Текст книги "Личное оружие (сборник)"
Автор книги: Олег Губанов
Жанры:
Советская классическая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
Еще одна мучительная тайна оставила его душу. Хорошо, что это случилось при Желтухине, другой бы дал ход проступку, и кто может предположить дальнейшее!..
VIIГнилой, в первый же день в Двуречье повстречав Слоненка, пожил у него в доме, потом тот свел его на квартиру к своей теще, объявив для людей дальним родственником, приехавшим на время отпуска. Но пока Валька Стофарандов «брал на крючок» Леньку Дятлова, «водил» его и «прижимал», тот, в свою очередь, как показалось Вальке, выследил его по «отпускному» адресу. Тогда Гнилой стал ночевать в двух местах поочередно или разом – вроде бы устроится у Слоненка, а поздним вечером вдруг встанет и уйдет к его родственнице или наоборот. Благо, что в одном месте под жилье ему была отведена всегда открытая летняя кухня, а в другом, у Слоненка, в любой момент можно было незаметно прошмыгнуть на чердак. Там соорудить ему лежку он попросил жену Слоненка Дашу – в тот вечер особенно не захотелось видеть ее кислую (при его появлении в доме) трескающуюся от жира физиономию. Он заботился об одном: чтоб никакой системы нельзя было увидеть постороннему в его переменах мест ночевок. Вот и все. А кто там и что о нем думает – наплевать.
О вызове Слоненка в милицию Гнилой знал, в тот день пришел попозже, долго осматриваясь и прислушиваясь по-звериному.
– Зачем вызывали?
– Да! – отмахнулся Слоненок, старательно пряча глаза. – Телегу катят. Кто-то будто щипанул в хлебном магазине паспорт с трешкой. Кум (оперработник) буром попер: верни, мол, хоть паспорт. Развелось крохоборов, а ты отвечай тут за всех их, пакостников!
– Ша, сучонок!! Или мне показалось, что кто-то хотел вякнуть? – как не хотелось, но сорвался Гнилой на открытом презрении к таким, кто запродался однажды страху за свою шкуру и всю жизнь потом паскудил нашим и вашим. – Не можешь – не воруй, завяжи, если у тебя получится, хоть лапы себе отруби, стань мужиком (работягой), но не шатайся, не понтуй и не суди никого, кроме себя, знай свое место. А то еще мурло задирают, в позу становятся!
Все беды людей (таких, как Гнилой, разумеется) и происходят от подобных сучат – они и продадут и купят, хоть никогда уже не разбогатеют и не очистятся. И раз уж выпал случай, Валька Стофарандов решил сказать Слоненку все:
– Мое появление тебе не в масть – ты же понтуешься тут среди своих, работягой числишься и щиплешь пятаки по автобусам в прибавку к зарплате! Но ведь ты, вошь, и живой-то, пока я теплый. Хроманешь (наследишь, выдашь) – безносую обнимешь вместо своей жирной Дашки. Вот и соображай. Все!
Слоненок был бледен и дрожал от загривка до пят. Расстались они во взаимной ненависти друг к другу. Но ночевать Валька остался здесь, уже чувствуя свою безопасность.
Трудные времена. Кто против тебя, уже не сочтешь, а кто за тобой – тем более… Бывают мгновения, когда Гнилой понимает вдруг, что все люди вокруг ему вообще не нужны, а уж он им и подавно. Снились сны, где бродил он по безлюдным городам, ел и пил что хотел, взяв пищу запросто в открытых магазинах. И оглядывался, оглядывался с такой сиротской тоской, жалостью к себе и болью, что во рту пересыхало и не было воздуха!.. Что это было? Зачем? Непонятно. Наяву – только привычная тупая злость. Может, лучше, чтоб люди не сами собой исчезли, как во сне, а чтоб ты их сам… всех? Раз тебя одного они все никак уничтожить не могут, оставляют мучиться, страдать, болеть, думать и ненавидеть! Где только патронов столько возьмешь? Четыре их всех у него, только четыре…
VIIIОрешина впервые назначили в наряд на суточное дежурство по городу. От уголовного розыска дежурил Мухачев. После той злополучной ночи «свободного поиска» они не виделись, и Николай обрадовался случаю целые сутки быть вместе.
