Текст книги "Не время для одиночек (СИ)"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

5.

Токката Баха наполняла небольшую комнату раскатами органной музыки. Орган пульсировал и стонал, вызывая своим мощным звучанием странные, текущие через сознание, ассоциации. Для Кольки это был своего рода наркотик; лёжа на кровати с закрытыми глазами, он чуть улыбался… или хмурился… или вздрагивали губы – в такт каким-то возникавшим образам и мечтам.

Три года назад, когда он сдал последние экзамены, пластинки Баха ему подарила Лариска. Они только-только познакомились, и девчонка с некоторым недоумением относилась к тому, что её двенадцатилетний ровесник сам не свой от древней классики, но знала так же, что Колька обрадуется. Он и в самом деле засиял, а Лариска в ответ на горячие слова благодарности лишь накрутила на палец бронзовый локон и хмыкнула: "Не оглохни!"

Лариска. Насмешливая, надёжная… красивая. Неужели лишь потеряв что-то, лишь зная, что уже не вернуть и не увидеть – начинаешь ценить потерянное?! Очарование музыки рассыпалось – Колька, открыв глаза, дотянулся, досадливо щёлкнул тумблером, но не встал. Продолжал лежать, глядя в потолок своей комнаты, на котором дрожали отсветы уличных фонарей, разметаемые тенями ветвей – ветер на улице так и не улёгся…

Было уже около часа ночи, но Кольке не спалось. Сейчас он подумывал – может быть, стоит встать и разобрать привезённые карандашные рисунки? Их было больше сотни, накопилось за этот год… и папку с ними Колька просто положил на шкаф. Но вместо этого остался лежать, вспоминая уже не Ларису, а Элли. Смелая девчонка, настоящий имперец. И красивая тоже… Но, наверное, Райко ей уже всё рассказал. Он молчать не станет. И не из подлости и вредности характера, а потому, что Ветерок неправильно живёт. И тёзка, конечно же, полон законным возмущением… А значит, и Элли мы больше не увидим… Жаль. Поесть она сегодня тоже так и не приготовила, а хотелось бы попробовать, как она готовит.

Нет, она определённо красивая… Колька, похоже, начал всё-таки засыпать, потому что не мог понять, кого он себе представляет – Ларису или Элли, они путались, мешались… Улыбаясь, эта девушка постукивала костяшками пальцев по высокому барабану, он отзывался как-то странно, словно пальцы постукивали в стекло… "Ве-те-рок, Ветерок, Ветерок, Ве-те-рок-рок-рок…" Почему "Ветерок"? Она-то как раз его так никогда не звала… Пальцы били в барабан всё быстрей, быстрей…

… – Ветерок! Ну Ветерок же!

Он открыл глаза и протянул руку к парабеллуму на стене. За окном маячили плечи и голова человека. На втором этаже? Как это?

В следующий миг он узнал притиснувшееся к стеклу лицо, перекошенное то ли ужасом, то ли болью, то ли страданием, то ли всем вместе… Антон. Он стучал в окно, губы кривились, доносилось:

– Ветерок, открой!

Вскочив с постели, Колька подскочил к окну, рванул на себя створку.

– Ты… как? – удивлённо спросил он.

– По ветке… – Антон судорожно дёрнул лицом, слепо ткнул в темноту. – Прыгнул… Я внизу стучал, стучал… а ты не слышишь… – его лицо снова задёргалось, и Колька понял, что Антон – плачет. Плачет навзрыд, но судорожно.

– Я спал, кажется, – признался Колька. – Ой, ч-ч… третий час уже?! Да, спал… – он уже помогал, говоря всё это, Антону перелезть через подоконник. Тот оказался в комнате и… обвалился как-то на край стола, словно из него разом выдернули все кости. – Антон, да ты что?!

Тот, мотая головой, всё глотал и глотал что-то твёрдое, душное. Слёзы текли по лицу, он что-то бормотал, слова набегали друг на друга, сливались в горячечное бормотание. Колька, если честно, ни разу в жизни не видел плачущего вот так, навзрыд, взрослого парня и, сам того не ожидая, растерялся, твердя, как попугай:

– Антон, ты чего?.. Ты чего, Антон?.. Да что с тобой?..

