Текст книги "Не время для одиночек (СИ)"

Автор книги: Олег Верещагин

Тур напрягся, как струна – и через миг уже стоял пятью метрами выше, на скальной площадке. Ещё прыжок – и он скрылся из глаз людей.

Переломив ружьё, Колька нажал экстрактор – стреляная гильза выскочила, дымясь, мягко защёлкала по камням.

– С первого выстрела, в прыжке, навскидку, – сказал Славка. – Золотой выстрел.

– Сниму шкуру, – Колька достал нож. – Девушки, советую не подходить, это весьма неаппетитное зрелище.

* * *

Они заночевали на площадке, посреди которой рос приземистый старый бук, наверное, видевший ещё очень и очень давние времена – а со скалы в небольшое озерцо падала струйка чистой воды. Вода была ледяной, искупаться никто не рискнул. Работы по лагерю было всего – развести костёр и приготовить консервы.

С темнотой резко похолодало, как обычно бывает в горах. Славка соорудил охотничий костёр, и все четверо весьма охотно влезли в лёгкие, тёплые спальные мешки и разлеглись у огня квадратом, попарно голова к голове.

Ночь была парадоксально тихой, лишь странно перекликались ночные птицы, да издалека еле уловимо доносился шум курортного берега. Небо словно посыпали крупной солью – так много на нём было звёзд, особенно хорошо видных тут, на высоте почти в два километра.

– Не может быть, – сказал Славка непонятно, но с глубочайшей убеждённостью в голосе.

– Что? – откликнулась Лерка.

– Не может быть, чтобы мы не добрались до звёзд. Должно получиться.

– Получится, – отозвался Колька. – По-моему, разработки уже ведутся, нет?

– Ведутся, – подтвердил Славка. – И у нас, и у англосаксов (1.). Но скорости так себе… это полёты на десятилетия. Хотя… я бы всё равно полетел.

1. Речь идёт о попытках Империй достичь звёзд ещё до ухода Медленной Зоны, которая очень долгое время перекрывала Земле выходы в Дальний Космос.

Летом 25 года Промежутка (через 54 года после описываемых здесь событий) с англосаксонского космодрома в поясе астероидов к звезде Альграб, дельте Ворона, стартовал фотонный звездолёт "Челленджер" с экипажем из сорока человек. Грандиозный проект был рассчитан на полвека полёта с околосветовой скоростью, большую часть этого времени астронавты должны были провести в криостатах, посменно дежуря. На осуществление проекта были брошены лучшие силы, а "Челленджер" для своего времени являлся превосходным кораблём.

Неплохо начинавшийся проект оборвался через три месяца вместе со связью. Учёным осталось лишь строить предположения, что же случилось с "Бросающим вызов; лишь поздней стало ясно, что это как раз и есть эффект Медленной Зоны.

Через полгода практически та же судьба постигла русский "Рейд" с экипажем из пятидесяти двух человек и второй английский корабль-гигант – "Стар хоум", осуществлявший принцип самовоспроизводящегося социума: на нем летели больше трёх тысяч человек. Оба корабля пропали бесследно.

А вот "Челленджер" был обнаружен в 202 г. Галактической Эры недалеко от исследованных зон кораблём скиуттов. Из экипажа, для которого к тому моменту прошло по биологическому времени всего два года (вместо двух с половиной веков!), осталось восемь человек. Они достигли Альграба, произвели высадку и первичное исследование, но на обратном пути стали жертвой поломки двигателя и каких-то необъяснимых сил Космоса. Трагедия в том, что в системе Альграба (семнадцать планет) в 109 г. Г.Э. англосаксы "застолбили" две своих Луны, и этот полёт занимает всего несколько суток от Земли…

– Может, ещё и полетишь, – заметила Элли. – Ты ведь уже первый шаг сделал, разве нет?

Славка усмехнулся, хмыкнул:

– Ну… да. Только таких, как я… – он тихо присвистнул. Помолчал грустно и добавил: – Давайте-ка спать, а?..

…Сон, который приснился Кольке, был жутким. Он лежал лицом к огню, слышал, как дышит Элли и чувствовал: нечто, стоящее на границе светового круга, смотрит ему в спину. И надо повернуться, чтобы встретить эту жуть лицом к лицу… но сил нет, страх крутит его, выжимая волю и отвагу, а то, что смотрит в спину, подбирается всё ближе и ближе…

…Колька проснулся с усилием, тяжело дыша. Было очень холодно, совершено тихо и почти светло; над морем всходил краешек солнца. Юноша приподнялся на локте. Все остальные спали, из-под глубоко надвинутых капюшонов спальников вырывался парок.

