Текст книги "Завещание рыцаря"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Значит, искать надо в кургане… – медленно сказал Энтони. Глаза у него были недоверчивые и словно бы пьяноватые – да я и сам ощущал приподнятость от близости цели.

Александра Ильинична встала. Встала даже как-то величественно.

– А ты не торопись, – сказала она и пошла к стене, в угол, где висела большая икона. – Не торопись, – повторила она и достала из-за иконы старую тетрадку – ученическую. Вернулась за стол, положила тетрадку перед собой. – Это я за прадедом записывала. Не сразу, конечно, когда подросла и поумнела. И не всё здесь – всего не вспомнишь… И хочешь верь, хочешь не верь, внучек, – она посмотрел на Энтони, – а только… ЕСТЬ ТУТ ПРО ТВОЕГО ПРЕДКА.

– Дайте, – прошептал Энтони и протянул руку. – Дайте мне.

– Погоди, не найдёшь. Я сама прочитаю, – она взяла с полочки над столом очки, начала листать тетрадь, страницы которой оказались мелко и часто исписаны.– Вот. Есть тут, я помнила…– и Александра Ильинична начала читать…

– Подзывал к себе князь двух вернейших слуг,

Ближних двух бояр из дружинушки.

Говорил им князь речи тайные,

Речи тайные – не чужим ушам.

"Ой бояре вы мои ближние!

Вы служили мне верой-правдою,

Выц хранили со мной землю Русскую,

Послужите вы мне и в последний раз!"

Говорили бояре хоробрые,

Князю в пояс земно покланявшись:

"Что ты скажешь – исполним истинно,

Как прикажешь – так то и станется!"

И с печалью им отвечает князь:

"пропадёт поутру дружина моя,

Пропадёт и град, и все жители!

Беззаконная сила вражия

Велика числом, многочисленна -

Не сдержать её ни острым копьём,

Ни булатным мечом, ни молитвою!

Вы, бояре храбрые ближние,

Вы берите мою богату казну,

Собирайте в сумы злато-серебро,

Вы везите казну на Лучков угор,

Хороните казну в подземелия,

Хоронитесь с казной там и сами же.

Враг пришёл – враг уйдёт, жизнь не кончится.

Выходите тогда вы на белый свет,

Раздавайте казну вдовам-сиротам,

– Раздавайте бездомным, калеченым…"

Ночью потемну, нелюдским путём,

Поскакали бояре храбрые,

Повезли казну на Лучков угор.

Да увидели их во тьме ночной,

Углядели колдуны тугарские.

Натравили погоню, науськали…

Говорит тогда один из бояр,

Говорит своему он товарищу:

"Нет тебе тут ни славы, ни почести.

Не с Руси ты сам, так зачем тебе,

Из немецких земель приехавши,

Класть здесь голову, не в своей земле?

Ты скачи дорогой обочною,

Уведу я тугар вослед за собой!"

Говорит ему боярин другой,

Из немецких землеь приехавший:

"Нет в далёкой земле, что под кралем²⁸ моим,

Нет у нас такова обычая -

Друга бросить, спастись, чтобы дальше жить -

Нет такого завода-правила!

Мы поскачем с тобою и далее,

А что будет – на то воля Божия…"

Александра Ильинична закрыла тетрадку. Пламя в керосинке горело ровно, похожее на острый наконечник копья. Энтони сидел, сцепив перед глазами пальцы. Потом отрывисто спросил:

– Лучков угор – это что?

– Не знаю, – вздохнула Александра Ильинична. – Вот разве что есть отсюда в тридцати километрах, на цнинском берегу, деревушка Лучки…

ГЛАВА 28.

– Значит, клад всё-таки есть, – задумчиво сказал Энтони и поморщился, придерживая правой рукой плечо – телегу подкинуло на ухабе. Так же задумчиво я ответил:

– Удивительно было бы, не будь его…

– Почему? – спросил Энтони.

