Текст книги "Иван-чай-сутра"

Автор книги: Олег Ермаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Пашка в задумчивости поскреб тугую потную щеку.

– У меня есть такое ощущение, что мы увязаем, – сказал он, посматривая по сторонам, – по уши… Кстати, а на том заколоченном доме какая надпись? ПУСТ?.. Ну, пойду уж посмотрю, раз пошла такая логика. – И он двинулся мимо поленницы дров и кустов сирени к соседнему дому, перепрыгнул канаву. Влад с М. Глинниковым наблюдали за ним. Из окошка бабкиной избы смотрела черно-белая кошка. Вверху реяли белогрудые ласточки, ознобно цвиркая. «И откуда здесь берется мука? – рассуждал Влад. – Не с вертолета же сбрасывают?»

Из дома с заколоченными окнами вышел Пашка. У него было кислое лицо, но что-то в нем таилось. Пашка смахнул с плеча сор, паутину и вдруг показал какую-то бумажку.

– Пляши, Ватсон! Тебе письмо! – воскликнул он, идя к ним. – Вот, читайте, кэп. – Он сунул мятый конверт Владу.

Тот разглядывал грязный прямоугольник бумаги с выцветшими каракулями. «Не разберешь», – пробормотал он.

– Чего там разбирать, – Пашка ткнул пальцем, – «куда» – Глинская обл., Еленевский р-н, дер. НОВАЯ ЛИМНА.

– А кому письмо? – спросил М. Глинников, заглядывая через плечо Влада.

– Как кому? Глинникову М. и остальным следопытам.

– Пра… Стерлось.

– Дай-ка. – М. Глинников взял конверт. – По-моему, Пра-со-ло-ву. Или «вым». – А откуда?.. Тут пятно.

– Ниоткуда. Главное: вот вам НОВАЯ ЛИМНА! – торжественно провозгласил Пашка. – Я же чуял, что там что-то найдется. Пожалуйста. А вообще там полный срач. Входя, сразу можно свалиться в погреб, – полы наполовину разобраны. Меня только шестое чувство спасло. Или седьмое. Со счету собьешься с этими парапсихологами и всякими Чумаками.

– И что нам дал этот эксперимент? – спросил Влад. – Тезис верен? Не верь глазам своим? Даже в ПУСТОМ ДОМЕ можно что-то отыскать. Но людей ты там не встретил?

Пашка поежился и встряхнулся.

– Сквозь потолок кусок толя свешивается – натуральный жмурик. Если б не яма на выходе, сразу выскочил, а так пока по балке пробирался, одумался, повернулся, смотрю: да это какая-то рвань! Но мне показалось, что там кто-то бывает. Зверь или человек. – Пашка оглянулся на дом и передернул плечами. – Больше я туда не пойду. Нехорошо на душе, блин, как-то. Как будто там кого-то замочили.

Влад посмотрел на него.

– Ладно, что тут топтаться, паранойю распалять. Ретируемся.

– Куда? – с надеждой спросил Пашка.

– Сядем на опушке, подождем немного.

– Сколько?

– Ну, час.

– Ловлю на слове, капитан! – воскликнул Пашка. – Глинников, ты слышал? Сверим часы!

* * *

Откуда-то из-за леса наплывал звук мотора. Они замолчали, прислушиваясь.

– Техника?

Вскоре стало ясно, что это самолет. Небольшой самолет летел довольно низко над лесистыми холмами напротив леса, где они сидели на опушке в серебристых травах с метелками.

– Пожарники? Или ваш КБ собственной персоной?

Они провожали самолет взглядами.

– А помните «Последний дюйм»? – вдруг спросил Влад.

Все посмотрели на него, на растрескавшуюся кожанку, отец Влада, Андрей Никитаев, был летчиком гражданской авиации; Влад в военкомате просился в Воздушные Силы, но его заперли на море, в Северодвинск. Но и до и после службы Влад больше любил землю – колесить по дорогам на «Яве», потом на «Чезете» в летном кожаном шлеме отца и в его прочной куртке, мечтая о настоящем «Харлей Девидсоне» с рабочим объемом цилиндров 1300 кубов и пятиступенчатой коробкой передач.

– Еще бы, – сказал М. Глинников и тихо напел. – «Какое мне дело до вас до всех, а вам – до меня!» Апофеоз индивидуализма в стране лучезарного коллективизма. Такое не забывается.

