Текст книги "Не время для одиночек (СИ)"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– А Третьяков не здесь? Ну, Денис?

– Не, – парень не удивился. – Они Володьку поехали провожать… ну, брата денисова. А ты наших знаешь, что ли? Или только Дениса? Он у нас знаменитость, – в голосе была искренняя гордость.

– Немного знаю того же Володьку, – признался Колька, и парень протянул ему руку:

– Мишка. Гуляев.

– В… Колька, Стрелков, – Колька ответил пожатием и кивнул на вывеску: – Отца хозяйство?

– Почему, моё, – не удивился Мишка. – Отца у меня нет… в шахте погиб. А это мы сперва затеялись – я, мама, брат младший и сёстры, брат и вторая сестра дома остались… А потом наши устроили у нас на хуторе опытное хозяйство. Хочешь – купи, что осталось, – парень подмигнул. – Это правда остатки, – он кивнул на консервы, – почти всё под заказ ушло.

– Я консервами за прошлый год по уши наелся, – признался Колька. – Пирожок ещё один куплю. – Грибы древесные?

– Надо же, догадался? – Мишка уважительно посмотрел на Кольку. – Тогда бесплатно бери.

– Не откажусь, – Колька подумал и, принимая пирожок из рук улыбающейся женщины, добавил: – Слушай, ты ведь радио "Наш дом" слушаешь? – Мишка кивнул. – Хочешь – о твоём хозяйстве расскажем.

– А ты оттуда, что ли?

– Ну да… телефон запиши, позвонишь, когда соберёшься.

Мишка кивнул и тут же достал блокнот с карандашом…

…Почему-то после разговора у палатки настроение у Кольки стало совсем хорошим. Он даже пожалел, что не взял с собой гитару – пели тут во многих местах, можно было бы или присоединиться, или просто самому спеть… хотя – куда её потом-то денешь? В смысле, гитару… Поэтому Колька решил ни о чём не жалеть, а просто шёл себе и шёл неспешно через весёлый праздничный шум, улыбался и чувствовал себя просто здорово.

Он рос в министерском интернате, и, хотя убегал не раз и вообще числился – если не по учёбе – не на хорошем счету, интернат всё-таки не был похож на большинство "детских казённых заведений" Семиречья – там не было открытого воровства персонала и издевательств над воспитанниками, не было недоедания и нищенского быта. Но тем не менее, не было там и… ну, не было чего-то такого, что… нет, Колька не мог объяснить. Что-то стало меняться лишь вскоре после смерти родителей, когда министерство заключило партнёрский договор с имперцами. Но Колька тогда не очень замечал эти перемены, в интернате ему было душно и тошно, и после очередного побега и возвращения он, десятилетний, решил, если уж не получается убежать, уйти из этого заведения законным путём. Над ним удивлённо смеялись, но он за два с небольшим года закончил программу школы, списался с сестрой и покинул интернатские стены, унося с собой отвращение к "коллективизму". Как ему казалось – неистребимое. А сейчас он задумался. Ведь ему тогда столько помогали ребята – не интернатские, пионеры, с которыми он познакомился во время одного из первых побегов. Без славкиной помощи он вообще вряд ли смог бы так "пролететь" программу. А он… когда Стоп предложил ему вступить вместе с ним и с Ларкой в отряд – он отказался и посмеялся.

А на самом деле… на самом деле испугался. Испугался, что опять придётся быть частичкой чего-то. И упрямо отпихивал от себя мысль, что можно быть частичкой очень разных вещей. Насмешничал, бравировал тем, что у него – сильного, умного, ловкого, бесстрашного – столько получается и в одиночку, а главное – он ничем не связан, никому не обязан и ни перед кем не отчитывается…

…Ну и что, Ветерок? Смог бы ты организовать в одиночку вот этот торг? Сделать так, чтобы людям было, что предложить, было, на что предложенное купить, чтобы они, наконец, просто-напросто не побоялись приехать сюда?

Не смог бы.

– Не смог бы, – вслух повторил Колька признание и удивлённо понял, что оно не обижает его и даже не горчит в душе. Он признавался не в своей слабости. Он признавался в силе тех, кто вокруг. А это совсем иное…

…Элли нагнала Кольку как раз у входа на центральный стадион. Она была в обрядовом платье, какие надевают на праздники и вообще торжественные дни почти все имперцы – которое делало её старше и стройней – и Колька даже немного оробел.

