Текст книги "Контуберналис Юлия Цезаря"
Автор книги: Олег Мазурин
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
– Что же, славный Иван Сальватор, это отменное предложение! Тем более у тебя в прошлый раз не получился колющийся из-под низа удар с глубоким одновременным выпадом. Да и скорость нанесения разнообразных ударов у тебя оставляет желать лучшего. Будем сегодня укреплять кисть с помощи гантели. И еще попробуешь биться двумя мечами сразу. Это нелегко конечно, но нужно овладевать этими навыками. Порой у тебя нет щита, а врагов двое или трое, которые разом нападают на тебя и нужно от них ловко отбиться. И не просто отбиться, но еще вывести из строя кого-нибудь, либо серьезно ранив, либо убив насмерть. Но нужно отдать тебе должное. Для новичка в военном деле ты фехтуешь неплохо. Фабий действительно был хорошим учителям для тебя. Ты у него многому научился.
– Да, это так, Мамерк, он был опытным воином, так сказать ветераном, закаленным в гражданских битвах при Мунде, при Фарсале. И его проверенные сражениями приемы эффективны и полезны. Кое-что из этих боевых приемов я взял себе на заметку. У тебя я тоже учусь Мамерк. Как атаковать, как защищаться, как передвигаться. Особенно мне нравиться, как быстро и умело ты орудуешь мечом, как стремительно и неуловимо наносишь удары и в каком количестве. Со стороны, порой, кажется, что у тебя в руках не один меч или два, а целых сто!
– Ничего, Иван Сальватор, скоро ты научишься биться как я. Только нужно больше тренироваться, укреплять дух, дыхание и мускульную силу. И тогда все приложиться. И ты будешь одним из первых бойцов Рима. Наш божественный Цезарь мне за тебя еще скажет немало благодарственных слов.
– Я тоже...
И патрон с начальником охраны отправились в сад.
ГЛАВА 6.
ПИР У ДАЛАБЕЛЛЫ
Корнелий Домиций Долабелла был вынужден устроить званый пир для Цезаря: как-никак сам пожизненный диктатор и его приближенные Антоний и Лепид решили прийти к нему в гости. Первые лица Римской республики. Если откажешь – навлечешь на себя гнев властителя Рима и станешь жертвой мести с его стороны. А этого сенатор явно не желал: ему еще дорога была его драгоценная голова и драгоценная жизнь.
Долабелла прекрасно знал о планах заговорщиков (многие были его друзьями) и явно желал смерти Цезаря, но, словно предчувствуя что-то нехорошее из этой затеи, сенатор не стал прятать в тогу кинжал и нападать на своего императора – и это его спасло от смерти! Долабелла присутствовал в те злополучные мартовские иды в курии Помпея и без того натерпелся страха. Заговор провалился, его друзей арестовали, а некоторых и казнили. Но никто не выдал богача Долабеллу. Бруты убиты, Каска убит, Кассий Лонгин – тоже. Сенатора допрашивал сам Цезарь и поверил в его невиновность. Так что Корнелий Домиций пока был вне подозрений. Но вдруг Цезарь узнает о его принадлежности к заговорщикам. Вдруг кто-то из арестованных сболтнет его имя. От этой мысли по телу знатного патриция пробегала дрожь, ноги становились ватными, и становилось как-то нехорошо на душе. К тому к этому страху прибавился другой, не менее нервозный и продолжительный чем первый. А вдруг после неудачного покушения на Сальватора цезарианские ищейки выйдут на след Балдегунде, а через него – на сенатора. Тогда – тоже смерть Долабелле!
И что делать?!
Убить Балдегунде? Жалко. Где сенатор найдет такого преданного и искусного война. Такие начальники охраны на Аппиевой дороге не валяются. Значит, надо постараться задобрить диктатора удивительными гастрономическими изысками и не поскупиться на закупку и приготовления яств. И вероятнее всего придется пожертвовать своей дочерью в угоду желания контуберналиса Цезаря и дать отставку ее жениху Квинту Фаррелу – лучшему другу Долабеллы.
А что делать? Ведь жить так хочется! Как никогда!