Ёжась, он выскользнул наружу. Камень обжёг ноги, воздух – всё тело, зубы застучали сами собой, но остатки сонливости и страха начисто вымело из сознания. Вздрагивая на ходу, он прошёлся к озеру, чтобы умыться…

На камнях лежала изморось. Совершенно не летняя, такой тут не бывает даже в горах, даже настоящей зимой, а уж в августе!.. Странно она лежала, кстати – пятнами. Двумя цепочками пятен, похожими на…

На след, вот на что. Словно кто-то вышел из рощи и, обогнув площадку, лагерь, по самой границе скалы, ушёл вверх по откосу. Кто-то, оставляющий такие следы.

Колька перевёл дыхание. Его выдох показался страшно громким ему самому. Он вспомнил – отчётливо вспомнил бывшее не так уж давно…

…Это было уже весной, незадолго до того, как они с Би расстались. Они возвращались из глуби заморских лесов, из глухой, ещё толком никому не принадлежащей, тайги, в которой поселения людей редки и окружены морем девственного леса, поглотившего остатки древних городов.

Он в тот вечер развёл костёр – он это всегда делал – и готовил ужин, а Би ушёл в деревеньку неподалёку, за хлебом. Они подъедали крошки сухарей, а Би обожал русский чёрный хлеб, да и Колька по нему соскучился.

Вернуться охотник должен был в темноте, но Кольку это совершенно не беспокоило, уже давно. Да он, собственно, никогда в жизни не боялся ни ночи, ни просто темноты. Поэтому он, услышав шаги на тропе неподалёку, свистнул и окликнул:

– Би! – больше тут ближе к полуночи некому было ходить.

В ответ послушался свист и голос старика:

– Иди сюда, Ник, помоги тащить, тяжело!

– Что там у тебя? – осведомился Колька, включая фонарик и направляясь через кусты на тропу.

Там было пусто. То есть – вообще никого, и луч фонарика напрасно метался по утоптанной земле и казавшимся чёрными кустам. В деревне выли собаки – уныло, дружно. А вокруг было очень тихо. Лес умер, затаился.

– Би? – спросил Колька, кладя ладонь на рукоять ножа на голенище сапога и выключая фонарик.

Никого не было. Никого, кроме холода, наползавшего спереди тягучей медленной волной… словно там стояла… стояла работающая на всю мощь рефрижераторная камера с распахнутой дверью. На тропе были он, Колька – и источник этого холода.

Мальчик не потерял самообладания. Он много слышал рассказов о разных странных и страшных существах, созданных Безвременьем и таящихся тут и там по всей планете – существах, которым нет научного объяснения, а то и вовсе – нет названия. Колька вновь – резко – включил фонарик и успел заметить что-то… словно темнота не успела отдёрнуться от луча света. Пятясь, он вернулся к костру и сел к огню спиной, держа оружие наготове.

Би снова начал его звать. Он просил помочь, ругался, грозил, умолял спасти, кричал, что сломал ногу… Это продолжалось, казалось, очень долго и становилось невыносимым. Тем не менее, Колька не двигался… пока Би не вышел к костру собственной персоной и не спросил:

– Ты чего с ружьём сидишь?

Колька рассказал сразу всё. Би выслушал внимательно, потом спросил:

– Нож покажи, – рассмотрел его и кивнул, щёлкнув ногтем по кольцам, стягивавшим рукоять. – Самородковое серебро… От костра не вздумай больше отходить.

Они бодрствовали всю ночь, до рассвета. И всю ночь кто-то бродил вокруг – уже молча, невидимый в темноте, но отчётливо слышимый, а главное – ощущаемый, как леденящий страх, волнами катившийся из тьмы на людей у огня…

С рассветом они обшарили всё вокруг. Таких следов было много – пятен инея на убитой морозом траве. В нескольких местах кусты почернели и пожухли, как от сильнейшей стужи. Следы уводили в чащу всё глубже и, пойдя по ним, старик и мальчик наткнулись на убитого медведя. Кто-то вырвал ему грудину, оторвал лапы и голову.