– Без этого наша история будет незаконченной, – серьёзно пояснил я, и Энтони, поморгав, вдруг ухмыльнулся:

– Да, ты прав… – но тут же вновь стал серьёзным и вздохнул: – Мне не верится, что так может быть. Выстрелить в небо с закрытыми глазами и сбить самолёт…

– Бывает и так, – возразил я. Энтони кивнул:

– Да, наверное, бывает… Но что если эта баллада… былина – просто выдумка, совпадение?

– Нет, вряд ли, – я поёрзал на врезавшемся в зад бортике телеги, нашёл пока ещё неотсиженное место и начал обстоятельно пояснять, развеивая не столько сомнения Энтони, сколько свои собственные. – Ты послушай. Я этих былин кучу прочитал. Знаешь, что мне в глаза бросилось? Чем меньше конкретных де-талей – тем недостоверней и фантастичней былина. Вот, если бы, допустим, князь поручил своим боярам отвезти казну не на Лучков угор, а… ну, "за море синее", "за речку за Калицу" или просто "в подкопи глубокие" – было бы подозрительно. Или, скажем, не отвезти казну поручил, а выйти в поле и разбить вдвоём врага – мол, вы мои лучшие богатыри, разгоните поганую рать и всё такое. Это было бы ещё подозрительнее. Обычно в былинах ведь как? Малоизвестных географических названий нет. И речь идёт о том, как некий богатырь в одиночку разгоняет врага… или там змея побеждает, совершает всякие невероятные подвиги. Зачем сочинителю мучиться, выдумывать какой-то Лучков угор, да ещё сложную биографию выдумывать одному из героев – де-он из немецкой земли! Былины по сюжету простые. А если сюжет усложняется – это уже…

– …исказившийся от времени рассказ о реальном историческом событии, – закончил за меня Энтони. – Мне хочется надеяться, что ты прав. Очень хочется.

– Вообще-то всё очень логично, – продолжал я. – Есть пограничная крепость. В ней – казна, или собственно княжеская или собранная в начале зимы с местного населения дань, которую не успели отправить в Рязань. Нападает враг, враг сильный и однозначно победоносный. Князь, как и положено хорошему правителю, думает не столько о себе, сколько о том, как и чем станут жить после ухода или изгнания врага уцелевшие люди. Он и поручает двум надёжным воинам тайком выбраться из крепости и укрыть казну в заранее подготовленном тайнике или просто в удобном месте. Воинов замечают татары, гонятся за ними… А дальше былина либо утеряна, либо Александра Ильинична не записала.

– Они могли и не добраться до цели, – покачал головой Энтони. – Тридцать километров скакать от врага! Тогда мы ничего не найдём – их останки лежат где-то в лесах, а клад – и Святой Грааль с ним! – увезён татарами.

– Послушай… – я помедлил, собираясь с духом. – Послушай, ты правда веришь в эту чашу?

Какое-то время Энтони молчал, покачивая головой то ли в такт движению попутной подводы, то ли собственным мыслям. Шустрый пожилой мужичок в старом соладтском кителе, подобравший нас на лесной дороге, почмокивал губами на лошадь. Такая привычная дорожная пыль висела за телегой, и я лениво подумал, что уже и не представляю, как можно жить по-другому-встал утром и идёшь до вечера с небольшими перерывами, а вокруг всё то же – лес и лес, но одновременно очень разный, всегда новый…

– Обрёл в тяготах похода великое сокровище, – сказал Энтони, и я, уже почти забывший о своём вопросе, вдрогнул. – Я не знаю, о чём ещё мог так сказать рыцарь тех времён.

– Ну что же, может, и мы обретём его… в тяготах похода, – без иронии заключил я, – если найдём этот Лучков угор и если монголы по своей привычке не упёрли чашу, чтобы хлестать из неё кумыс, – и повернулся к возчику: – А вы не скажете, деревня ваша, Лучки – она старая? Когда построена?