Для пиршества у Долабеллы все приглашенные, в том числе Цезарь, Антоний, Лепид и Иван облачились в специальную обеденную одежду, более простую и удобную. Мамерк и пара его лучших бойцов в красивых шлемах и доспехах сопровождала своего патрона на званый ужин.
Рабы, наряженные в эффектные одежды разных воинов мира, встречали гостей у входа в дом. В прихожей у Долабеллы была выложена красивая мозаика. На ней – грозный страж Аида – Цербер с двумя оскалившимися собачьими головами и змеиным хвостом. Вверху мифического пса надпись на греческом: "????????" (Кербер, то есть Цербер), а внизу надпись, уже на римском: "CAVE CANEM" (Осторожно, злая собака!)
Согласно древнеримскому представлению, свирепый пес-змея Цербер, охраняя царство мертвых, охотно пропускал туда тени людей, но вот пытающихся выбраться оттуда он просто пожирал. Для того чтобы задобрить двухголовое чудовище, входившие в подземное царство, предлагали ему медовые лепешки. Так, помогая Энею проникнуть в потусторонний мир, колдунья Сибилла бросила Церберу лепешку, пропитанную настоянным на снотворной траве вином.
Поэтому около мозаичного Цербера стоял раб с полным подносом медовых лепешек, и каждый заходящий гость, чтобы пройти далее в дом и умилостивить грозного монстра, брал лепешку и, откусив кусочек, показывал ею псу или дразнил. А некоторые, обладающие более бурной фантазией, отламывали кусочек лепешки и кидали на пол, метясь в ту или иную пасть мозаичного монстра. Мол, на, кушай треклятое чудовище! Так Долабелла развлекал своих гостей, и они охотно и с бурным весельем принимали правила его игры.
В огромном триклинии находились столы и ложи. В центре – большой стол, вокруг которого расположилось девять лож поделенные на три тройки. Первая "тройка" была рассчитана на хозяина дома, Цезаря и Антония. Вторая – на Лепида, Ивана и Фабия, а третья – на других приближенных императора.
Стол справа окружало такое же количество лож, как и у первого – девять. Там располагались доблестный трибун Квинт Фаррел, друзья Долабеллы и важные сановники.
Другие столы и ложи занимали сливки римского общества: сенаторы, квесторы, трибуны, богачи, нувориши. А также богема – комики, поэты, философы, актеры, художники, содержатели гладиаторских школ и престижных борделей, в том числе и Давритус.
Сутенер поздоровался с Иваном, но Сальватор прижал палец к губам, тем самым давая понять греку, что лучше не афишировать их деловое сотрудничество. Давритус понимающее кивнул и противно улыбнулся.
На этом пиру также состоялась знаменательная встреча двух бывших и непримиримых соперников-гладиаторов, а ныне начальников охраны весьма уважаемых патрициев – Балдегунде и Мамерка.
Они изумились, когда увидели друг друга.
– Вот так встреча, Мамерк! – воскликнул германец. – Хвала Тунару всемогущему! Мы оба не на ристалище, а на службе. Как поживаешь, знаменитый воин Мамерк?
– Слава моим богам, хорошо. Мой хозяин – Иван Сальватор. Я начальник его личной охраны.
– А, Иван Сальватор – спаситель Цезаря? Помню его, помню, хвала ему, что уговорил Цезаря дать мне свободу. По праву, моя хорошая и сытая жизнь – это и его заслуга. Я тоже, как и ты, славный Мамерк, служу начальником личной охраны. Только другому хозяину. Его зовут – Корнелий Домиций Долабелла. И он хозяин дома и устроитель пира.
– Слава твоему хозяину!
– Аве, Долабелла!
– А мой патрон пришел к твоему хозяину, чтобы просить в жены его дочку Домицию...
