Текст книги "Главная ошибка Ельцина"

Автор книги: Олег Мороз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц)

Олег Мороз
ГЛАВНАЯ ОШИБКА ЕЛЬЦИНА

В поисках преемника

Всерьез о преемнике Ельцин стал задумываться сразу же после выборов 1996 года. Эти выборы дались ему, мало сказать, нелегко – в течение предшествовавшего им года он чуть не отдал Богу душу, перенес пять (!) инфарктов. Пятый – за неделю до второго тура, 26 июня (второй тур голосования – 3 июля). Тут волей-неволей по-настоящему задумаешься о престолонаследнике.

В ноябре того года Ельцину сделали операцию на сердце. Состояние его вроде бы улучшилось. Однако прежней работоспособности он так и не обрел.

По мере приближения следующего выборного цикла разговоры о преемнике становились все более внятными и определенными...

Дефолт, случившийся в августе 1998 года, стал для Ельцина тяжелым ударом, каким, возможно, не был ни август 1991-го, ни октябрь 1993-го. И дело тут не в силе самих ударов: тогда, в моменты предшествующих кризисов, Ельцин был моложе, сильнее физически и психологически, легче переносил потрясения, которые обрушивала на него судьба...

Бывшие помощники президента пишут в книге "Эпоха Ельцина": "Финансовый кризис (1998 года – О.М.) пришелся почти на середину второго президентского срока Ельцина и надломил его. В оставшийся срок уже даже не пытались искать какие-либо другие стратегические варианты продолжения реформ. Президент практически перестал интересоваться экономикой. Финансовый пожар лета 1998 года будто выжег какой-то участок его мозга… Весь оставшийся срок президент посвятил поиску преемника ДЛЯ СОХРАНЕНИЯ ПРЕЕМСТВЕННОСТИ ВЛАСТИ И КУРСА (выделено мной. – О.М.)".

Что такое преемственность курса, – это, в общем-то, понятно. Курс Ельцина был прозрачен, как стекло. Преемник должен был продолжить проводившуюся им линию на демократические, рыночные реформы. Более неопределенное понятие – "преемственность власти". Это можно понять так, что человек, воспринявший эту власть, не допустит резких перемен в ее структуре, способах управления, в кадрах… Наконец, – что он не допустит каких-либо притеснений, ущемления прав своего предшественника и его близких.

Нетрудно было предположить, что больше всего Ельцина заботила именно преемственность курса. Установление демократии в России, построение рыночной экономики, хотя бы ее основ, – это то, чему он посвятил финальную, лучшую часть своей жизни, благодаря чему надеялся остаться в истории.

Задача нахождения преемника, способного продолжить ельцинский курс, распадалась на две: предстояло отыскать человека, который, во-первых, был бы сам искренне, твердо привержен демократии и рынку, готов был «костьми лечь» за утверждение этих ценностей, и, во-вторых, – был бы достаточно сильным политиком, государственным деятелем, чтобы установить демократический, рыночный порядок в стране, все еще охваченной послереволюционным хаосом (имея в виду Великую либерально-демократическую революцию конца 80-х – начала 90-х годов) и обеспечить дальнейшее продвижение по пути, намеченному Ельциным.

Такой молодой, такой спортивный…

Впрочем, о первом кандидате на роль преемника мы узнали задолго до дефолта. Этим кандидатом, имя которого Ельцин – то ли в шутку, то ли всерьез – произнес вслух, был Борис Немцов. По воспоминаниям самого Немцова, летом 1994 года, путешествуя с семьей по Волге и приехав в Нижний Новгород (Немцов был там тогда губернатором), Ельцин сказал на открытии нового теннисного корта (оба они – и Борис Николаевич, и Борис Ефимович – были заядлыми теннисистами): – Наконец-то я вырастил себе преемника. Он у вас так Нижний Новгород отстроил, у вас такой порядок, вы так его любите (у Немцова в ту пору рейтинг был 70 процентов. – -О.М.). Я могу спокойно дорабатывать, у меня преемник, он такой молодой, такой спортивный...

Вот так начиналась ельцинская операция "Преемник": лето, солнце, Волга, он сам, президент, еще крепкий и бодрый, и рядом – тот, кому он как бы завещает свой престол, – тридцатипятилетний, стройный, красивый, энергичный парень, человек нового поколения, демократ до мозга костей.

