Текст книги "Беспокойное наследство"

Автор книги: Олег Говда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Глава шестнадцатая

– C оглашением ты хорошо придумал, – сказал Степан, когда его конь начал сбоить, и побратимам пришлось пустить лошадей шагом.

Это были первые слова, которыми они перемолвились с тех пор, как выехали с Михайловки. Сперва каждый думал о личном, а потом друзья пустили лошадей галопом, словно убегали. И опять стало не до разговоров… Несясь вскачь можно только перекрикиваться изредка, пытаясь пересилить свист ветра в ушах. А такое напряжение глотки совершенно не способствует задушевной беседе.

– Спасибо отцу Василию: надоумил… – кивнул Тарас. – Я ведь от счастья совсем голову потерял, и сам бы не сообразил. За то теперь, что бы со мной не стряслось – Ривке не придется прятать глаза от односельчан. А случись родиться дитяти… – тут он немного помолчал, вспоминая приятное, и только потом закончил свою мысль… – у них будет свой очаг. Вот так, брат… Нам обоим есть куда возвращаться. Тебя – Аревик ждет, меня – Ребекка.

– И чтоб не заставлять невест волноваться, придется поторопиться и скорее найти потерянную реликвию…

– Мы могли бы двигаться гораздо быстрее, если бы ты слез с лошади… – резонно заметил Тарас.

– Думаешь это так легко крыльями махать? – произнес с некоторой обидой Степан. – Сам-то что не попробуешь, а возишь свою "паню" на седле.

– Я б с радостью… – вздохнул недоученный ведун. – Знаешь, как порой хочется взмыть к облакам?.. Да только – глупо бескрылому о небе мечтать. У каждого свой оброк и своя стезя…

– Ага, думаешь, если умно ответил, то и открестился? – хмыкнул здоровяк. – Сейчас расплачусь от жалости. Тоже мне – сиротинушка убогая… Ничего не умею, ничего не знаю, ничему не обучен. Зато из колдовского плена освободился… А мой учитель, к слову сказать, очень крепкие узы накладывать умел. Из корчмы в свою избу перенестись изловчился? Да еще, заметь, не один – а вместе с Ребеккой!.. Но летать он, видите ли, не сподобился. Самому не смешно?

– Постой! – воскликнул Куница так громко, что Призрак остановился, как вкопанный. – Ты хочешь сказать: что и я чародей?! А откуда ты узнал, про перемещение…

– Я же неподалеку был, – объяснил Степан, – а возмущение силы даже недоучка чувствует… Что ж до чародейства, брат Тарас – то в этом нет никаких сомнений. Причем, если мое умение – результат обучения… То твоя сила – врожденная. Вот только не пойму, почему никто не удосужился тебе рассказать, как правильно ею пользоваться…

– А ты? – загорелся Куница. – Ты сможешь?

– Увы…

– Но почему? Тебя же научили?

Степан почесал кончик носа.

– Скажи, Тарас, ты хорошо плаваешь?

– А то…

– Тогда, представь себе, что рыбы попросят тебя обучить плаванью какого-то шустрого малька или головастика. И что ты им расскажешь? Как надо сильнее загребать руками? Как правильно шевелить ногами? Как держать голову, чтобы при вдохе не хлебнуть воды? Извини, брат, но тут я не помощник. Либо сам учись, либо ищи совета у тех, кто такой же… От рождения.

– Легко сказать: ищи… – Куница удручено потянулся за трубкой. – Бабка померла, а с отцом – вообще ничего не понятно. У меня до сих пор слова о том, что он жив, из головы не идут. Не знаешь, дух может ошибаться, или – соврать?

– Вряд ли… – Степан вспомнил свою беседу с сущностью Аревик. – Я, конечно не знаток загробной жизни, но мне кажется, в тонком мире иные ценности. Ему нет нужды лукавить. А с чего ты решил, будто он жив? Что такого произошло в замке? Ты ведь ни разу толком и не рассказывал?

– Да обо всем я рассказал, – не согласился Тарас. – Не упомянул лишь, что когда чернокнижник потребовал призвать дух Тимофея Кницы, духи ему ответили: мол, нет такого среди мертвых. А потом и произошло все остальное…

– Так вот в чем закавыка! – воскликнул Степан. – А я-то уже голову себе сломал. Все никак не мог понять: как же Чернобород так оплошал?

