Текст книги "Беспокойное наследство"

Автор книги: Олег Говда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

– Здесь много девушек, добрый молодец… Белокурые, златовласые, чернявые… Худенькие и гладкие… Высокие и крохотные, стройные и упитанные… – прощебетала разноцветная птица, елейным голосом опытной армянской свахи. – Какую именно красавицу рисует твое сердце или воображение? Хочешь получить интересную собеседницу, для мудрой и милой беседы, или – предпочитаешь фривольную озорницу, для не столь мудреного, но не менее приятного времяпровождения?

От столь неожиданного предложения Степан даже опешил чуток, но быстро сообразил, что это на сон девушки накладываются его собственные фантазии. В конце концов, он молодой парень, со всеми соответствующими возрасту желаниями. Тем более что только христианство обещает своим последователям в загробной жизни вечный покой и ангельское хоровое пение. Иные религии более щедры и изобретательны насчет посмертного вознаграждения для праведников или героев.

– Мне бы, птичка-невеличка, Аревик найти. Она тут, у вас, случайно оказалась. Преждевременно…

– Никто не в силах провидеть свою судьбу, добрый молодец… Может, и преждевременно. А может – в сам срок, – степенно ответствовало яркое словно радуга, пернатое облако, наверняка доставая ответы из памяти недоученного чародея. Даже знакомые менторские интонации Оха Черноборода в ее голосе послышались. – Возможно, тебе суждено ее в Явь воротить, а может, это она здесь как раз для того – чтоб тебя с собой позвать?.. Кто знает?

– Ты мне, сладкоголосая птица, только скажи: где она? – немного подольстился к собственному подсознанию Степан. – А там, мы с ней, уж сами как-нибудь разберемся.

– Чудной ты, добрый молодец… – засмеялась, словно хрустальные колокольчики рассыпались, райская птичка. – Ищешь того, чью руку в ладони сжимаешь. Я-то думала, ты свою нынешнюю зазнобу ко мне на обмен привел. А ты – пошутить заглянул…

Радужная птица, обижено каркнула вороном, взмахнула крыльями, обдав парня напоследок ароматом сирени, и взмыла в небо.

Проводив ее взглядом, Степан боковым зрением отметил, что рядом с ним и вправду возник немножко размытый девичий силуэт, отдаленно напоминающий Аревик, который он и в самом деле удерживал за руку.

– Меня что ли ищешь? – прошелестел призрак.

– Тебя, красавица… тебя, – обрадовано воскликнул Степан.

– Зачем?

– А пора тебе домой возвращаться, красна девица!

– Мне и тут хорошо…

– Тут хорошо, а дома еще лучше будет. Да и родные тебя уже заждались. Беспокоятся о своей Аревик. И отец, и мать, и дедушка Аветис… Даже братец Рубен места себе не находит.

– Родные… – безразлично повторил призрачный облик девушки, даже не пытаясь понять о чем говорит этот парень. – Чей дедушка?..

– Пошли домой, а? – продолжал уговаривать безтелесное создание Степан. – Очень тебя прошу.

– Зачем?

Судя по тому, что призрак начал истончаться, завязавшийся разговор был ему совершенно не интересен.

– Но ведь ты живая! Молодая, красивая… У тебя еще вся жизнь впереди! Любовь, семья, счастье!

– А что такое любовь? – повернула к Степану бледный овал лица, с еще угадывающимися на нем глазами, призрачная дымка.

– Гм, – растерялся от такого прямого вопроса парень. – Ну, ты и спросила, красавица. Этого толково и понятно ни один мудрец объяснить не сможет. Куда уж мне, недоучке.

– А ты попробуй. Вдруг, получится?

Степан попытался сильнее стиснуть еще более истончившуюся ладошку и, чувствуя, что в следующее мгновение девушка окончательно ускользнет, торопливо заговорил:

– Любовь? Ну, мне кажется, это такое состояние души, когда ты настолько счастлив, что и солнце ярче светит, и воздух свеж, и цветы пахнут сильнее! Когда расстояние не имеет значения, а ты готов своротить горы, заслоняющие от тебя окно любимой! Когда каждый день прожитый без ее улыбки – пропал зря! Когда минуты до встречи тянутся как патока, а часы превращаются в пытку!..