Среди участковых тоже были молодые товарищи, посланцы обкомов и райкомов, но Орешин пока не нашел общего языка ни с одним, да и виделись они раз в неделю на служебных занятиях или на месячных отчетах перед инспекторами и майором Бородаевым.
Особенно поговорить с Мухачевым, конечно, и теперь не удалось: в дежурную комнату со всех уголков города поступали сообщения, заявления, сигналы. Две «линейки» и одна легковушка от ГАИ были почти постоянно в «разгоне» с кем-то из дежурных. Заступили утром, а вот уже и кончается суматошный воскресный день с его неумеренным порой весельем. Только из горпарка сегодня дружинники сопроводили в отдел больше десятка злодеев. Это и понятно: дежурили электроаппаратчики под руководством Ивана Осиповича Потапкина!
Ответственный дежурный, пожилой старший лейтенант, разобравшись с очередным задержанным из парка, вздохнул:
– Ох уж эти дружинники! Да половину доставленных сюда людей им бы по домам из пикета отправить, а то и вовсе не задерживать, лишними придирками не портить отдыхающим воскресного настроения!
По телефону Орешин посоветовал это Потапкину, заодно дал приметы похищенного у девушки фотоаппарата «Киев», возможно, с оборванным ремешком и с тремя семерками в конце заводского номера.
– Зря доверяете дружинникам такую оперативную информацию! – заметил, Николаю дежурный. – Теперь они откроют настоящую охоту за фотоаппаратами, приведут десятки «подозрительных» лиц – поползут по городу слухи, что у нас на улицах грабят, отбирают фотоаппараты!
– Ну и что? Паника будет? Дудки! Не те теперь люди, – вмешался в разговор Мухачев. – Это пусть грабители боятся. Вот мы с Николаем той ночью… патрулировали, в общем, когда фотоаппарат этот… Короче, с девушкой Наташей был парень. И он не побоялся четверых, бросился в погоню! Я что хочу сказать? Не доверять дружинникам мы просто не имеем права.
– А Потапкин?! – волновался Орешин. – Вы же знаете, что это опытный, честный, боевой человек!
– Знаем, знаем Потапкина, отлично знаем! – улыбнулись тут и дежурный и находящиеся в комнате милиционеры.
– И нет здесь ничего смешного! – обиделся Орешин.
– И между прочим, Потапкин в свое личное время успевает больше, чем некоторые в служебное! – поддержал его Мухачев и тут же обернулся к милиционеру, получавшему оружие Перед уходом на пост: – Вот вы, сержант Гурко, когда напишете рапорт о происшествии у гастронома? Там же не разобраться, а вы рядом были!..
Сержант замялся, стал как-то оправдываться – Николай Орешин этого уже не слышал, привлеченный вдруг разговором дежурного с кем-то по телефону. Старший лейтенант, записывая, вслух повторил знакомые имена: Орлов Степан, Остапенко Галина…
– А в чем тут дело? – поинтересовался Николай.
– Некий Орлов дебоширит на квартире знакомой девушки, убил собаку хозяев дома, не уходит… Поезжайте с лейтенантом Мухачевым, да долго не задерживайте машину.
Уже в машине Николай объяснил Мухачеву:
– Едем задерживать Степку Орлова, моего однокашника по речному училищу, а Галя… Вот дела – подальше б от таких!
– Ничего, в одной стране живем, все знакомы! Орлов, говоришь? – переспросил Григорий. – Где-то я уже… Нет, не вспомню. Поехали.
Галя встречала милицию на улице возле дома. Не смотря на теплый вечер, она куталась в наброшенный на плечи платок. Узнав Николая, расплакалась, рассказала случившееся.
– Пришел пьяный, прямо во дворе стал руки распускать. Тарзан зарычал, так он накинулся на бедную собаку – ударил поленом! Спит теперь на диване… Господи! Меня же хозяйка сгонит теперь с квартиры, и куда деваться от такого позора, ведь было еще светло, и соседи могли видеть, как я тут воевала!..