Балдегунде с неприязнью посмотрел в сторону Родина. Из-за этого любимчика императора он потерял троих умелых и опытных воинов. И сам чуть не оказался жертвой светловолосого волчонка. Но Тунар его сберег. Плюс к тому же бывший гладиатор за провалившуюся операцию удостоился сильнейшего гнева от своего хозяина – Долабеллы. И этот треклятый выскочка Сальватор хочет похитить сердце первой красавицы Рима – Домиции? Да не бывать этому! Германцу самому нравилась Домиция и особенно ее мать – Юлия. И суровый хатт втайне мечтал о том, что матрона рано или поздно обратит на него внимание. Оценит его, полюбит и сгорая от страсти завлечет на любовное ложе. Но жена и дочь Долабеллы не очень симпатизировали начальнику охраны сенатора, и даже где-то его побаивались. Им он казался настоящим варваром – грубым, страшным, свирепым и неотесанным. Они иногда жаловались по незначительным причинам на Балдегунде главе семейства – Долабелле, но богач к неудовольствию Юлии и Домиции всегда защищал своего подчиненного и оправдывал.
Стоит сказать, что германец, грезя о дочке и жене сенатора, пока не переходил рамки дозволенного: он знал, что если Долабелла узнает о его сексуальных поползновениях в сторону его близких, то лично отрубит Балдегунде голову. И хатт пока с трудом, но сдерживал свои потаенные желания и мысли. Ради сохранения своей головы, хорошей зарплаты и ради своих амбиций, которые резко возросли после того как он стал главой охраны богатого и знатного патриция.
Мамерк и Балдегунде присели на лавки подальше от своих хозяев и под чаши превосходного Альбанского вина стали вспоминать свое гладиаторское прошлое и особенно их последний поединок. К ним присоединились подручные германца и македонянина. От этого разговор за столом стал еще оживленнее и веселее.
Римлянки пировали отдельно от мужчин в своем помещении. Но хозяйка – Юлия Луцилла – выходила время от времени к гостям в триклиний. Когда она обходила столы в первый раз и приветствовала гостей, но вздрогнула от неожиданности: она увидела Мамерка! И мгновенно его узнала.
Пять лет назад жену и дочь Долабеллы захватили киликийские пираты. Юлия и Домиция плыли в Грецию чтобы отдохнуть у родной сестры Луциллы – Секунды Флавии, жены наместника Греции, но не доплыли. Два корабля злодеев отрезали путь римской триере, на которой путешествовали близкие Долабеллы, сблизились с ней, заарканила крючьями, и пираты пошли на абордаж. Римских солдат морские разбойники перебили всех до единого, но не тронули рабов-гребцов, моряков и Юлию с Домицией.
Предводитель пиратов – Мамерк – был благороден к знатным римлянкам. Хотя он и забрал корабль, все имущество римлянок, деньги, подарки драгоценности, но не назначил за жену и дочь сенатора никакого выкупа. Юлия была восхищена красотой и атлетическим сложением Мамерка, его умом, бесстрашием, обаянием, речью. Главарь пиратов тоже влюбился в матрону. В первую ночь на корабле он овладел супругой Долабеллы с невероятной страстью. И та с такой же неукротимой страстью всецело отдалась пирату. То была великолепная ночь! И с каждым днем бурные ночи повторялись. Матрона потеряла голову от любви к пирату! Поэтому в отличие от дочери, которая жаждала вернуться в Рим, Юлия не торопилась попасть к обрюзгшему и ненавистному мужу, с которым она давно не знала хорошего соития. А тут ее устраивало все. Еще немного и она стала бы королевой пиратов. Мамерк держал знатную пленницу на корабле до тех пор, пока Корнелий Долабелла не обратился с просьбой к верховному вождю пиратов вернуть ему дочь и жену за любое вознаграждение.
Глава всех киликийских пиратов потребовал у Мамерка назначить любой выкуп за римлянок и после выкупа отпустить их. Македонянин, скрипя сердцем, был вынужден подчиниться воле вождя. И после того, как римские посредники Долабеллы привезли деньги за пленниц на главную пиратскую базу в Киликии – крепость Карацезум и забрали римлянок, Мамерк навсегда расстался с любимой женщиной. И это разлука прощание была крайне мучительная и тяжелая. Юлия при прощании даже плакала навзрыд, а по щекам Мамерка текли скупые мужские слезы. Сердца их раскалывались напополам от невероятной душевной боли. Но все же им пришлось распроститься.
