Текст книги "Беспокойное наследство"

Автор книги: Олег Говда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Глава пятнадцатая

С наслаждением вдыхая широко раздутыми ноздрями пьянящий воздух, упиваясь дарованной свободой, сильным телом и тем, что больше нет нужды десятилетиями торчать в затхлой и темной пещере, Призрак несся по степи, едва касаясь копытами земли. Будто парил над ней. Та-дам… – и полет. Та-дам… – и вновь полет…

Прямо на глазах растет и близиться небольшая дубравушка, только что казавшаяся малым пятном на горизонте.

Свистит ветер, вздымает горбом жупан на седоке.

Ощущая его беспредельную радость, Кунице было жаль придерживать бег коня, но ничего не поделаешь: Степан с парой обычных лошадок, хоть и самых лучших, какие только можно было купить в Ужали, постоянно оставался позади. Вот и опять побратим громко засвистел, призывая Тараса подождать его.

– Угомонись, атаман… – поплескал казак по шее скакуна и прибавил шутливо. – Видно и впрямь, буйный у тебя был норов – до сих пор дым из ноздрей пышет. Смиреннее надо быть… О душе подумать…

"Хотел бы я на тебя взглянуть, – проворчал в ответ тот, – после полувекового заточения… Но, вообще-то ты прав, парень. Нрав, как шило – в мешке от глаз не спрячешь…".

– Я вот все думаю… – громко проговорил Степан, подъезжая ближе. – Отчего у наших вполне достойных отцов такие дурные сыновья уродились? Не знаешь, случаем?

– Это ты к чему? – не понял побратима Тарас. – Что-то больно мудрено начинаешь. Как тот жид, что в долг приходил просить. Со спины…

– Вот и я… о том же… – запыхавшись от головоломной скачки, здоровяк произносил фразы рваными кусками. – Совершенно… соображать разучились. Все… в седло вскочить… норовим… Погнать куда-то, да сабелькой… помахать…

– И опять я не возьму в толк: о чем ты? – дернул подбородком Куница. – Яснее говорить можешь?

– Я и говорю… Куда мы несемся, будто угорелые?

– Ну, так – домой. К лешему…

– Угу, – сострадательно покивал Степан, стуча пальцем по лбу. – Совсем плох, хлопец… Я-то, ладно, не зря говорят: "влюбленный и сумасшедший одно и то же", не привык еще – вот и опростоволосился, а твоя сметливость куда подевалась? Сколько рощиц да перелесков, мы с тобой уже промахнули впопыхах? А ведь в любом из них можно было лешего кликнуть.

– Точно, – покрутил ошарашено головой Тарас. – Как я сам не сообразил? Ведь чуду лесному любое расстояние нипочем. Как он нас тогда к пещере мигом отправил. Да и после – за бочонком явился… Спасибо, что надоумил. Слезай с коня, отдохнем, перекусим, заодно, и его позовем.

– А чего меня звать-то? – вышел на опушку, шышкообразный леший. – Давно жду, когда образумитесь…

– Вот же вредная нежить! – возмутился Степан. – А раньше ты не мог объявиться? Без напоминания?

– Э нет, увольте… – поднял узловатые ладони отталкивающим жестом, лесной хозяин, подходя ближе. – Нам, в человеческие дела соваться, самое неблагодарное дело. Люди все равно доброго совета не послушаются и сделают по-своему разумению. А тебя же, нежить коварную, потом, во всех бедах и обвинят. Пожили – знаем…

– Ну, так что: отдыхаем, или сразу домой, в Михайловку? – взглянул на побратима Тарас, не выказывая желания продолжать бессмысленную перепалку.

– Можно, сразу… – понял его поспешность Степан. – Ты как, чудо лесное – спроворишь?