– Ой… ой… ой… – Антон вдруг начал кусать костяшки пальцев, замотал головой и тихо заскулил. Потом посмотрел на Кольку омертвелыми глазами – того пробрал мороз, такие глаза ему доводилось видеть… у умирающих. – Сте… Сте… Степ-пан просёк… что я тебе… что я – про «Детей Урагана»…

– Ну? – Колька подобрался, шагнул в сторону, замер, скрестив руки на груди. – Что? – требовательно нажал он.

– В час… подвалила толпа… бу-бу-бухать начали… Ветерок… помоги…

– В чём? – не мог понять Колька. – Да я чихать на них хотел… Пусть их вон полиция ловит. Или наши пионеры, если полиция так уж сильно занята. Ты-то чего вообще трясёшься?

Антон вдруг грохнулся на пол, на колени. Обхватил Кольку за ноги и, подняв лицо, почти кричал шёпотом:

– Степан… говорит: "Ты натрепался, а за это отвечать надо. Ветерок рогом уперся, надо ему рога-то посшибать." Дал мне ствол и велел тебя валить. Вот он, ствол…

Колька перехватил запястье Антона, выкрутил стремительно – на полу упал тяжёлый револьвер, незнакомый какой-то. Но Антон затряс головой:

– Я бы тебя… я бы никогда… я за тебя… Я хотел, я целился… я не смог… ты же для нас… ты… Я бы никогда!

– Тьфу! – Колька оттолкнул его, ногой отправил револьвер под стол. – Ну не убил же?! Давай домой. А Степан проспится, сам за голову схватится.

– Не-не-не… – Антон затряс головой, словно в припадке. А потом вдруг осел ещё ниже, почти слился с полом. И оттуда, из темноты, тихо, внятно, мёртвым голосом сказал: – У них Васька, Ветерок. Ветерок, слышишь, у них Васька, они его в подсобке заперли… сказали – если к трём тебя не кончу, они его… они его… – он не мог договорить.

Колька свёл брови. Быстро сказал:

– Пугают. Это ж виселица.

Снова сбиваясь и давясь словами, всхлипывая и колотя ладонями в пол, Антон опять забормотал горячечно:

– Да им же пое…ть! Они же все в дупель пьяные! Ветерок… они же окон от дверей не отличают… Бахурева матерят так, что стены распирает… а Васька – он же маленький… он же…

– В полицию надо, – быстро сказал Колька, уже понимая, что всё это ерунда и что он тратит драгоценное время, не в силах решиться – это не походило на него очень сильно, и он сам на себя разозлился.

– Оо-а-а-а… – Антон почти завыл, – …да какая полиция… они же узнают… да и кто я, никто… асоциал… пока то да сё… точно узнают, и всё…

– Тихо! – Колька нагнулся, тряхнул его за плечи. – Тихо, ну?!

– Ветерок! – Антон опять вцепился в штаны Кольки. – Боженька! Господи! Помоги! Ну хочешь – убей меня! Ну прямо тут кончи! Нож возьми и кончи! Или забей насмерть! Только Ваську… Ваську спа-си-и! он же тебе почти родной! Ну Ветерок! Ты же можешь! Ты же сильный, ты же их не боишься! Ваську, Ваську спаси, жалко же, они его на всю жизнь искалечат… или вовсе убьют…

Он перестал просить и теперь только плакал, прижав к глазам кулаки и трясясь.

Ветерок стоял молча, лишь иногда прилязгивал в раздумье зубами. На часах было двадцать три минут третьего. А тогда, два года назад, было два ночи, когда он на своём только-только так жутко выигранном мотоцикле подобрал на ночном загородном шоссе парня, бегом тащившего к городу своего подбитого машиной на шоссе младшего братишку. Десять километров – за три минуты. Мальчик стонал за спиной, старший парень что-то сбивчиво бормотал… Что он – Антон, а младший – Васька, Колька узнал уже потом, когда они сидели в приёмном покое. Странное это чувство – знать, что ты нужен кому-то, что кто-то на тебя надеется… Тёплое чувство, словно держишь в руках маленького щенка… Нет, наверное, многие подобрали бы их. Имперцы – так и вовсе все…Но вот не любой бы навещал потом Ваську в больнице с фруктами, которые были не по карману старшему брату. И не любой потом навещал бы уже обоих братьев в их комнате при баре, ссужая деньгами без возврата… Ходила с ним и Лариска. Но просто так, за компанию… Она не любила возиться с асоциалами, предпочитая более "резкие" дела.

Стрелка на часах перескочила на 2:24.