Воспоминания о Юлии Луцилле долго преследовали пирата, а затем и гладиатора. Он так и не мог забыть ее. Впрочем, как и знатная римлянка не могла забыть жаркие ночи на либурне или на морском песке в объятьях белокурого македонянина. Вчера ей даже приснился сон, будто она занимается любовью с Мамерком. В этом сновидении она была невероятно счастлива и расслаблена, но когда проснулась, то разочаровано и тяжело вздохнула: это был всего лишь сон. И когда она среди гостей узнала Мамерка, то возликовала ее душа и тело! Все встрепенулось внутри у нее и сразу наполнило низ живота вожделенным теплом. Если бы не толпа, знатная матрона тут же бы сорвала с себя одежды и с безумной страстью отдалась этому дерзкому и сильному македонянину. Выходит, сон оказался вещим. В нем Венера сообщила Юлии, что она вскоре увидеться со своим любимым. И вот она его узрела!
Мамерк тоже узнал матрону. И забытая доселе страсть нахлынула на него с новой силой. Он едва не выскочил из-за стола, но вовремя спохватился. Заметив этот непроизвольный порыв и обезумевший от счастья взгляд, Балдегунде поинтересовался у македонянина:
– Ты куда, мой славный друг?
– Да, так, никуда... – замялся Мамерк и отвернул глаза от жены Долабеллы.
– А, ты заметил нашу восхитительную хозяйку – Юлию Луциллу, – догадался германец. – Я разделяю твое восхищение ею: она – богиня. И несравненная красавица.
– Да, богиня, – искренне подтвердил македонянин.
– Ты, возможно. увидишь в этом доме еще одну богиню – дочь сенатора – Домицию. Она еще краше матери. Недаром о ней говорят, что она первая красавица Рима. Твоему хозяину Ивану Сальватору несказанно повезет, если он жениться на ней.
– Он непременно жениться на ней. Такова воля моего хозяина и великого Цезаря...
Мамерк перевел разговор на другую тему, а сам время от времени кидал взгляд в сторону неожиданно появившейся долгожданной любви. Но как бывшему гладиатору поговорить с Юлией наедине? Здесь явно невозможно: в доме ее муж, высшие лица государства, многочисленные гости. Но Мамерк знал, что при первой возможности Юлия должна дать ему условный знак или прислать какого-нибудь нарочного, который и сообщить влюбленному о месте и времени долгожданной встречи. Вряд ли Юлия забыла страстные и жаркие ночи на либурне, его. Мамерка, неутомимость и его любовь.
Скрывая сильное волнение и сдерживая дикое вожделение, Юлия поспешно вернулась к дочери, которая с интересом подглядывала из-за занавески за Иваном и Фаррелом.
– Моя дочь Домиция, посмотри на того светловолосого гладиатора. Узнаешь ли ты его?.. – спросила у дочери матрона.
Матрону просто трясло от страсти. Девушка, встревоженная необычным состоянием матери, внимательно пригляделась к тому на кого указала мать, но ничему не удивилась.
– Это Мамерк. Я его видела в цирке Тарквиния, он победил начальника охраны отца Балдегунде. Это лучший гладиатор Рима. А ныне он телохранитель моего красавчика Ивана Сальватора и начальник его гвардии.
– Вглядись, моя Домиция, в его мужественный и благородный лик. Внимательно вглядись. Помнишь ту нашу злополучную поездку к моей сестре в Грецию? Тогда, когда на нас напали морские разбойники?
Вот теперь Домиция узнала вождя пиратов и поразилась:
– О, Венера! А я все мучилась дикими и трудными размышлениями, тогда в цирке: кого же мне этот македонянин напоминает? Мама, так это же тот предводитель пиратов, что захватил нас и держал в плену на корабле. Он был без ума от тебя, а ты – от него. Потом я знаю, ты долго тосковала о нем.
– Да, это он – Мамерк. Бывший наш похититель. Не говори о нем отцу, хорошо? – попросила дочь Юлия Луцилла. – А то его тут же убьют. Если побоятся это учинить при Цезаре, ведь Мамерк – начальник охраны его и твоего любимца Ивана Сальватора, то потом моего греческого Геркулеса тайно заколют подосланные душегубы.