– Почему бы и нет? – пожал узловатыми плечищами тот. – Уговора вы пока не нарушали, стало быть, сдержу свое слово и я… – а потом забубнил себе под нос чуть тише, но так, чтоб слышно людям. – Значит: лошадь с человеком к пещере оплачена. Остается доставка бочоночка с кладом, двух человеков, двух лошадей, заколдованного призрака, который и сам мог бы… Ах, да, чуть не забыл: надбавка за добрые вести… Итого – с вас причитается десять монет и ценный кубок к оговоренному раньше блюду. Ну, и с угощением особо не затягивайте, а то – в следующий раз придется и меня дольше дожидаться.

– Чего ты там бормочешь? – ухо Куницы мгновенно уловило самое важное. – Какая еще добрая весть?

– Вообще-то ты прав, – уважительно проворчал леший. – Какой смысл платить за весть, если вы в Михайловке и так обо всем узнаете? – и, сокрушенно вздохнув, подытожил. – Пусть будет семь…

– Да я не о том! – воскликнул казак. – Хоть двадцать семь! Весть, какая? Говори же, дубина стоеросовая! Не томи душу!

– Двадцать семь, так двадцать семь… – быстро согласился тот. – Хозяин-барин… Наше дело предложить, а соглашаться или нет – ваше. А новость стоящая, хорошая… Обижен не будешь.

– Если ты… – зарычал Куница, спрыгивая с седла и непроизвольно кладя руку на эфес сабли.

– Девица твоя домой воротилась! – выпалил леший, делая вид, что испугался. – Всего-то и делов. Чего сразу за оружие хвататься?

Он явно скучал и был не прочь побалагурить с людьми.

– Ребекка?! – этому известию даже Степан удивился. А Тарас вообще потерял дар речи. – Как же она смогла от инквизитора удрать?

– Самому видеть не довелось, врать не стану, – обстоятельно объяснил леший, – но кум водяной утверждает, что это его русалки учудили. И я ему верю… Эти хвостатые девицы, жуть как на законников лютые. Ведь именно те распорядились утопленников за кладбищенской оградой, да еще и без надлежащего отпевания хоронить. Вот русалки теперь мстят им и вредят везде – где только смогут дотянуться.

– Это правда?

– Конечно! Русалки их настолько ненавидят, что так и норовят утащить всякого святошу под воду. Оттого те купаться и не любят. Неужто сами не замечали, как от их немытых тел козлами воняет? А тут водяным девам просто пофартило. Это ж надо было учудить: ночью в реку залезть?

– Я о Ребекке спрашиваю, а не о монахах!

– О Ребекке? – леший сделал вид, будто удивился. – Не-а… от Ребекки не воняет. Она отварами из ромашки и череды умывается, а волосы всегда в мяте и любистке полощет. Это ты напраслину на девицу возводишь, парень… От нее очень даже приятно пахнет… Лесом и травами…

– Слышишь, ты шутник лесной, – не сдержал улыбки Степан. – Может, хватит на нас свое поросшее мхом и плесенью остроумие испытывать? Домой пора… – и на всякий случай уточнил. – В Михайловку.

– И то, правда, – легко согласился лесовик, опять принимая облик добродушного старичка. – Чего с вами зря лясы точить? Вам пользы никакой, а я еще поглупею, вдруг? Только в саму деревню не смогу. Там церковь…

– Так вы, вроде, себя Божьими созданиями мните? – поддел лешего в отместку Куница. – Сам же сказывал, что ни слова Его, ни святой воды не боитесь?

– Я-то не боюсь… Да сила моя вблизи храма не действует, – охотно объяснил тот. – Ну, что – готовы?

И не успели оба побратимы глазом моргнуть, как вместе с лошадьми оказались на берегу Волчанки, – аккурат напротив брода. А рядом увидали драгоценный бочонок с сокровищем.

– Спасибо, хозяин лесной… – вежливо промолвил Куница. – Без тебя так быстро ни за что не управились бы.

– Плату, когда возьмешь? – поинтересовался более рачительный Степан.

– Уже взял. Пересчитывать будете?.. – проворчал из-за кустов, не показываясь на опушку, леший.