– Крутой был мужик, барракуда.

– Этот фильм был путеводной звездой, – сказал Влад. – Я его вспоминал над Атлантикой, сидя с банкой «Будвайзера», купленного в Хитроу на пересадке, в лайнере по дороге в Новый, черт, свет!

– А «Генералы песчаных карьеров»? – спросил М. Глинников. – «Старик и море», «Праздник, который всегда с тобой»?

– Что-то я таких фильмов не бачил, – заметил Пашка.

– И «ABBA», – добавил Влад. – Кстати, впервые я его увидел в глуби Скобаристана. Гнал после дембеля на запад, думал схватить сразу за хвост свободу и уже не упускать. Проезжал мимо кинотеатрика-сарая в заштатном городишке, глядь – чуть не обомлел: «ABBA». «Яву» поставил в соседнем дворе, зашел в подъезд, типа, живу здесь, ну или к кому-то в гости, чтоб не угнали, а сам через пять минут вышел и в кинотеатр. Так не только посмотрел фильм, но и познакомился с юной скобарейкой в тугой юбчонке, пил кубинский ром.

– Ах! – воскликнул Пашка, ломая загорелые руки с толстыми запястьями. – Все это так охренительно!.. Особенно про ром.

– Вшивый все про баню, – мрачно реагировал Влад, приваливаясь спиной к березе, скрещивая руки на груди и закрывая глаза.

– Если бы я знал, что будут такие догонялки, взял бы транзистор.

– Ну и взял бы.

– Так я думал, сразу на озера, а там не поскучаешь.

– Ты любишь детективы, Паш? – спросил М. Глинников.

– Кто их не любит. Засасывает, зараза.

– По-твоему, как ведутся расследования? Это только в кино все мечутся как ошпаренные.

– Да какое это расследование. – Пашка махнул рукой. – Давай расскажи про скобарейку, Влад.

– Что я тебе, Шехерезада, – отозвался Влад, зевая.

М. Глинников лежал на боку, подперев голову рукой и грызя травинку. Пашка сидел на сухом бугре и озирался по сторонам, высматривая толмача, как они называли между собой того, кто должен был здесь появиться и разрешить все их сомнения. Хотя, какие тут могут быть еще сомнения? Они молчали, слушая лесные шорохи и неясные писки, чьи-то вскрики. Комары донимали их, и Влад попросил Пашку развести дымокурчик. «Да уже тут осталось всего-ничего», – проговорил Пашка, но нарвал бересты, наломал веток, зажег костер. Запахло берестяным дымом…

* * *

– Тю-ю-фффя-а-гин! – вдруг прокричал Пашка, сложив ладони рупором, так, что все вздрогнули, Влад открыл глаза, М. Глинников выплюнул травину. Эхо вернулось от зеленых склонов.

– Паранойя продолжается? – с неудовольствием спросил Влад.

Пашка торжествующе указал на часы.

– Корабельный колокол пробил час, барракуда! Я хотел попрощаться с техническим директором. Пора отвечать за свои слова, капитан «Алого».

– Лучше назови его «Ало е », звучит как-то лучше, – посоветовал М. Глинников.

– Это же лекарство?

– Ну, а в трюме не лекарство против бодуна?

Пашка засмеялся, сглатывая обильную слюну.

– Если только его по-тихому не угнали какие-нибудь активисты, забулдыги времен перестройки, отряд имени Пуго. Или любители тихой охоты – грибники.

– Наркоманы, что ли?

– Влад, звони в ставку, докладывай обстановку.

Влад потянулся, надавил кулаками на скулы, лоб, подбородок, разминая лицо.

– Я, честно говоря, прикорнул бы здесь хорошенько… – Он посмотрел на сатанеющее круглое лицо Пашки и ухмыльнулся. – Нет, все так все. Сворачиваемся. Как уговорились. Отосплюсь в Скобаристане после ухи. Уха-то будет, старик-и-море?

Пашка патетически потряс руками.

– Только выпустите меня отсюда!

Влад медленно встал, отряхнул видавшую виды куртку, оглянулся на деревню… то, что осталось от деревни Новая Лимна, сунул руку в карман и достал мобильник, начал набирать номер.