– Уф! Еле вырвалась! – Элли взяла юношу под руку. – Устала…

– Концерт без тебя будут транслировать? – Колька поцеловал её в уголок тёплых суховатых губ и обнял. – Пошли?

– Без меня… да ладно. Идём, конечно.

Над аркой входа, в которую ещё вливался поток людей, алела надпись —

В ЗЕМЛЕ СМЕШАЛИСЬ КАМНИ И СТАЛЬ,

НО Я В НЕЁ БРОСИЛ ГОРСТЬ СЕМЯН…

И ВЫРОС ХЛЕБ НА ТЁПЛОЙ КРОВИ..

И СТАЛЬ НЕ ЛЕГЛА НА ЕГО ПУТИ..

Я СМЕРТИ РЁК: «ТЫ МЕНЯ НЕ ЗОВИ!»

Я ЗНАЛ, ЧТО СОЛНЦЕ ДОЛЖНО ВЗОЙТИ..(1.)

1. Из стихотворение Лина Лобарёва.

Колька крепче обнял Элли, и они прошли под надпись. В этом было что-то символичное – как, впрочем, и во всём сегодняшнем дне. Колька даже оглянулся, но им замахал Славка, занявший два места – и вскоре они уже сидели, осматриваясь и тихо переговариваясь.

Желающие всё шли и шли, занимали места… но вот сверху ударили лучи прожекторов, ослепительно-яркие даже августовским днём, скрестились на сцене – и ведущий, одетый в полувоенное, как одевались в годы Безвременья, прочёл – слова раскатывались громом:

 
   – Лёг над пропастью русский путь.
   И срывается в бездну даль.
   Русский русского не забудь.
   Русский русского не предай! (1.)…
 

1. Стихи Виктора Хорольского.

…Вся первая часть концерта состояла из старых, зачастую инсценированных, песен, рождённых чаще всего всё в то же Безвременье. Приехал выступать сам Бештин (1.). Смотреть и слушать было на самом деле интересно, поэтому Колька почти разозлился, когда сзади перегнулся Гай Маковкин и прошептал в самое ухо:

1. Бештин, Андрей Павлович – в описываемый период один из лучших теноров Русской Империи. Родился в г. Ермак Семиреченской Республики, позднее переехал с родителями в Империю, был офицером гвардии и участвовал в периферийных войнах на территории Азии.

– Ветерок, ты срочно нужен.

– Что там? – стараясь не привлечь ничьего внимания, Колька чуть повернулся и наклонился к Маковкину. – Пожар?

– Хуже, – коротко ответил Гай, и Колька лишь теперь увидел, что у него очень серьёзные глаза. Поэтому он кивнул и начал подниматься. Пригнувшись.

– Ты куда? – без волнения, но с обидой спросила Элли.

– Я быстро, – Колька поцеловал её. – Подержи место.

– Ну… – всё ещё расстроенно сказала она, и Колька поцеловал её ещё раз…

…Они вышли через чёрный ход, и Гай буквально переломился, садясь боком на стоявший тут же свой мотоцикл.

– Кого убили? – сразу всё понял и спросил быстро Колька.

– Мальчишки… ну, не наши… точней… наши, с окраины, из бедноты… – Гай с усилием заставлял себя говорить спокойно, поэтому слова выскакивали как-то по отдельности и падали тяжёлыми камешками. – Стояли у экрана, того, нового, на Староречной, смотрели концерт. Ну там не одни они стояли… но они группой, человек десять, у самого экрана… чудо же… Мимо мотоцикл, на нём двое. Бросили в них гранату. Мимо проезжал на велике Нежко, Неждан Ульянов, из второго отряда, новичок. Он прямо с велика прыгнул. И гранату собой… – Гай закашлялся, замотал упрямо головой, твёрдо выговорил: – Накрыл гранату собой.

– Насмерть? – спросил Колька. Гай посмотрел на него дико, как на дурака:

– Да пополам же разорвало… Борька, ну, брат его, никого туда не пускает, во врачей стрелять хотел… не знаю, наверное, сейчас оттащили уже…

Колька кивнул, хотя думал уже о своём, совсем о своём. Неждан Ульянов, одиннадцать лет, кажется. Приняли его в прошлом сентябре… тоже кажется. Сколько ещё он должен был прожить? Шестьдесят лет? Семьдесят? Больше, наверное… Ему надо было просто прыгнуть с велика в другую сторону и залечь.