Если к трём Антон не убьёт его, Кольку Стрелкова по прозвищу "Ветерок" – эти сволочи могут придумать всё, что угодно. Колька передёрнул плечами – как от прикосновения к проводам под током.

– Ладно, – сказал он вслух. – Я сейчас.

6.

"Харлей" он оставил на параллельной улице – вместе с Антоном. Помощи в этом деле от него никакой. Драться эти ребята точно умеют, а Антон перепуган… Колька даже подумывал, не позвонить ли Райко. Ага, в третий раз за трое суток после того, как был чётко и однозначно послан куда подальше с предложением не возвращаться… нет. Да и времени нет. Они к бару-то подъехали без десяти три.

– В три вернусь, – сказал он, сунув пистолет за ремень джинсов. – Жди здесь, – и в два броска оказался на крыше дома – ловко, как на пружинах…

…Колька хорошо себе представлял планировку. И помнил внутренний дворик с подъездом, где разгружали товары. Подъезд сейчас закрыт, это он проверил. А вот задняя дверь – при таки-то гостях – скорей всего, открыта.

Вместо подбитых сталью сапог он обулся в кеды. Когда-то, далеко от этих мест, в деревне Пахтино, он играл с местными ребятами в эту игру. Они же научили его, как бесшумно ходить по крышам. И чистить сады, кстати… Но сейчас не о садах речь, не о садах… сады будут потом, если будут…

Он перекатился через гребень крыши и сполз до края на спине. Уперся ногами в водлослив и всмотрелся-вслушался.

Двор был не пуст. Четыре алых мотоцикла стояли на асфальтированном пятачке между двумя штабелями коробок. Восемь. Степан, два бармена. Одиннадцать, из них трое – взрослые неслабые мужчины. Да и парни из "Детей Урагана" в основном постарше Кольки будут. В парабеллуме – восемь патрон, запасной магазин снаряжен. Снять их всех – раз плюнуть, особенно если пьяные. И они того заслужили, и будь это в лесах на берегу Балхаша – он бы поступил так, не раздумывая. Так же, как они с "Би" поступили однажды с шайкой гробокопателей, разорявших брошенные поселения и кладбища. Это были нелюди, и ни старый охотник, ни его юный спутник не стали их даже хоронить.

Но тут был город Верный. И в городе был Закон. Всё равно – был. Закон, написанный хорошим человеком Бахуревым, у которого, к сожалению, не сто глаз и не сто рук, но много врагов. Нет, Колька не боялся Закона, тот для него существовал где-то отдельно. Но он жил в этом городе, и Закон говорил – убить можно на войне или защищая жизнь… и никак иначе.

"Плохо, когда закон на бумаге, – вспомнил Колька слова "Би". – Закон должен быть здесь," – и он словно наяву увидел старческую, но сильную руку, касающуюся груди.

"А у меня он здесь и есть, – подумал Колька. – Там маленький мальчик. Ни он, ни я никого не трогали. Может, он и бесполезен той новой власти, от которой в восторге наши пионеры. Может, и старший его брат-асоциал бесполезен. Но это не значит, по-моему, что их можно мучить. А если закон их не может защитить, то… то есть я."

Во дворик вышли двое. Пыхнул огонёк зажигалки, головы вышедших склонились друг к другу…

…и Колька ударил их головами – лбами, жёстко сдвинув ладонями за затылки. Раздался короткий костяной стук-треск, и он опустил обоих на асфальт. Это были парни немного постарше его, на лицах – осталось изумление.

– К-клоуны, – выдохнул он. Легко толкнул дверь – она не скрипнула, а боялся…Внутри было темно, но из этой темноты слышались голоса.

– Ну что, щенок? Где твой брат? Сбежал? – голос был Степана. Ответил ему другой, незнакомый, юный совсем:

– Может, Ветерок его того?

– Может, и того, – согласился Степан и добавил: – Но тебе, щенок, от этого не легче.

Смех. Ну, пусть смеются… Кухня… Колька скользнул между котлами, горками. Через дверь в зал падал свет…

Там горели все лампы. Барменов Колька не увидел, и "Детей Урагана" было не шестеро, а всего четверо. Трое сидели за столиками, один – рядом со Степаном – стоял у окна. Васька – раздетый догола и с разбитым лицом – был привязан к стойке: грудью и руками – к прилавку, ногами – к тумбе ножки. Видно было, как мальчишка напряжён и сколько в нём ужаса. Колька всмотрелся и стиснул зубы – плечи мальчишки были изрезаны осколками бутылки, волосы слева – в крови.