Глава шестая

Вечером Алекс выехал на аллею, оставив позади черные кривые дороги Вороньего леса, уже сумеречного. А сосновые маковки Пирамиды еще купались в солнце. Аллея пестрела тенями и солнечными зелеными полосками, похожими на перья какой-то гигантской птицы. Приближение к горе всегда вызывало особенное чувство. Как его назвать? объяснить? Вопрошал Алекс речь. Или, наоборот, она его вопрошала. Это было чувство осмысленности пространства, его завершенности. И весь путь от города к горе представлялся каким-то незыблемым извечным маршрутом. Это был маршрут мифологической мысли. Весь мир ими расчерчен, говорил еще Егор. И радовался, что им повезло нащупать его, стать не просто досужими туристами, а странниками, егерями Зеленого Грабора. Ну да, он следовал мысли римлян о гениях мест. Позже Алекс нашел у Павла Флоренского почти ту же мысль, но выраженную несколько иначе; он говорил о местах наименьшей и наибольшей благоуханности. Этот Край был благоуханен посреди равнин; а гора за лесом – эпицентр благоухания. И в нем восходил гений Местности – Зеленый Грабор.

Это была эмблема их карты. Но эта эмблема, простое сочетание слов, со временем становилась чем-то большим. Зеленый Грабор уже был символом, и в нем текли живые соки памяти – не только дальней, но и ближней. Он был нежен и прозрачен, как дымка апрельских лесов. Призрачен, порой едва уловим, и все-таки несомненен. По крайней мере, для Алекса. (Или он заблуждался?) (А кто это говорит?).

Это чувство – можно назвать его паломническим– зарождалось, дрожало где-то в солнечном сплетении ранним утром под Карлик-Дубом. Установлено опытным путем. Поэтому сворачивать на Волчий Остров было необходимо. Ночевать, чтобы рано проснуться от звука птичьих крыльев – фрр! – с которыми они садятся на растяжки. Там тоже было место сквозняка. Сквозняк этот был особого характера: предутренний. В ранние минуты Алексу всегда представлялось, что палатка под лапой орешника находится где-то на склоне. Это был склон начинающегося дня. Из-за леса взлетал солнечный маятник. Время было огромно, как Арарат. Времени было – непочатый край. По коре полз муравей, шевеля чуткими антеннами, настраивая их на солнце. А затем медленно восходить – хотя это впечатление было абсолютно субъективно – к Вороньему лесу, засыпанному сучьями и прошлогодней листвой, с брусничными мхами, малинниками, плодоносящими грибницами лисичек, – и дальше, на Аллею, а потом еще выше, – чтобы соскользнуть взглядом с железного четырехножника.

…Алекс опасался увидеть на горе, например, рабочих, или даже экскаватор.

Что будет дальше, он не знал. Но уже ясно было, что в понедельник не выйдет на работу. И это будет, скорее всего, крахом его карьеры на ДОЗе. С прогульщиками там поступают сурово. Вряд ли поможет заступничество тещиного знакомого. Впрочем, впереди еще целая ночь.

(Не знал он и того, что кто-то вместо него уже начал: бульдозеры глазели на мир разорванными окнами и внутри, на сиденьях серели зрачки увесистых булыжников в белом хрустком крошеве.)

Алекс сразу понял, что на горе кто-то был, еще на полпути к вышке. Сюда уже сто лет никто не поднимался, кроме него. А сейчас была пробита целая тропа в иван-чае. В траве он заметил окурки, конфетную обертку. Возле самой вышки, ржавой и отмеченной птицами, любившими подставлять перья ветру, теплело серое кострище. Алекс прислонил велосипед к сосне, перевел дух, огляделся. В кустах он обнаружил груду жердей. Продолжил обход горы и наткнулся на свежий шурф. Значит, все так и есть, тот мужик говорил правду. Алекс разглядывал шурф. А у него была надежда, что здесь ничего не найдут, кроме глины. Или даже, что в горе сокрыта скала. Нет! Песок и гравий. Будущие плиты очередной панельной девятиэтажки, убогих гнездилищ для задроченных индустриальной эрой рабов, куда они без всяких возражений впустят голубоглазых троянских коней TV и будут вкушать свои дешевые наслаждения, думая, что это и есть свобода и счастье, что ничего другого, кроме футбола и фальшивых улыбок президентов и разнообразных проституток, они не достойны. Хотя здесь, на горе ясно, что для них закрыт весь мир. И со стороны Иерихонской Горгоны, этой Горожанки со змеиной короной, весьма предусмотрительно отдать приказ о ломке гор. Вот этой конкретной горы. Ведь сражение между мирами не кончается, город и деревня навечно враги, Вороний лес – против ваших убогих парков с каруселями, Карлик-Дуб – против ваших памятников палачам и архитекторам иерархии, сиречь вертикали власти, Луга Мануила – против залитых асфальтом площадей, Белый лес – против резиденций с колоннами, флагами и ментами; и когда-нибудь Ворон выклюет ваш державный глаз, – там, где будет поле последней брани. Пусть в это и трудно поверить.