А он прыгнул на гранату.

Колька представил себе это очень живо. Ярко, в деталях. Оцепеневшие дети, наверное, ещё ничего не понимающие – ведь только что была сказка, огромный волшебный телевизор… Подрагивающая на асфальте смерть в мятом корпусе. Секунда – решение. Секунда – бросок. О чём он думал, когда обёрнутая в жесть смерть вдавилась ему в грудь – ещё за секунду до бронзового разрыва? Страх испытал? Радость от того, что успел?

Не узнать уже.

– А ребята где… эти? – спросил Колька.

– Разбежались, где же ещё, – махнул рукой Гай.

– Подкинь до дома, – сказал Колька.

3.

Беспризорников как таковых в Верном уже с полгода не было как таковых. Правительство Бахурева, реформированные организации, имперская помощь, пионеры – успешно боролись с этой проблемой. Семьям находили работу, расселяли по пустующим землям, помогая обустроиться на новых местах, создавали предприятия на базе национализированных… Но безнадзорных, из разлаженных, полубезработных, пьющих семей – таких детей всё ещё хватало. Они группировались в компании, осваивавшие с давних пор заброшенные руины, лесную зону вокруг города – любые места, где могли отдохнуть от тяжёлой жизни – и мало кому доверяли. Компании были разные – и почти банды малолеток, и просто группы, в которые объединялись, чтобы не быть одинокими. Но хорошего в этом в любом случае было мало, так как даже в лучших из этих компаний не обходилось без краж, выпивки, бессмысленных драк… Недавно раскрытая (именно за те дела Денис Третьяков, о котором теперь Колька знал достаточно, получил "Руку Помощи") Лига Разложенцев вовсю пользовалась детьми из таких компаний, ну а мелкая пакость оставалась ещё и сейчас.

Колька знал этих ребят и девчонок. Он сам не так уж редко и подолгу вёл жизнь, похожую на их жизнь – и отлично знал и то, где и кого из них можно найти.

И теперь он отправился к Большому Каскаду

* * *

Мотоцикл вместе со шлемом пришлось оставить в двух километрах от цели – дальше путь был только пешком. Вдали сумасшедше ревел тонущий в белой пене двухсотметровый в высоту поток, тут и там перечёркнутый тоненькими ниточками железнодорожных пандусов; серые корпуса ГЭС казались на фоне валящихся вниз масс воды игрушечными коробочками, иначе не скажешь.

За мотоцикл Колька не опасался – его "харлей" знали хорошо, да и места тут были безлюдные. Когда-то тут взорвалась одна из боеголовок. Ходили даже слухи, что тектоническая подвижка, "родившая" Хребет Голодный, пошла именно отсюда, но Колька в это не очень-то верил – будь так, Верный вымер бы весь начисто за какие-то секунды. Но трещин и разломов, коварно заросших вроде бы густым покровом зелени, глубоченных провалов, залитых густой водяной жижей – тут хватало. Неподалёку, правда, была пригородная станция, с которой, собственно, добирались до мест проживания немногочисленные здешние обитатели – но они тоже не слишком любили гулять по окрестностям.

Было ещё относительно светло, и Колька шёл по еле заметной тропинке, ориентируясь на видневшиеся тут и там через зелень развалины, над которыми кое-где поднимался заметный дымок. Слышалось даже бряканье гитары – видимо, тоже отмечали праздник. Шла какая-никакая жизнь.

Очевидно, его заметили издалека – он уловил отдалённый свист и, не сбавляя шага, улыбнулся. Встречают…

Но его не встречали в общепринятом смысле – никто не высыпал на улицу, никто на него не глазел… Он мог видеть людей – сидевших у костерков, что-то готовивших, разговаривавших, спавших или просто отдыхавших на импровизированных стульях, а то и просто – на земле.

Колька круто свернул в один из дворов – точней, в дом с полностью разрушенной крышей. У огня, разожжённого в железном тазу, сидели двое парней и девчонка лет по 14–15, две девчонки на пару лет младше и мальчишка лет десяти.

– Присяду? – Колька опустился на корточки, потянул руки к огню. – На ужин ничего?