– Да, – согласился призрак, становясь уже совсем прозрачной. – Именно так говорят поэты и все ловеласы, желающие заманить простушек в свои сети. Но, разве ты сам не слышишь, что за всеми этими сладкими и высокопарными речами нет ни чувств, ни мыслей. Такими трелями легко задурить голову восторженным девицам, чьи юные тела сами желают запретных ласк. Но я-то бестелесна, а моя душа не ощутила в красивом ответе биения живого сердца.

Степан обижено моргнул, потер свободной рукой кончик носа и проворчал с досадой.

– Вообще-то, мне еще никому в любви объясняться не приходилось. Так откуда ж знать, какие именно слова принято произносить в таких случаях, а какие – считаются затасканной благоглупостью? Я думал: надо как-то возвышенно, красиво… Да, уж… Живые девушки, говорят, капризны до ужаса – но с бестелесными духами им явно не тягаться. Мы вот тут с тобой в загадки играем, да в красноречии упражняемся, а тем временем настоящая Аревик умирает! И чтоб вернуть ее к жизни, я тебя, напыщенная бестелесная кукла, силком обратно потащу, если придется.

– Зачем она тебе? – полюбопытствовал призрак. – Понравилась? Действительно влюбился, или поиграть в героя, эдакого спасителя красавиц, захотелось?

– Ей и скажу! – огрызнулся парень и в самом деле готовый прибегнуть к рукоприкладству, если б на призрака можно было повлиять такими действиями. – Если спросит. И вообще, ты хоть помнишь, что с тобой произошло?

– Нет… – замешкался с ответом дух. – А разве, я не всегда здесь была? Мне кажется, я прожила здесь целую вечность. Хотя… Постой, да что-то такое чудиться. О большом доме… О каком-то странном и печальном замке… Там еще все такое, ослизлое, что ли? Нет, не могу вспомнить. Да и зачем? Лучше ты оставайся здесь… С тобой интересно.

– Так вот где западня укрыта! – сообразил Степан и забормотал самому себе. – Вот почему, после смерти, никто не возвращается обратно! Попав сюда, человеческая душа теряет память о реальном мире и продолжает существовать дальше вполне умиротворенно, предаваясь каким-то неосознанным грезам. Чем же тебя привлечь, Аревик? Что показать? Гм. А что у меня вообще есть? Трубка и табак! Нет. Это точно девушку не прельстит. Серьга! Что я несу?.. Зачем бестелесному созданию украшение? Был бы на ней хоть камень самоцветный, а так – кусок потемневшего металла…

Прислушиваясь к его торопливому и невнятному шепоту, призрак девушки заинтересованно приблизился и даже слегка уплотнился. По меньшей мере, глядя на нее теперь можно было разглядеть не только затуманенную белесой дымкой, растянувшуюся до горизонта изумрудно-седую степь, но и черты человеческого лица, и даже – орнамент на одежде.

– М-да, похоже, что кроме меня самого мне и предложить ничего… Вот незадача!

Степан задумчиво взглянул на замершего в ожидании призрака и вдруг – из-за присущей молодости бесшабашности, или – по какому-то наитию, подался вперед и неумело ткнулся губами в едва намеченный игрой теней рот девушки…

Молния на небесах не сверкнула, гром не загремел, земля под ногами не расступилась… Более того – Степан даже обычной оплеухи не успел получить за свою бесцеремонность, от стремительно уплотнившегося призрака прелестной армянки. Потусторонний мир попросту мгновенно захлопнул перед ним свои двери, беспардонно вышвырнув вон слишком наглого чужака.