Мухачев уже поднимался в дом. Когда в комнату зашли Галя с Николаем, разбуженный Степан Орлов сидел на диване и таращился на высоченного милиционера перед собой. Узнал Орешина, осклабился:
– Ну, что я говорил?! С друзьями легче воевать! На выручку примчался, ухажер? Пардон, пардон, я уступаю вам это ложе!..
– Встать!! – резко встряхнул Степана за ворот Мухачев. – Выходи строиться!
– Сейчас я, сейчас! – переменился разом Орлов. – Я ведь зашел просто… Разве нельзя приходить в гости?
Оперативник не тратил больше слов – увел его к машине, оставил под надзором шофера-милиционера, вернулся.
– Надо посмотреть вашего Тарзана.
Пес был мертв.
Ответственный дежурный сам принял от Гали заявление, опросил Орлова и отправил в вытрезвитель.
– Что ему будет? – спросил Николай.
– Знакомец, жалко? Ну на первый раз, думаю, судья сочтет его мелким хулиганом или оштрафует. Мне Мухачев сказал, что вы учились с этим парнем. Что ж, у нас ведь нет специальных законов для знакомых и для незнакомых. Нарушил – отвечай!
– Да нет! Я просто спросить, – смешался Орешин, вышел из дежурки к поджидавшей его Гале.
– Как же Степан к тебе попал?
– Да мы в парке раньше встречались, я сказала, где живу, и вот… Такая неприятность! Прямо глаза не знаешь куда девать! Вот же как бывает: один нахамит, а всем неудобно…
– Ничего, подумает на досуге, ему полезно, прыткий больно всегда был, мало попадало.
– Но Соня! Что я ей завтра на заводе скажу? А вдруг его на пятнадцать суток? Мы во вторую смену, придется утром сбегать, ведь она ночь не будет спать. Вот наглец-то, господи, мучает ее ни за что ни про что!
– Знаешь, Галя, ты не ходи к Соне одна. Подожди меня, я в девять утра сменюсь с дежурства, и вместе сходим.
– Да тут я сама, тебе же отдохнуть надо будет! Лучше б так когда пришел… Я все ждала, ждала… Сегодня вот и в парке была специально, а ты, оказывается, вот где – дежуришь!
– Я обязательно приду, ты не обижайся, просто пока совершенно некогда, да и вторая половина моего рабочего дня с семи вечера до полуночи – сама понимаешь…
Из дежурки вышел Мухачев:
– Прощайтесь, друзья, нас город зовет!..
Был очередной выезд в беспокойное место.
–. Я все-таки вспомнил Орлова! – сообщил он Николаю уже далеко за полночь, когда на «линейке» объезжали неохраняемые магазины и киоски, осматривали запоры на дверях, окна. – Это он прислал записку о твоей стрельбе у переезда – чуть, мол, товарищи не пострадали, накажите, предупредите, зачем таких берут в милицию!
Свое имя попросил утаить. Хорошо, что дежурный сразу передал Желтухину – его зона, сообразил. Вот так, дорогой, таких друзей за это бы в музей! А хочешь, еще одну поговорку скажу? Сам придумал: бывший друг хуже врагов двух! – значительно, с назиданием произнес Григорий Мухачев и тут же продолжил совсем серьезно: – И еще о врагах. Слоненка помнишь?.. Вор-вор, а на правду-то раскошелился! Числится такой злодей – Гнилой. Махровый рецидивист, одних фамилий в присланной нам ориентировке десяток, наверное: Валентин Стофарандов, Петр Кузнецов, Илья Рязанский и прочие, и прочие. Вор в законе. Разыскивается только в нашем крае уже тремя городами за кражи в магазинах, за попытку нападения на сберкассу. В последнем случае отстреливался из пистолета ТТ, ранил двух милиционеров! Вот с таким бы схлестнуться один на один! Мы по своей линии поиска раскручиваем, и ты смотри в оба, мало ли что. Жалко, что фотография столетняя. Приметы подробные, но по таким только на пляжах искать, да и то если с рулеткой в руках! Напишут же крючкотворы! Рост стоя столько-то сантиметров, рост сидя, расстояние между глаз, число зубов, татуировки на груди и на спине… Тьфу! Между прочим, в последнем деле с Гнилым были две женщины-рецидивистки, карманницы, но про них и вовсе изложено все «по непроверенным данным». В общем, думаю, скоро и всех участковых подробно проинструктируют. Так что о друзьях не жалей, а врагов крепко запоминай.