– Голодный, что ль? – спросил один из парней.

– Да не то, чтобы очень… Слышали про взрыв? На Староречной? – он спросил это быстро и также быстро отметил, что младший мальчишка дёрнулся.

– Про гранату, что ль? – неохотно произнёс всё тот же парень. – Слышали…

– Из ваших никого не задело?

– Не…

– Хорошо. Здорово, – кивнул Колька. – А Нежку Ульянова в клочья. Ему столько же лет было, сколько вам, – он кивнул в сторону младших девчонок. – И если бы не он – ты бы тут не сидел, – кивок на младшего мальчишку.

– Я… – открыл тот рот, но молчавший до этого парень ткнул его в плечо.

– Замолчи.

– Правильно, – поддержал Колька. – Замолчи. И дальше молчи. Пока или не угрохают – или пока другие вам нормальную жизнь не построят.

– Не угрохают, если ни во что не лезть, – сказала старшая девчонка.

– Те, в кого гранату бросили – куда они лезли? – тихо спросил Колька. – Ведь никуда. Остановились на красивое посмотреть. Уже виноваты. А завтра по вам тут начнут из автоматов стрелять – найдут, за что. Например, приедут голодные, а вы им своё не отдадите. Было уже такое. Недавно было.

– Чего ты хочешь, Ветерок? – спросил первый парень.

– Расскажите мне, что знаете о тех, кто бросил гранату, – предложил Колька.

– Ничего мы о них не знаем, – угрюмо обронил второй парень.

– Я знаю, куда они поехали, – вдруг с отчаянной решимостью сказал младший мальчишка.

– Молчи, дурак! – рявкнул тот парень, что его уже одёргивал, но младший упрямо мотнул головой:

– Не замолчу! Мне граната прямо под ноги… – в его округлившихся глазах мелькнул ужас пережитого. – А тот, с велосипедом, меня отшвырнул, и сам… Только я, – он внезапно оробел, – я не поведу. Я просто расскажу, где. А так не поведу.

– Послушай, – Колька взял его за локоть, – откуда ты знаешь, куда они поехали?

– Мы со Стёпкой видели, откуда они выезжали. Не один раз даже, – он сглотнул и тихо добавил, глядя Кольке в глаза. – Они меня убьют, если узнают, что я видел и рассказал.

– Послушай, – веско произнёс Колька, – меня зовут Ветерок. Ты про меня много раз слышал, я думаю. И я тебе клянусь: если они и правда окажутся там, где ты скажешь – они больше никого не смогут убить или даже обидеть. Это я тебе обещаю. Можешь спросить у старших, чего стоит моё слово.

4.

– Их там девятнадцать человек – где-то треть банды, – Колька оглядел Городских Теней. – Любой из вас может отказаться. Но я прошу только об одном: не ходить в полицию. Я… мы не уверены, что там чисто и что их не предупредят. И в любом случае – я поеду даже один, – он вогнал в парабеллум магазин, клацнул затвором и поднял пистолет длинным тонким стволом вверх.

Звено стояло молча. Потом все – почти одновременно – стали доставать "наганы" и проверять их.

– Тут Борька Ульянов, – подошёл к Кольке, проверявшему карманы куртки, Живко. – Он с нами хочет. Не знаю, как узнал…

– Хочет – пусть едет, – сказал Колька сквозь зубы, сражаясь с застёжкой. Живко кивнул. "Вряд ли ему можно что-то запретить," – подумал Колька и рывком застегнул наконец-то куртку до верха.

Как будто – доспех перед боем.

* * *

Пакгаузы для угля были построены у железной дороги на северо-восточной окраине города ещё до ядерной войны. Они долго пустовали, хотя весь уголь до конца так и не был вывезен и использован, им топили даже в Безвременье – кто мог сюда добраться и урвать часть ставшего ценней золота топлива.

Ряды однообразных серых зданий за полуразрушенной стеной до сих пор на треть были набиты антрацитом. Его и сейчас потихоньку растаскивали для самых разных нужд, хотя централизованно углём в Семиречье с его богатейшими ресурсами энергии уже давно не топили, а в правительстве было решено использовать уголь для производства лекарств, высококачественных пластмасс и прочей крайне нужной и дорогой продукции. Но комбинат для переработки пока что только строился. И уж во всяком случае – на территорию пакгаузов никого не заносило по ночам.