Именно – оторвал…

Колька хорошо помнил, как старик пристукнул прикладом своей винтовки оземь и прорычал – никогда раньше Колька не слышал у Би такого голоса:

– Тварь! Не прячься! Выходи!

В лесной чаще забилась и заухала какая-то птица. Би выстрелил на звук, лязгнул затвором, вздёргивая дымящийся ствол в небо, плюнул. Крикнул снова:

– Тебя найдут! И прикончат! А если пойдёшь за нами – я сам уничтожу тебя!..

…Он так и не объяснил, что к чему, и Колька, пару раз заведя разговор и наткнувшись на каменное молчание, перестал расспрашивать. Но случай запомнился…

…Вздрогнув, Колька повернулся, как ужаленный. Но подросток, вышедший на площадку – одетый, как обычный турист в горах – с улыбкой вытянул перед собой пустые руки:

– Я безопасен. Привет.

Он был помладше Кольки, русый, курносый, с весёлыми светлыми глазами. Но теперь Колька различил, что под глазами у него – синеватые круги от недосыпа, а левая ладонь перевязана грязным бинтом. Колька перевёл дух:

– Это не ты ночью вокруг нас бродил? – спросил он, хотя и понимал: нет, конечно.

– Да нет, не я… – мальчишка внимательно осматривался. – Охотитесь, что ли?

– Ага. Ну так… ходим больше. Ты из пионерского патруля, что ли?

– Угу, – кивнул мальчишка. – Из патруля по борьбе с особо опасными хищниками… Дальше полезете?

– Слушай, – Колька нахмурился, – а что тебе за дело-то?

Он смерил мальчишку внимательным взглядом – от вихра на макушке до подошв видавших виды, но крепких горных ботинок.

– Да уж есть, раз спрашиваю, – голос мальчишки стал на миг жёстким, однако, тут же он улыбнулся: – Я не хочу никого обидеть… Просто я собираюсь тут поохотиться и не хочу подстрелить кого-то… или быть кем-то подстреленным.

– Нет, мы вниз после подъёма пойдём, – пояснил Колька. Мальчишка кивнул и вдруг сильным звериным прыжком скакнул по камням вверх. – Постой!

– А? – тот обернулся ещё в прыжке, блестяще сохранив равновесие.

– Оно боится серебра, – тихо сказал Колька.

Глаза мальчишки благодарно сощурились:

– Я знаю, – кивнул он. – И знаю, что оно шло за вами, но не напало, потому что с вами дворянин. Так что будьте всё-таки поосторожней, хорошо?

– Ты кто? – спросил Колька слегка ошарашенно.

– Охотник, – откликнулся мальчишка. – Счастливо отдохнуть!

– Удачи, – кивнул Колька. И внимательно, долго смотрел вслед мальчишке, пока он не исчез в скалах.

Так его и обнаружил подошедший Славка – хмурый, молчаливый. А Колька – Колька ничего не стал ему рассказывать.

5.

Воскресенье промелькнуло молниеносно. Конечно, невозможно за один день побывать везде, где можно побывать в этих местах – и вот уже Колька и Элли складывают неспешно немногочисленные вещи. И это немного грустно.

– Тебе тут понравилось? – неожиданно робко спросил Колька. Элли повернулась – он стоял возле своей кровати в одних шортах, держа рубашку в руках – и какими-то глубокими глазами смотрел на неё.

– Всё было великолепно, – ответила она дежурной фразой, вполне передававшей, тем не менее, её настоящее настроение.

– Я рад, – Колька широко улыбнулся. – Ну что, пошли? Пора возвращаться к делам.

– Ох, – вздохнула Элли, – надеюсь, там ничего не случилось, пока мы тут бездельничали… Ты взял шкуру?

– Да, – кивнул Колька. – Я её тебе подарю. Когда обработаю как следует…

– Правда?! – Элли искренне обрадовалась. – Она такая красивая… А ты здорово стреляешь.

– Ты раньше что, не охотилась?

– Нет, не приходилось…

Колька положил рубашку на кровать и несколько секунд смотрел на неё. Потом резко повернулся, так же резко, почти зло, сказал:

– Почему мы говорим о разной ерунде?!

– О чём же ты хочешь говорить? – тихо спросила Элли, рассматривая мальчика странным взглядом.

– О нас, – колькин голос был решительным. – О тебе, обо мне – о нас! Это банальные слова, да, да, да, но я тебя люблю.