IXУтром, чуть свет, сторож городского парка позвонил, что взломан один из киосков.
– Ну вот! Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь… И какого черта тогда мы всю ночь замки проверяли? – сокрушался Григорий Мухачев. – Попомнишь, Николай, надежурили мы с тобой висячку, нераскрываемое преступление, потому что наверняка украдено на гроши, а бегать будем, высунувши языки, все полгода, пока не наткнемся на каких-нибудь хитроумных шпингалетов, искателей детективных приключений. Ох эти дилетанты! Работали поди в резиновых перчатках, в масках – начитаются книжек!..
Желтухина вызывать не стали, подняли только своего дознавателя Аношина. А пока тот составлял протокол осмотра места происшествия, привезли киоскершу. Оказалось, что украдено не так уж и мало: четыреста рублей от несданной выручки, причем одной мелочью рублей тридцать; конфеты дорогие, шампанское, шоколад – все оставшееся в недавно распакованном ящике; сигареты… Точно все определит ревизия.
Отлили гипсовый слепок со следа обуви возможного взломщика. Это был след подошвы кедов малого, детского размера – таких отпечатков, ясных на влажном от ночной сырости песке, вокруг киоска было множество.
Орешин тут же припомнил похожий, в елочку, след кедов Леньки Дятлова в пикете, но искать там сейчас что-нибудь для сравнения со слепком было поздно: столько дней прошло, да и находящийся обычно в пикете сторож всякий раз к утру разметает песок внутри и снаружи. Но подозрение крепло, ведь, кажется, дружинник Колесов именно возле обворованного киоска в тот субботний вечер задержал Леньку.
Забрав с собой гипсовый слепок, Орешин с Мухачевым на дежурной машине поехали к Дятлову – его адрес был записан у Николая в блокноте.
Ленькину мать, миловидную женщину лет тридцати пяти, ранний визит милиции перепугал до смерти – голубые глаза ее будто даже посерели, похолодели, когда спросили про Леньку. Она стала уверять, что сын у нее постоянно на глазах, надолго никуда не отлучается из дома, в последнее время особенно, даже ночевать с товарищами на сеновале перестал, лишь вчера попросился к ним, но скоро вернулся домой, сказав, что разругался с мальчишками и будет спать дома. Еще не разбудив Леньку, они попросили принести его кеды и сличили подошвы со слепком – не совпал только размер, а сам рисунок был точь-в-точь.
Мухачев цепко ухватился за предположение Орешина насчет Леньки и его товарищей, шепнул Николаю, пока Ленька одевался в своей комнате:
– На стреме, видно, стоял, где-нибудь поодаль. Следов там много, надо было получше присмотреться, выделить разные и запечатлеть. Промашка получилась! И другое: ты заметил, как он переменился в лице, когда нас увидел? Не ожидал, голубчик, что мы так скоренько заявимся!
– Ну приедь и ко мне в такую рань милиция, я тоже бы переменился в лице, хоть ни сном ни духом… – сказал Орешин, сильно надеясь, что Дятлов все же к краже киоска не причастен.
Ленькина мать, между тем, продолжала страстно защищать сына: он у нее рос без отца, не балованный, хоть и бывает вспыльчивым, замкнутый, но честный, чужого никогда на улице не поднимет. Свою защиту она адресовала непосредственно Мухачеву, называя его Григорием Васильевичем. Тут же сообщила, что неожиданно нашелся ее паспорт, украденный в хлебном магазине, – кто-то подкинул прямо во двор, завернув в газету.
Мухачев с недоумением посмотрел на Орешина.
В те минуты, пока Ленька собирался, он успокоился, видать, осмелел.
– Куда это меня, за что?