Звено остановило мотоциклы на подъездной дороге, при мерно в километре от ворот. По этой дороге когда-то ходили грузовые машины, но с тех пор она пришла в полнейший беспорядок.

– Они и правда тут ездят, – один из мальчишек, наклонившись с седла, включил фонарик и осветил размазанный в кашу лист лопуха, росшего на обочине. На этой каше виднелся след протектора.

– Ты сомневался? – Колька снял шлем, вытащил из чехла у ноги обрез двустволки 12-го калибра. – Живко, бери пять человек, лучших стрелков. Займёте места вдоль стены, стреляйте тех, кто попытается скрыться на складах. Гай, возьми ещё пятерых. Блокируйте их транспорт. Остальные – со мной. Сейчас, – Колька посмотрел на часы, – двадцать минут первого. В час – все на местах. В пятнадцать минут второго мы покидаем склад, сделав все дела. В полвторого нас тут нет – в радиусе двух километров как минимум. Всё, начали действовать. (1.)

1. Подобный образ решительных, силовых и не вполне законных действий зачастую без согласования с официальными властями был характерен для пионерии с момента формального основания (а фактически даже раньше) – и неизменно на протяжении всей её истории. И, хотя сейчас на Земле и в большинстве колоний нет нужды в подобном, но практически то же можно видеть в наши дни в колониях с агрессивным туземным населением. Делалось немало попыток ограничить подобную «самодеятельность», но – безуспешных, так как подобная жёсткость и быстрота реакций «вшиты» в саму идею организации.

Пятнадцати, а то и четырнадцатилетние мальчишки, совершенно деловито подготовившиеся к бою со своими практически ровесниками, уверенно затрусили по дороге.

* * *

Если бы Колька был пионером – то в скором времени его ждал бы фитиль на метр длиной и понижение в звании. Достаточно было бы сбыться хоть одному из нижеперечисленного:

1. мальчишка-очевидец по каким-то причинам соврал;

2. мальчишка был просто подослан;

3. у "Детей Урагана" оказалась бы более бдительная охрана —

и всё звено погибло бы, пожалуй, на угольных складах, как слепые котята, выброшенные жестокой рукой в помойную яму.

Но Колька не был пионером. Мальчишка говорил правду и не был подослан, а "Дети Урагана" чувствовали себя тут в полной безопасности. Во всяком случае – в достаточной, чтобы развести неплохой костёр. Часть из них спала, завернувшись в спальные мешки, некоторые сидели у огня. Мотоциклы каким-то стадом невиданных рогатых животных смирно сгрудились метрах в пятидесяти от огня, у стены пакгауза. Словно спали…

На взгляд Кольки, многие из Городских Теней слишком сильно шумели, перебегая по кучам угля ближе и ближе к огню. Но, конечно, слух Ветерка был на порядок, не меньше, лучше, чем у обычного человека…

Борька Ульянов лежал рядом с Колькой, выставив вперёд руку с револьвером. За весь вечер он не обменялся ни с кем ни единым словом, да и ни к чему это было. Борька пришёл мстить за брата – беспощадно и безжалостно. И то, что брат погиб в День Жатвы, обязывало к мести вдвойне…

Куски угля захрустели совсем рядом, в каких-то пяти метрах. На фоне костра Колька, как ни старался. Не видел лиц "Детей Урагана" – просто контрастные фигуры, остановившиеся так близко, что он ощутил запах дыма, который они принесли от костра – горьковатого угольного дыма.

– Ты поступил как сволочь, – резко сказал один, и Колька нахмурился: голос показался знакомым… но откуда? – Как ты мог, скотина, я тебя спрашиваю?! Это же сопляки! – говоривший пнул кусок угля, он защёлкал по откосу. – Это дети!

– Так никто же из них не погиб, – хмуро сказал второй.

– Потому что красношеий оказался благородней нас!

– Они смотрели эту траханую передачу! Ты не хуже меня знаешь, Толька, что эти имперские передачи кодируют людей…

Толька?! Анатолий! Анатолий – командир "Детей Урагана"! Какая удача… но странно – Колька почему-то не мог вызвать в себе ненависти или хотя бы неприязни. Слишком уж искренним был возмущённый голос.