Он умолк и смотрел беспомощно и… требовательно, словно ждал важного приказа. И Элли услышала свои собственные слова:

– Почему же банальные? Просто это не стоит произносить, не подумав. Ты подумал?

– Подумал?! – Колька странно булькнул горлом. – Да я ни о чём другом думать не могу! Элли! – он поднял перед собой ладонь и сжал её в кулак, словно окаменел.

Девушка подошла к окну и закрыла шторы. В комнате стало темно.

– Поедем завтра, – тихо сказала она, не поворачиваясь и держа руку на мягкой толстой ткани. – Поедем завтра, и у нас будет ещё целая ночь.

– Ночь? – тихо спросил Колька. Повернувшись, Элли, мягко ступая, подошла к нему, обняла и молча прижалась щекой к его плечу…

…Стрелков не появлялся, и Славка, оставив остальных на остановке, помчался бегом в "Дубовую Рощу". Ему пришлось даже не звонить, а стучать в дверь. И Колька соизволил появиться далеко не сразу – с какой-то идиотской улыбкой он посмотрел на Муромцева отсутствующим взглядом, кивнул и снова вернулся "в выси горние".

– Мы тебя ждём вообще-то, – напомнил Славка. – Полчаса осталось до…

– Славян, ты иди. В смысле – поезжай… ну, то есть, плыви… короче, вали отсюда, – сообщил Колька. – Мы завтра приедем. Передай там.

Муромцев тихо свистнул:

– "Вы" – это…

– Мы – это мы. Я и она. Парень и девушка, Николай и Элли, – Колька засмеялся – весело, звонко – и, ловко щёлкнув опешившего окончательно Славку в лоб, захлопнул дверь перед самым носом дворянина. Слышно было, как внутри засмеялась и Элли, а потом началась бурная возня с обоюдными угрозами, одышливыми от смеха.

Славка потёр лоб и вздохнул. Потом хмыкнул и засмеялся тоже. Сказал нарочито громко, чтобы точно услышали за дверью: "Идиоты!" – и побежал обратно по тропинке. Надо было спешить, чтобы самому-то не опоздать.

Ему было хорошо. Непонятно, почему – а анализировать свои чувства он сейчас ну совершено не желал…

 
  … – Я совсем не такой, прости меня.
   Не похож на героя поэм.
   И глаза мои – серо-зимние —
   Жизнь видали другую совсем.
 
 
   Не мальчишеский груз на плечах ношу
   И не знаю, чем пахнут цветы…
   Об одном я только тебя прошу:
   Научи меня верить, как ты! (1.)
 

1. Стихи А.Мартынова.

Колька умолк и слышал, как рядом вздохнула Элли:

– У тебя не серые глаза… И почему стихи такие грустные?

– Их сложил один поэт… почти неизвестный. Точней, он так и не успел стать известным, – Колька поерошил её волосы. – Он был офицером Конфедеративных Рот и погиб 24 июня 28 года Серых Войн… Знаешь, что случилось в этот день?

– Войска Империй взяли Шамбалу (1.), – тихо откликнулась Элли.

1. Город, основанный на берегу Тибетского Моря в 5 г. Безвременья приверженцами религии Бон, местопребывание последнего далай-ламы. На протяжении всего периода Серых Войн был «духовной столицей» всех сил Азии, противостоявших Империям, центром человеческих жертвоприношений, рабо– и наркоторговли и людоедства.

– Да. Он предчувствовал свою смерть, видно по стихам. И всё равно пошёл в бой… – голос Кольки был печальным. – Я иногда думаю, сколько же людей… – он не договорил.

– Отец был совсем мальчишкой, младше нас. Он участвовал в боях за Шамбалу, был офицером инженеров… – по-прежнему тихо сказала Элли. – Он рассказывал, что, когда они взяли Дворец, то пошёл дождь. Чистый дождь, они такого в тех местах никогда не видели. Настоящий ливень. Шёл, шёл и шёл, а потом разом вышло солнце, яркое-яркое… А ты воевал, Коль?

– Я? Почему ты так решила? – Колька повернул голову и всмотрелся в почти неразличимое в темноте комнаты лицо девушки.

– Я не знаю. Мне так показалось… Ты что, не хочешь вспоминать?

– Да нет, просто ерунда… – Колька пошевелился, чтобы лечь удобней. Элли положила руку ему на грудь. – Не война, так… Гробокопатели, разные мелкие бандюги… В тайге такое бывает. Да ну, ерунда. Тут много кто успел пострелять.