Этот вопрос стал уже просто контрольным, определявшим наше с Энтони отношение к населённым пунктам.

– А как же, – охотно откликнулся возчик, оживлённо поворачивая к нам довольное лицо – наконец-то пассажиры и его приняли в беседу! – Старая, ещё до нашего века построена, – в его устах это прозвучало, как "до нашей эры". – В каком это году-то, мне тогда говорили… – он почесал кнутовищем лоб под кепчонкой. – А! -вспомнил и выговорил с важностью: – В одна тысяча семисотом. Круглая дата!

– Семисотом? – я похолодел. – Вы точно знаете?!

Должно быть, в моих словах прозвучало настоящее отчаянье, потому что возчик на полминуты честно задумался и твёрдо сказал:

– В одна тысяча семисотом. Племяш мой тогда говорил, они в школе праздник обсуждали – через два-то года триста лет будет!

Я повернулся к Энтони, но тот как ни странно, был спокоен:

– А откуда такое название – Лучки? – осведомился он, снова потерев плечо – заживающая рана дико чесалась.

– Лучки-то? – переспросил возчик. – Нннны, з-зараза… – он подстегнул лошадь. – Лучки? А вот, – он ткнул кнутовищем влево.

Там лес обрывался – резко, словно отсечённый мечом – и сверкала зеркальной рябью под ярким солнцем Цна. Широкая, не меньше километра здесь. На воде виднелись несколько лодок. А на противоположном берегу поднимался высокий холм с плоской вершиной.

– Лучков угор, потому и Лучки, – пояснил возчик и заморгал глазами опасливо, когда его пассажиры, только что выглядевшие скорее уныло, вдруг в один голос завопили, повалили друг друга в свежее сено и, продолжая орать, забарахтались в нём…

…Не знаю, бывают ли так счастливы настоящие археологи, когда после долгой, кропотливой работы наконец понимают, что можно напрямую приступить к изысканиям. Наверное – нет. Может, это и самонадеянно – так думать, но на свете не было людей более счастливых, чем я и Энтони, когда мы сгрузились с подводы напротив Лучкова угора.

Мы не спешили. Сначала искупались, а потом растянулись на песке, по временам довольными взглядами окидывая противоположный берег. Этот здоровенный холм деться никуда не мог – и однозначно был тем, что нам нужно. Энтони выиграл игру, которую играл с давнего детства.

Что выиграл я? Не знаю. Даже если просто эти дни в лесах – со всей их жутью! – это большой выигрыш. Больше тех денег, что лежат дома. Честное слово – больше.

– Всякий раз, когда я чего-то достигал, меня охватывало горькое чувство потери, желание найти что-то новое, – процитировал Энтони. Я понял, что именно процитировал – и не ошибся: он посмотрел на меня и добавил: – Мэри Стюарт, "Последнее волшебство".

– Ну, мы ещё не совсем достигли, – возразил я. Энтони поднялся на ноги и, глядя на противоположный берег, странным голосом произнёс:

– Во всяком случае, мы дошли до места, где, скорее всего, окончил свой путь граф Мерсии сэр Энтони лорд Колвилл, мой дальний предок… Пойдём искать лодку, Эндрю.

ЗЕМЛИ РЯЗАНСКОГО КНЯЖЕСТВА. БЕРЕГ РЕКИ ЦНЫ. 1237 ГОД ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА.

Когда Энтони поднялся к пещере, он задыхался. Собственный доспех весил три стона, не меньше – у обвисшего на плече руса, да он сам – около тринадцати стонов. Энтони нёс на себе полтора своих веса…

Осторожно уложив друга на снег, головой ко входу, Энтони выпрямился. Медленно оглянулся.

Мир был чёрно-бел. Белый снег, чёрная вода, чёрные деревья на фоне белого неба. Чёрная тропа, протоптанная им на белом склоне, пока он носил в пещеру груз. Вдали клубились тучи – начинался буран.