– Угу, – глубокомысленно пыхнул дымом Куница, усердно раскуривая, слишком туго набитую, трубку. – Теперь твоя очередь объяснять?

– А тут никакой тайны нет. Вызванный дух может выйти из повиновения, вызвавшего его, чародея только в том случае, если перед ним будет поставлена заведомо противоречивая, а посему – невыполнимая задача. А поскольку Чернобород потребовал призвать к себе душу человека, который еще не умер, естественно – дух не мог этого сделать! Ну, так это ж здорово! – воскликнул Степан, осознавая. – Радуйся, брат! Твой отец жив!

– Но… как такое может быть? – недоверчиво переспросил Тарас. – Ведь приезжали его товарищи… И потом – сабля, люлька, седло?..

– Вопрос не ко мне, – пожал плечами Степан. – Но ты не кручинься. Подумаешь – одной тайной больше стало. Зато – хорошей… Вот бы бабушку твою расспросить… Уверен, она точно знает.

– А ты тоже научился души усопших людей вызывать?

– Даже если б и умел, без хорошего медиума ничего не выйдет. Но, тебе мое умение без надобности. Души родных к нам сами приходят, если хорошенько позвать. Будешь ложиться спать – помолись крепко, глядишь: бабушка тебе и присниться. Как тогда, в ущелье – отец. Не получиться сегодня, завтра еще раз попробуешь. Если она тебя любила, то обязательно отзовется…

– Так просто?

– А ты попробуй сперва, – хмыкнул Степан. – Тогда и поговорим: просто или сложно… – И, если получится, заодно, попытайся выведать, что ей об остальных наших делах ведомо. Может, что путное подскажет? Как говориться: раньше найдем – раньше воротимся…

– К мягким и теплым перинам?.. – уел побратима Куница.

– К ним тоже… – незлобиво ответил тот. – И уж совсем неплохо бы – целыми и невредимыми… Знаешь, я никогда раньше не знал, как приятно… когда тебя ждут… Я ведь почти позабыл: что такое – родной дом. Сперва обида на родителей глаза застила, потом – само как-то стерлось из памяти. Веришь – Черноборода, чернокнижника, смерть мне готовившего, чаще вспоминаю, нежели отца с матерью…

– Отчего нет? Уж сколько дней мы вместе, а ты, с того первого раза, о них до сих пор не упоминал… Кстати, коль зашел такой разговор – может скажешь: из каких мест будешь?

– Почти здешний… – скривил губы в горькой усмешке Степан и отвернулся, пряча от побратима, вдруг повлажневшие, глаза.

– Это как?

– Если в Каменец-Подольск ехать не прямиком, а свернуть южнее – так аккурат в мое родное Раздолье и попадем.

– И большой крюк накинуть придется?

– А я мерил?.. Пехом – одно, на лошадях – другое… Тем более, таких как Призрак. Может, уже завтра к вечеру доберемся. А, может – позже… Дорога, она не только верстами измеряется.

– Так в чем же дело? – оживился Куница, не обращая внимания на мудрствование побратима. – Давай, заглянем к ним… Невесты наши, слава Богу, дома сидят. Василий – со своими и всеми прочими тайнами, подождет немного. Решайся, Степан! Кто знает: когда еще свидеться доведется?

– Если вообще суждено…

– Тем более. И потом, как я припоминаю, ты говорил, что родители тебя из дому из-за нищеты спровадили… Так, может, они и по сей день бедствуют? Помочь не хочешь? Не бедняк, ведь…

– Хорошо бы… – задумчиво произнес Степан и быстро поправился: – Я к тому, что помочь хорошо, а не то – что бедствуют…

– Да я так и понял, не шебаршись… – успокоил его побратим. – Ну, так что решил: поворачиваем лошадей?

– А, поехали… – Степан решительно махнул рукой. – В таком разе, нам туда…

Тарас мимоходом взглянул в указанном побратимом направлении, но что-то иное, смутно виднеющееся вдали, зацепило его взгляд. Казак приложил ладонь козырьком ко лбу, внимательно вгляделся и спросил:

– Ну-ка, Степан, глянь: вон там, на пригорке, в рощице – в самом деле какое-то строение прячется, или мне чудится?

