и, конечно, главной сказочницы во всем доме. С появлением в доме гостей все домочадцы будто получили незаметно от Марии Яковлевны какие-то приятные поручения по встрече гостей – сделалось празднично, оживленно, весело. В очень короткий срок, и тоже незаметно между знакомствами и общими разговорами, когда Николаю, например, казалось, что никто не отлучается на кухню, – появился ужин, вернее, Мария Яковлевна вдруг повела всех к столу в соседней комнате.

– Вот шеф – такая у него база, что позавидуешь! – сказал Мухачев, когда они с Николаем прощались у автобусной остановки. – Как женюсь, мать свою позову жить у нас, детей будет много… Нет, честное слово, пригласи вот сейчас меня майор – ни за что бы не согласился!

XV

Вот когда ясно почувствовал Гнилой: жареным пахнет для него в Двуречье. Переполошилась и здесь уголовка, ищут его – дураку понятно, – вон ведь как загорелись глазки у лейтенантишки на барахолке! И Слоненок засыпался, дома у него был обыск – Валька чуть сам вторично в лапы милиции не угодил: под вечер вознамерился навестить кореша (чтоб ему околеть!) через лаз со стороны огорода, а по двору милиция тычется, Дашка с ними препирается. Когда уехали, он побеседовал с ней и даже ночевать остался на своем старом месте, на чердаке. Пока со Слоненком расчухаются, самое надежное место!

Дашка за ночевку сразу сотню рублей содрала: «Я теперь женщина одинокая, с дитем, мне чего-то жрать надо!» Наверное, вдвое больше запросила бы, согласись он с ней в доме побыть ночь, – знает он таких оборотистых профур, пока платишь – хозяин, перестал – никто. Слоненок для Дашки теперь никто, бессребреник. Вытянуть же у ней хоть рубль назад можно лишь тогда, когда взамен протянешь трешку. Нет, она не выдаст (да уголовка и не платит никому!), но вот Слоненок… Везде опасно. Хорошо, что нашлась крыша понадежней – контора зеленхоза: сторожа нет, сотрудники приходят к девяти. Спит Гнилой прямо в кабинете, на двери которого табличка, что «участковый уполномоченный принимает граждан в первый и последний четверг каждого месяца от 20 до 21 часу 30 минут».

Тревожно спит Валька: брех городских собак, писк потревоженных чем-то птах в садике у конторы – все его будит, и тогда наступают ненавистные минуты раздумий. Куда ехать дальше? Что делать? Неужели конец?! Ведь ничего хорошего еще в жизни и не было – так, грязь, кровь, злость… Неужели никогда не будет? Даже известный ему отрезок жизни Слоненка кажется подобием настоящего счастья: была у него Дашка, сопливый пацаненок, заботы по дому, из-за которых он вечно ругался с Дашкой, увиливал. Сам покой в обилии таких простых мелочей, какие можно делать, а можно не делать, но они есть всегда, как только проснешься. Зато нет того, от чего не уснуть.

Или вот несколько дней ходил Гнилой за подружкой чуть не сцапавшего его на барахолке участкового – хороша, как ни посмотри! Он выслеживал таких и брал свое силой, а почему б с какой-нибудь не по-хорошему? Неужели нет для него ни одной на всем свете? Тогда к чертовой матери всех и все! Но как несправедливо он слаб и немощен сейчас и почти что безоружен… С пацаном Ленькой и то не знает, как поступить. Увидев его на толкучке, Валька не на шутку разозлился:

– Ты опять меня не слушаешь, кореш? Чей хлам?

– Да пацаны!.. – промямлил Ленька.

– Что им надо за эту железку?

– Двести…

– На, возьми деньги, отдай, и чтоб я!.. – договорить Гнилому уже не пришлось – появились те двое.

Конечно, нет худа без добра: хоть знает теперь наверняка, что его здесь ищут. Но удержит ли страх за мать этого щенка на сей раз, неизвестно. Вот и думай, как поступить: оставишь – совсем бояться перестанет, кокнешь – патрон себе дороже. Конечно, можно просто придушить гаденыша, маменькина сынка – эдак оплести пальцами его гусиное горлышко, тихонечко нажать… Хрястнут поди и порвутся молодые косточки, как зубья у пластмассовой расчески! Так явно представил все это Гнилой, что больно стало рукам, намертво стиснувшим одна другую.

Еще бы и Слоненка таким же способом, без кровищи, прибрать к чертям собачьим. Пробраться бы как-нибудь в саму тюрьму – вот бы в штаны наделал, гад, ведь ясно, что уже успел продаться, заложить его. Как же! Тут он был в авторитете, никто ничего не знал, воровал, и то по великим праздникам, пригрелся под Дашкиной горой сала, тварь! А тут я заявился, понял его политику, подначивал, вот он и попер на рожон. Удивительно, если б Слоненок не влип в воскресенье на барахолке – в эти дни всегда тихарей полно. Кого сейчас он в тюрьме проклинает? Меня, кого же еще. Да еще Дашку свою ко мне приклеит!.. Нет, надо делать ноги отсель, и чем скорей, тем лучше. Вот только патроны, патроны – где ж их пригреть?! За каждый палец готов отдать – руби!

И опять мысль Гнилого возвратилась к Леньке Дятлову. А не дурит ли его и этот шкет, может, подсадной он от уголовки, ведь побывал же там?! Даже жарко сделалось Вальке от такой догадки. Он снова вспомнил происшедшее: только подошел – тут тебе и милиция! Случайно? Черта с два! Ну погоди!

Сплетенные пальцы Гнилого опять хрустнули, взбаламученная темная злоба перехватила дыхание, задавила кашлем…