Дальнейшего развития событий Колька решил не дожидаться, хотя, наверное, это было тактической ошибкой. Он толкнул дверь носком кеда и вошёл.

– Покурили? – усмехнулся Степан, ещё не поняв, кто входит. – Опоздать боитесь?..

Глаза его округлились, а рука быстро дёрнулась к лежащему на подоконнике дорогому пиджаку. Колька выстрелил не глядя, по стволу – Степана развернуло и шмякнуло о стену, он повернулся с оплывшим от боли и недоумения лицом, и Колька мгновенно подумал, как похожи такие, когда им самим причиняешь боль – недоумение, это искреннее, чистое недоумение: "Как, меня?! Но меня нельзя!!!" Зажимая правое запястье левой рукой Степан сел на пол. Трое с грохотом вскочили из-за стола, один из которых бросился к стене, возле которой – Колька увидел это только теперь и мысленно выругался – стояли два охотничьих ружья. Он выстрелил снова – правую ногу вышибло из-под бегущего, как неживую подпорку, удивлённо охнув, он свалился на бок, попытался вскочить, но тут его, видимо, настигла наконец боль в раздробленном колене; парень подтянул его к груди, глянул неверяще и завыл, дёргая здоровой ногой.

– Сидеть, – коротко скомандовал Колин тем двоим. – Заткнись, трус! – истошный вой как обрубило.

Грохнула дверь. Первый вбежавший получил пулю в левое плечо и сел на ступеньки, по-детски всхлипнув от боли. Второй закувыркался по ступенькам, поймав пулю в правое бедро.

– Ты, – Колька двинул стволом в сторону парня, стоявшего у окна – по виду, одних с Колькой лет. Губы того дёрнулись.

– Анатолий, – спокойно сказал он.

– Что? – спросил Колька. "Не похоже, что он пьяный. Другие, может, да. Но не этот. И – слишком он спокойный, а значит – опасный…"

– Меня зовут Анатолий, Толька, – улыбнулся парень.

– Очень приятно, – кивнул Колька. – Ну так вот, Анатолий. Свяжи-ка вон тех двоих за столом. А ты, дядь Стёп, кидай сюда пиджак.

– Ты мне руку раздробил, уб-блюдок-к, – челюсть у кое-как поднявшегося на ноги Степана прыгала. – Ты, сука-а… знаешь, что ссссссс… тобой за это?.. Я слово скажу – ты кровушку свою пить будешь…

– Я тебе сейчас вторую прострелю… – пообещал Колька, и Степан осекся. – Чего копаемся, Анатолий?

– Нечем вязать, – по-прежнему спокойно ответил тот.

– Ремнями, Толя, ремнями вяжи. Собственными их ремнями, – держа всех на прицеле, Колька подошёл к окну, закинул за плечо оба ружья, а потом… быстро шагнув к Степану, с размаху ударил его в лоб рукоятью пистолета. Хозяин бара по-бабьи взвизгнул и снова осел, между пальцев заструилась кровь… – Это тебе за мальчишку, – поучительно сказал Колька. – А если бы ты с ним хоть что-то ещё сделал – я бы вас тут и положил, – из кармана пиджака он достал небольшой пистолет. Повертел в руке. – Дерьмо, – резюмировал Колька, убирая трофей в задний карман. То ли о пистолете, то ли о Степане…

– Фыря! – вдруг крикнул Толька, вскакивая на ноги. Колька присел, поворачиваясь на пятке, и размашистый удар кулака с надетой на пальцы шипастой рамкой литого кастета пришёлся над головой. Колька увидел щербатый оскал и тупо-злое дегенеративное лицо, после чего, выпрямившись рывком, ударил Фырю – одного из официантов – локтем в почку.

– Ых! – выдохнул тот, падая под ноги Тольке – и Ветерок добавил ему ногой в лоб, Тот отлетел под столы, Толька упал назад.

– Орать зачем? – спросил Колька, убирая парабеллум за ремень.