Но, несмотря ни на что, дерзким и необдуманным поступком, ученик чародея все-таки сумел достичь желаемого эффекта. Ибо уже при следующем взмахе век, когда он вновь очнулся в девичьей светелке, сидящий у изголовья Аревик и по-прежнему согревая в своих ладошках ее пальчики, – Степан встретился с взглядом девушки. Увидел широко распахнутые, огромные глаза, густого темно-коричневого цвета, щедро украшенные россыпью золотистых искринок. И – неуверенную, робкую улыбку, оживившую розовеющие губы.

Глава четырнадцатая

Замечая, как Иоанн Грозный, в задумчивости прохаживаясь палатами, часто останавливается у окна и пристально смотрит ввысь, Милюта Скуратов не сомневался: великий государь испрашивает у небесных покровителей царства Московского совета и благословения в делах мирских. И никогда б не догадался главный опричник, что мысли царя не воспаряли к Богу, а смотрел Иоанн Васильевич всего лишь на верхние, получердачные окна привратной сторожевой башни. Всегда, в любое время года, даже в самую лютую стужу, они были открыты настежь, а в ночное время, словно на маяке, там горел свет.

Все стены странной горницы загромождали высокие полки, достающие аж до куполообразного, как в церкви, потолка, заставленные и попросту заваленные всевозможными фолиантами и манускриптами. Инкунабулы, в дорогих переплетах из тисненой кожи и украшенные самоцветными каменьями, соседствовали с простыми рукописями, кое-как зажатыми двумя грубо отесанными дощечками. Но при более внимательном рассмотрении, обнаруживалась определенная закономерность, и возникала уверенность, что хозяин библиотеки точно знает, что и где у него храниться.

Сам библиотекарь, или по старинке – архивариус, тщедушный человечек, усердно перебеливающий за конторкой какую-то бумагу, был горбат, невысок ростом, и чтоб дотянуться до столешницы, вынужден был стоять на специально придвинутой дубовой скамейке. Приступка была достаточно устойчива и широка, чтоб человечек мог по ней прогуливаться, не спускаясь на пол. Что он время от времени и проделывал, забавно притопывая валенками. За оттопыренными ушами у него торчали остро отточенные гусиные перья, а пальцы и нос напоминали цветом спелые сливы. Человечек был одет в толстые домотканые штаны, а поверх теплого стеганого кафтана, его грудь и спину закрывали, повязанные крест-накрест два пуховых платка. Обширную плешь, заметную, когда архивариус почесывал затылок, прикрывал давно подзабывший лучшие годы, валяный колпак.

Он почти никогда не спускался в людскую, а еду ему приносила и убиралась в комнате глухонемая старуха, столь преклонных лет, что было непонятно, как ей вообще удавалось ежедневно подниматься и спускаться крутой лестницей, ведущей на верхний этаж. И никто кроме царя, разве что дворовой Козьма, ровесник самого терема, не знал и не догадывался, что там обитает домовой Феофан со своей кикиморой.

Сам Иоанн Васильевич озаботился, подбирая для домового подходящее помещение. Ведь царские палаты не крестьянская изба, где всегда отыщется укромное местечко. Тут хоть и просторнее – средь множества комнат, коридоров, анфилад да кладовых, – так зато и народу тьма-тьмущая толчется, с утра и до поздней ночи. Словно улей роится. Домовой же всей этой суеты терпеть не может, того и гляди сбежит – где поспокойнее. А что за хозяйство без домового? И не важно, мужицкое оно, или самого царя-батюшки. Без присмотра – всё, как есть, прахом пойдет. Вот и приглядел Иоанн Васильевич своему домовому и жилье нешумное, тихое и, чтоб не заскучал невзначай, – дело важное. Такое, что не каждому доверишь – за врагами присматривать. Да не за глупцами, что на царских глазах куролесить вздумают. Тех изменщиков он и сам со свету сживет, да в пепел развеет. Опричнина быстро в силу вошла, теперь не своротишь. А вот за теми, которые на собственных престолах сидят да на Русь облизываются, – за теми глаз да глаз нужен. Не ровен час, всякое случиться может. И басурмане, и латиняне, только пока силу видят, дружелюбно кланяются и сладко улыбаются, – а почувствуют слабину, как волки набросятся.