– Клянусь Юноной, что я ничего не скажу отцу, – горячо пообещала Домиция.
– А я, как только представиться божественный случай, устрою с македонянином тайную встречу.
– Будь осторожна, мама, затем чтобы отец ничего не заподозрил. Иначе месть его будет страшна, и тебе несдобровать. В случае поимки вас отец отрежет пирату нос и уши, а я тебя согласно римским законам попросту закапает в землю живьём.
– Не волнуйся доченька, я буду осторожна... – сказала Юлия. – Весьма осторожна. Не для того нас снова свели боги вместе, чтобы мы по какой-то такой глупости обнаружили себя перед всеми и обрели ужасную смерть. Это будет несправедливо. Не по человеческим порядкам, не по небесным. А твой Иван Сальватор красивый патриций, хотя и из варваров.
– Славян, – поправила мать Домиция.
– Пусть из варваров, не все ли равно? Для меня, кто живет дальше Рима, все дикари. А твой выгодно отличается от них. И даже выделяется. Он хорошо сложен, у него правильные черты, красивые мужественные глаза. Он похож на настоящего римлянина.
– И что немаловажно богат и знаменит. И что еще значимо, он – гражданин Рима. А самое существенное – он любимец богов и нашего Цезаря, тоже полубога, получеловека.
– И это тоже достоинства Сальватора. Я буду только рада вашей свадьбе и вашей совместной жизни. И будущим моим внукам и внучкам.
– Благодарю за лучшие пожелания. Ох, как ты понимаешь меня, моя мамочка, как никто другой! – воскликнула пылко Домиция, и мать с дочкой тепло обнялись.
– А ты его любишь, доченька? – с нежной улыбкой на устах поинтересовалась Юлия Луцилла.
– Больше жизни... – честно призналась первая красавица Рима.
– Так будьте счастливы. Да покровительствует вам Юнона Курита!
– И Гименей!.. – добавила Домиция.
А в это время счастливый Мамерк, покинув Балдегунде и гладиаторов под благовидным предлогом, выскочил на улицу и от избытка чувств побежал вдоль нее. Пробежав шагов триста, он остановился и, уже не сдерживая эмоций, воскликнул:
– О, Зевс, ты услышал меня! Наконец-то! Пять лет ты испытывал меня на прочность, кидал как Посейдон из стороны в сторону утлое суденышко по имени "моя судьба". Я был пиратом, рабом, гладиатором, рудиарием, ланистой, а ныне стал начальником охраны. Я переезжал из города в город и наконец оказался в Риме, где оказывается и жила моя любимая Юлия! Пять долгих лет я помнил о ней, грезил, ждал встречи, и вот божественное чудо свершилось – моя любовь и страсть Юлия пришла ко мне наяву. Хвала тебе Зевс-громовержец за такой подарок жизни! Ты воздал мне по заслугам! И я молю тебя о новой встрече с небесным созданием Юлией! И как можно скорее, иначе я умру от преизбытка счастья! Хотя философы утверждают, что от счастья не умирают, мне кажется, что я буду первым, кто это сделает. Слишком долго я ждал этого момента, слишком сильно я люблю ее, и я не выдержу, если ее потеряю. Я готов убить ее мужа и сразиться с целым отрядом отборных легионеров ради того чтобы обладать ею! О, Зевс, всемогущий и справедливый, подари мне тайную встречу с моей любимой женщиной! И как можно скорее!..
Поговорив таким образом с верховным греческим богом, Мамерк уже неспешным шагом вернулся в дом Долабеллы. Он снова уселся за лавку и стал пить с Балдегунде. И когда Юлия заходила в триклиний, якобы для проверки работы обслуги, то сердце македонянина замирало от восторга и счастья. Впрочем, как и у матроны. Они старались не смотреть подолгу друг другу в глаза, чтобы тем самым не обнаружить себя перед гостями и хозяином дома, но внутри их кипел вулкан страсти и глаза их блестели от преизбытка радости.
Пока они общались лишь на расстоянии. Внешне – полувзглядом, полуулыбкой, полужестами, а внутренне и уже целиком – душой, сердцем, и кипящими от страсти и любви эмоциями и тайными желаниями.