Зачем же они заготовили столько жердей? Алекс не мог допустить мысли, что кто-то еще устраивал помост на вышке, – чтобы смотреть вокруг. Сам он так и поступал, и в звездные ночи спал на вышке, если комары не донимали. Да, эти ночевки на жердях между четырех ржавых опор, навсегда оставили «привкус росы, железа и звезд», как говорил Егор после своего одиночного путешествия. То, что он собирался явить миру, должно было иметь тот же привкус.

Алекс поставил палатку. Связку старых жердей он не нашел в развилке вяза. Возможно, жерди пустили на дрова. Но зачем нарубили новые? Побоялись, что прежние не выдержат? Да кто здесь все-таки был? Может, кто-то еще помимо геологов, пробивших шурф?

…Но – что толку лукавить с самим собой или с этой речью? – в каком-то реликтовом уголке сознания тлела смутная детская догадка, вдруг вспыхивая уверенностью, что однажды все так и будет: где-то здесь, на горе, или на берегу Дальней Реки он увидит знакомую немного сутулую фигуру в футболке с надписью.

Иногда Алекс представлял это очень ясно. Ему казалось, что Егор будет невозмутим, деловит, короче, будет сидеть у костра – или выходить к нему из тени деревьев – с таким видом, словно ничего не произошло, словно они недавно расстались.

* * *

В вечерний час на Пирамиде, цветущей иван-чаем, золотой розгой и скипетрами коровяков, Алекс сидел под соснами, как будто глубоко под водой. На него снисходил великий покой горы, вечернее забвение над тенистой землей с дальними рощами, отражавшими солнце. Железный четырехножник курился к ночи ароматом трав и сосен. Кузнечики старались вовсю. Кажется, древние называли их лирниками Аполлона. Или Егор? Алекс уже не помнил. Он и себя забывал. Им овладевала речь, – вот что он понимал с определенностью. Но эта речь была удивительной. Она была упоительно безмолвной. Нет, точнее, бессловесной, а звучать она звучала. И в ней слышался грубоватый голос Егора; и голоса всех Плескачей, как их называли в округе. Это была их земля, синеглазых и лобастых крестьян и граборов, это была их гора. И она тихо пела.

…Но на горе появились люди.

Алекс услышал голоса и сразу отличил их от тех, что уже потихоньку начинали звучать в его глубоководном сознании. Он встряхнулся. Да, это были реальные люди. (Как будто Плескачи не реальны.) Рабочие? Геологи?..

Вскоре он различил среди острых верхушек иван-чая синюю бейсболку и скрученный разноцветный платок на рыжих волосах. На гору поднимались долговязый парень и девушка. Они громко говорили, как будто спорили о чем-то. Девушка вдруг замолчала, а парень еще продолжал клясть русскую Сахару, какую-то книгу, комаров, битников и жару. Хотя уже было совсем не жарко. Девушка быстро ему что-то сказала, и, вскинув голову, он оборвал поток слов и остановился. Было от чего оторопеть. Прямо на их месте стояла палатка, и у сосны сидел бородатый парень в обтрепанной панаме цвета хаки и в круглых очках.

Девушка шагнула вперед, выходя из иванчаевской гущи и удивленно разглядывая новый лагерь.

Алекс с любопытством смотрел на них.

– Прикол, – пробормотала девушка.

–  Программаглючит, – отозвался парень.

– Хм, тут вообще-то… стоял наш лагерь, – сказала девушка.

Выглядели они живописно, особенно рыжая лобастая девушка.

– Ваш лагерь? – переспросил Алекс.

– Ну да, – сказал парень. – Просто мы на время включили ждущий режим.