– Закрыт же бочонок? – удивился Степан. – Целехонький…

– Неужто я, да с обыкновенной деревянной кадкой не договорюсь? – насмешливо поинтересовался лесовик. – Вдругорядь, когда ценности на хранение оставлять будете – поимейте это ввиду. Не все так безразличны к злату, как лесные духи.

– М-да, – озадаченно почесал затылок ученик чародея. – Спасибо за науку. Вот только не увязывается как-то твое безразличие – с вытребованной вперед платой.

– Ученого учить, только портить… – довольно хихикнул леший, пахнув на парней легким ветерком, словно в спину подтолкнул – мол, чего застыли, вот же Михайловка, шевелитесь – дома, поди, уж заждались?.. И прибавил нравоучительно. – Потому как порядок во всем должен быть. Даже, если он кому-то кажется полной бессмыслицей.

* * *

– Ты все же сумел раздобыть этот клад!.. – Ицхак, сын Мордехаев, как ухватился обеими руками за бочонок, так и не выпускал его с той самой минуты, когда Степан поставил найденное сокровище на полу в шинке. – Ты все же нашел наше добро…

Эти слова он тоже повторял по кругу уже шестой или седьмой раз. В общем-то, не вслушиваясь в ответы.

Оставив лошадей пастись на том берегу реки под присмотром лешего и не менее надежной охраной Призрака, побратимы двинулись в Михайловку. Впереди Куница – указывая брод и дорогу к корчме, а следом Степан – неся на плече, хоть и чуток полегчавший, а все ж изрядно тяжелый бочонок.

Их появление было неожиданным, но желанным. Едва парни переступили порог жидовской хаты, как с радостным криком к ним бросилась не только Ребекка, но и сам хозяин. Девушка – на грудь своему суженному, а Ицхак – к бочонку.

– Перекусить бы чего с дороги?.. – неуверенно и без особой надежды пробормотал себе под нос Степан, поглядывая на пустой стол. Но корчмарь услыхал. Наверное, сказался многолетний опыт.

– Это уж как водится, господин хороший. Будете себе довольны. Цылинка! Солнышко! Уважь дорогих гостей! Мы с зятем сейчас решим, что с кладом делать, и сразу же обедать станем…

– Чего там решать? – разомлевший от близости любимой девушки, Куница желал лишь одного: как можно быстрее остаться с ней наедине. Уж теперь-то им есть, что сказать друг дружке. И не только сказать… – С лешим мы уже расплатились. Осталось десятину церкви отдать, чтоб наложенное на сокровище проклятие снять, а остальное – на три части… Верно, Степан?

Здоровяк только плечами пожал. Мол, такую мелочь и обсуждать не стоит – делайте, как знаете. Свои же. Уверен – не обманете.

– Вот вы меня, конечно, извините, господа казаки, – всплеснул руками Ицхак. – Но, что бы вы, к примеру, сказали, если б я попросил одолжить мне на время ваши сабли?

– Зачем? – удивился Куница. – Ты же оружие в руках держать не умеешь. Еще порежешься невзначай… И потом – вера не велит? Или можно?

– О вере после поговорим, я об ином речь веду… – отмахнулся Ицхак. – Значит, по-вашему, владению оружием надо учиться?

– Конечно… – подтвердил само собой разумеющуюся истину запорожский новик. – И не один год…

– Угу… А распорядиться деньгами, считаете, каждый сумеет?

– Чего ж тут мудреного? – засмеялся Куница. – Знай себе – плати сколько скажут… Было б только чем.

– О зухен мей! – от огорчения жид даже глаза прикрыл. – Стыдитесь, господин казак! Такие незрелые речи, вам совсем не к лицу. А ведь с закрытым ртом производили впечатление умного юноши… Деньги в руках понимающего человека – смертоноснее, страшнее и действеннее любого оружия будет. И знания в обращении с ними нужны не меньшие, чем в любом ином деле. Вот так, уважаемые…

– Ой, дядька Ицхак! – воскликнул Тарас. – Да поступай ты со всем этим барахлом так, как посчитаешь нужным. Только дай нам чего-нибудь пожрать! Видишь – мой побратим уже готов от столешницы шмат отхватить…

– Конечно… конечно… – думая о своем, пробормотал корчмарь. – И много лешему заплатили?