Позже, по словам Немцова, во время их совместной поездки в Штаты, Ельцин уже вполне серьезно представил Немцова президенту Клинтону как будущего российского президента. То же самое произошло и во время визита в Германию (когда оттуда выводились наши войска): Немцов был представлен Ельциным в таком же качестве – сменщика действующего российского президента – канцлеру ФРГ Гельмуту Колю.

Не думаю, что у Бориса Ефимовича были реальные шансы въехать в Кремль на белом коне. Если и были, он их напрочь разрушил, собрав в 1996 году миллион подписей нижегородцев против войны в Чечне и самолично доставив эти автографы к Спасским воротам Кремля (одну из папок Немцов положил прямо на стол президенту). Ельцину, все это, естественно, не могло понравиться: при всей его человеческой широте какие-то "основные инстинкты" советского партработника прочно в нем сидели…

Уже не преемник, но все еще претендент

В 1996-м, перед первым туром президентских выборов, выступая на своей родине, в Екатеринбурге, Ельцин вновь заявил, что знает имя своего преемника, имя того, кто станет хозяином Кремля, на этот раз – после выборов 2000 года. Самого имени, правда, не назвал, но, учитывая тогдашнюю обстановку, большинство быстро склонилось к одной фигуре – генерала Лебедя.

Убежденность, что именно Лебедь – преемник Ельцина, окрепла, когда после первого выборного тура президент назначил его своим помощником по национальной безопасности и секретарем СБ, а Лебедь в ответ призвал своих сторонников голосовать во втором туре за Ельцина.

Кто знает, может быть, генерал и в самом деле стал бы преемником, обладай он качествами тонкого дипломата и изощренного чиновника, наберись он терпения на четыре межвыборных года и делай все так, как предписывает негласный карьерный кодекс. Однако таковых качеств у десантника не было, долго терпеть, вести неторопливую позиционную игру он, по-видимому, не умел. Решив, что постоянно болеющий Ельцин уже созрел, чтобы досрочно оставить свой пост, – по доброй воле или без таковой, – Лебедь пошел напролом, стал готовиться к перехвату власти. Исподволь подгребал под себя ее рычаги, необходимые силовые ресурсы... По существу, готовил военный переворот.

Но команда Ельцина опередила его. 15 октября 1996 года он был снят со всех постов – фактически как заговорщик. Хорошо еще в "Лефортово" не попал...

Понятно, что столь драматическое расставание Лебедя с Ельциным перечеркнуло шансы генерала сохраниться в списке людей, которых президент мог бы рассматривать как своих потенциальных преемников.

Однако, перестав быть фаворитом Ельцина, напротив, став его врагом, Лебедь, тем не менее, не расстался с мечтой о президентстве. Выбрал на этот раз неблизкий, кружной путь – через Красноярск, сделавшись кандидатом на пост тамошнего губернатора. Победив на этих выборах весной 1998 года, генерал, как многие полагали, вновь приблизился вплотную к кремлевским воротам...

В принципе, как российский президент Лебедь был опасен не только для тогдашней чиновничьей "элиты". Это бы еще ничего. Он бы, наверное, смог реально поприжать коррупцию, попытаться навести порядок во власти (хотя тоже вопрос: многие ли внутри самой власти в этом были заинтересованы?) Однако для страны в целом, для ее исторического развития Лебедь в кресле президента тоже вряд ли оказался бы подарком. Начинать XXI век с очередного социального эксперимента, – а генерал непременно стал бы по-крупному и вряд ли очень разумно экспериментировать, – это не могло принести России ничего хорошего. Вполне достаточно, что в роли подопытных кроликов мы провели все ХХ столетие.

Правда, еще за два дня до второго, решающего, тура выборов в Красноярске Лебедь заявил, что не будет участвовать в президентских выборах 2000 года, однако никто, разумеется, не воспринял это заявление всерьез: в общем-то, это обычная манера политиков – "не засвечиваться" раньше времени. Собственно говоря, сразу же после победы на губернаторских выборах и сам генерал в эфире НТВ уточнил свои президентские планы – сказал, что не будет баллотироваться в президенты в 2000 году, ЕСЛИ НЕ БУДЕТ «ВОСТРЕБОВАН НАРОДОМ».

Вряд ли те три процента, до которых к осени 1999-го опустился рейтинг Лебедя, свидетельствовали о его высокой востребованности...

Произошло то самое, многими предрекавшееся: рутинная, малоудачная работа в далекой провинции проглотила большую часть былой генеральской популярности...