– Мы не убийцы, ты что, не понимаешь?! Мы воюем за свободу людей от имперской дряни, но мы не должны убивать направо и налево! Иначе окажется, что всё, что про нас рассказывают – правда! Почему ты не поехал к их штабу, первому попавшемуся, не кинул гранату туда?! Это было бы так же тупо, но по крайности…

– Толька, я не трус!

– Тогда просто жестокий дурак! Если для тебя ничего не значит клятва, которую мы принесли Учителям там, на юге, то тебе не место среди нас!

Колька посмотрел на часы.

Час.

Его двустволка была заряжена восьмимиллиметровой картечью. С такого расстояния снесёт обоих… И Колька показал часы Борьке.

Этого было достаточно, потому что Борька выстрелил немедленно – и, конечно, не в Тольку.

– Ах! – вскрикнул подстреленный, хватаясь за бок. Толька тут же сделал прыжок-кувырок в сторону, пригнулся, вскакивая. Борька выстрелил ещё и ещё, в уже падающего террориста. Потом, вскочив, подбежал к нему – Колька видел, как Борис, воткнув ствол в ухо корчащегося раненого, разнёс ему череп со словами:

– Сдохни, тварюга!

Место бивака буквально опоясали вспышки выстрелов. Колька различал звуки револьверов и грохот обрезов, видел, как пионеры попадают – несколько человек даже не успели сдвинуться с места, кое-кто пробежал несколько метров и свалился, подстреленный; один рухнул прямо в костёр. Остальные отстреливались – Колька слышал, что у них в руках пистолеты-полуавтоматы, непонятно по звуку, какие. Может быть, есть и более мощные стволы – в чехлах на мотоциклах, а там… Ага, побежал один – и словно получил удар кулаком в грудь, свалился навзничь. Похоже, это кто-то из ребят Гая…

– Прикрой! – крикнул Колька лежавшему неподалёку парню и перебежал ближе. Перекатился. Стоя на колене, поймал – инстинктивно, по стволу – спину в алой куртке, нажал левый спуск. Человек в алом упал на бок, заскрёб уголь каблуками. Колька перебежал ближе ещё – к одному из опорных стояков рядом с костром. Чуть высунулся – две пли выбили бетонную крошку на уровне шеи, он успел заметить окаменевшее лицо, прищуренный глаз и шарящий ствол пистолета за колонной наискось. Выставив дробовик, Колька разрядил второй ствол – и чуть не схлопотал пулю в лоб, выглянув снова. Картечь попала в колонну. Колька отбросил дробовик и, достав парабеллум, выкатился из-за колонны… но стрелявший в него уже падал, прогнувшись назад и приоткрыв рот.

– Не давайте им уйти вглубь! – крикнул Колька, заметив, как мечутся среди колонн фигуры. – Уйти не давайте!

– Ма-моч-ка-а-а! – взахлёб закричал кто-то совсем рядом. С таким ужасом закричал, что у Кольки даже волосы на затылке сделались похожими на жёсткую щётку. – Ма-а… – и выстрел из "нагана". На миг Колька – чёртов раздвоенность! – представил себе, каково это: прятаться за угольными кучами, задыхаясь от страха, слышать, как хрустят шаги – всё ближе и ближе, и знать, что всё равно найдут. Но он был уверен – нет, никто из ребят Живко не крикнул бы, вымаливая жизнь у врага. Ни-кто.

Мелькнул ещё один силуэт. Знакомый!

– Толька, стой! – закричал Колька, бросаясь за ним. Распластался за кучей угля – Толька отпрянул за колонну, ловко выстрелил из-под руки, уголь взвился крошкой. – Стой!

– Стою, – с одышкой от напряжения, но без страха, сказал Толька. – Мне бежать смысла нет. Вы же тут всё окружили?

– Точно, – не стал отрицать Колька, переползая по углю. Высунулся – Толька тут же выстрелил. – Может, хватить палить? Бросай оружие и выходи.

Толька засмеялся:

– А ты шутник, оказывается!

– Слово чести, – сказал Колька, – никто тебя не тронет. И вообще… сейчас в Семиречье нет общего военного положения, а тебе нет шестнадцати. Тебя не казнят. Ты ведь уже понял, кто говорит-то? Веришь моему слову?