А пир был в самом разгаре.
***
Корнелий Долабелла крайне постарался для дорогих гостей: от изобилия блюд просто рябило в глазах. Тут были и с румяной аппетитной корочкой свиные туши, внутри которых были томленые фрукты и овощи, и оленьи туши, зажаренные на вертеле, и запеканка из дроздов, курицы, вареного свиного вымени и филе рыбы. Фаршированная печень перекормленного гуся, луканская свиная колбаса, языки павлинов, зайчатина с соусом из перца, чабера, репчатого лука, семян сельдерея, гарума, вина и оливкового масла. А также: жаркое из кабана с холодным соусом из перца, любистока, тимьяна, душицы, зиры, семян укропа, сильфия, семян дикого гулявника, вина, луковиц, поджаренного миндаля, фиников, мёда, уксуса, оливкового масла. Филе мурены, кефали, форели, камбалы, рыбы-попугая, устрицы, омары, морские гребешки. И море фруктов, овощей, десертов и вина. И в качестве приправы к мясным и рыбным блюдам – самый лучший гарум из города Помпеи.
Гарум -это любимый среди всех сословий Рима рыбный соус. Он приготавливался методом ферментации мелкой рыбы, которую иначе приходилось бы выбрасывать. Чаще всего использовались анчоусы, тунец, скумбрия, иногда моллюски в сочетании с ароматическими травами. Ферментация проводилась в больших каменных ваннах под действием солнца в течение двух-трех месяцев. В соус также добавлялись уксус, соль и оливковое масло, перец, вино и употреблялся он как приправа к различным блюдам. Гарум также считался лекарственным средством и применялся при укусах собак, нарывах, поносе. Но из-за сильного специфического запаха приготовление гарума в городах было запрещено. Готовый соус запечатывался в маленькие глиняные сосуды и в таком виде поставлялся в римские провинции. В некоторых регионах гарум полностью заменял поварам соль.
Когда новоявленный контуберналис Цезаря – Иван Родин – попробовал гарум, то восхитился его вкусом. Ничего подобное (в смысле соусов) он в своей жизни никогда не ел.
...Итак, гости спокойно пировали, хвалили щедрого хозяина, бросали объедки на пол и беседовали о разных темах. Рабы разносили в тарелках еду и раскладывали ее гостям. Сальватору принесли хороший поджаристой кусок свининах ребер в сладком соусе. Он принялся, как подобает стопроцентному римлянину, есть его руками. Иван все никак не мог привыкнуть кушать лежа и бросать объедки на пол, но таковы были правила античного этикета. И чтобы в глазах уважаемых мужей Рима не быть белой вороной, он бросил обглоданные кости на пол. И как ему было уже неудобно возлежать на ложе, все же не слезал с него.
Иван заметил, что Цезарь практически мало пил вина, в основном, воду. Ел он тоже умерено. Родин восхитился: молодец, Гай Юлий, поддерживает свою форму! Он и здесь всем патрициям пример.
Цезарь вел неторопливую беседу с хозяином дома.
– Ты проявил великое гостеприимство, Долабелла, – сказал диктатор. – Пир славен и щедр...
– Благодарю, тебя, о, мой Цезарь! – польщено отозвался сенатор.
– ... Да, пир славен и щедр. Но я не за этим пришел к тебе, великий муж Рима.
– Так какую еще честь тебе оказать, божественный Цезарь? – притворно осведомился сенатор, хотя догадывался об истинной цели визита к нему могущественного императора.
– Я привык говорить прямо, на то я и Цезарь. И вот что я тебе скажу, славный Долабелла. Твоя дочь Домиция бесподобна. Она умна, красива, воспитана. Она прекрасна как моя заступница и прародительница моего рода Венера...
– Кто с этим поспорить, мой Цезарь?! Только боги. Дочь моя действительно непревзойденна в своей красоте, она действительно как Венера.
– Так вот. С недавних пор в нее влюбился один достойный юноша и хочет на ней жениться. И этот юноша послан мне богами и очень дорог мне. Твой отказ его разочарует, а вместе с ним и меня – его покровителя.