Еще раз скажу: не думаю, чтобы Лебедь был подходящим вариантом для российского президентского кресла. Полагаю, наилучшим вариантом для Лебедя было бы возглавить Министерство внутренних дел или какую-то другую силовую структуру, нацеленную на противостояние преступности. Уверен, с его железной хваткой и непримиримостью к уголовщине он в короткий срок поприжал бы всякого рода, извините, воровскую сволочь, в том числе чиновничье ворье, неимоверно расплодившееся в последние десятилетия в нашем отечестве.

Другое дело, что министр – не самостоятельная фигура. Над ним еще кое-кто стоит, повыше, кто его может осадить, если он будет проявлять "чрезмерное" служебное рвение. Думаю, это хорошо понимал и сам Лебедь. Потому-то, наверное, и стремился в 1996-м попасть сразу в самое высокое, президентское кресло, минуя министерские...

Звезда ЧВС закатилась

В августе 1998 года, после дефолта, когда стало ясно, что Сергей Кириенко должен уйти в отставку, Ельцин вновь решил сделать премьером своего «старого боевого товарища» Виктора Черномырдина (с этого поста он уволил его совсем недавно, минувшей весной, но очень скоро пожалел об этом).

При этом, по замыслу Ельцина, речь шла не только о премьерстве, но и о будущем президентстве Виктора Степановича.

В общем-то, большинство влиятельных деятелей, с кем велись предварительные консультации по поводу назначения Черномырдина, его кандидатуру одобрило. Анатолий Чубайс, который долго работал с ЧВС и у которого отношения с ним не всегда были безоблачными, тем не менее, сказал, что если Черномырдин станет президентом и к нему "приставят" нормального премьера, – демократа и рыночника, – никаких проблем вообще не возникнет: начатое Ельциным движение страны к демократии, свободе, рынку продолжится.

В обращении к россиянам 24 августа Ельцин заявил вполне определенно: "главное соображение" при назначении Виктора Черномырдина исполняющим обязанности главы правительства – "обеспечить преемственность власти в 2000 году".

– Главные достоинства Виктора Степановича, – сказал Ельцин, – порядочность, честность, основательность. Думаю, эти качества будут решающим аргументом на предстоящих президентских выборах. Его не испортили ни власть, ни отставка...

Однако вскоре стало ясно, что контролируемая коммунистами Дума может не утвердить Черномырдина: красные не собирались ему прощать, что в течение пяти с лишним лет своего прежнего премьерства Виктор Степанович в общем-то, хотя и не очень уверенно, продолжал либеральный курс, намеченный Гайдаром. Этот курс по-прежнему был неприемлем для наследников Ленина – Сталина. Угроза, что президент распустит нижнюю палату в случае троекратного неутверждения Черномырдина, на этот раз не очень испугала думцев: левые были убеждены, что в обстановке тяжелого кризиса, начавшегося 17 августа, на новых выборах они получат гораздо больше голосов, чем имеют сейчас.

В общем, охотнорядцы провалили ельцинского кандидата и раз, и другой...

Следовало ли выдвигать его в третий раз? Ельцин заколебался. Возможно, стоило снова пойти ва-банк, как он не однажды это делал, продемонстрировать свою решительность и непреклонность. Однако на этот раз Ельцин дрогнул, отступил, – решил уступить оппозиции, заменить Черномырдина на вполне проходного Примакова...

Черномырдин выступил с "прощальной" речью по телевидению, где, в частности, сказал: – Хотел бы сказать всем, кто в эти дни с пеной у рта нападал на президента, на меня, на само государственное устройство России. Та система власти в стране, которую мы с таким трудом создавали все эти годы, – не просто абстрактные демократические институты. Сегодня это, по сути, то, что позволяет удержать страну над пропастью, вытащить экономику из кризиса. Крушить государство, действовать по принципу "чем хуже, тем лучше" может только тот, кто желает для России беды! Поэтому я еще раз обращаюсь к своим оппонентам. Не тешьте себя иллюзией! Ни красных, ни розовых не будет. Эти цвета закрасят черным и коричневым.

Это было, пожалуй, самое лучшее выступление Черномырдина за все годы его пребывания в публичной политике. Поднявшись в ее высшие эшелоны в качестве "красного директора", "крепкого хозяйственника", он совершил значительный дрейф в сторону демократии и реформ, хотя и не стал тут фигурой номер один.