Но кому столь важное дело поручить можно, чтоб по совести, без обману? Чтоб не терзаться после бессонными ночами: а не зреет ли и здесь крамола? Не продался ли доверенный человек врагам заклятым? Милюта у царя один, все дыры им не заткнешь. А прочим – нет у Иоанна веры. Слишком падки людишки на злато. Не то что царя и государство, мать родную продадут. Заплатил бы кто изрядно…

А домовой неподкупен. Нет у него нужды ни в деньгах, ни в драгоценностях. Одной заботой о добре хозяйском, как и государь, живет он. Такого не собьют с пути истинного, не уговорят на измену. И резон прямой. Что для домового важнее всего? Чтобы его хозяйство – дом исправным был. Крыша не прохудилась, стены не обветшали… Ну, так те же стены – они и внутри, и снаружи свои. Одним слово, уговорил Иоанн Васильевич. И стал домовой Феофан заправлять службой тайного сыска, только не внутри государства, а снаружи – за пределами Московии. И тех, кто ради добра страны, готов был жизнью рискнуть, по царской указке, тайный дьяк тоже подбирал в основном среди оборотней. Тех, кому двойственная сущность не позволяла уживаться с соседями, и не давала долго на одном подворье засиживаться. А государева служба позволяла неприкаянным бедолагам и документы нужные справить, и с места на место перебираться, не вызывая подозрений и лишних вопросов. Особенно у церковников. Пока еще не возомнивших себя высшей властью и покорных воле помазанника Божьего.

Чуткие уши домового уловили шум создаваемый крыльями большой птицы мгновением раньше, чем огромный беркут влетел в распахнутое окно. Орел привычно опустился на пол и оборотился человеком. Не глядя протянул руку, подхватил с рундука овечий тулуп и набросил его себе на плечи.

– Вечер добрый, хозяин. Чем нынче гостей потчевать будешь?

– Смотря какие новости гость принес, – в тон опричнику ответил Феофан. – По заслугам и почёт. Иль порядок позабыл, Василий? И то – давненько не показывался.

– Помню… Разные новости, дьяк. Одна, совсем, худая, а вторая – даже не знаю. И так, и эдак повернуть можно.

– А вот об этом не тебе судить, молодец, – хмыкнул домовой. – Знаешь, оно всяко бывает. Иной раз людишкам докука, а государству – чистый прибыток.

Потом спрыгнул со скамейки и подошел ближе. Стоя рядом с Орловым он доставал опричнику аккурат до средней пуговицы.

– Ну, выкладывай, с чем пожаловал?

– Горло бы промочить сперва, хозяин, а то слова застревают?..

– Будет тебе и попить, и пожрать… Сейчас кикимора принесет, я уже позвал… – простовато ответил Феофан и начальственно повысил тон. – Не томи, Василий! Я же не вчера уродился. Понимаю, что за "будь здоров", ты крыльями махать не стал бы. Что случилось?

– Кого-то из наших в орде схватили. Перед смертью он сумел до меня дотянуться и передать, что орда в поход готовиться.

– На Русь?

– Нет, на латинян.

– Значит, опять окраинными землями пройдут. Еще немного и совсем обезлюдеет казацкий край… И помочь бы надо соседям, да нечем. Самих ливонцы за руки держат. Но все равно стоит государю доложить. Болит его сердце, за весь православный люд радеет… Много не сможет, но дозволит атаманам донскую вольницу на помощь запорожцам поднять? Или – огненного зелья казакам пошлет.

– А ты, Феофан, сам в церковь ходить не начал? – усмехнулся оборотень. – Уж больно складно и горячо о православии рассуждаешь.