Здоровяк повторил его жест, прикрывая глаза от, нависшего над макушками, яркого солнца, и подтвердил с толикой восхищения:

– Ну и зоркие у тебя глаза, Куница. Что-то там виднеется. Но, для меня слишком далеко. Да и деревья заслоняют. Нет, не разобрать… Впрочем, какая разница, если мы все равно едем в ту сторону? Скоро увидим… Хорошо б, если хутор. В любом случае, где-то надо будет место для ночлега высматривать. Может, повезет – и не придется на голой земле спать? Тебе не кажется, что я, за последние дни, к пуховым перинам весьма приохотился? Ха-ха-ха…

* * *

Замеченное издали строение оказалось крайним сараем небольшой деревеньки. Всего в дюжину изб, стоящих не привычным полукругом перед церковью, а вытянутых вдоль единственной улочки, с амбарами позади да овинами напротив. Поселенцы заложили жилища посреди небольшой рощицы, стоявшей на особинку от темнеющего на северо-западе леса, при этом используя для постройки деревья, срубленные тут же, на месте возводимого здания.

– Верно говорил Василий, – заметил Тарас. – Как басурмане поутихли, так люди и двинулись занимать вольные земли. Подальше от загребущих лап латинян и их ксендзов… А эти-то совсем издалека приблудились.

– С чего ты решил, что это новое поселение? – засомневался Степан. – Срубы, глянь-ка, уже изрядно потемнели… Лет пять избам, никак не меньше.

– Ага, а церковь или хоть каплицу какую, поставить не удосужились? Нет – и не спорь, второй год обитают, никак не дольше…

Пара мужиков, неспешно выкашивающих траву на опушке рощицы, степенно поклонилась всадникам, но работы своей не прекратили и не подошли к приезжим, как это обычно бывает в деревнях.

– А не любопытный здесь народ живет, – удивленно отметил Куница, когда и, просеменившая к колодцу с пустыми ведрами, молодица, хоть и задержалась, не стала переходить им дорогу, но глаз не подвела. Молчаливо прижалась к плетню, пропуская всадников. – Впервые вижу, чтоб так равнодушно встречали незнакомцев. А ведь не при битом шляхе живут… Неужто не интересно, что нового в мире деется? Может, война, или – тьфу, тьфу, тьфу – мор и глад? – Здравствуй, красавица! – окликнул поселянку, задорно подмигивая вполне миловидной молодухе.

– Здравствуйте, люди добрые, – вежливо поклонилась женщина, потупив взгляд и ничем не выказывая желания продолжить разговор.

– Ну, мало ли какие обычаи встречаются, – пожал плечами Степан. – Люди разные бывают. Видишь, как их детишки играют?

Куница взглянул в указанном направлении, и возле одной избы углядел нескольких пацанят, что-то увлеченно строивших из кучи песка. При этом они столь старательно подражали взрослым, что обходились без обычного детского ору и визгу, а делали все степенно, как настоящие мастеровые.

– Думаешь, из такой малышни вырастет суматошный народ? Очень сомневаюсь…

– О детишках ничего сказать не могу, не знаю… – упрямо не сдавался Тарас. – Но, что ни один нормальный крестьянин не станет косить траву без утренней росы – в этом можешь не сомневаться. А как они покос ведут – заметил? Ровно воду веслом загребают… И это литовкой, а полномерной стойкой. Нет, что хочешь мне говори, но чтобы так косить увядшую траву, нужны отточенные до волшебной остроты косы. Либо – здешние мужики обладают невероятной силищей. Медвежьей…

– Ладно, будет ворчать… Раскудахтался, как потревоженная наседка. И то ему не так, и это – не эдак. Нам с ними не детей крестить? Пустили б переночевать под крышу, да ужином накормили… А поутру – нам дальше двигать. И пусть себе живут, как знают… Кто мы такие, чтоб других судить и уж, тем более – осуждать?

– И то верно, – неожиданно успокоился Куница. – А вот, судя по важности вида и степенности, к нам тутошний староста пожаловал… Сейчас и разузнаем: насколько тепло здешнее гостеприимство.