Он говорил отрывисто, неохотно, и Элли поняла, что всё-таки ему не слишком хочется обо всём этом рассказывать. С чисто женской мудростью девушка решила сменить тему и потянулась полураскрытыми губами к губам Кольки…

… – Ты не считаешь, что мы сделали глупость? – тревожно спросил Колька, когда смог оторваться от губ Элли. Девушка вздрогнула – он ощутил:

– А что тут такого? Нам не по десять лет…

– Я не об этом, Элли, я тебя люблю – я это сказал, я это повторю где угодно и перед кем угодно… А ты? Ты?

– Если бы не я… Мы бы сейчас летели… то есть – плыли… короче говоря, возвращались бы домой и мило болтали. А мы лежим здесь…

– …мило болтаем, – завершил Колька с вернувшимся к нему обычным своим юмором.

– А ты можешь предложить ещё что-то? – коварно-вкрадчиво спросила Элли. – Я, например, уже отдохнула.

– Я вообще-то тоже… А?.. – Колька повернулся на бок.

– Подожди немного, – попросила девушка. – Дай я на тебя посмотрю.

– Темно же, – хмыкнул Колька.

– Это не важно, – в голосе девушки прозвучал отчётливый лёгкий смешок. – Дурачок. Не важно. Я всё равно вижу тебя.

6.

Лёжа на кровати, Колька перечитывал недавно изданное "Слово Одноглазого" – найденное в руинах древнего Туле, это предсказание предписывалось не кому-нибудь, а лично Одину, с которым историки ещё не разобрались: кто он был на самом деле и какую роль играл в истории мира до того, как стал северным богом? Поэма увлекала, она казалась – зримо! – рядами древней дружины, отчеканенной из стали, строки выстраивались, как ряды могучих витязей…

 
   – Я вижу, будет
   Иное время.
   Иные люди
   Придут на смену
   Живущим ныне.
   Закон иной,
   Иные речи.
   И именами
   Уже иными
   Звать будут люди
   Землю и зверя,
   Звёзды и воды.
   А наша сила
   Лишь в песне будет…
   Лишь в песне,
   Славе и добром слове.
   Да, может, в крови,
   Что будет в жилах
   Тех, неизвестных
   Потомков Асов
   Кипеть бурливо,
   Лишать покоя —
   Как тех, кто ныне
   Живут на свете.
   И гром небесный,
   И воды в реках,
   И ветер быстрый,
   И мир незримый —
   Все силы света
   Те, что родятся
   На смену ныне
   Живущим людям,
   Служить заставят!
   И будут – боги…
   Но будут – люди!
   Ошибок наших,
   Нечестья злого,
   Вражды без смысла,
   Кровавых распрей
   Не повторяют…
 

Колька перелистнул несколько страниц, повёл взглядом…

 
  …Сила в руках их
   Погасит солнца
   И вновь зажжёт их,
   И в щебень горы
   Стирать поможет.
   Отступит море,
   Сады покроют
   Жилище рыбы,
   И голод больше
   Входить не будет
   Незваным гостем
   В дома людские!..
 

Что знал о будущем в своём настоящем – недобром, сейчас уже известно, что недобром, в сотрясаемом чудовищной войной и природными катаклизмами мире под стремительно приближающейся луной-Перуном – писавший это человек? Сколько непокорной силы и неколебимой веры в этих строках… Колька снова перевернул листы…