Домовой вернулся на свою скамью. Разговаривать назидательно и с властными нотками в голосе, глядя на человека снизу вверх – довольно затруднительно. Получив возможность взглянуть Орлову в глаза, Феофан почувствовал себя гораздо увереннее. Настолько, что потребность, корчить из себя начальство, исчезла напрочь.

– Это Аким… наверное, – произнес печально, без какой-либо надобности, перекладывая на конторке какие-то бумаги. – Из наших он ближе всех к хану подобраться сумел. И весточки давненько не присылал. Я думал – из-за того, что басурмане поутихли. А оно вот как, значит. Схватили… Жаль парня. Помнишь его?

– Смутно… Виделись пару-тройку раз, когда меня в Орду заносило, но особенной дружбы не водили. Аким гепардом был.

– Понятное дело, – кивнул с пониманием домовой. – Птице и дикой кошке, даже в человеческом обличии, трудно общий язык найти. Помянем?

Кикимора накрыла на стол и снова растворилась в своем уголке. Глухонемой она только притворялась, чтоб лишний раз не общаться с людьми. Но так свыклась, что могла отмалчиваться целыми неделями. При этом исправно исполняя свои нехитрые домашние обязанности.

Василий налил обоим крепкого меду. Наверно, выдержанного не меньше дюжины лет, какой не зазорно поднести и самому государю. Главный домовой всей Московии хмельное не жаловал, но угостить при случае любил и никогда не скупился на самые лучшие напитки.

– Пусть его душа найдет у Господа понимание, прощение и упокоение… – произнес Феофан. Домовой и оборотень, обмакнули персты в кубки, стряхнули капли на пол и пригубили поминальные чаши.

Помолчали.

– Это первая весть или вторая? – чуть погодя вернулся к прерванному разговору домовой.

– Одна из… – неопределенно пожал плечами Орлов. – Уж коли тебя нашествие басурман не впечатлило, то я уж и не знаю, чем угодить.

– Не ерничай, Василий. И не заставляй из себя каждое слово клещами вытаскивать. Я ведь только с виду такой белый и пушистый… – топнул Феофан. Но, обутая в толстый валенок, нога не издала надлежащего звука. Валенок не подкованный сапог, важности не придает.

Собственно, весь этот немного нелепый, для непосвященных, разговор протекал по давно заведенным и ни разу не нарушаемым правилам. Вернее, традициям, придающим суровой и, подчас, жестокой жизни секретной государевой службы эдакую вольность. Будто торговались два купца. Один набивал цену своим новостям, а второй – демонстративно занижал их важность, и стало быть – стоимость.

– О прошлогоднем случае возмущения сил помнишь?

Домовой едва кубок из рук не выронил.

– Неужто на след напал? Быть того не может! Все прямо с ног сбились, пытаясь понять – что именно и где произошло? И не только мы. Латиняне всю святую инквизицию на ноги поставили… – Феофан хлопнул себя ладошкой по лбу. – Совсем поглупел на радостях. Нашел кому об этом рассказывать… Или, – он закусил губу, – латиняне все-таки разобрались первыми?

– Нет, – успокоил его Василий. – Были близки, но не успели. Кстати, я теперь у них на подозрении. Пришлось раскрыться, чтоб наследника реликвии от ареста спасти.

– Стоп, – поднял руку Феофан. – Так мы только запутаемся. Излагай по порядку.

– Хорошо. Но, если танцевать от печки, до конца истории долго добираться придется. Поэтому – сначала суть, а потом подробности. Так вот то возмущение потоков силы произошло вследствие вручения архистратигом Михаилом казаку Тимофею Кунице штандарта небесного воинства. Как помощь православному люду в борьбе с врагами веры.

– Матерь Божья! – не сдержал взволнованного восклицания Феофан. – Вот это силища! Не зря такая волна прокатилась. Но, позволь, а как же быть с Уложением о невмешательстве?

– С этим не ко мне… – пожал плечами Орлов. – Но из того, что удалось выяснить – архангел Михаил действовал исключительно по собственной инициативе. Втайне от…, ну ты понял.