– Я ничего не заметил, – соврал Алекс. На самом деле следы присутствия людей обнаружил сразу; и кострище было теплым.

– Мы не могли оставить заставку, – буркнул парень. – Тут только на первый взгляд глухая мань. А на второй – сидя на белой полосе. – Он бросил котелки на землю. Они упали с пустым звуком. – Не успеешь оглянуться… – Тут его взгляд остановился на пузатой мокрой канистре у сосны.

Девушка повесила пустые пластиковые бутыли, связанные шнурком, на сучок, сдула рыжую прядь с разгоряченной щеки и с вызовом посмотрела на Алекса.

– А вы что здесь делаете?

Алекс развел руками и не нашел, что ответить.

– Вас ист дас? – пробормотал парень, не спуская глаз с канистры. Голос у него охрип. – Вода?

Алекс кивнул. Парень с отчаянием, в котором сквозило и восхищение, взглянул на Алекса и снова воззрился на пузатую пластиковую восьмилитровую канистру.

– Коллосаль баклажка… Но много места занимает, – говорил он, как сомнамбула, не отрывая взгляда от канистры.

– Да нет, она складная, – сказал Алекс.

– Фантастик! А мы целый день ищем, – бормотал он, проводя белесым обложенным языком по сухим запекшимся губам, – как бедуины. – Он как-то слепо взглянул на Алекса. – И ничего не нашли. Где вы ее взяли?

Девушка бросала на друга укоризненные взгляды, но тот ничего не хотел видеть, кроме канистры, полной воды. Родниковой, между прочим, воды.

– Это неблизко, – сказал Алекс.

Парень сокрушенно вздохнул.

– Так я и знал. – Он с трудом сглотнул.

– А где именно? – недружелюбно спросила девушка.

– Ну, тут нет указателей, вот в чем проблема, – ответил Алекс.

Девушка сказала, что это они и сами успели заметить.

– Но вы пейте, – сказал Алекс, небрежно указывая на канистру. Уже ясно было, что эти двое не имеют никакого отношения к готовящемуся разорению Местности.

– Кир, – сурово окликнула друга девушка, но тот, не слушая ее, поспешил к канистре, свинтил крышку, опустился на колени и, бережно приподняв, приник к горловине. Кадык заходил на его обгоревшей грязной шее.

– Хотя бы кружку взял! – попеняла в сердцах девушка.

Парень с трудом оторвался от горловины канистры, оглянулся на подругу.

– Кальт христаль, Птича, – сказал он благоговейно. – Сказка. Иди.

Но девушка не спешила, хмуро поглядывая на чужую палатку жемчужно-зеленого цвета, чужие котелки и кружку, висящие на сучках, и пыльные кеды, на босые лапы бородатого в выцветшей панаме. Парень еще раз приложился к канистре и наконец оторвался, обессилено сел на землю в прошлогодних иглах, откинулся спиной на ствол сосны.

– О майн гот, как говорится, – произнес он, икая. – Убер. Блаженство. Святой Грааль найден. Что еще надо? – Он оглянулся на девушку. – Птича, не будь такой озабоченной, выпей водички. Это почище железнодорожной.

«Хорс, Хорс умер!» – послышался приближающийся равнодушный крик.

– Что-то пролетело, – пробормотал парень, задирая голову. – Уф! Вот кому позавидуешь. Никаких ненужных файлов, пустых папок, железа, все отформатировано, сжато. Видеокарта с максимальным быстродействием. Убер! А тут вечный егор.

Алекс в удивлении посмотрел на него.

– Error, ошибка, – объяснил парень. – Вечный сбой, вирь и зависалово. Короче, в танке. А был бы Джи Пи эС с указателями воды!.. Или иметь в небе беспилотного разведчика…

– Кир, – прервала его девушка.

Он оглянулся.

– А? чего, подруга?

– Ничего, – ответила она, отворачиваясь.

Вновь над соснами горы заложил стремительный вираж коротышка вальдшнеп.

– Может, это чей-то беспилотный разведчик? – спросил парень, безуспешно пытаясь увидеть пролетевшую птицу. – Как его зовут? Пикирующий бомбардировщик? Хроникер?

Алекс ответил, что хроникер здесь кто-то другой, а это вальдшнеп.

– Кир, – снова окликнула девушка.

Он взглянул на нее.

– Ну где мы будем ночевать?! – теряя терпение, воскликнула она.