 
  …Но силы этой
   В чужие руки
   Тех, кто живёт лишь
   Мечтой о крови,
   О страшной бойне,
   О пире копий —
   Не дай ни капли!
   Коль силу злобе
   Служить заставят —
   Погаснет солнце
   И не зажжётся
   Уже вовеки.
   И горы рухнут
   В себя бесследно.
   И на равнинах,
   Костями полных,
   Не хлеб высокий
   Взойдёт из почвы —
   Взойдут болезни,
   Отродье Хели!
   Не дети будут
   Играть у дома —
   А только волки
   В ночи завоют
   Среди развалин
   На радость ночи,
   В потеху злобе.
   Безумна сила,
   Что без рассудка.
   Но много хуже,
   Когда рассудок
   Холодной злобой
   По край наполнен,
   Как чаша – ядом
   В пиру бесчестном.
   Что зло измыслит,
   Приросши силой?!
   Лишь зло – стократно!
   Гад болотный,
   Опившись кровью,
   Стократ раздувшись,
   Родит орла ли —
   Иль гада тоже?
   И зло затем же
   На свете дышит:
   Себя лишь множить,
   Себя лишь сеять,
   Себя лишь холить —
   На горе людям,
   Богам на горе,
   На горе миру,
   На горе небу!
   Кто, злу предавшись,
   Измыслит силу
   Ему прибавить —
   Злом будет пожран,
   Навек исчезнет.
   Никто не скажет
   О нём по смерти:
   "Лежит достойный!
   Он жил отважно
   И умер честно,
   Как надо мужу!"
   Живи для мира —
   И мир ответит
   Тебе тем добрым,
   Что ты отдал.
   Отдай – получишь.
   Укрой в печали —
   Тебя укроют.
   Корми голодных —
   Отступит голод
   И от тебя же.
   Будь честен с другом —
   И будет честен
   Весь свет с тобою.
   До лжи врагу ты
   Не унижайся.
   И помни твёрдо,
   Что Червь Великий
   Себя глотает,
   Терзает вечно —
   И злые так же.
   Их дни – лишь мука.
   Их годы – смерть лишь.
   Себя терзают,
   Своею злобой
   И самым первым
   Себя зло губит!
   Кто зло карает —
   Тот дорог людям.
   Злу не спускай ты!
   И помни – хуже
   Зло сотворившего
   Злу попустивший!
   Зло простивший —
   Убийца, худший
   Отцеубийцы!..
 

Колька заглянул в конец. Он уже читал эту книгу, но тянуло перечитывать снова и снова…

 
  …Час нашей смерти
   Написан Асам
   За наши злые
   Дела и мысли.
   Не для людей тот
   Означен жребий.
   Жить будут люди!
   И в мире новом
   Себе построят
   Такое время,
   Какое Асам
   Лишь сниться может.
   Но пусть запомнят
   Навечно люди:
   Свой час крушенья
   Ко всем приходит,
   Кто честь меняет
   На хитрость злую,
   Кто блеском злата
   Счастлив больше,
   Чем блеском звёздным,
   Кто силу множит,
   Глумясь над слабым,
   Кто слово ценит
   По весу ветра!
   Час последний
   Тех не минует!
   Дни наши в мире
   Исходят ныне.
   Дни ваши, люди —
   Ещё в начале.
   Не совершите
   Ошибок наших!
   Я, Одноглазый,
   Так говорю вам!
   Никто не знает,
   Какая участь
   Нас ожидает
   На склоне жизни,
   Но знаю точно:
   Живи достойно,
   В союзе с честью —
   И будешь счастлив
   Ты в мире этом!
 

Звонок телефона раздался из коридора снизу. Шёпотом ругнувшись, Колька соскочил с кровати и выбежал, скатился по лестнице на непрекращающийся настырный трезвон. Схватил трубку:

– Да?!

Звонил Живко Коробов, командир "Теней".

– Сожгли гостиницу на северо-западной подъездной дороге, – сообщил он. – Колька, в смысле, Райко, сейчас там. И десять минут назад стреляли в Сашку Герасимова.

– Где? – деловито спросил Колька.

– А прямо у штаба пальнули. Из кустов, с другой стороны. Шлем разворотило слева, а сам цел, только контузило. И ещё – Славян велел передать, что везде распространяют письма с угрозами всем, кто, дескать, помогает предателю Бахуреву в предательстве нашей республики Империи. Массово. Взрослым, детям, вообще всем, кому нравится его власть. Как на бумаге-то не разорятся, сволочи…

– Ясно, – Колька покусал уголок губы. – Спасибо за сведения.

– Что думаешь делать-то? – после короткого напряжённого молчания в трубке спросил Живко. – Поделись, мы ж, всё-таки, к тебе прикомандированы вроде. А ты ни мычишь, ни тел…

– Решим, – туманно ответил Колька, перебил Живко. – Ну, пока…

Он вернулся в комнату и первым делом убрал книжку. Потом – в такой же задумчивости – спустился за почтой, достал из ящика серый конверт. Без марок, адресов, штемпелей. Просто конверт, явно брошенный вручную. Колька усмехнулся, пощупал его, открыл – прямо у ящика. Вытряхнул на дорожку рыхлый сероватый кусок плохого картона. Нагнулся, перевернул носком.