– Я не хуже самых первейших авгуров догадываюсь, кто он. Речь идет, несомненно, об Иване Сальваторе, мой Цезарь, о твоем контуберналисе? Разве я не прав?
– Ты весьма догадлив, мой бесценный друг. Да это он, Иван Сальватор, восхищается всеми достоинствами твоей дочери. Я подарил ему дом, виллу, много денег, драгоценностей, коней, рабов, гражданство, власть и мое покровительство. Это хороший муж для твоей Домиции, не правда ли, Долабелла?
– О, да, мой Цезарь! Иван Сальватор славный герой, весь римский народ знает, что он спас тебя. И благодаря твоей милости еще сказочно богат и что не маловажно – римский гражданин. Я не против этой кандидатуры. Но... а как же, мой бесподобный Цезарь, жених моей дочери храбрец и красавец Квинт Фаррел? Он и Домиция уже полгода как помолвлены, и она по нашей традиции носит золотое кольцо без драгоценного камня. Как на это посмотрят боги? Юнона Курита? Фидес?..
Наступила минутная пауза в беседе: диктатор увлеченно лакомился финиками, выплевывая косточки на пол. После того как властитель Рима съел один за другим три приторно-сладких янтарных финика и отправил в очередной полет за ложе обглоданные светло-коричневые косточки, он соизволил продолжить прерванный разговор:
– Ты же знаешь, Долабелла, согласно тем же нашим традициям помолвка может в любое время быть расторгнута. Пусть Домиция скажет Фаррелу священные и известные всем невестам слова: conditione tua non utor – «твоим предложением не воспользуюсь» и все проблемы связанные со свадебными обязательствами разрешатся за один миг. Вот и все. Так что готовь приданое дочери, славный Долабелла, но уже для другого жениха.
– Что же я поговорю с дочерью, и тогда мой божественный Цезарь мы сможем устроить достойное счастье Домиции и Сальватору... Поговорю я и с Фаррелом. Трибун меня поймет, хотя и будет, несомненно, огорчен моему решению, но если и не поймет, то это только его скорби и печали. Побеждает сильнейший.
Довольная ухмылка скользнула по губам диктатора.
– Твоему толковому, достойному лишь устам мудрой Минервы, ответу я возрадовался, мой славный Долабелла: он отвечает моим надеждам и надеждам моего Сальватора. Да пусть будет так. Как только я вернусь из парфянского похода, сразу сведем жениха и невесту для помолвки и быстро сыграем свадьбу, хочу лично присутствовать на этом торжестве. Я не намерен тянуть ни с помолвкой, ни со свадьбой. А за время моего отсутствия твоя Домиция отправит славного трибуна Квинта Фаррела в отставку.
– О, ты велик и мудр, Цезарь! Я буду искренне рад твоему присутствию на свадьбе. Молодые должны обрести свое счастье, они достойны друг друга. А там и сама Карментра позаботиться об их потомстве. Я уже стар и мне нужен продолжатель моего славного рода.
– Фидес будет, как золото, беречь твои слова, славный Долабелла! Решение принято! Встретимся на свадьбе!
– Клянусь Юпитером Статором, это будет великий день в моей жизни!
– Хвала Венере, моей покровительнице! Ты меня прекрасно понял, Долабелла!
– Конечно, мой Цезарь!
Цезарь и Долабелла подняли кубки за здравие молодых...
После обильной пищи гости захотели пищу духовную. Началась "культурная программа". Сначала собравшихся патрициев развлекали комики, потом акробаты, а затем и музыканты из Сирии, Греции, и Египта. А на десерт – восемь очаровательных танцовщиц. Из разных стран и разных цветов кожи. Эфиопки, иберийки, гречанки, фракийки. Всех их курировал торговец телами Давритус.
Девушки в легких прозрачных накидках вышли на середину залы и стали плясать. Что-то наподобие смеси восточных танцев и балета. Потом танцовщицы под одобрительные возгласы гостей сбросили накидки, затем нагрудные повязки, а затем и набедренные. Одна синеглазая и светловолосая танцовщица с молочной кожей, самая сексапильная и красивая, увивалась, как змея вокруг ложи почетных гостей и особенно возле ложа Цезаря. Она пыталась покорить, влюбить, "ужалить" взглядом самого императора, так сказать "достать" до самого его сердца. Тот загипнотизированный и восхищенный смотрел на изгибающееся в ритмах танца нагое женское тело самых совершенных и красивых форм.