– Час от часу не легче, – плеснул в ладошки домовой. Вернее – попытался всплеснуть, позабыв о недопитом кубке. К счастью меда оставалось только на самом донышке.

Феофан поспешно проглотил остатки напитка, избавляясь от повторной опасности облиться липкой жидкостью, а заодно промочил горло.

– Но это только начало истории, – продолжил тем временем Василий. – Странности позже начались. Казак реликвию из рук архангела принял, – это я уже доподлинно знаю из уст его сына, но что-то случилось еще. И буквально на следующий день Тимофей Куница бесследно исчез. А вместе с ним затерялась и сама реликвия. Потому-то все и понять ничего не могли. Ибо столь мощная святыня исчезла из Яви почти одновременно с тем, как появилась. Успев лишь всколыхнуть ее…

– Час от часу не легче… – озабоченно забормотал домовой. – Это ж теперь и нечисть за реликвией охоту начнет? Ведь, если Создатель, как будто бы, ничего о ней не знает, значит, хоругви в Яви вроде и нет. В таком случае никто кроме людей защищать ее от всяческих посягательств не будет. Уж Сатанаил своего не упустит. Это мы тут ни сном, ни духом, ну а в Прави – какие тайны? Тем более от Лукавого? М-м-м, да… Не зря говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Архистратиг хотел помочь православному люду, а на самом деле только создал всем дополнительные проблемы. Погоди, но как латиняне узнали: где, а главное – что искать?

– На этот вопрос у меня нет ответа, – в который раз пожал плечами опричник. – Единственное, что могу утверждать: инквизитор, которого я сопровождал вместе с отрядом ротмистра Браницкого, вне всякого сомнения, точно знал куда направляется.

– И куда?

– В село, где проживала семья исчезнувшего казака. Теща и сын. Но, похоже, что именно нужно искать – сомневался. Поэтому, вначале собирались договориться со старухой по-хорошему, или – устроить в доме Куниц обыск. Но теща Тимофея намедни померла, а пока инквизитор решал: как быть дальше – исчез и Тарас.

– Похоже, у них это наследственное… – проворчал домовой.

– Возможно… – усмехнулся шутке Орлов. – Тогда брат Сигизмунд решил, что сын запорожца точно знает: где спрятана реликвия и послал за ним в погоню ротмистра. А волкодлак не стал мудрствовать – накинул волчью шкуру, да созвал на охоту серых собратьев со всей округи… Вот я и решил, что пора вмешаться. В результате – молодой Куница остался жив, и мы вместе ищем его отца, а заодно и пропавшую реликвию.

– Что доверие у латинян утратил, не страшно… – промолвил задумчиво Феофан. – Найдутся в их краях и другие верные люди. А за то – что к Кунице в компанию пристал – хвалю. Уж если родной сын Тимофея разыскать не сможет, значит того вообще в Яви нет. А жаль – очень бы казакам этот штандарт пригодился. Особенно теперь, когда Орда в набег двинулась… Интересная история. Сам, что делать намерен?

– Трудный вопрос, дьяк… – посерьезнел Орлов.

– С чего вдруг?

– Потому, что если по уму поступать, то я должен любой ценой священную реликвию в Москву доставить. Хоть с Тарасом, хоть – без него.

– А по совести?

– Гм… – Василий озабоченно почесал затылок. – Не боишься, Феофан, такие вопросы задавать? Вдруг донесет кто царю? Ведь знаешь, как государь скор на расправу. И сам пропадешь, и меня на дыбу спровадишь?

– Шутишь? – засмеялся домовой. – Это в присутствии кикиморы? Она ж чужой дух за полверсты чует. Ничего не бойся, говори: как думаешь. В нашем деле доверие дорогого стоит. Верно сказываешь: Иоанн Васильевич лют к изменщикам, но если уж поверит кому, то навсегда.