На противоположном берегу двигались фигурки всадников. Передний поднял руку, низко свесился с седла. Взвизгнул, выпрямляясь, так, что было слышно у пещеры, махнул рукой и бросил мохнатого конька в ледяное прибрежное крошево шуги…

Энтони мельком подумал о луке – хорошем английском луке, из которого стрелял мальчиком в лесах вокруг замка. Двенадцать лет назад – жизнь, целая жизнь прошла в песках Палестины, нильских болотах, бескрайних снегах этой страны, где закончит свой земной путь сэр Спенсер Энтони, английский рыцарь… На миг он прикрыл глаза, вглядываясь в прошлое – шумел весёлый зелёный лес его доброй Англии…

…Потом он вернулся в чёрно-белый холодный мир.

– Антон… – послышался хриплый голос. – Антон…

Проваливаясь в снег, Энтони подошёл к лежащему, склонился над ним. Лицо боярина Лобана было лихорадочным, на щеках горел румянец – особенно яркий на бледной, похожей на снег коже. Тёмные от пота волосы прилипли ко лбу.

– Где они, Антон? – еле слышно спросил боярин. Закашлялся, изо рта на русую бороду струйкой потекла тёмная кровь.

– Близко уже, – честно сказал Энтони. – Догоняют по следу.

– Сокровища укрыл?…

– Укрыл.

– Беги, – прохрипел Лобан. Кашлянул снова, закрыл глаза, уже теряя сознание,выдохнул: – Дальше… к колодцу… меня… оставь… тебя искать… не будут… у… мираю…

– Нет, – Энтони выпрямился, повернулся к реке, откуда уже отчётливо доносились близкие хукающие возгласы чэригов,³⁰пешими лезущих на кручу. Зелёные глаза англичанина сощурились на ветер, тянувший к реке буранную мглу. – Второй раз предлагаешь мне ты жизнь, друг – и второй раз «нет» говорю я. Рыцари Святого Креста не бросают друзей… Дева Мария, попроси за меня, грешного и недостойного воина твоего…

Он прошёлся через площадку, ногами сгребая снег, что-бы не мешал. Топнул по камню, скинул тяжёлый плащ. Холодный ветер полосну, прошивая двойную кольчугу и кожаную куртку, как бронебойная стрела. Ничего… Совсем скоро ему уже не будет холодно…

Медленным, торжественным движением Энтони надвинул шлем на лицо – ледяной металл обжёг кожу. Выставил вперёд левую ногу, оперся на неё, поёрзал ступнёй. Перебросил из-за спины щит, пригнулся, прячась за ним и одновременно вятнул из ножен меч. Положил его клинком на стальное плечо.

И начал ждать…

…Первый чэриг выскочил снизу, из-за поворота тропки. Тяжело дышащий, распалённый непривычным бегом и азартом, он мчался, глядя на следы под ногами, из-под мохнатой шапки свисали, мотаясь, грязные, сальные косицы. Узкий кривой меч посверкивал в опущенной руке. Он не видел рыцаря, а Энтони не хотел бить без предупреждения. Поэтому рыцарь выкрикнул, сам удивившись звукам родного языка, на котором много лет говорил только во сне, вновь и вновь возвращаясь домой:

– Холен Кросс!³¹– и прыгнул вперёд, воздев меч для рубящего удара.

Вскинувший изумлённое лицо чэриг просто ничего не успел сделать…

…Лобану не хотелось открывать глаза. Не хотелось жить. Там, ЗА ЧЕРТОЙ, были тишина, темнота и уютное тепло. Здесь, куда он вернулся – боль, холод, выкрики и гулкий, визгливый лязг стали. Он устал. Он очень устал от всего этого. Спать. И больше никогда не просыпаться. Не видеть. Не слышать. Не чувствовать. Не хотеть. Он уже умер. Мертвеца можно оставить в покое?!