– Верю, – серьёзно ответил Толька. – Верю, только не в этом дело… Я вас ненавижу. В этом всё дело, вот штука-то…

– Ты помнишь свою мать? Отца? – спросил Колька.

– Нет, – отозвался Толька. – И вообще – у меня вчера был день рожденья. Мне шестнадцать, Ветерок. А быть повешенным – очень противно. Я уж так…

– Я выхлопочу тебе помилование… – начал Колька.

– И что? Тюрьма? Сколько? Пожизненно? – Толька засмеялся. – Не. Не надо.

– Тогда с днём рождения, – серьёзно сказал Колька. Он не издевался над врагом. Он поздравлял его с праздником.

– Спасибо, – голос в ответ был тоже серьёзен.

– И ты готов умереть? Готов умереть за то, что не стоит твоей смерти? Не стоит, Толь. Тебя обманули. Всю жизнь тебя обманывали. Готов?

– Конечно. Какой иначе смысл верить? Мой Учитель говорил – если взял в руки оружие, то не выпускай его до победы… – отчётливый выдох, полный тоски, – …или смерти.

– Это он послал тебя сюда? – спросил Колька. – Тебя послал, а сам остался прятаться в джунглях на юге? – в ответ было молчание, и Колька встал в рост. – Давай кончать с этим. Выходи и бросай оружие. Или выходи, и посмотрим, кто быстрей стреляет. Если ты – тебя отпустят. Это тоже моё слово. Все слышали?! – повысил он голос.

Он стоял открыто, опустив руку с длинноствольным пистолетом – и Толька шагнул из-за колонны, так же держа в опущенной руке тяжёлый древний "маузер". Юношей разделяли метров пятнадцать. Толька улыбался.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – кивнул Колька. – Третья встреча – это последняя. Как в сказке.

Толька вскинул пистолет…

Колька попал в него сразу, потому что стрелял, не поднимая руки полностью, почти от бедра, двигая лишь кистью. Толька всё-таки выстрелил тоже – но его руки после попадания дёрнулись, и пуля взрыла уголь в стороне. Второй выстрел ушёл и вовсе в небо – в дыру потолка. С ничего не выражающим лицом Толька медленно упал на спину – пистолет вылетел из его руки. Краем уха Колька услышал восторженные крики.

Он убрал "парабеллум". Сделал несколько шагов – достаточно, чтобы увидеть, что его пуля попала Тольке в грудь. Тот часто дышал, закрыв глаза и облизывая губы. Кровь на алой куртке казалась лишь тёмным пятнышком, и Колька подумал вдруг, что алый цвет формы "Детей Урагана" отражает не только желание ярко выглядеть – это ещё и страховка от паники в бою. На красном не так заметна кровь.

Он опустился на колено. Глаза Тольки неожиданно открылись, и были они чистыми и внимательными.

– Там был маленький дом, – сказал он. – Я помню. Сейчас вспомнил. Когда меня уносили, дом горел. Я кричал, чтобы мама меня спасла. Вырывался. Но она была уже мёртвой. Я… будь я проклят.

Он сказал это – и глаза так и остались открытыми. Но уже неживыми.

– Может быть – и не будешь, – тихо ответил Колька, мягко опуская веки умершего.

5.

Домой Колька добрался в четвёртом часу утра – усталый, голодный и больше всего на свете желающий спать. До такой степени, что даже не сразу понял: его ждёт Элли. Она стояла на освещённом крыльце под перевитыми аркой длинными тонкими снопиками ржи (Колька не украшал дом, кто-то позаботился об этом без него…), спрятав руки под мышки, и, увидев Кольку, буквально со всех ног бросилась ему навстречу – ему показалось, что с крыльца она просто-напросто спорхнула, не касаясь ступенек.

– Я чуть с ума не сошла! – прокричала она. – Ты сказал, что сразу вернёшься; где ты был?! Я везде звонила, я не знала, что думать… Колья…

Она задохнулась, прижалась к его плечу, и Колька неловко обнял девушку левой рукой, чувствуя, что сейчас она заплачет.

– Всё нормально, Элли, – негромко сказал Колька, чуть сжимая её плечо. – Я – вот он. И я очень устал. Очень.

– Есть хочешь? – тут же настроилась на деловую волну Элли.

– Нет… сначала – спать, – Колька расстёгивал куртку, продолжая обнимать Элли, пошёл рядом с ней к дому. – Там не очень шумно?