Парень растерянно посмотрел вокруг.

– Как где?.. – Он обернулся к Алексу. – Ведь на этом форумехватит места?

Алекс ответил, что гора большая.

* * *

Ночь наступала беззвездная, лишь вначале где-то на краю лесов и небес взошла на пару минут Венера и скрылась, подернувшись пеленой. Костер освещал сосны, палатку Алекса, геодезическую пирамиду; палатка пришельцев невидимая стояла поодаль. Алекс заварил оба котелка чая и позвал соседей… Вот уж никогда не думал, что они могут здесь у него появиться, – кто-то кроме Ворона, Волка. Но делать нечего, ему пришлось быть гостеприимным. Парень долго упрашивать себя не заставил; следом за ним явилась и девушка с кульками конфет, изюма, орехов и сушек. Они расселись у костра, и пламя заиграло на лицах.

В травах еще пилили свою симфонию кузнечики, не в силах остановиться; кликал коршун, облетавший сумеречные опушки Вороньего леса; пару раз снова налетал Паникер, и парень замечал, что он, видимо, фиксирует их присутствие, – ведь это событие здесь, где явно ничего не происходит. Историческая ось явно где-то не здесь. Ну, конечно, дразнила его девушка, она там где-то, где «Война будущего начинается сегодня! Линия фронта: горючее для войны. В продаже с февраля, вэвэвэ точка фронтлинес точка ком. Сражайтесь в онлайне на картах с поддержкой до сорока игроков». Вау!

– Вообще-то он фиксирует одно и то же событие, – сказал Алекс, – заход солнца.

– Заход солнца?

– Для местных обывателей это поважнее любых сражений. Они не уверены, что утром солнце вернется.

Парень засмеялся.

– Как будто здесь все неграмотные! – воскликнул он.

– По-своему грамотные, – согласился Алекс.

– Мобильники и интернет добрались даже до Африки, – сказал парень.

– Ну, когда кто-то чужой входит в лес, об этом довольно быстро узнают все и без мобильников. У местных свои информационные каналы.

– Типа огни на курганах? – спросил парень.

Алекс кивнул, поправляя очки в огненных росчерках.

– Ну да. Пролетевший жук оставляет искрящийся след. Да и для пчел, мух цветы как огни маяков. Плюс еще трассы запахов. Все расчерчено ими. И пропахано звуковыми каналами. Забавно было бы увидеть все как есть.

Девушка исподлобья взглянула на бронзовое лицо Алекса. Ей показалось, что у его висков вьются алые шмели, а черная борода искрится.

– Это было бы похоже на сеть, – предположила она.

– Всемирную паутину? – подхватил парень. – А я о чем говорю! Число юзеров скоро приблизится к миллиарду. Только на помойку каждый год выбрасывается сто восемьдесят миллионов устаревших компов! И кто-то их подбирает. Я свой первый комп сляпал из двух убитых. Надо этот лом развозить по деревням. Вот были же раньше старьевщики?

Алекс ответил, что для этого нужны деньги на бензин хотя бы или на сено для лошади.

– Просто олигархам это невыгодно – просвещать чужой народ! – воскликнул парень.

– Ну, пошла телега, – вздохнула девушка. – Сплошной трабл.

– Это не телега, подруга, а разумное прогнозирование: последнюю битву выиграет тот, кто, как Ленин ГОЭРЛО, забутит компьютеризацию всей страны.

– Да, мечта тирана: засадить пипл за игры, – откликнулась девушка.

– Ну это лучше, чем сидеть за шнапсом.

– А нельзя, чтобы он развозил буки? – спросила девушка.

– Кто?

– Ну, олигарх-старьевщик.

Парень засмеялся.

– Не врублюсь, чему ты прикалываешься, – пробормотала девушка.

– Просто я представил этот глюк, ха-ха, Абрамовича на телеге с книгами. Или Чубайса. И какие книги? Все небось дзэн, ом мани падме хум и прочий спам. Короче, сплошная измена. Но, запомни, подруга, люген абен курц байн! У лжи короткие ноги. На ней далеко не уедешь.

– Как будто у твоей ноги длиннее.