Громкий крик – вроде по-половецки… нет, это монгол, их речь похожа на половецкую:

– Сбивайте его стрелами! О Суульдэ,³²это не человек, это мангус!³³ Стрелами!

Он открывал глаза. Это было труднее, чем в одиночку поднимать крепостные ворота. Тело кричало, тело просило покоя, тело молило оставить мучить его… Но человеком командует не тело. Человека ведут разум и воля. Тем он отличается от зверя и тем он схож с богом.

Мир больше не был чёрным и белым, каким он запомнил его со схватки у леса. Мир был чёрным, белым и красным.

Площадку покрывала каша из снега и крови.Словно пустые мешки, в этой каше лежали нелепо плоские, сломанные тела чэригов – их было девять или десять, не меньше, вокруг валялись раскроенные щиты, клочья одежды, перерубленные клинки…

Остальные чэриги теснились у входа на площадке. Оскальзываясь в снегу, они пытались достать человека в рогатом шлеме, тот мерно бил мечом, как молотом, отшвыривая чэригов этими ударами. Его пробовали колоть пиками – только щепа брызгала жёлтыми, весёлыми искрами, усыпая снег.

Антон. Брат.

– Брат! – закричал Лобан. Ему казалось, что закричал, на самом деле – захрипел, в груди и горле плескалась боль и кровь, густые, тягучие… Но он кричал надсадно, неистово и поднимал своё непослушное тело, проклятую, каменную тяжесть,ломая его сопротивление, как сопротивление врага… – Брат! Брат!

Энтони, улучив момент, обернулся. С дюжину стрел сидело в его щите. Две – перо к перу – в нагруднике, одна – в животе слева, ещё одна – в правом бедре; пущенные с десяти-двадцати шагов, они пробивали сталь, как холстину… Но рыцарь почему-то не падал – повернувшись к врагам,он вновь взмахнул мечом…

Повернуться на живот. Под себя – руки. Колени… На четвереньки… Изо рта лилась кровь, и Лобан знал, что это выливается его жизнь, поэтому – спешил.

Хотя бы умереть рядом.

Нашарив меч, он уперся концом в камень и поднял себя на колени. Качнуло; навалившись на рукоять, боярин процедил:

– Врё-ошь!… – и с натужным сипом даже не через силу, а через всё на свете – встал. И шагнул вперёд. И ещё шагнул. И замер – плечо в плечо с рыцарем.

Тот не подставил своего плеча,чтобы не унижать друга. Но, сдвинув свой щит в сторону, закрыл и его тоже.

Они стояли за одним щитом. И каждый сжимал в руке длинный тяжёлый меч – прямой, как жизнь и душа воина.

Чэриги отхлынули в ужасе. Они не могли понять, что происходит. На них глазах только что поднялся мертвец и пришёл на помощь непонятно как сражавшемуся давно убитому воину.

Монголы начали отступать вниз по тропе, не сводя взглядов с двух фигур, застывших на краю площадки. Чем ниже спускались чэриги по склону, тем огромней, непоколебимей и страшней казались им эти фигуры – грозные, чёрные в белом небе, на алом снегу…

– Стреляйте! – закричал сотник. – Скорее же – стреляйте!!!

… – Восемь в этого и девять в этого, Баракча, – поклонился воин. – Ещё дюжина – в щит… – воин помедлил и добавил с прорвавшимся ужасом: – И ещё пять они отбили мечами на лету!

– Одиннадцать моих воинов за двух урусов, из которых один был уже мертвец… – сотник Баракча концом клинка сбил с одного из мёртвых рогатый шлем.

И содрогнулся.

Рыцарь Энтони улыбался.