– Да сущие пустяки… – поморщился непутевый зять. – Двадцать семь кругляшей и золотую чашу с блюдом… Кстати, он сейчас нас с обещанным угощением на опушке дожидается. Слышишь, Степан: может, ты сам к нему сходишь? Мне б с невестой хоть словом перемолвиться. После всего, случившегося… А то со всеми этими кладами, даже поздороваться, по-людски не успели…

– Не надо никуда идти! – быстро подхватился Ицхак и бросился к дверям. – Я сам! Цыля, звезда моя! Накрывай скорее на стол! Не томи дорогих гостей! Неси то, что есть, остальное позже подашь…

– Зачем поднимать такой рейвах, Ицык? – показалась в дверях, ведущих на кухню, мать Ребекки, непонятно как удерживающая перед собой огромный поднос, уставленный множеством глубоких мисок и плоских блюд. – Разве ж я совсем глухая? Или слепая? Людей, пришедших в дом, замечать перестала?

Но большая часть ее негодующей речи оказалась обращена к захлопнувшейся за мужем двери. Проворчав еще парочку нелестных сравнений, Цылинка поставила поднос на стол и стала выставлять перед гостями угощение, одновременно пытаясь и сообщить, и выспросить последние новости.

– Как ты из деревни пропал, Тарас, к нам инквизиция нагрянула. Все о тебе, да о покойной Аглае выспрашивала. Ривку едва в тюрьму не упрятали. Хорошо – обошлось… А ты, пострел, где столько времени пропадал? Даже на похоронах у родной бабушки не был… Вижу – другом обзавелся… Сразу заметно – хороший человек. Глянь, как яичницу наминает – за уши не оторвешь. Оголодал. А к мясу не тянется, понимает…

Пользуясь моментом, Тарас повернулся к невесте и уже открыл рот, но Ребекка быстро приложила палец к губам: призывая молчать. А потом чуть улыбнулась и медленно кивнула головой, одновременно так же неторопливо закрывая глаза. Парень не слишком хорошо разбирался в секретах женской мимики, но сообразил, что девушка просила его повременить с разговорами, пока не останутся наедине. Видно, за это время появились тайны, которыми она готова поделиться с женихом, но не собирается посвящать в них мать. Поэтому, Тарас не придумал ничего лучшего, чем многозначительно подмигнуть любимой, а потом – последовал примеру побратима и отдал надлежащую дань трапезе. Начав как раз с жаркого…

Ицхак вернулся так же стремительно, как и уходил. Только теперь он, сопя и покряхтывая, тащил на плечах небольшой, но, судя по всему, довольно увесистый мешок. И на взопревшем лице корчмаря сияла удовлетворенная улыбка.

Причина хорошего настроения стала понятна и остальным, когда Ицхак неспешно выложил на стол из таинственной котомки золотое блюдо, чашу и высыпал горсть монет. А потом присоединил ко всему этому добру изрядно выпачканный в земле массивный трехрожковый подсвечник, смятый кулон на толстой цепочке и увесистый, но совершенно бесформенный слиток, отдаленно напоминающий старинную фибулу или брошь…

– Ну, вот… – выдохнул довольно. – С лешим я договорился, теперь пообедаю, и о церкви подумаю.

– Ограбил нашего лесного знакомца, что ли? – пошутил Степан.

– Фу, что за манеры, молодой человек? Как вам не стыдно? – всерьез обиделся шинкарь. – Вы же в приличном доме. Почему – обязательно, ограбил? Я честно выторговал у лешего то, что ему совершенно без надобности. В обмен, заметьте, на самое необходимое…

– И что же это такое будет, позвольте полюбопытствовать? – улыбнулся Степан, по причине сытости впадая в благодушие.