– Моя структура прочнее, понятнее…

– … примитивнее. Война будущего начинается сегодня…

И, словно бы в подтверждение сказанному, из тьмы, окружавшей гору, донеслось громкое эхо. Все замолчали, прислушиваясь. Но звук не повторялся. Только потрескивали дрова. Парень спросил, что это было? Стрельба? Алекс ответил, что это где-то в Вепрях. Охотники? Нет, скорее браконьеры. Сезон не открыт. Ну да, а бомбы рвутся. Вон днем где-то шарахнуло. Рыбу, что ли глушили?.. Нет, хорошо, когда человек с ружьем рядом, а не бродит где-то в кустах. И вообще хорошо иметь при себе какую-нибудь базуку. У Алекса случайно нет?

– Милитаристы свинтят, дадут стрелялку, – сказала девушка.

– Ну и? – отозвался парень. – Послужу хаймиш эдэ. А что? В истерике на стану коцать вены. Я не пац.

– Конечно. А на Кавказ подпишут?

– Ну все! Птича заскребла пацификом. Пора спать. Иначе доклад на тему имперских амбиций, ядерной угрозы и мужского шовинизма обеспечен. Фест шлафен. Унд зинлих вуншен мир во всем мире. Унд много воды, чистой, словно кальт христаль. Не мучай нас, Маня! – И парень жалобно взвыл.

Волк, оставлявший за собой четкие отпечатки, которые хорошо будут видны на красноватой глине утром, запнулся, прервал свой летящий размеренный шаг по обочине дороги, поднял мокрую от росы морду и устремил взгляд янтарных глаз на гору, потянул носом. На лохматых деревьях мерцали отсветы; жалкое подвывание доносилось оттуда. И волк продолжил свой неспешный бег по дороге мимо горы, даже не подумав свернуть. Он уходил в глубь Вороньего леса – и дальше через заросшие поля и овраги, болотца и ручьи, в логово на Усадьбе.

А люди на горе еще некоторое время сидели у костра и о чем-то говорили, спорили; потом разошлись по палаткам.

…Глубокой ночью девушка выбралась наружу.

Иглы сосен шипели в темноте, как будто попадали на дорожки старых пластинок. Дул теплый, густой ветер. Она присела на корточки в траве. Потом хотела тут же нырнуть в палатку, но, замерла, прислушиваясь.

Тихие звуки доносились с вершины горы. Кажется, ветер играл на трубе, огромный и черный. Среди сосен еще рдели угли, призрачно освещая велосипед. Девушка потянулась под теплым ветром, зевнула. Во всем этом было что-то знакомое, давнее. Может быть, гора ей снилась давным-давно, или кто-то писал о ней, и сейчас она пыталась вспомнить это полузабытое стихотворение… Еще раз окинув взглядом гору, она юркнула в палатку. И, уже засыпая, услышала дождь.

* * *

Алекс очнулся, когда ткань палатки промокла и на его лицо упали капли. Пришлось выбираться из палатки, разворачивать целлофан и набрасывать его сверху, укреплять растяжки. Надо было сделать это сразу, но он, как всегда, поленился; да и не хотелось целлофанового шума. А теплый ночной ветер не предвещал хорошей погоды.

Алекс залез в спальник. Вообще-то он уже должен досыпать на втором этаже дома с плесневелыми стенами… Через три часа зазвенит будильник, и он отправится на завод.

Но маски сброшены. Противостояние, каким бы смешным и нелепым оно не казалось, началось: послушный раб-горожанин отказался вовремявернуться.

Дождь набирал силу, крупно стучал по целлофану. Алекс подумал, что надо бы подставить под полог котелки, вчера они опорожнили всю канистру, в дождь идти на родник не с руки, дождевик он, как обычно, забыл. И он собирался вылезти из палатки, но как-то незаметно снова уснул…

Совсем рядом громко свистнула птица, и Алекс проснулся. Было тихо. Поворочавшись, он вылез из палатки, зачерпнул дождевой воды из провисшего полога, ополоснул лицо; разглаживая бороду, оглянулся. Мокрая палатка-юрта соседей тускло синела у стены иван-чая. В небе пузырились облака и тучи, кое-где синели разрывы. Омытые ливнем леса зеленели до горизонтов.