Сотник шагнул в сторону и отрывисто приказал:

– Внесите их в пещеру. Обрушьте вход. И – ни слова! Никому! Никому!…

…Мальчик кубарем скатился в снежную яму и притих на дне, изо всех сил кусая толстую кожу рукавицы. Лицо его кривилось. Ещё молодая женщина, баюкавшая на руках завёрнутое в старый зипун дитя, тихо спросила:

– Что там? Ушли? Или бьются ещё?

– Обоих порубали, – сказал мальчишка, рванул рукавицу зубами ещё раз – и заплакал злыми слезами, сдерживая рыдания, без облегчения…

– Молчи, молчи, услышат! – тихо вскрикнула женщина, расширенными от страха глазами шаря по верху ямы.

– Пусть услышат! Убьют пусть! – прорвалось сквозь слёзы.

– Не прощу им! Ничего не прощу! Смертью бить буду! За всё спрошено будет! За всё!

ГЛАВА 29.

Этойн ночью мы разбили лагерь довольно вызывающе – прямо на холме. Ничего особенного мы этим сказать не хотели, честное слово – просто от поисков настолько устали, что переправляться обратно в Лучки не осталось сил.

А поиски оказались безрезультатными. Мы исползали все склоны этого чёртова холма, кроме обращённого к воде – этот был отвесный и каменный, из серого гранита, в трещинах и лопинах, но без намёка на вход в пещеру, подземелье или хотя бы какую-нибудь нишу. Ничего. Совершенно ничего! Ближе к вече-ру от досады мы несколько раз принимались копать в "подозрительных" местах, а я надавал по шеям двум соплякам, которые вздумали посмеяться над нашими поисками. Они пообещали вернуться с подкреплением, но мы находились в таком состоянии, что Энтони поклялся перестрелять всех ещё на середине реки.

Усталые до невозможности, мы лежали около костра. У Энтони разболелось плечо, я ухитрился стереть себе большой палец на правой руке – мозоль лопнула.

– Ну вот, – сказал я, вынимая изо рта травинку, – пробили башкой стену.

Что теперь будем делать в соседней камере?

– Хватит, – с отвращением сказал Энтони. – Думать надо, а не шутить.

– Давай думать, – согласился я. – Начинай.

– Не думается, – признался Энтони, переворачиваясь на бок.

– Давай угоним в деревне экскаватор и сроем холм, – предложил я. Энтони поморщился. – Ещё можно динамитом взорвать…

Энтони поднялся.

– Пойду ноги вымою и завалюсь спать.

– Я с тобой, – предупредил я, тоже вставая. – Только, по-моему, вообще надо искупаться.

Нога за ногу мы спустились с холма. На берегу реки, около запертого лодочного сарая, горел костёр и классический дед-сторож колдовал над котелком с ухой. Картина напоминала кадр из не совсем понятных, но смешных и интересных фильмов 30-х – 50-х годов, которые часто крутили по телевизору.

Дед явно настроен был поговорить, поэтому заранее зазвал нас на уху – пока мы купались в чёрной, уже ночной воде с дрожащей полоской заката, она как раз доварилась. Наш костёр искрой догорал на вершине холма. Дед извлёк мятые армейские миски и алюминиевые ложки, разлил в них своё "произведение", как именовал уху – но сам ел мало, развлекая нас разговорами о боевой молодости и о том,как он охотился на кабанов в лесах за Цной "с большими людьми", даже с Будённым, и однажды спас командарму жизнь, когда его – Будённого – сбросил конь.

– Кабан, значит, в одну сторону, конь – в другую, Семён Михалыч маршрута не поменял… – излагал он, помахивая ложкой.

– Конь Будённого сбросил? – недоверчиво спросил я. Старик сохранил полную невозмутимость:

– Сбросил… А другой раз – это уже здесь я сторожем работал – я Аркадия Константиновича аккурат вот тут из воды спасал.

– Какого… Райкина, что ли?! – изумился я дедову нахальству.