– Я вас умоляю, – хмыкнул корчмарь. – Неужели трудно самому сообразить? Что важнее всего для любого растения…

– На… навоз?.. – коротко хохотнув, недоверчиво протянул здоровяк.

– Причем, обращаю на это ваше внимание – самый, что ни на есть, наилучший навоз! Чистый перегной! Сговорились за целых пять возов! И еще столько же я пообещал завезти в лес на будущий год, весной. Если конечно, он к тому времени найдет, чем со мной расплатится.

– М-да, – помотал головой Степан. – Кто б рассказал, я бы не поверил. Так дело обустроить – уметь надо.

– Ну, так я вам, собственно, о чем и упоминал, прежде чем уйти… В каждом деле нужна сноровка.

– Ты, дядька Ицхак, смотри, с церковью не перемудри, – на всякий случай предупредил будущего тестя Куница. – Лесное страшилище – дело десятое. Даже, если что не так: угостим его как следует и вновь подружимся… А церковная десятина – залог очищения клада от проклятия. Тут крутить нельзя. Одну монетку не доплатим – горько пожалеем…

– Как ты мог обо мне подобное подумать? – на лице шинкаря вырисовалась такая искренняя обида, что Тарас даже пожалел о чересчур резком тоне. – А ведь ты мне уже почти сын! Стал бы я рисковать счастьем семьи, ради пары золотых монет… – в этом месте Ицхак запнулся, но продолжил с еще большим жаром. – Поверь, я сделаю так, что все останутся довольны…

– Это ж, каким образом? Можно спросить? Так, из чистого любопытства. Может, пригодиться когда-то?

– А ты послушай, послушай. Вот, к примеру, если взять да попросту отнести сейчас попу, предназначенную на храм часть сокровища… Как ты думаешь, что он с деньгами сделает?

– Я не отец Василий, – пожал плечами парень. – Но, предполагаю: на богоугодные дела потратит…

– Совершенно с тобой согласен, – энергично кивнул жид. – Всенепременно потратит и именно – на богоугодные! Он тут же наймет людей для ремонта храма, а сам соберется на ярмарку в Ужаль или Брацлавск. И там продаст даром доставшиеся ему драгоценности за полцены…

– Откуда такая уверенность?

– Да потому, что деревенский поп, хоть и мудрый человек, и горшечник знатный – а торговаться совершенно не умеет, – охотно объяснил Ицхак, одновременно пытаясь на ощупь выбрать из блюда наименее жилистый кусок жареного мяса. – И тамошние купцы обдерут его как липку.

– Возможно… – нехотя согласился Куница.

– А на вырученные жалкие гроши, у тех же мошенников, ваш поп прикупит свечей, ладану и прочего миру… – все так же напористо продолжил шинкарь, наконец-то обнаружив понравившийся ему кусок. – Значит, будет обманут вторично…

– Складно говоришь, уважаемый, – поддержал шинкаря Степан, воспользовавшись тем, что Ицхак засунул мясо в рот и вынужденно замолчал. – Я почти уверен: что именно так все и произойдет. Но, для нас главное – свою часть уговора исполнить. А на остальное – увы, нет времени. И хотелось бы, да некогда. Есть дела поважнее…

– Так в том и весь хосен, дорогие мои, что лично вам ничего делать и не придется… – поспешно проглотив кусок, горячо воскликнул Ицхак.

– Вот как?

– Именно… – в предчувствии поживы, радостно потирая руки, затараторил тот. – Вы только послушайте, господа казаки, как все славно образуется. Можно сказать: само собой.

Побратимы переглянулись и согласно кивнули.