Подошедший к ним, статный, и не то чтобы старый, но уже изрядно почтенного возраста, седой, как лунь, но еще крепкий мужик, одетый чуть богаче прежде встреченных поселян, приветливо поклонился всадникам.

– Здравствуйте, люди добрые? По какой надобности к нам пожаловали? Или проездом будете?

– И ты здравствуй, мил человек, – уважительно ответил Степан. – Проездом, проездом – и не сомневайся… Вот, заприметили с побратимом вашу деревеньку и решили завернуть на ночлег. Надеюсь: не прогоните?

– Ночуйте, – милостиво кивнул староста. – Места много. Вона, хоть и в моей избе… – указал на один из домов, пятистенок с прирубом, украшенный примечательным резным крыльцом. – А душно в стенах – на сеновале или в пуне укладывайтесь. Отужинать тоже у меня можно. Ну, а будут отдельные пожелания… – он цепким взглядом окинул небедную одежду седоков и дорогую сбрую. – Сговоримся, одним словом…

– Спасибо, мил человек, – спешился Куница. – Скажи, как зовут вашу деревеньку. И сам-то – кем будешь?

– Да, не за что, пока… Хутор наш Выселками соседи прозвали. А я – атаман здешний. Петром Бобриком кличут… – обстоятельно ответил тот. А потом, еще раз повел рукой в сторону своего дома. – Ну, так что, гости дорогие – милости прошу, к нашему шалашу…

– Благодарствуем… А скажи, Петро, как давно вы в здешних местах поселились? – спросил Тарас.

– Да второй год ужо скоро… – цепко и недобро взглянул на приезжих староста. – А что?

– Извини, коли не так спросил, – заметил смену настроения и возникшую настороженность мужика Куница. – Любопытно просто стало: от чего это люди с насиженных мест снимаются?

– По-разному бывает… – пожал плечами староста. – Кому простора не хватает, кто от горя убегает. Иному – панская власть в тягость. Третьему – вера отцов дороже нажитого добра… Сколько людей – столько и резонов наберется. Всего и не перечислить.

– А… – Тарас уже было открыл рот, чтоб бесхитростно спросить о причине переселения самих "выселенцев", но более сообразительный Степан быстро задал другой вопрос:

– Не боязно, на новых землях? Дома все беды и напасти хоть знамо, с какого боку поджидать. А тут? Одних басурман за глаза хватит… Ведь, даже если самый малый чамбул* налетит, и то – не отбиться вам. И до ближайшего замка не добежать… В одночасье сгинете.

– Милостив Создатель… – неспешно ответил староста, но лоб при этом не перекрестил. – На него уповаем. Да и поутихли ордынцы в последнее время. Бают в народе, будто… – мужик неожиданно умолк на полуслове. – Ну, да наговоримся еще, если не надоест. Коней на привязь ставить будете, или пастись отпустите? У нас тут тихо – зверье не балует. Хотя, наверно, не стоит им перед дорогой животы пустой травой набивать, лучше овсом покормить… Если распорядитесь, конечно…

– Так и сделаем, Петро… – улыбнулся казак, понимая намек. – Да, ты, не волнуйся, деньги у нас водятся. За все, как надлежит, рассчитаемся. А пока – на, держи… Чтоб не сомневался… – Степан тоже спрыгнул с лошади и протянул старосте полновесный серебряный рубль.

Бобриков протянул руку за деньгами, но сделал это столь неловко, что тяжелая монета проскользнула между пальцев и ляпнулась в, еще не просохшую после ночного дождя, грязь. Староста поспешно нагнулся, подхватил с земли изгвазданный кругляш и, даже не обтерев, сунул его себе в пояс.

– Ну, коли так, гости дорогие… Тогда: добро пожаловать… Чем богаты, тем и рады.

* * *

Проснулся Тарас около полуночи от нестерпимой сухости во рту. Ленясь вставать, поворочался немного с боку на бок, надеясь задремать, но жажда не унималась.

– Испей кваску, соколик, – услышал он знакомый с детства старушечий голос, и в руки ему ткнулась пузатая, глиняная кружка. – Говаривала ж я тебе: не ешь на ночь много жареного мяса. Вот и маешься…

– Бабушка?! – подскочил на лежанке Куница, едва не опрокинув на себя квас.