– Поехали к твоим приятелям, с которыми ты ночью сегодня разругался. Где это? – сеновал или как его, покажешь, – сказал Мухачев. Но Ленька неожиданно сел прямо на пол и заявил:
– Никуда я не поеду! Нет никакого сеновала, и ничего я показывать не буду! Вы хотите, чтоб меня предателем посчитали? Нет!!
– Ну-ну-ну, Леонид! Зря упрямишься, по-хорошему тебе говорю, – убеждал Мухачев. – Ты сам прикинь: стали бы мы за пустяком машину гонять в такую рань, мать твою беспокоить? Так что придется подчиниться, никуда не денешься…
– Да я сама вам покажу! – метнулась мать Леньки. – Господи, да чего ж это они натворили-то? Признайся, сынок, хороший мой, не упрямься!
– Ма-ма! – прямо надрывным каким-то басом вскрикнул Ленька. – Не смей, я тебя прошу, – предостерег он. – Им надо, пусть сами и ищут. Они били меня недавно в парке, а ты хочешь!..
– Били? О господи, за что же?
– А ни за что!
– Но будь честным, Леонид! – смутился Орешин. – Ты и сам виноват!
– Ну и что? Пусть виноват, но бить у вас права нет!
– Стоп, стоп, стоп! – вмешался опять оперативник. – Так дело не пойдет – вы какие-то препирательства здесь устроили! Ближе к делу. Встань, Леня, не то я тебя сейчас на руках вынесу к машине, а там как хочешь…
В общем, мать Леньки показала ту сараюшку, где раньше ночевал с мальчишками ее сын. Там на чердаке, на сеновале, и взяли их прямо тепленьких со сна, с конфетами и шоколадом, запрятанными в сено, с шампанским и сигаретами. Одна бутылка была уже выпита, а денег не было ни копейки. Оба застигнутые врасплох воришки в один голос уверяли, что никаких денег в киоске не видели, не искали, взяли что лежало поближе, а Ленька в краже не участвовал, ушел домой, отчаявшись отговорить их от этого дела.
– Ладно, разберемся, – пообещал Мухачев. В присутствии двух соседок он составил протокол изъятия похищенного. – А деньги киоскерша забыла, видать, вам оставить, ребята! – весело заключил он, заставив самих злодеев нести к машине объемистый рюкзак с вином и сладостями. Леньку из машины пока высадили, но обязали быть с матерью к десяти часам в горотделе.
– Похоже, что мы реабилитировались, раскрутили кражу-то? – подмигнул Николаю Мухачев, когда они сдали Аношину подростков и все у них изъятое. – Все думаю о найденном паспорте Дятловой. Неужели Слоненок так повысил квалификацию, что умудрился выудить из-за пазухи?! Очень не похоже на него. Что-то тут не так. Ладно, будем перетакивать!
В свою комнату Николай вернулся уже где-то перед обедом, спал прямо на ходу, но подумал, что не мешало бы еще сходить к Гале. Она ведь не знает, что Степана народный судья не арестовал на пятнадцать суток, а оштрафовал на двести рублей, – они могут встретиться в его доме, и неизвестно, что из этого получится…
«Эх, Степка, Степка! В роддоме ты погиб тогда на моих глазах, а я, дурак, растерялся, – вздохнул Николай. – Вот и злишься, что я видел, мстишь, тебе больно. А мне нет?..»
Еще ни на что не решившись, он стоял посредине комнаты, когда пришел милиционер с вызовом к дознавателю Аношину. У последнего в кабинете была целая группа знакомцев: Иван Осипович Потапкин, Ленька Дятлов с матерью.
Лицо Дятловой немного припухло от слез, веки покраснели, но как она была красива сейчас, эта женщина! Наверное, кощунственно говорить, что и в горе человек бывает красив. Но ведь радость и горе одинаково заставляют нас забыть о сдержанности, о притворстве – какие есть предстаем, добрые и злые, доверчивые, равнодушные, черствые, приятные, неприятные… Какие есть.
Нет, внешне Дятлова и отдаленно не была похожа на мать Николая Орешина, но она так же умела сразу и плакать и ободрять, мудро и застенчиво, смущенно улыбаясь.