– Рисковый ты… – прохрипел Степан. Потянул, не поднимаясь больше, кровь носом. Поперёк лба у него синевато запухала длинная рваная рана. – Ой рисковый…

– Заткнись, – гадливо ответил Колька, доставая из кармана "соболь". Раскрыл основное лезвие, чиркнул по верёвкам на стойке, и Васька сполз ему на руки. Всё лицо у мальчика было в крови, он слабо застонал и, приоткрыв глаза, улыбнулся:

– Вет… те… роооо… а я знал… я…

– Тише, тише, – кивнув, Колька улыбнулся. Васька дёрнулся, извернулся, его вытошнило водой, жёлчью и водкой.

– Я… ы-ык… тти-хо…

– Кто бил? – спросил Колька. Но так, что даже раненые прекратили стонать, охать и всхлипывать. А один из связанных, торопливо, давясь словами, заговорил:

– Это Фыря, это не мы! Мы не трогали, он пить не хотел, и Фыря…

Колька сделал шаг, держа Ваську на руках и нанёс корчащемуся Фыре страшный удар ногой под рёбра. Тот молча и стремительно свернулся клубком и потерял сознание. Колька ударил его снова – в крестец. И ещё раз – сзади между ног.

– Не… на… до… – в три приёма выговорил Васька, свисая с рук Кольки, как мешок. Лицо у него было с зеленцой, руки и ноги покачивались, как слабо привязанные к телу трубки. – Не бей… я же… норм… нормально…

– Молись, сука, – сказал Колька. – Молись, если тебя хоть какой-то бог… Молись, что он за тебя попросил, – Колька бешено глянул на остальных. – А вы сидите здесь. Пока не услышите мотоцикл. Раньше высунетесь – стрелять буду между глаз, наповал. Потом – можете убираться отсюда.

7.

На какое-то время Колька испугался, что Васька умирает. На самом деле испугался, поэтому взлетел на второй этаж через две ступеньки. Антон бежал где-то сзади…

– Сейчас, Вась, сейчас… – Колька опустил мальчика на кровать, наклонился над ним. – Да уйди ты! – он оттолкнул Антона, бросился к телефону. Замер на миг. Больница? Какая? И как объяснить? Нет. Справочное… вот номер! Кто возьмёт, кто возьмёт… скорей же! Ну скорей!

– Полковник Харзин у телефона, – ответил чёткий ровный голос, от которого сразу представлялся воинский строй на залитом солнцем плацу, сияющем чистотой.

Сердце на миг замерло, потому что Колька ощутил полностью весь абсурд своих действий и слов, которые собирался сказать. Но, собрав в кулак своё "я", он всё-таки сказал:

– Простите. Это Николай Стрелков. Мне нужно поговорить с вашей дочерью. Чтобы она приехала сюда… она знает, куда…

На миг на том конце линии стало тихо, и Колька снова с ужасом ощутил, насколько подозрительно, да и просто идиотски звучат его слова. Антон в спальне наверху что-то говорил, Васьки слышно не было совсем…

– Она будет у вас через десять минут, – молодой человек, – спокойно сказал полковник…

…Когда Колька вернулся в спальню, Васька уже пришёл в себя. Его, правда, явно тошнило снова, но он нашёл в себе силы улыбнуться Кольке.

– По голове били? – зло спросил тот.

– Угу… то есть, да, – Васька улыбнулся. – Да мне даже и не страшно было, я же знал, что ты придёшь. Противно просто.

"Я знал, что ты придёшь, – повторил Колька и ощутил ужасающий, тошнотный приступ страха. – А если бы… нет, всё ведь нормально. Нет. Не случилось. Я пришёл. Всё."

– Сотрясение у тебя, наверное, не везёт тебе на это дело, – Колька дёрнул за плечо Антона, сидевшего на стуле у кровати. – Слушай, я сейчас отлучусь. На час где-то… слушай, говорю! – он повысил голос, видя, что Антон открывает рот. – Скоро приедет девчонка. Её Элли зовут. Элли Харзина. Впусти её, она Ваське поможет.

– Девчонка? Не хочу! – слабо, но решительно запротестовал Васька.

– А ты вообще лежи, – строго сказал Колька, переобуваясь в сапоги. – И не пищи. Если она мне потом на тебя пожалуется – выпорю. Вместе с твоим братцем-идиотом…

– Это что, твоя… – начал Антон, но Колька оборвал его, беря шлем:

– …знакомая.