– Что ж ты так удивляешься, милок? – укоризненно заметила, чинно сидевшая у изголовья, Аглая Лукинична. – Иль позабыл, что сегодня девятины моей смерти. А в этот день каждой душе невозбранно разрешается на Явь заглянуть, с родными и близкими повидаться.

– Я не забыл, нет… – начал оправдываться Тарас, но сразу понял, как глупо звучат любая неискренность в разговоре с духом. – Просто… навалилось все сразу. Ох, бабушка, как же ты мне нужна… Совет твой услышать… Столько вопросов… Я как раз думал о тебе и обо всем этом… А тут ты… Так неожиданно.

Куница свесил ноги на пол и протянул руки к бабушке.

– Обнять-то тебя можно? Или ты, как призрак, бестелесна?..

– Я всегда говорила, что ты умен, но – сметливости тебе явно не хватает… – проворчала старуха. – Ежели б я бесплотной была, то каким чудом смогла тебе квас подать?

С этими словами она вновь протянула внуку кружку. И совершенно зря, потому что Куница именно в этот момент бросился ее обнимать. В результате столкновения прохладная жидкость была опрокинута ему на живот, немного остудив парня.

– Бабушка… – как-то совершенно по-детски всхлипнул он. – Что ж ты так неожиданно?..

– Смерть, соколик, всегда не спросившись приходит… Неожиданно. Даже, если ждешь ее долгие годы. Когда захочет, тогда и заглянет… Без уведомления. Но, разве ты об этом хотел со мной поговорить? Не верю, у живых, помимо воспоминаний, забот полон рот!

– Уж точно, гораздо больше, чем хотелось бы, – Куница прислонился головой к плечу бабушки и заговорил тише, от чего голос приобрел некоторую таинственность. – Только, сначала, о приятном… Поздравь меня – я женился!

– Надеюсь: на Ривке?

– Ну, ты и спросила, бабуля. А что – у меня еще кто-то был на примете?

– У вас, нынешних, все так быстро меняется, что и не уследить, – привычно проворчала Аглая Лукинична. – Сегодня – тебе Ривка мила, а на завтра, глядишь – Фатима или какая-нибудь Маришка по сердцу…

– Каков поп, таков и приход… – не остался в долгу Тарас. – То-то в нашем роду так намешано, что и не разобрать: где человек, а где – и вовсе нелюдь… А все, как я понимаю, от постоянства чувств и размеренности бытия.

– Разузнал-таки, стало быть, пострел… – пробормотала бабушка и поинтересовалась сердито. – И кто тебя просветил, если не секрет? Домовые или леший?

– Все понемногу… – отмахнулся Тарас. – Да и не о том сейчас… Я ведь не осуждаю… Просто, странности со мной последние время всякие происходят. Какие-то умения проявляются. Но, не по моему хотению, а – сами по себе. Порой, даже приятно удивляют. А все же, хотелось бы понять: как со всем этим наследством управляться? Чтоб с пользой себе, и без вреда людям…

– А чего тут непонятного? – даже удивилась бабушка. – Я думала: ты давно во всем разобрался. Ну, да не беда – объясню. Слушай… Дадена тебе власть над своими желаниями. Если чего-то очень-очень хочется, и это пожелание напрямую никому не принесет вреда, то оно обязательно сбудется. Что попроще – то сразу, ну а более заковыристое – со временем. Вот и вся премудрость. Так что ты, внучек, не переусердствуй со своими надобностями. Помни – в жизни все так переплетено, что благополучие одних зачастую на бедах других норовит угнездиться.

– Вот как… – вздохнул Тарас. – Угу… Ну, что ж, это многое объясняет… Постараюсь помнить о твоем совете… Как говориться: семь раз отмерь, а потом подумай: "а оно тебе надо?".

– Хоть и насмехаешься, по обыкновению, – рассуждаешь здраво. Очень на это надеюсь… Хлопец ты добрый, справедливый. Лишнего не пожелаешь, чужой кус из горла не потащишь. Впрочем – и не сумеешь… Потому, что как только начнешь дар во зло другим использовать – он слабеть станет, а со временем и совсем исчезнет… Дарители, чай, тоже разумение имели и зло в миру множить не собирались.