– По совести… – Василий помолчал немного. – Скажи, Феофан, если б архистратиг Михаил хотел небесный штандарт нашему государю вручить, неужто во всей Москве не нашлось бы ни одного праведника и ни одного храма достойного для посещения архангелом? Почему тогда он для этой миссии, где-то посреди Дикого Поля, разыскал какого-то запорожского казака? Зачем высшим силам такие сложности? Сумеешь объяснить?

– Я мог бы тебе ответить теми словами, за которые всегда прячутся церковники, – хмыкнул домовой. – Темна вода в облаках, или – неисповедимы пути Господни… Но, отвечу проще – не знаю! Более того, я полностью с тобой согласен, Василий. И думаю, нет нужды нам отбирать штандарт у казаков и тащить его к царю. Пусть послужит православию там, где оно наиболее гонимо.

– Если найдется еще… – напомнил опричник.

– А вот этим ты теперь и займешься, Василий. Забудь все прежние дела и оберегай молодого Куницу пуще собственной чести.

– Остыло уж все, – негромко проскрипела кикимора. – Разогреть али как?

– Так съедим, – отмахнулся от жены Феофан и продолжил. – А чтоб не глодали тебя сомнения: объясню. Думаешь, зачем наш государь железной дланью искореняет в стране всяческую крамолу и непослушание?

Василий многозначительно промолчал. Неверный ответ на подобный вопрос грозил не только дыбой, но и плахой.

– Задумал Иоанн Васильевич объединить все исконно русские земли под одним скипетром, – продолжил домовой. – А для этого ему нужен порядок в родных стенах. Чтоб никто не смог ударить войску в спину. Да и само войско еще только предстоит собрать, вооружить, обучить…

– Это понятно, – кивнул Василий. – Штандарт архангельский разве в том помеха?

– Еще какая! – воскликнул Феофан. – Царь мудр, но нетерпелив. А ощутив в своих руках такую силищу, он в тот же час в поход пуститься. И – проиграет…

– Почему? – удивился Василий. – Ты не веришь в могущество реликвии?

– Не в этом дело. Победить супостата, Иоанн Васильевич, скорее всего сумеет и тем самым существенно расширит границы государства Московского. Но в державных делах важно не столько взять, сколько суметь удержать в руках присоединенные земли. Мы ж не басурмане, которые налетели, пограбили и убрались восвояси. А без правильной настроенного населения, полной казны и отлично вымуштрованного войска, – причем именно в такой последовательности, – ничего путного не выйдет. Год-два и расползется новая империя по швам, как Тришкин кафтан. Зато в руках запорожцев – польза от небесного дара для Московии огромнейшая. Под штандартом архистратига их не сомнут ни басурмане, ни латиняне. По крайней мере, не сразу… Значит, и до наших рубежей вражеские войска не докатятся. И у государя появится столь нужное для подготовки время. Уразумел?

– Вполне.

– Вот и отлично, – перевел дух Феофан и продолжил по-свойски. – А теперь, перекуси, чем хозяйка порадовала и… лети обратно. Некогда отдыхать, Василий. Костьми ляг, но помощь сыну Куницы окажи всевозможную. Очень на тебя надеюсь. Ну и, само собой, помалкивай о нашем разговоре. Не было тебя здесь нынче, – усмехнулся домовой. – Чем хочешь, поклянусь…

– Государь к нам… – неожиданно отозвалась кикимора. – По лестнице ужо подымается.

– Вот незадача, – озаботился Феофан. – Раньше упредить не могла, курица безмозглая? Похоже, не удастся мне тебя попотчевать, Василий. Не хочу, чтобы царь стороннего человека увидел. Сразу вопросы возникнут… Утаить, не доложить своевременно – это одно, а врать, глядя Иоанну Васильевичу в глаза, я ни по чем не осмелюсь. Кикимора! Сооруди быстро гостю узелок в дорогу, такой – чтоб птице в когтях унести. Да не скупись – самые лучшие куски положи! Извини, брат Орлов, позже закусишь. Ну, даст Бог, еще свидимся. Лети… – и поспешил к двери, за которой уже слышались уверенная поступь.