– Волею небес угодно было случится, что троюродный брат золовки Хаима, который в свою очередь доводиться внучатым племянником тети Сони, купец Моисей – давно уже имеет общие торговые дела с монахами из Каменец-Подольского. Он закупает для святых отцов у басурман люрекс и шелк, а те – рассчитываются с ним медом со своих пасек. Я как увидел наш бочонок – сразу же о Мойше и подумал. Ведь – где мед, там и пчелиного воску в достатке. А когда имеется в наличии столько воска, то почему б из него не понаделать свечей? И кому, скажите, их еще изготовлять, если не монахам? Вы как считаете: я таки прав, или может быть?

Тарас хотел ответить, но Степан, который уже приноровился к пространной манере общения болтливого шинкаря, быстро цыкнул на товарища, а для пущего убеждения еще и пнул его под столом ногой. Мол, сиди тихо, а то и до ужина не дождемся конца рассказа!

Не услышав возражения на свои слова, Ицхак приободрился и продолжил еще увереннее:

– Так вот, я сегодня же пошлю весточку Моисею, о том, что нам срочно понадобилось… – Ицхак немного подумал, морща лоб и шевеля губами, – два воза свечей… Или три? Для жителей села? – он еще немного подумал. – Нет, плохой гешефт… Третий воз только через год окупиться, а в этом – весь наш барыш съест… Два – вполне достаточно…

– Что-то я совсем потерял смысл… – все-таки проигнорировал предупреждения побратима Тарас. – Мойша, что – даром их привезет?

– Почему даром? Зачем даром? – удивился Ицхак. – Вы где-то видели купца, который хоть что-нибудь, кроме как до ветру сходить, делает без прибытка? Моисей своего не упустит, уж будьте уверенны! Еще тот жук…

– Тем более, я ничего не понимаю, – совершенно растерялся казак. – Тогда, какая разница: кто больше сдерет с отца Василия наших денег? Или вы, тестюшка, хотите дать нажиться родственнику?

– Это важно, – не стал отрицать очевидного умудренный опытом жид. – Если родня не станет поддерживать друг друга, то чего ждать от чужих людей? Но, простите, кто сказал, что Моисей сорвет куш обманным путем? О, нет! Я лично прослежу, чтобы торг был самым честным…

– Ты хоть что-то из сказанного понимаешь? – посмотрел с надеждой на Степана побратим.

– А то… – утвердительно кивнул тот. – Два воза свечей, это считай сорок, а то и все пятьдесят пудов. Такое количество товара, в небольшом городе купцу не менее полугода продавать придется, а тут – все заберут сразу. Прямая выгода… Соответственно – и цена продажи существенно ниже встанет. Думаю – на десятую часть, если не больше…

– Слава Всевышнему, как же приятно говорить с умным человеком, – подольстился шинкарь, довольно улыбаясь. – На четверть ниже от ярмарочной отдаст, вне всякого сомнения… И согласиться с радостью. Ведь в городе еще и торговую пошлину уплатить пришлось бы… Теперь по поводу оплаты… Золотая утварь, которую в небольших городах и продать-то некому, в Каменец-Подольском у Моисея с руками оторвут. А это значит, что купец даст нам за нее полную цену! Вот и сравните: двойной убыток попа и – пусть половинную, но выгоду, при таком гешефте… А можно и поторговаться. Ведь – те же самые два воза обратно пустыми не пойдут – скупится в деревне задешево… Кстати, заодно и односельчанам добро сделаем – деньги к ним сами в дом придут, на ярмарку в город ехать не придется…

– Все это хорошо на словах, тестюшка, – пожал плечами так толком ничего и не понимающий Куница. – Но напоминаю: не обхитрите самого себя! Если сила, наложившая на разбойничий клад проклятие, сочтет себя обманутой – всем не поздоровится!

– Ох, Боже ж мой! – возмущенно затряс пейсами жид, взмахивая, как курица крыльями, худыми руками. – Да кто тут говорит об обмане? Я всего лишь пытаюсь подсказать вам: как за те же самые деньги прикупить в два раза больше товару. И потом – разве это все? Я сам хотел подарить церкви вот этот дивный подсвечник, – Ицхак любовно огладил тяжелый шандал. – Чуток очистить, и он засверкает как новый… Потом, у меня есть большое серебряное блюдо. Уверен – серебро более уместно в божьем храме, нежели золото.