Если вспомнить, как "на ура" Черномырдин был утвержден премьером 14 декабря 1992 года, и сопоставить это с тем, как теперь оппозиционеры, можно сказать, костьми ложились, чтобы не допустить его в Белый дом, – контраст разительный. В системе "свой – чужой" левое большинство перестало определять Черномырдина как своего, стало четко относить его к чужим.

Между тем, совершенно очевидно, что если бы Черномырдин вновь стал председателем правительства, а затем поднялся бы еще выше по ступеням карьерной лестницы, он был бы не худшим президентом России. Остановив его продвижение к президентскому креслу, коммунисты оказали очередную "великую услугу" стране. В связке с ними – уже в который раз – выступили "яблочники". Что ж, скажем и тем, и другим за это великое спасибо. Размахивая своими красными и розовыми флагами, они, как и предупреждал Виктор Степанович, проложили дорогу другим, еще более зловещим знаменам.

«Красный» премьер

Примаков, которому предложили заменить Черномырдина, – поначалу, довольно упорно, отказывался идти в премьеры, уверял, что пост министра иностранных дел, который он в то время занимал (с припиской «и.о.»), его вполне устраивает. Однако, в конце концов, согласился.

Вряд ли Ельцин и его окружение всерьез надеялись, что Примаков и подобранные им министры действительно способны решить те задачи, которые было необходимо решить, однако ситуация в стране после дефолта 17 августа была настолько тяжелая, что самым важным в тот момент представлялось несколько успокоить народ, в котором по-прежнему преобладали "левые", прокоммунистические настроения, добиться этого с помощью соответствующей риторики, на которую Примаков и его единомышленники были большие мастера.

Впрочем, и Ельцин, и его приближенные считали, что правительство Примакова вполне может просуществовать до выборов 2000 года: по-видимому, в Кремле искренне поверили, что Евгений Максимович в самом деле, – с ним об этом заранее договорились, – не будет претендовать на роль главы государства и, соответственно, не станет помехой для того, на кого поставит власть.

Большинство россиян встретило назначение академика с одобрением. Это назначение действительно в какой-то степени успокоило людей. Имидж сугубо положительного, рассудительного, мудрого, доброго дядюшки, который всегда являл собой этот деятель, в самом деле, вселял в простых людей надежду, что новый премьер сумеет выправить положение, выровнять накренившуюся и изрядно уже зачерпнувшую воды государственную лодку. После семи неспокойных лет реформ многие, – наверное, даже большинство – жаждали примаковской положительности и надежности.

В общем, правительство Примакова сразу же окрестили "красным", или, по-другому, левым, левоцентристским. Оно и было таковым и по своему составу (экономический блок, например, в нем возглавил бывший председатель советского Госплана Юрий Маслюков), и по тяготению (впрочем, не слишком афишируемому) к старым советским методам управления экономикой, основанным на госрегулировании.

Коммунисты, естественно, считали Примакова "своим" премьером. Не раз заявляли о необходимости оказывать его правительству "максимальную поддержку". При этом, стараясь вывести его из-под атак противника, уверяли, как и он сам, что это правительство вовсе не "красное" – оно "буржуазное", но при этом реально оценивает сложившуюся обстановку, старается поднять экономику и повысить уровень жизни народа.

В свою очередь, и Примаков стремился защитить коммунистов от обидчиков.

Понятное дело, чтобы выполнить явно чрезмерные "социальные" обещания, которые с самого начала стал раздавать академик, нужны были деньги. Где их взять? Традиционный советский способ их добычи – включить печатный станок. Уже в сентябре (а Примаков, напомню, был утвержден премьером 11-го числа этого месяца) было напечатано семнадцать с половиной миллиардов рублей. Если учесть, что за первые семь месяцев 1998 года выпустили лишь семьсот миллионов "новых" рублей, – контраст был разительный. Из этих-то свеженапечатанных миллиардов в основном и стали выплачивать задержанные зарплаты бюджетникам, денежное довольствие военным, стипендии студентам.

Ясно, однако, было, что вслед за массовым выпуском "пустых" купюр неминуемо последует всплеск инфляции. Предотвратить его можно было, только получив откуда-то реальные деньги. Почти весь срок примаковского премьерства заняло упорное, отчаянное выпрашивание иностранных кредитов, прежде всего кредитов МВФ.

Однако руководители международных финансовых организаций не торопились их давать академику. В общем-то, западные эксперты без труда заметили неприемлемые для них тенденции в экономической политике нового правительства. Неустанные примаковские уверения, что "отката от реформ не будет", естественно, не могли их ввести в заблуждение.