– Не больше, чем обычно, – она оглянулась через плечо.

– Обычно – это теперь или раньше?.. – Кольку шатнуло. – Ох, как же я устал…

– Потерпи, сейчас доберёмся до кровати… – Элли на самом деле помогала ему идти, озабоченно заглядывая в глаза сбоку.

– У меня такое впечатление, что тебе придётся тащить меня на себе, – Колька неожиданно зевнул. – Извини…

– Я и так почти несу, – в голосе Элли послышался смешок. Колька вздохнул, переставляя ноги, повторил покаянно:

– Извини.

В коридоре пил кофе кто-то из дежурных. Очевидно, ему было скучно, потому что при появлении Кольки и Элли он оживился и уточнил:

– Муж вернулся из загула?

– У тебя зубам во рту не тесно? – спросил Колька, но возникший из холла Славка остановил ссору с ходу заявлением:

– Это свинство, дружище.

– В чём я на этот раз провинился? – осведомился Колька.

– Мог бы взять с собой хотя бы меня.

– Постойте-постойте, это куда?! – заволновалась Элли. Славка, видимо, был на самом деле зол, потому что, демонстративно не обращая ни малейшего внимания на отчаянную сигнализацию Кольки, пояснил:

– Твой парень не нашёл ничего лучшего, как затеять полномасштабный ночной бой с "Детьми Урагана".

– Я так и знала, – торжествующе-обморочным голосом объявила Элли.

– Э… лли, – неуверенно протянул Колька, – ну что ты? Никто же не погиб. У нас, в смысле. Никто не ранен даже. Зато… успех какой…

– Свинья, – тихо сказала Элли и двинулась в сторону кухни. На пороге обернулась и объявила: – Подойдёшь ко мне ещё раз – убью, чем под руку подвернётся. Как был одиночкой, так и остался… только о себе думаешь!

Колька грустно смотрел ей вслед. Потом по широкой дуге медленно обошёл Муромцева и полез на второй этаж…

…Когда Элли, тихонько постучавшись в дверь, всунулась в комнату Кольки – он спал, лёжа поверх одеяла. Сапоги снял и выложил на стол пистолет, но на большее, видимо, не хватило сил. Ещё с порога Элли уловила ровное, тихое дыхание – дыхание сильного, абсолютно здорового человека – и сначала обиделась опять: поссорился и преспокойно уснул!!! Но потом она всмотрелась в лицо Кольки, хорошо видное в предутреннем свете, падавшем из окна – и вздохнула. Лицо было усталое и немного обиженное, на виске – пятно горелого пороха.

– Коль, – она дотронулась до юноши пониже уха (поразившись тёплым толчком, какая у него нежная кожа) – и тот открыл глаза. – Коль, проснись, надо раздеться…

– Я спать хочу, – сонно-обиженно пробормотал Колька. – Мне приснилось, что мы поссорились…

– Давай я тебе помогу, – ласково сказала она.

* * *

Колька проснулся ровно в полдень. Открыл глаза – и сразу понял, что в доме пусто и тихо. Наверное, с ночной передачи все разошлись, а до дневной было ещё два часа.

Вставать совсем не хотелось, но на столе Колька увидел прижатый его пистолетом листок. В результате он дотянулся до записки ногой.

Коль, я отсыпаюсь дома. На кухне, внизу, есть завтрак, только он холодный, конечно. После обеда буду в спорткомплексе сеттельмента. Да! Звонил твой тёзка. Злой, но не на тебя, что странно. Просил найти его, когда проснёшься. Увидимся!

Целую. Пока.

П.С.: прости, что вела себя, как дура.

– Пока, – согласился Колька. И понял, что вставать-то надо всё равно…

…Насчёт пустоты он немного ошибся. В зале – на диване – кто-то спал, накрыв верхнюю часть себя мотоциклетной курткой. Колька не стал выяснять – кто, а сразу отправился на кухню, потому что чувствовал теперь, как ему хочется есть.

Завтрак в самом деле давно остыл. Поглощая его, Колька размышлял, где может быть Райко? В отряде? Тогда он не просил бы "найти". Может, где-то на станциях… или тоже в спорткомплексе? Поглядим…

Доев, он сунул в мойку тарелку с остатками салата, стакан и блюдце – и отправился наверх. Одеваться.