– Его самого, парень, – подтвердил дед. Энтони эти фамилии, имена и отчества ничего не говорили, она наворачивал вторую тарелку ухи. Ничего, подумал я, что ты запоёшь, когда этот старый гриб начнёт рассказывать, как он Черчилля по грибным местам водил… – Он, видишь, с тропки сорвался. С Лучкова угора – и прямо в воду. Приезжал, значит, на рыбалку…

– С какой тропки? – поинтересовался я. – Темните, дедушка – нет там такой тропки, чтобы в воду можно было сорваться!

Дед не обиделся и охотно отвлёкся от темы спасения Райкина.

– Сейчас нет, – пояснил он. – Этот ведь Лучков угор, сколько здесь живу, всё по частям в воду сползал. Сейчас перестал – камень открылся, видишь. А раньше, что ни лето, кого вытаскивали, а кого и нет. Особенно, значит, городские.

Тропка там краем шла – год от года уже. Приедут, значит, особенно с женским полом – и давай по этой тропке гулять… И знаки ставили, и штрафовали, и всё равно – лезут, как мёдом намазано. И при Сталине лезли, и при Хрущёве, и при Брежневе… Я так думаю – и при царе Николашке лазили. А вот два года назад весь склон возьми да и весной сползи в речку! Только был вот тут месяц назад племяш мой, гостил недолго – он этот склон увидел, так аж зашёлся. Говорит, жди нас в августе, дед, компанией. Этих, как их… альпинистов привезёт. Для них, говорит, самое то – и ездить недалеко. Обратно лазить будут, уж прямо по скале…

– Склон сполз… – сказал я. И, посмотрев на Энтони, застывшего с ложкой у рта, спросил небрежно: – Дед, а у вас в Лучках магазин хороший?…

…Вот когда оставалось пожалеть о пропавших вместе с рюкзаками альпинистских верёвках!!! Правда, в магазине нашлись шнуры из какой-то синтетики, которыми Энтони остался доволен.

– Полезу я, – безапелляционно заявил англичанин, быстро и умело обвязываясь верёвкой и закрепляя её перед грудью беседочным узлом. – Будешь травить по-немногу, скажу: "Стоп!" – прекращай, – "Пошёл!" – начинай снова, – он закрепил свободный конец верёвки за вогнанный в землю толстенный и длиннющий кол, подошёл к краю обрыва и серьёзно посмотрел на меня:– Не подведи, я тяжёлый.

– Помню, – усмехнулся я. – Нам чертовски везёт, Тошка. Не иначе, как твой предок на небесах ворожит…

– Очень может быть, – без улыбки ответил англичанин. – Пошёл!

…Держать его и в самом деле было тяжело – тем более, что Энтони постоянно мотался, я его не видел и от этого волновался больше, чем надо. Трос резал руки, хотя мы и догадались купить рабочие рукавицы. Потом – через двадцать минут! – англичанин приглушённо вскрикнул,и я едва не прыгнул к обрыву, но вовремя одумался и услышал какое-то истошное:

– Пошёл! Пошёл!

Что-то с плеском летело в воду, пушечно бухало – немаленькие куски. Верёвка уходила из моих рук так, словно Энтони шёл по ровному месту. Потом я услышал его голос – задыхающийся:

– Выбирай, Эндрю!

Я выволок его из-под обрыва с круглыми глазами, трясущегося, всего перевачканного землёй и какой-то паутиной. Англичанин сел наземь, сунул руки под мышки и, не справляясь с языком, сказал, глядя на меня почти сумасшедшим взглядом – сказал неверяще:

– Я его нашёл, Эндрю.

– Кого? – я мгновенно охрип. Энтони медленно моргнул и ответил:

– Сэра Энтони.