Время шло, а экономическая ситуация в стране не улучшалась. В аналитическом докладе, подготовленном Институтом экономических проблем переходного периода – одной из самых авторитетных организаций в сфере экономической науки, – подводились в общем-то неутешительные итоги этих начальных месяцев деятельности правительства Примакова и давались довольно мрачные прогнозы: "Популистский курс, проводимый властями после августовского кризиса, привел к серьезному ослаблению денежной политики. Причем, если сразу после кризиса наращивание денежного предложения (то есть чрезмерный выпуск "пустых" денег. – О.М.) происходило на фоне снижающихся темпов инфляции и не сопровождалось заметным снижением валютного курса, то к концу 1998 года началось ускорение инфляции и увеличение темпов падения рубля".

"По нашим оценкам, – говорилось в отчете, – осуществление на практике мер, заявленных правительством Примакова в сентябре – декабре 1998 года… потребует роста денежной массы в 1999 году от 55 до 170 процентов, что приведет к инфляции в пределах от 65 в оптимистичном сценарии до 250 процентов – при пессимистичном прогнозе. К концу 1999 года… курс рубля должен будет опуститься до 80 рублей за доллар".

Вообще, прогнозы независимых экспертов, которые анализировали экономическую деятельность правительства Примакова – Маслюкова, становились все тревожней. Поговаривали даже о возможном повторении дефолта.

Но отставку "Примуса" приближали не только экономические неуспехи. Как уже говорилось, когда его выдвигали на пост премьера, с ним было заключено своего рода джентльменское соглашение, что он не будет претендовать на пост президента. Однако в какой-то момент в его настроении произошла неожиданная метаморфоза. Как часто бывает в подобных ситуациях, ему, по-видимому, понравилось располагать колоссальной властью, назначать министров, держать в руках все блоки экономики... Так или иначе, во время одной из встреч он неожиданно сообщил руководителю Администрации президента Валентину Юмашеву о созревшем у него плане: в 2000-м он все-таки "пойдет" в президенты (больше, мол, "идти" некому), а года через два уступит место другому, более молодому.

По уверениям Юмашева, он не сообщал об этом разговоре Ельцину, но и без того – по всей совокупности примет, по всему образу действий Примакова – было видно, что намерения у него сделались вполне серьезными. К тому же неудержимо росли популярность и влиятельность премьера, что, разумеется, повышало его шансы на "продвижение по службе"...

Однако у Ельцина никогда не было ни малейшего намерения делать из Примакова преемника (хотя сам Евгений Максимович рассказывал об одном их разговоре, в котором Борис Николаевич вроде бы на что-то намекал...). Вдобавок к тому времени у президента на примете вообще уже имелся совсем другой кандидат в наследники...

В общем, в апреле 1999 года уже всем было ясно, что дни Евгения Максимовича на посту председателя правительства сочтены.

Сторонники Примакова пытались предотвратить его отставку. Она изображалась чуть ли не вселенской катастрофой. Вождь коммунистов Зюганов пригрозил, что в случае увольнения премьера он и его однопартийцы выведут на улицу народные массы.

Однако, несмотря на эти угрозы, 12 мая Ельцин отправил правительство Примакова в отставку.

Реакция на это "народных масс", в самом деле, была резко отрицательной: 81 процент опрошенных Фондом "Общественное мнение" не одобрил отставку премьер-министра и лишь восемь – одобрили. Россиянам нравился Примаков. Как уже говорилось, от него веяло солидностью, надежностью, положительностью. Его бы, пожалуй, и президентом избрали…

Кстати, как всегда в таких случаях, рейтинг "обиженного" – в данном случае "президентский" рейтинг – сразу же поднялся: по данным ФОМ, если бы выборы президента проводились в момент опроса, Примаков набрал бы больше всего голосов (22 процента), опередив на пять процентов Зюганова. До отставки "президентский" рейтинг Примакова не превышал 19 процентов.

Впрочем, всплеск народной любви оказался непродолжительным – продержался лишь неделю. После того, как Дума утвердила следующего премьера – Степашина, – все показатели популярности Примакова – рейтинг доверия, "президентский" рейтинг – вернулись на прежний уровень, хотя и оставались достаточно высокими, чтобы их обладатель мог вклиниться в уже складывавшуюся компанию кандидатов в президенты, причем с немалыми шансами на успех.