– Хорошо, бабушка, с этим, будем считать: разобрались. Ответь мне на другой вопрос… Что учудил мой отец, если и сам, умирая не умер, и за мной теперь охотятся все кому не лень? А то я – кроме непонятного сна о вручении ему священного знамени и пары-тройки слухов ничего не знаю и в толк не возьму.

– К сожалению, внучек, тут и мне не все понятно… – посерьезнела Аглая Лукинична. – Начну, по порядку… Святая реликвия и в самом деле есть. О поступке архистратига Михаила в Прави многим ведомо, но обсуждать не принято. Что касаемо твоего отца, то в тонком мире он пока не появлялся, это точно. Стало быть – жив еще Тимофей… А что хорониться где-то, так причину долго искать не надо. Наверняка заподозрил, что прознали обо всем, такие силы, супротив которых человек, словно букашка малая. Вот и решил: и святыню спрятать, и сам до поры затаился. Ну, а нас с тобой враги ищут, потому что не верят: будто он перед родными и словом не обмолвился.

– А мне что делать? – насупился Тарас. – Если такова воля отца, может, и искать его не надо?

– Рада б присоветовать, что путное, да не ведаю… Может – сам в нужное время объявится… А может, Тимофей для того и спрятался, чтобы только родной сын его смог разыскать и помог из напасти выпутаться. Он, хоть храбрый казак и характерник, но – человеческой крови. Многого не видит, многое недопонимает. Сам решай, Тарас. Как сердце подсказывает. Оно, хоть и глупое, но порой дальше и глубже самого большого ума зрит. Ладно, внучок… – узрев какой-то только духам ведомый знак, заторопилась Аглая Лукинична. – Пора нам прощаться. Засиделась я… Скоро петухи запоют.

– Неужто никогда более не свидимся? – обнял бабушку Куница, прижимаясь лицом к ее, и в посмертии, шершавым ладоням.

– Отчего же не увидимся? – Аглая Лукинична ласково взъерошила чуб парню. – На сороковой день врата Яви еще раз откроются для меня. Ну а после, как вспомнишь – закрой глаза и разговаривай мысленно. Обязательно отвечу. Только ужо по пустякам не беспокой. Теперь ты взрослый – своим умом жить должен… Ну, прощавай, соколик… За дверь не провожай. Ложись лучше спать – ночь-то еще не кончилась. И вот еще что – не задерживайтесь на хуторе дольше необходимого. Не доброе тут место. Слишком сильно навью пахнет… Ничего худого для вас, я не чувствую, но неспокойно как-то… Счастья тебе и Ривке. Живите дружно… Благословляю…

Аглая Лукинична исчезла в один миг. Сморгнул парень глазами – ан и нет ее… И если б не ополовиненная кружка квасу на столе, да мокрое пятно на животе – подумал бы: померещилось спросонья…

Куница, хоть пить уже и расхотелось, все ж встал с лежанки и взял в руки кружку. Странно, но парню показалось, что обожженная глина все еще хранит тепло рук бабушки. Хотя, именно это, уж точно пригрезилось, поскольку посуда была не просто холодной, но и запотевшей.

Глотнув кваску и перекрестившись, Тарас улегся вновь с мыслью о том, что теперь уже не заснет до утра, но ошибался. Сон накатился мгновенно и чуть насмешливо, как падает на голову пустая сосновая шишка. Неожиданно, зато и не больно.

ВТОРОЙ СОН ТАРАСА

Шагнувшая из ночной тьмы на свет костра, незнакомка оказалась столь изумительно прекрасной, что Тимофей сразу уразумел – он зрит еще один странный сон. Только теперь более приятный – о бабах… Похоже, басурмане натирали острия стрел не обыкновенным ядом, а еще и усиленным заклятием.