На фоне разлапистой перевёрнутой звезды чернела надпись:

ТЫ ПРИГОВОРЁН К СМЕРТИ, ГАД.

БЕРЕГИСЬ!

Посвистывая сквозь зубы, Колька задумчиво смотрел на картонку. Потом – наступил на неё. С брезгливой яростью, словно на ядовитого паука. И вскинул голову зло, услышав от калитки:

– Николай!

Но злость Кольки тут же сменилась смущённой радостью. За калиткой стоял и улыбался Родион Петрович Жалнин. Учитель рисования смотрел на юношу.

– Родион Петрович! – вырвалось у Кольки. Он на миг снова ощутил себя совсем маленьким и очень обиженным – потому что старшие ребята посмеялись над его рисунками, которые он им так наивно показал… и в этот момент, когда он, тихо всхлипывая, раздумывал: разорвать рисунки или просто забыть про них навсегда – над его головой послышался заинтересованный мужской голос: "А можно посмотреть?" – Вы вернулись?!

– Как видишь, – развёл руками учитель. – И очень рад, что и ты, как оказалось, вернулся. Впустишь?

– Да, конечно… – Колька смутился. – Только у меня… мне надо кое с кем встретиться…

– Ну – ничего, – Родион Петрович кивнул. – Поговорим по дороге.

– А… о чём? – осторожно спросил Колька, спускаясь с крыльца. У него зачесались пятки, он ждал ответа, как приговора, потому что такого не могло быть, в общем-то… Жалнин усмехнулся.

– О Дне Солнца (1.). Я предполагаю именно к этому дню организовать твою выставку, раз уж ты так удачно вернулся. Нужно кое-что подготовить, ну и твои работы привести в порядок, отобрать самые достойные… Да ты, говорят, привёз много новых?

1. День Солнца – 22 сентября. В этот день на исходе пятого года Безвременья впервые ненадолго проглянуло Солнце.

– А… где выставка? – Колька, закрывая калитку, не удержался, задал этот вопрос. – Ну, в смысле – будет?

Жалнин, смерив его взглядом, заметил:

– Да… на плечо руку тебе уже не положишь. А выставка – в президентской галерее. Где же ещё? Вот обо всём этом и поговорим, вчерне, так сказать. Пошли?

7.

Если бы совещание проходило в Империи – пионеры собрались бы скорей всего в молодёжном центре. Их там уже начали строить массово. Но в Семиречье подобные проекты существовали ещё только на бумаге, поэтому встреча состоялась в… Третьей пионерской столовой. Это была вотчина Лерки. Как правило, тут кормили бездомных и полубездомных детей, взамен чего они должны были содержать столовую в порядке и вообще заниматься тут хозработами, но в последние полгода проблема эта резко ослабла, хотя и не исчезла совсем – и столовая слегка перестроилась на обслуживание "учащейся и рабочей молодёжи" вообще, и пионеров – в первую голову. Тут всегда были отличные продукты и очень высокое качество готовки, хотя набор блюд отличался крайней скромностью; главным поставщиком продуктов был знаменитый в Семиречье кооператив "Колос".

В городе как раз заканчивался августовский слёт пионеров республики – и поэтому присутствовали представители всех пионерских отрядов Семиречья (больше двадцати), то есть – весь состав совета дружины, а вдобавок работала селекторная связь с Великим Новгородом, где у микрофона находился сам Мирослав Волк (1.). Колька "Ветерок" Стрелков явился тоже, вызвав своим появлением волну приветствий и саркастических замечаний. Он с порога заявил, что не пришёл бы, если бы его не позвали Элли Харзина и Славка Муромцев – откликом было многозначительное: "Оооооооо!!!" – прокатившееся по помещению.

1. Мирослав Николаевич Волк (6 г. Серых Войн – 1 г. Экспансии) Пилот, пилот-космонавт, позже – косморазведчик на лунах Сатурна, а в 14–35 г.г. Реконкисты – центральный лидер пионерской организации.