* * *

Дом Муромцевых был двухэтажным большим зданием, построенным в виде креста посредине аккуратного маленького парка. Над всем нависали лесистые горы хребта Голодный, взбиравшиеся по склонам густые леса, лишь в паре месте прорезанные дорогами через перевалы, тонули в синеватой дымке испарений. У въезда рядом с чёрно-жёлто-белым имперским знаменем развевался узкий чёрный флаг с белым силуэтом корабля времён Третьей Мировой.

Человек в чёрно-белой форме, с компактным автоматом "гепард", бесшумно появился из полутьмы за воротами, как только Ветерок остановил мотоцикл около них. Ничего не спросил, но молча, выжидающе смотрел на юношу, а когда тот назвал цель визита – кивнул и исчез в темноте…

…В комнате Славки Колька бывал до этого всего два раза. Это была совершенно обычная комната мальчишки. Ну… нет. Намного более аккуратная, чем у всех колькиных знакомых. Аккуратней даже, чем у самого Кольки, хотя он за собой знал пунктик на наведении порядка. Видно было, что её обитателя с пяти лет муштруют хорошие специалисты. Но под потолком чуть покачивался, таинственно отблёскивая в темноте, самодельный мобиль, в шкафу торчала модель трансплутонника "Вектор", на стене висели портреты Кобрина, Арсеньева (1.) и Бауэрли (2). Над кроватью крест-накрест висели фехтовальный палаш и две "сайги" – мелкокалиберная под 5,6 х 39 и под охотничий патрон 12-го калибра, с прикладом и ложей красного дерева. Над ними скалился лесной тигр, собственный трофей Славки – огромная башка с шерстью зеленоватого отлива, жемчужные клыки в пол-ладони…

1. Арсеньев, Рош Арсеньевич – исследователь Марса, офицер гражданского геокорпуса. Именно им были составлены первые подробные карты Большого Сырта и найдена там же нефть. Пропал без вести за девятнадцать лет до описываемых событий во время экспедиции на Южный Полюс Марса. 2. Тимоти П. Бауэрли – англосакс, исследователь Меркурия, основатель постоянного поселения Купол, блестящий физик и энергетик.

А Славка Муромцев спал. И, видимо, не собирался просыпаться даже теперь, когда в его комнате находился незваный гость. Колька сейчас вспомнил, что этой весной и в начале лета Славка окончил свой Лицей, сдал экзамены (те самые, о которых ходили жутковатые слухи) и теперь уже, наверное, собирается в августе или чуть позже к новому месту службы. Точней – первому месту. Взрослый он теперь, Славян. И будет скоро заниматься совсем взрослым делом… И, словно в подтверждение этого, Колька увидел на дверце шкафа аккуратно висящий на плечиках новенький мундир. Канареечный китель, белые брюки с золотым лампасом. На серебряных погонах – продольный золотой просвет, на серебряных же петлицах – пучок из трёх золотых молний.

Стажёр Императорского гражданского Корпуса Связи. Вот так.

Колька внезапно ощутил укол зависти. Изумлённо моргнул – это было необычно и странно. Да, зависть. Не злая, но отчётливая.

Он кашлянул, посмотрел на лежащую на полу книгу – подробный технический справочник по космическим базам обеих Империй. Тихо позвал:

– Славя-ан… Славка, – и потряс Муромцева за плечо.

– М, – тот переложил голову на другую щёку. – Нет, – сказал отчётливо взрослый дворянин и продолжал спать. Кольке вдруг стало смешно, он сообщил, нагнувшись ниже:

– Банда окружила лагерь, дворянство не имеет права спать.

– Ещё темно, – ответил Славка, продолжая спать. – Пусть подождут утра. Утром. Всё утром.

На самом-то деле – за окном уже начало светать. Но всё-таки это была ещё ночь, и Колька подумал, что сам-то спал всего пару часов… а Муромцев тем временем всё-таки сел. Не открывая глаз, начал ерошить волосы. Спросил:

– Какими судьбами?

– Попросился… у меня дело к тебе.

– Сейчас, – Славка указал на стул, встал, прошёл к столу, налил себе из сифона-термоса шипучей содовой, выпил залпом. – Хочешь?

– Налей, – Колька показал три пальца. Славка подал ему стакан, шарахнул туда ледяную струю. – Холодная…

Попив, он понял, что хочет есть. Сильно. Славка опять сел на кровать – но уже совершенно проснувшийся. Сидел и улыбался, снова ерошил свои волосы. "Какие же у него глаза? – вдруг подумал Колька. – Серые, синие, голубые? А ведь не помню…" Но он не спросил об этом, хотя какую-то секунду это казалось важным, очень важным.