"Так вот откуда пошел стриптиз", – подумал Иван.
Цезарь что-то негромко сказал Антонию, указывая на танцовщицу.
Консул обратился к хозяину дома.
– Этих танцовщиц Долабелла и особенно эту белокурую дочь Фессалии после пира ты пришлешь ко мне в дом.
Богач кивнул.
– Непременно, славный Антоний.
– А кто их содержатель?
– Грек Давритус.
– Давритус? Наслышан о нем. Самый известный сутенер в Риме.
– И самый богатый. У него множество дорогих и дешевых борделей при банях, тавернах, приютах, постоялых дворах. Вот и танцовщиц он поставляет нам, богатым и знатным патрициям. У него самый лучший товар. Но он не жадный, с ним можно сторговаться.
– И за сколько тысяч сестерциев ты купил эту живую партию, славный Долабелла?..
Сенатор что-то зашептал на ухо консулу, тот закивал головой и сказал: "Хорошая цена, подходит".
А Иван засматривался на оголенных девушек и не переставал удивляться: как много в Древнем Риме "обнаженки". Здесь красивое, здоровое, хорошо сложенное тело – культ античного римлянина. Оно везде мелькает. Не только на фресках, монетах или в скульптурном исполнении, но и воочию. Женское, мужское, девичье, юношеское. Голое тело здесь никого не удивляет. Им восхищаются, наслаждаются. Его лелеют, обожают, совершенствуют. Любят его демонстрировать, соблазнять им, употреблять для дела и удовольствия. Правда от этого культа развелось и много разврата в вечном городе. Когда Иван ходил с Цезарем и Антонием в театр на комедию Аристофана "Птицы", то в первом перерыве сильные красивые гимнасты-рабы в разных и порой невероятных позах "дружили" с гимнастками-рабынями. В втором перерыве тоже было эротическое шоу, но уже с карликами. Цезарю и Антонию эти порнографические представление нравилось, как впрочем, и всем зрителям. У Ивана сложилось впечатление, что все эти люди ходят на спектакль не ради искусства, а ради этих сексуальных шоу. Видеть чуть не каждый день столько открытых женских тел и извращений – это какая психика может выдержать!
При виде обнаженных танцовщиц Иван вспомнил сначала о фракийке из терм, а потом и о Домиции.
"Она же здесь, почему не выходит к гостям?" – размышлял Родин – "В триклинии появляется лишь ее мать и служанки. И жена Долабеллы так загадочно смотрит на меня и улыбается. Она – копия Домиции, но только на восемнадцать лет старше. Есть морщинки на лице, и она не так стройная, как дочь, есть у нее небольшой, аккуратный, сексуальный, но уже животик, и немного лишних килограммов в области талии. И все же она по-прежнему красивая и привлекательная женщина. А где же все-таки Домиция? Ау? Красотка, выходи!"
В триклинии царил невероятный шум, состоящий из гула голосов, беспрерывных речей, возгласов, смехов. Некоторые без стеснения производили непристойные звуки. Других рвало от чрезмерно количества съеденного и выпитого в услужливо подставленные рабами золотые лохани. Кто-то не успевал дождаться раба с посудиной, и он под грозное рыканье освобождал содержимое желудка прямо на пол. И самое главное это никого не удивляло, и было в правилах приличия. Иван обратил внимания, что для вызывания рвоты вместо современного способа "два пальца в рот" римляне используют перышко, которым щекочут зев.
Правда из истории Римской империи уже более поздней Иван знал и другое применение перышка. Однажды маниакально жаждавшая власти Юлия Агриппина решила отравить своего благоверного – императора Клавдия. Он очень любил жареные белые грибы, чем Агриппина и воспользовалась. Утром тринадцатого октября пятьдесят четвертого года нашей эры она велела приготовить рагу с белыми грибами. А потом самолично подсыпала в тарелку ядовитого порошка, перемешала...