Восхищенно рассматривая великолепное тело, едва прикрытое полупрозрачной муслиновой рубахой, он хотел только одного – чтоб ничто, даже случайно не потревожило великолепное сновидение. Уверенность в том, что он сладко спит, казаку подтверждала и кожа молодой женщины, редкого в здешних местах темно-коричневого цвета. И если б на месте Тимофея оказался кто-то другой, то мог бы и испугаться. Но бывалому запорожцу приходилось видеть в басурманских краях невольников из разных чужедальних стран. В том числе и чернее угля или самой темной ночи. Соскучившийся по женской ласке, казак совершенно не удивился подобному сновидению, а что его буйное воображение призвало в сон молодую арапку, так-то дело десятое. Главное – все женские прелести при ней, да еще и самой высшей пробы. На Бахчисарайском рынке и сам султан, обильно пуская от вожделения слюни, заплатил бы золотом по весу, лишь бы заполучить эдакую красотку в свой гарем.

Ловко изогнувшись, красавица подбросила в догоравший костер несколько веток, и взметнувшееся позади пламя, еще выгоднее высветило каждый изгиб ее соблазнительного тела.

Удостоверившись, что ее изящество оценили по достоинству, молодая женщина неспешно подошла ближе и остановилась в полушаге от Тимофея.

– Ну, здравствуй, казак… – промурлыкала мягко и чуть игриво. – Не скучно одному ночь коротать? Не холодно?

Смотреть снизу вверх на такую красотку даже в полутьме ночи, тяжелое испытание для мужского нрава и самообладания. Взгляд запорожца алчно заскользил по ее стройному телу, теперь освещенному не уснувшим костром, а – пронзительно ярким светом, выкатившейся на небо, полной луны. Перебегая по упругому животу от задорно вздымающейся груди на стройные бедра и обратно – совершенно не в состоянии надолго задержаться на чем-то одном.

– И тебе не кашлять, красавица… – хрипло промолвил, как застонал, Тимофей. – Еще как скучно… Тебе и не вообразить. А скажи-ка мне, милая: откуда такие царевны берутся на свете?

Незнакомка тихонько рассмеялась и грациозно возлегла рядом с Тимофеем на разосланную попону. Одной рукой подперев изящную кудрявую головку, а нежную ладошку другой положив на мощную грудь казака.

От ее почти невинного прикосновения, но отчетливо дышащего непритворной бездной страсти, запорожца сначала бросило в жар, а потом в озноб. Тимофей тяжело засопел, судорожно сглотнул подступивший к горлу ком и… рывком сгреб арапку в жадные объятия. Красотка что-то возмущенно пискнула и даже попыталась как-то воспротивиться… Очевидно, коварная соблазнительница не ожидала столь бурного и внезапного натиска, а хотела сперва поиграть словами, жестами – но ошиблась в оценке возбуждения мужчины. Особенно мощного – после смертельной схватки с врагом. И смиренно вздохнув, молодая женщина покорилась его объятиям, понимая, что теперь казака сможет остановить только мгновенная и внезапная смерть…

Чуть погодя, прижимаясь к боку мужчины, тяжело дыша и зябко кутаясь в жупан – нетерпеливо отброшенные в сторону, ошметки ее изящного муслинового одеяния давно истлели на углях костра, незнакомка тихо спросила:

– А ты разрешишь мне полюбоваться на тот стяг, что тебе архангел передал?

Тимофей удивленно повернул к ней лицо, долго и задумчиво смотрел в отражающие огонь глаза незнакомки, потом хмыкнул, пожал плечами и, не говоря ни слова, вновь подмял ее под себя. Теперь уже не торопясь, вдумчиво и с расстановкой. Наслаждаясь каждой минутой обладания роскошным телом. Так, словно впереди у него была как минимум целая вечность, а завершение любовной забавы приравнивалось к смерти…

Ближе к утру, весь остаток ночи безжалостно вминаемая в землю его тяжестью, вконец измотанная и совершенно обессилившая арапка все же дождалась, когда казак откинулся на спину и повторила свой вопрос.

– Так покажешь? Очень взглянуть хочется… Хоть одним глазком? Ну, пожалуйста, что тебе жалко?

Сонно зевая, запорожец лениво почесал волосатую грудь, и нехотя ответил:

– Шла бы ты, красавица, откуда явилась. Пока я молитвы читать не начал… Изыди, по-хорошему… – Тимофей демонстративно положил ладонь на эфес сабли. – Не хочется такую красоту подпортить. Авось – пригодиться еще кому-то…

– Но, как же так?.. – от возмущения и неожиданности у обманутого суккуба не нашлось слов.