– Мне нужны местные паспорт и свидетельство о рождении с данными, которые я продиктую, – сказал он вместо этого.

Славка медленно опустил руку от волос и свистнул тихонько и мелодично.

– Что, очень трудно? – поинтересовался Колька.

– Да нет, – вздохнул Славка. – Легко это как раз. Вот только… зачем тебе?

– Славян, это не для меня.

– Ещё интересней, – с каким-то равнодушием согласился Муромцев. – А если с твоими документами кто-нибудь завтра в Бахурева пакет с лягушками кинет? Про бомбу я не говорю уже… бомба что – ерунда. Вот лягушки… – он зевнул и потянулся. Пробормотал: – Лягушки – это страшно…

– Славян… – Колька чуть поморщился. – Не юмори, а? Хорошие люди. Помочь надо. Так понятно? – он допил воду.

– Знаешь, за что я тебя люблю? – Славка встал, опять потянулся, снова зевнул. – О, правда утро… вставать, что ли?

– За что, интересно? – Кольке правда стало интересно.

– За твою неустанную заботу о прогрессивном человечестве, Ветерок.

Колька поставил стакан на стол, подтолкнул его указательным пальцем. Спросил, глядя на кончик этого пальца:

– Ты тоже считаешь, что она погибла из-за меня?

– Считают на счётах, Ветерок. Да и то – вчерашний день это – счёты, – Славка подошёл к окну, открыл его. Позвал в полумрак: – Кис-кис-кис… Найд, бродяга, ты где? Я кому говорю, иди домой, спать пора, утро уже… кис-кис, чтоб тебя…

– Славян, ты выполнишь просьбу? – терпеливо напомнил о себе Колька.

Славка вздохнул, выдвинул ящик стола, достал блокнот с вытисненным цветным гербом Муромцевых на обложке:

– Диктуй данные своих хороших людей.

* * *

Было уже совсем светло, тот странноватый час, когда вроде бы уже даже день, а люди – в основном ещё спят. Именно в этот час Колька вихрем ворвался в свой дом – буквально с порога бросившись извиняться перед Элли:

– Слушай, я, честное слово… просто – ну кому я ещё-то с этим позвоню?! Ты, пожалуйста, не сердись! Не сердишься?!

– Не сержусь, – Элли, как у себя дома, пила на кухне какао. – Честно, не сержусь. Хотя это было, я тебе скажу… очень… ну… неожиданно это было очень. Почти как в тех книжках, которые ты не любишь, – она не без ехидства улыбнулась. – Нет, для вас тут это, может быть, норма. А мы в Империи от такого слегка уже поотвыкли… Да, кстати. Папа тебя ждёт на обед сегодня.

– Полковник Харзин?! – поразился Колька. – Да брось.

– Что брось, куда? – Элли допила какао. – Он жаждет с тобой познакомиться. Так и сказал. А ещё сказал… – Элли подняла глаза к потолку: – Ну, в общем, что-то в том смысле, что ты личность явно неординарная. Так что добро пожаловать к семи вечера.

– Это, Элли… – Колька расстегнул куртку. – Ну… а как? В костюме, что ли?

– Лучше в костюме, – серьёзно ответила девушка.

– Ну ладно, – вздохнул Колька. – А как там мои? С Васькой что?

– Это младший? – Элли решительно пустила в кружку струю воды. – Ничего особенно хорошего – но и ничего особенно страшного. У тебя, кстати, аптечка пустая.

– Да знаю я… – парень поморщился. – Откуда ей быть полной? Я и забыл про неё…

– Пополни, при твоей жизни – полезная вещь… – серьёзно посоветовала девушка. – Резаное ранение в левой части головы. Он сказал, что ему грозили – снимут скальп, – Колька стиснул кулаки, оскалился мучительно. – Множественные порезы на плечах. Лёгкое сотрясение мозга и алкогольное отравление. К вечеру будет более-менее в порядке. А старший – истерик какой-то.

– Поживи в такой обстановке, как они – вообще свихнёшься, – буркнул Колька, заставляя себя успокоиться – в висках бухала злая кровь.

– Не нравится обстановка – меняй её, а психовать зачем? – со спокойной решительностью заявила она. – Короче, они оба спят. Мальчишка просто так, а старшему я успокоительное вкатила.