…Когда я сказл, что нам везёт – я даже не предполагал, что настолько. Часть коридора пещеры, прорытая в земле, орушилась вместе с оползнем – почему её не заметили раньше, не знаю, может быть, она была завалена. Но остальной коридор был прорублен в гранитной скале! И вход в него прятался… вот заведите одну вашу ладонь за другую – между ними и будет коридор. Свер-ху он вообще не был виден, снизу казался просто трещиной.

Повезло нам и в том, что через месяц сюда приедут альпинисты. А им обнаружить вход ничего не стоило.

Во второй раз мы спустились оба. Сначала Энтони спустил меня, а потом слез сам просто по сброшенной вниз верёвке, повис напротив входа, я протянул ему руку и втянул внутрь.

Коридор был короткий и резко расширялся в небольшую пещерку, из которой, в свою очередь, вёл коридор – с наклоном, лучи наших фонариков терялись в темноте. Туда Энтони в первый раз не заходил, да и сейчас мы не спешили. Не хотелось нам спешить.

Два скелета лежали рядом на каменном полу, сами от него почти неотличимые. Лежали около стены, рядом. То, что было металлом, превратилось давно в непонятные буро-рыжие сросшиеся комья, но и так ясно – оба они носили доспехи и шлемы, причём шлем одного украшали короткие рога, больше похожие на выступы. Металлические перчатки намертво срослись с крестовидными рукоятями длинных мечей. Лезвия давно изъела ржавчина. Щит был только у одного – того, что в рогатом шлеме.

Говорить ничего не хотелось. И радоваться не хотелось тоже. Совсем. Грустно мне было. Но при этом – не плохо. Это была какая-то странная грусть, я такой раньше никогда не испытывал…

Энтони встал на колено, осторожно провёл ладонью по миндалевидному щиту. Дублёная кожа и лиственница, из которых был сделан щит, пережили века лучше, чем сталь. Открылся необычайно яркий рисунок – на алом фоне чёрный двухглавый орёл, коронованный золотой короной… Щит был испещрён следами ударов.

– Он, – тихо сказал Энтони, вставая. И безо всякого наигрыша отдал честь – как взрослый солдат погибшему другу. – Сэр Энтони.

Наш безумный поиск увенчался успехом. Наверное, всем безумным делам это суждено – если цель, которую поставил перед собой, достаточно недостижима и высока…

– Жаль, нельзя узнать, кто был второй, – вздохнул я. Это было немного обидно – ведь второй-то был русским.

– Его друг, – ответил Энтони так, словно это всё объясняло. Мы постояли ещё какое-то время. Потом Энтони неохотно сказал:

– Пошли, посмотрим, что там дальше…

…Вторая пещерка была побольше, но не намного. И… пуста. Мы растерянно оглядывались, пока я не высветил фонариком на стене каменное колесо, очень похожее на штурвал старинного корабля.

– Смотри! – толкнул я Энтони. Англичанин без слов подошёл к колесу, оглянулся на меня и осторожно повернул его.

Послышалось что-то, похожее на металлическое журчание. Энтони ещё повернул колесо…и только тогда я допёр, что часть пола, на которой мы стоим, и часть стены с этим колесом… ОПУСКАЮТСЯ ВНИЗ!

Древний механизм работал. Энтони поспешно повернул колесо обратно – плита поднялась, что-то щёлкнуло, пол и стена вернулись на место.

– Спуск в шахту, – прошептал я. Интерес – был. Но какого-то особого трепета я не ощущал. И острого желания спуститься – не было тоже. Потому что… потому что лежащее внизу было НЕ НАШЕ. "Вдовам-сиротам… бездомным-калеченым," – вспомнил я и сошёл с плиты.

– А где же золотая лихорадка? – грустно спросил Энтони, шагая за мной. – Где непреодолимое желание перерезать тебе глотку ради обладания сокровищами? – он пожале плечами и добавил: – После ТОЙ пещеры… – не договорил и решительно заключил: – Но Святой Грааль поискать надо!

– Надо, – согласился я.

– Надо, – сказал…

…сказал Сергеич.