– Ну, а на что способен человек ради другого, да когда этот другой – женщина с голубыми глазами, находящаяся рядом и нуждающаяся в поддержке, – тут уж надо было смотреть на Потапкина, слушать его. В новой тенниске, густо загорелый, крепко скованный Иван Осипович прямо раскрылился перед Аношиным, вдохновенно ораторствуя в пользу Леньки и делая это как заправский адвокат, удивительно красивым языком!
– Тот не поймет, кто не был молод! – закруглял он очередную фразу, когда Аношин устало вскинул руки:
– Я понимаю, Иван Осипович, я вас хорошо понимаю… Ваше поручительство мы учтем, большое спасибо. Теперь нам с участковым надо уточнить некоторые детали… Попрошу всех подождать в коридоре.
– Слушай, а тебе как этот малец? – озабоченно спросил Аношин Николая, когда другие вышли из кабинета. – Что-то все как сговорились – хотят доказать мне, какой он хороший, примерный! Даже сами воришки!..
– Чем плохо, если все за тебя?
– Может, это и не плохо, но ведь пацан, ты посмотри хорошенько, не радуется, похоже, лестным словам в свой; адрес! Замкнут, сам себе на уме… Такие, знаешь, обычно умеют хранить тайны и преподносить сюрпризы.
– А вдруг просто страдает человек, что мать огорчил? Любит он ее очень. Вот и Еськин о парнишке неплохого мнения…
– И Еськин сюда же?! Ну и ну… Ладно, зови сюда всех. Впрочем, постой, чуть не упустил! Концы не сходятся: киоскерша слезно уверяет, что выручка у ней пропала, тогда как пацаны отрицают кражу денег. Вы там с Мухачевым хорошо все осмотрели, на сеновале-то?
– Да смотрели…
– Надо бы понаблюдать в дальнейшем – вдруг объявятся у них деньги, мало ли что: в бега куда-нибудь собрались – в Африку или в Рио-де-Жанейро! Я, например, в детстве убегал из дома только в Африку. Так что ты учти это, ладно? Ну зови.
В окно из кабинета Аношина Орешин потом наблюдал, как с крыльца горотдела спускались все трое: Ленька, мать его и Потапкин в новой соломенной шляпе. Он, жестикулируя левой рукой, правой придерживал за плечо парнишку, а тот шагал, сосредоточенно глядя себе под ноги.
«А что, с таким отцом, как Потапкин, Ленька бы не очень-то забаловался!» – подумалось Николаю, и тут он ощутил давнюю-давнюю, но все же живучую тоску по отцу…
– Ты обедал уже? – спросил Аношин, с хрустом потягиваясь за столом. – Пошли в столовку, а то одному не хочется.
– Вот так бы скоренько раскрывались все преступления! – по пути в столовую говорил он. – Молодец – сразу сориентировался, людей на участке знаешь.
– Да случайность это, какая тут моя заслуга! – отмахнулся Николай.
– Случай – начало любого следствия, – подытожил Аношин. – Кстати, могу тебе сообщить по секрету, что наш Сан Саныч Желтухин на тебя уже глаз положил, так что скоро, может быть…
– Но как же это «может быть», если на своем участке я и десятой части жителей еще не знаю?! – удивился Орешин.
– Да это ничего, – успокоил Аношин. – Всех честных граждан нам знать и не обязательно, важно то, что их большинство, с ними пусть знакомятся другие – корреспонденты там газет разных, радио, писатели. А вот всех прочих нам знать следует как братьев родных!
Когда Николай наконец уснул, то являлись ему во сне чередой то Ленька Дятлов, то мать его со счастливым Потапкиным, а потом вдруг каким-то образом рядом с Иваном Осиповичем оказалась мать самого Николая, и она стала объяснять, что Потапкин – это и есть родной отец Николая, потерявший с войны их адрес, ведь когда-то они жили в Двуречье, а затем переехали. Мало того, сам Ленька Дятлов, по словам матери, брат Николая!
«А как же наша Тома? – недоумевал он. – Где вы ее оставили?» – «Тома будет жить теперь у Гали Остапенко, потому что ей одной теперь страшно без Тарзана, убитого Степаном! Бедная девушка», – пожалела мать со смущенной улыбкой.