В полном составе наличествовала «бредколлегия», как их нередко называли, республиканского пионерского ежемесячника «Семь рек» – коллективного члена редакции имперского «Пионера». «Семь рек» недавно отметили своё трёхлетие и третий случай поджога редакционного помещения, чем все страшно гордились (а ещё у них был большой скандал, потому что точно такое же название носила недавно созданная государственная киностудия – и «Семь Рек» заявили, что название у них спёрли, не спросясь…) Их приветствовали многочисленными репликами типа: «А вот и стервятники на халяву налетели… девчонки, отсядьте, клюнут…», «Лучшие друзья самих себя припёрлись…» – а из угла, где сидели недавно «обиженные» журналом балхашские пионеры, раздалось хоровое:

– Доля журналистская – грязный маскхалат —

Мы такое тискаем, что рыдает ад…

Все трое журналистов сделали вид, что они выше этого.

Тут же находились мальчишки из юношеского следственного комитета "Гончая". Они были не пионерами, а "вели родословную" от "гончих" – юных разведчиков местного славянского ополчения времён Безвременья и начала Серых Войн. "Гончие" гордились своей на самом деле славной и боевой историей и работали "на справедливость", хотя первоначально с пионерской организацией у них было немало трений. Молчаливые, очень обычно одетые, хмуроватые, они были хорошо знакомы Кольке, с ними он не раз имел полузаконные дела.

Все долго рассаживались за столами, на которых были расставлены тарелки с бутербродами, и сок. Когда установилась почти полная тишина – поднялся Муромцев, и стало полностью тихо. Он обвёл взглядом помещение, отдал салют знамени Семиреченской Дружины, установленному между окон, потом вздохнул и негромко сказал:

– Прошу всех, прежде чем мы начнём разбираться с тем, что происходит в нашем, – он выделил это слово, – городе – встать. Гимн.

Все поднялись – дружно и тихо. Замерли вдоль столов. Из динамика раздались первые ноты "Взвейтесь, кострами…", и ребята и девчонки дружно подхватили:

– Взвейтесь, кострами,

Синие ночи…

Колька не пел. Он знал слова, но не пел… и всё-таки вдруг поймал себя на том, что на строчке "клич пионера "всегда будь готов!"" его губы зашевелились сами собой…

– Прошу садиться, – Славка подождал, пока все снова займут свои места, сел сам. – Итак, я приступаю на правах вашего вожатого и куратора от Империи к сути вопроса. Мы – представители, наверное, самой мощной молодёжной организации Земли. Это возлагает на нас определённые обязанности, особенно учитывая, что мы – именно мы! – находимся на переднем краю борьбы за лучшее будущее для всех. Всех вообще. Тут все свои, я могу говорить открыто, Мирослав Николаевич?

– Да, конечно, – раздалось из динамика. – Пользуясь случаем, приветствую всех пионеров Семиречья. Слава, все слушают.

– Вы все знаете, – Муромцев обвёл сидящих в зале пристальным взглядом, – что одна из наших задач – охрана правопорядка в меру наших сил и ведение разведки в интересах… вы знаете, в чьих интересах, – общий, но негромкий, смех. До недавнего времени мы с этим вполне справлялись. Но вы так же знаете, что было сделано этим летом и какой удар был нанесён по всем тем, кто пытается помешать строительству нового мира. Теперь те из них, кто уцелел, стараются перед неизбежной гибелью нагадить как можно серьёзней. Вы все это хорошо знаете и это тоже. И теперь нам точно известно, что принятая всеми первоначально за дорожную банду группа "Дети Урагана" на самом деле является боевой ячейкой этих сил.

– Это на самом деле известно точно? – подал голос Гришка Мелехов, председатель совета Первого казачьего имени Дениса Третьякова отряда из станицы Лихобабья.

– Точно, – кивнул Славка. – Причём это не обычная ячейка, а ячейка с очень хорошим прикрытием. Вы сами знаете, что они занимались и занимаются погромами в тех местах, где подозревают "сотрудничество с имперцами", а подобраны не из местных – но при этом хорошо знают местность и имеют какие-то базы, о которых никому ничего не известно. Не столь давно мы захватили двоих из этой банды, спасибо Ветерку, – Колька лениво поднял руку и помахал ею. – Захваченных мы передали полиции… и больше их никто и никогда нигде не видел. По своим каналам мы узнали, – там, где сидели "гончие", прошло лёгкое быстрое движение, – что их никто никуда не доставляли. Они просто пропали вместе с нарядом, который их конвоировал. Дело взял на личный контроль генерал Полоцкий (1.). И напомню, что через несколько дней Ветерка пытались убить в Стрельцово. Выжил он чудом… Димка! Димка, ёрш тебе в бок – убери блокнот!