– Учат вас плохо… – пробормотал казак, поворачиваясь на бок и уже похрапывая, готовый, в каждое последующее мгновение, провалится в сладкую дрему, но саблю из рук не выпуская. Но напоследок собрался с силами и глубокомысленно изрек. – На будущее, суккуб, запомни мой совет: если что сильно нужно – проси до того, а не после… Так оно вернее будет.

– Ты еще пожалеешь об этом, грязный ублюдок! – грубо выругалось женственное исчадие ада и отвесило оттопыренному заду казака отменного пинка.

– Вот мы и в расчете… – засмеялся тот, потирая ушибленное место. – А поскольку, оплата тобой взята, сделай милость, красавица – убирайся восвояси… Право слово, после так приятно проведенного времени, не поднимается на тебя рука. Но, если будешь настаивать и привередничать – ей Богу, пришибу! Уж будь уверенна. Клянусь всеми святыми угодниками и Пречистой девой Марией! Исчезни! Скоро уж рассвет, а я спать хочу. Умаялся, хе-хе…

Понимая, что подвох не удался, и она сама угодила в собственную ловушку, – а хитрый запорожец ловко воспользовался ее сговорчивостью самым пошлым способом, – дрожа от злости и бессильной ярости, соблазнительная бесовка шагнула в едва мерцающий костер, и исчезла в его, всего лишь на одно короткое мгновение, мощно взметнувшихся вверх языках багрового пламени. Осветивших на мгновение нескольких лежащих в беспамятстве раненых казаков и демонстративно похрапывающего Тимофея Куницу.

Но, как только ночная тьма сгустилась обратно, все изменилось. Запорожец быстро вскочил на ноги и метнулся к лежащему неподалеку Ивану Непийводе. Тяжело раненный товарищ все еще был очень слаб, но сознание уже понемногу возвращалось к нему.

– Непийвода, друг мой верный! – громко окликнул товарища казак, одновременно прикладывая к его губам манерку с горилкой, настоянной на полыни и медовых сотах. – Ты меня слышишь Иван? Очнись!

Раненый товарищ сделал небольшой глоток и зашелся в приступе сильного кашля. Успокоившись – глотнул еще раз, уже гораздо основательнее и слабым шепотом ответил:

– Слышу, друг… – и прибавил еще тише. – Значит, не пора мне еще на тот свет собираться?.. Поживу немного, как думаешь?..

– А то! Конечно поживешь… – уверил его Куница. – Даже и не сомневайся. Не до тебя сейчас костлявой. Мы на том поле столько басурманских душ от тел отделили, что ей и до утра не управиться. Да и наших немало полегло. Почитай вся полусотня Лихого сгинула. Пятеро всего нас осталось. Да и то…

– Да, славная была сеча… В таком почте и на том свете стыдно показаться будет. Прежние герои не погонят с небес поганой метлой…

– Это верно. Но, я не за тем тебя потревожил, друг… Не перебивай и мотай на ус, ибо не ведомо, сколько мне еще отпущено времени. Многого сказать не смогу, да оно и ни к чему тебе. Нечисть за мной охотиться. А эти – уж коли вцепятся, то со следа не собьются. Скрыться мне надо. Да так скрыться, чтоб ни одна собака про то не проведала… Место, я знаю – надежнее не бывает. Там когда-то святой отшельник жил. Им туда не сунутся!.. Я к чему тебе все это говорю, друг старый… Утром ты очнешься и почти ничего не вспомнишь, а если и вспомнишь – бредом сочтешь… Но, об одном деле, очень тебя прошу: постарайся не забыть! Мои вещи – люльку, саблю и седло – в Михайловку, сыну отвези. Чтоб помнил про отца своего. Только на него вся моя надежда. Иначе – пропадем. Видно не сумел небесный архистратиг свои замыслы как следует в тайне удержать… Ну, ничего, Бог не выдаст – свинья не съест… А теперь, брат Непийвода, спи сладко и ни о чем не беспокойся. До утра я вас покараулю еще, а там – вы уже и сами справитесь… Не поминай лихом, друг! Надеюсь – свидимся еще на этом свете…