– А чудотворной иконы, случайно, лишней не найдется? – пошутил Степан. – Может какой-то проезжий нищий монах расплатился когда-то за обед, вот она и пылиться себе в углу?..

– Грешно измываться над святыми вещами, – укоризненно посмотрел на улыбающегося во весь рот здоровяка, насупившийся Ицхак. – Но за напоминание – спасибо. Обязательно попрошу Моисея сторговать в монастыре для Михайловской церкви пару икон. Чтоб были, как и положено, нарисованные настоящими богомазами, а не каким-то пьяным маляром…

– Что ж, отличная мысль! – одобрил Куница. Такое рассуждение было ему более понятно и не требовало дополнительных разъяснений. – Вот теперь я могу быть спокоен… Столь богоугодное дело обязательно зачтется… Да, дядька Ицхак, ты еще о ремонте упоминал…

– Конечно же, о чем разговор… – сделал удивленные глаза шинкарь. – Обязательно надо сделать. И кровлю в храме обновить, и полы перестелить. Но – с умом…

– Хм, ты так говоришь, что можно подумать – отец Василий стал бы ремонтировать церковь без ума…

– Да я не о том, – чуть раздраженно дернул щекой Ицхак. – Поп ведь и тут ждать не станет, правильно? А как деньги возьмет, тотчас созовет мастеровых людей…

– А как иначе? – опять растерялся Тарас.

– Страда на носу… Рабочие руки в большой цене, – вместо шинкаря объяснил Степан. – Много платить придется. А ближе к зиме, кого угодно вдвое дешевле нанять можно…

– Так-то! – поучительно произнес Ицхак, уважительно поглядывая на белобрысого здоровяка. – Я вот тут подумал, господин казак, а не пойти ли нам с вами к попу Василию прямо сейчас, вместе? Уверен, мы сумеем убедить его принять нашу с вами помощь и сделать это, как и надлежит, а не тяп-ляп… – при этом он едва заметно подмигнул парню и повел бровями в сторону Тараса и Ребекки. – И если все сладиться, как задумано, возможно, я навсегда освобожу жителей Михайловки от оплаты за аренду церкви.

Степан, который уже давно догадывался о желании побратима остаться наедине с любимой девушкой, – оттого тот и с мыслями собраться, чтобы вникнуть в суть разговора, не мог, – легко согласился.

– А, пойдемте… Вот только с арендой не слишком дорого встанет? Чай, не пара грошей…

– Если весь клад превратить в деньги, а их, в свою очередь, отдать в рост умным людям – то одних только процентов на наш век хватит, – доверительно объяснил Ицхак. Похоже, уважение шинкаря к побратиму, в отличие от непутевого зятя, возрастало с каждой минутой.

– Кстати, может нам следует сразу оговорить сумму моего вознаграждения за хранение и надзор за вашей частью клада?

Степан смачно потянулся, хрустнув суставами, и двинулся к двери, увлекая за собой худосочного хозяина.

– Обязательно оговорим… – начал вкрадчиво. – Вы все деньги в рост отдавать собираетесь, верно? Вот и хотелось бы узнать – под какой процент? Прикинем: сколько мне с трети от общей суммы полагается?..

Что ответил ушлому побратиму Ицхак, Куница уже не расслышал – они вышли на улицу и закрыли за собой двери.

– Наконец-то мы остались одни! – воскликнул Тарас, поворачиваясь к девушке. – У меня от этих гешефтов уже голова болеть нача…

Договорить он не успел, потому что руки любимой привлекли его голову к себе, а жаркие губы Ребекки крепко и надолго запечатали рот нареченного. Поцелуй оказался таким сладким и головокружительным, что Тарас закрыл глаза. А когда, спустя какое-то время, открыл снова – Куница увидел, что очутился вместе с Ребеккой посреди светлицы родительского дома.