Колька напряжённо ожидал расспросов, но их не последовало, и он испытал острую благодарность к Элли за это отсутствие.

– Я, между прочим, собираюсь тут на лингвиста стажироваться, у отца, – небрежно сообщила Элли. – Может быть, даже в сентябре, в октябре первое звание получу. Буду коллежским регистратором.

– Да? Хорошо, – Колька широко зевнул, не успев прикрыть рот. – Ой, извини…

– Ты же спать хочешь? – поняла Элли. – Ну конечно! А я болтаю… Вот что. Ты иди и ложись, а я приготовлю поесть и тебя разбужу. Я выспалась, я рано легла. Правда.

– А дома? – предложение было соблазнительным, но Колька всё ещё сомневался.

– Я сказала, что задержусь у тебя, всё в порядке, – пояснила девушка.

– Я правда, пожалуй, пойду, – Кольке стало неожиданно легко – и в то же время спать захотелось просто ужасающе. – Лягу тут… на диване.

– Да у тебя тут есть спальня. Ну, внизу, – напомнила Элли.

– Я её уже лет десять не открывал. Не хочу, – поморщился Колька. Элли со знанием дела сообщила:

– Женской руки у тебя в доме не хватает. Давай же нормально спальню приготовлю.

– Нет, я в холле… Да! Через полтора-два часа придёт кто-нибудь. Принесёт конверт, ты его возьми… – Колька опять зевнул, но на этот раз – воспитанно прикрывшись ладонью. – Пошёл?

– Конечно, иди, я всё сделаю, – Элли улыбнулась. – Иди, ложись.

Колька еле дотащился до дивана в полузаброшенном зале (в сущности, во всём доме жилой была только его спальня в мезонине, сейчас занятая спасёнными). В отличие от большинства людей, особой привязанности к дому он не ощущал. Может быть, потому, что с домом его связывало очень немногое? Он стащил сапоги, сбросил куртку, стянул через голову майку, вылез из джинсов и – в плавках и носках – завалился ничком на диван.

– Спать, – пробормотал он, вяло ворочаясь, чтобы устроиться удобней. Почему-то вспомнился пионерский девиз: "Будь готов!" Колька хотел посмеяться, но уснул.

* * *

Он проснулся сам – от взгляда. Наверное, Элли разглядывала его, соображая, будить или нет… но проснулся Колька сам. Быстрый взгляд на часы – он проспал два часа, было без трёх семь.

– Вставай, я есть приготовила. Только умойся и руки вымой, – Элли оттолкнулась от косяка. – И оденься.

– Ага, да… – пробормотал он всё ещё спросонья, натянул, подняв с пола, майку, а носки стащил. Элли фыркнула тихонько, наблюдая за его странноватыми полусонными эволюциями:

– У тебя тапки домашние есть?

– Были где-то… а, ладно… Конверт принесли?! – он сразу вспомнил всё и забеспокоился.

– Да, мальчишка какой-то, маленький… Там, на кухне, лежит, – Элли вдруг подмигнула: – Запах ощущаешь?

Пахло действительно обалденно. Торопясь, Колька заглянул в ванную, и, плещась под краном, с неожиданным самодовольством подумал, какой он молодец и как ловко провернул всё это дело. Нет, и правда молодец! Кто бы ещё смог так?!

Кухня была прибрана с девчоночьей дотошной аккуратностью. Казалось, Элли тут не готовила, а именно что убиралась. Но стол был накрыт – на самом деле накрыт, на нём стояли тарелка с нарезанным хлебом, розетка с вареньем, дымились яичница с ветчиной и помидорами, горкой высились политые маслом горячие блины и большая кружка чая.

– Вот это да-а-а! – Колька бухнулся на стул и застонал от предвкушения: – У-у-у-уйа-а-а-ах-х… – но тут же забеспокоился: – Эй, а гости?

– Ещё спят, – успокоила его Элли. – Замучились… Ешь, ешь!

– Садись тоже, – Колька ногой выдвинул табурет, и Элли не стала ломаться. Села и нагрузила себе тарелку солидной порцией. Она была сейчас не в куртке, как вчера, а в спортивной майке с эмблемой клуба "Динамо", и Колька с удовольствием смотрел, какие у неё сильные руки – пока что без загара, но мускулистые, с чистой кожей. И в то же время – очень девичьи, сразу видно…

– Я голодная-а… – призналась девчонка.