– Вот мы и у себя, Ривка… – не подавая вида, что удивлен этим не меньше невесты, промолвил Тарас.

– С возвращением, хозяин! – два негромких мужских голоса слились в одном приветствии.

– Здравствуй, новая хозяйка! – ушлая кикимора, интуитивно почувствовала, кому будет принадлежать главенство в ближайшие годы, и сперва поздоровалась с девушкой.

– Ой! Кто здесь?! – всполошилась та, изворачиваясь так неловко, что оказалась прижитой к парню спиной, из-за чего его руки, следуя движению ее тела, переместились со спины девушки на ее грудь. В тот же миг принявшись нежно оглаживать и тискать ее, словно зажили независимой жизнью.

– Вам всем тоже не кашлять… – нарочито грубо ответил парень, досадливо морщась. Он-то хотел остаться с любимой наедине, а тут – опять полная горница посторонних глаз. – И если кто, еще сам не сообразил, то объясняю: чтоб через мгновение и духом вашим здесь не пахло! Марш в овин и, пока не позову, в дом ни ногой! Нечего мне невесту смущать! Неужто трудно догадаться, что она испугаться может, с непривычки-то…

– Конечно, хозяин! Всенепременно… Извини, хозяйка… Не извольте беспокоиться… Это от неожиданности вашего появления. Доброй ночи, хозяева… – домашняя нежить Куниц в три голоса торопливо произнесла и извинения, и за печкой затихло.

– Это твои домовые? – девушка попыталась развернуться обратно лицом к лицу, но, принявшиеся распускать шнуровку рубахи, руки Тараса удержали Ребекку на месте.

– Да… Домовой… и суседко с женой… Они хорошие, добрые… Не волнуйся… Чуток странно, зато, тебе с ними не так одиноко без меня будет… – поспешно объяснил парень, стараясь отвлечь внимание любимой от своих действий, удивляясь произошедшим переменам в поведении девушки. Если раньше, кроме той последней, хмельной Купальской ночи, все его попытки снять с нее одежду встречали решительный отпор, то теперь – Ребекка словно и не замечала, что груди уже полностью оголены и находятся во власти проказливых ладоней парня. – Я слышал, тебя русалки освободили? – сменил он тему.

– Знаешь, о чем я жалела тогда, в плену? – Ребекка мягко освободилась от его объятий, но вместо того, чтоб поправить пришедшую в полный беспорядок одежду, стала неспешно раздеваться.

– Нет… – огорошено ответил тот.

– Больше всего я жалела о том… – девушка небрежно переступила через упавшее на пол платье и шагнула к Тарасу… – что сбежала от тебя… Помнишь? В ночь накануне Купалы.

Парень растерянно кивнул, любуясь видом ее обнаженного тела и не слишком-то прислушиваясь к произносимым словам.

– Когда, спасительницы русалки усадили меня на спину огромной рыбины и отправили домой, я вдруг отчетливо поняла: как мы глупы! Ведь меня могли изнасиловать перепившиеся стражники, или запытать до полусмерти бесноватые инквизиторы, а потом – засудить и сжечь, как ведьму. И я не узнала б твоих ласк, любимый мой… – говоря все это, Ребекка хоть немного и неловко, успела распустить шнуровку на рубахе Тараса. – Жизнь так коротка, а смерть – напротив, внезапна и беспощадна. Меня больше не интересует, что скажут люди, благословит нас или нет отец… Я твоя – на весь отпущенный нам век! Прижми меня крепче и пусть будет, что будет…

Возможно, на подобную откровенность следовало что-то ответить, но Тарас попросту подхватил девушку на руки и отнес ее на постель…

А дальше была слишком короткая ночь, – наполненная неистовыми объятиями, сладкими стонами, горячечным шепотом и прочими любовными мучениями. Покуда еще одна пара пыталась постичь двойственную сущность человеческого бытия. Отдаться – чтобы приобрести, и овладеть – чтобы смирится…