Алекс быстро развел костер, нащепав лучинок и обсыпав их засахарившейся смолой. Дымок потянулся меж сосен к небу. С ржавых перекладин вышки падали капли. Он слил воду из полога, набрался целый котелок. Из-за Белого леса вдруг наплыло облако беспокойных кличей. Это кричали журавли на своем болоте. Только сегодня они запоздали. В сыром воздухе крики были особенно звучны. Одно время журавлей здесь вовсе не было, они поселились на болоте лишь в девяносто втором году, и из года в год сюда возвращались. Местность вытесняла людей, предоставляя пространство жизни своим верным детям. И Алексу с Егором это только нравилось. Но теперь все могло перемениться.

А пока журавли кричали. В низинах вставали туманы, как будто еще одно небо лежало у стоп деревьев. Как будто на этом небе деревья и росли и плавали холмы с иван-чаем.

Из палатки показалась заспанная девушка в разноцветном свитере с капюшоном и рваных джинсах. Алекс с ней поздоровался.

– Это тоже… чиновники? – хрипло крикнул Кир из палатки. – Борзописцы, бюрократы.

– Это журавли, дурилка! – хмуро ответила девушка.

– Я и говорю, чиновники, не дают поспать. Цигойнер.

Пасмурное лицо девушки посветлело, не выдержав, она улыбнулась.

– Почему цыгане-то?

– Так ты о них все время читаешь индостанские стихи.

Девушка покачала головой. Сквозь прорехи в ее джинсах виднелось золотистое от солнца тело. Она повязала волосы изумрудной тесемкой, заглянула в котелки и сообщила, что они полные.

– Преврати ее скорее в кашу с мясом! – крикнул Кир.

У Алекса, кроме заварки и нескольких кусков сахара ничего не оставалось. Откуда он мог знать, что прогулка затянется. Он решил немного попоститься на горе. Почему бы и нет? Когда-то они с Егором именно так и собирались странствовать – налегке, питаясь корневищами кувшинок, тростника, дикими яблоками, малиной. Голод полезен, если ты решил немного глубже проникнуть в свойства вещей. Первым на себе это попробовал Егор, прочитавший книгу Элиаде «Шаманизм». Посвящение шамана всегда происходило по этому сценарию: голод-одиночество-путешествие. В результате Егор – и так-то «дохловатый» – похудел на десять кг, но зато набрел на идею звучащей карты, то есть он ее даже уже услышал. Теперь в невольную аскезу впал и Алекс.

А Маня варила гречневую кашу на дождевой воде, зажаривала лук с тушенкой, усугубляя суровость аскезы. Когда все было готово, она попросила Алекса подставить свой котелок, тот отказался, сославшись на правило довольствоваться по утрам одним чаем. Но сушки и конфеты к чаю пришлось принять.

– Так ты здесь просто отдыхаешь? – спрашивал Кир, уплетая свою порцию с мясом и жареным луком. Маня ела пустую кашу. – Типа хоббиста?.. Ну, такое хобби? Как у индеанистов – индейская жизнь, вигвамы, тамтамы, трубки мира с косяками…

– Я думаю, и у самих индейцев такая жизнь сейчас – хобби, – отозвался Алекс.

– Да америкосы загнали их в бетон и пластик, заставили жрать виски.

Девушка хмыкнула. Парень с вызовом посмотрел на нее.

– Что-то ты с утра озаботился судьбой индейцев, – заметила Маня.

– Ты не понимаешь этой стратегии, подруга. План прост: разделить мир на США и одну большую резервацию. Они всех рассматривают как индейцев. Так что индеанисты им на руку. Да и все прочие хищники.

Алекс вопросительно взглянул на него.

– Ну, ролевики, толканутые, – объяснил Кир. – От аббревиатуры ХИ – Хоббитские Игры, хишки. Короче, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не взрослело.

Девушка фыркнула. Парень обернулся к ней.

– Будь здорова, Птича.

– Спасибо, ты тоже.

– Я не чихаю.

– И я не чихаю.

– А по-моему, чихаешь. Простыла?

– Давай без приколов.

– А кто первый начинает? Невысказанные слова звучат громче барабанов.

– Ты хочешь, чтобы я высказалась?

Кир кивнул и, подумав, добавил: «Если это конструктивно».

– Ты вещаешь как какой-нибудь генсек.

– Откуда ты знаешь, как они вещали, подруга?!

– Догадываюсь. У этой урлы один почерк: динамить, обламывать и винтить.

– А как же? С этими обезьянами без насилия впадешь в каменный век.

– С какими обезьянами?

Кир потер переносицу.

– Подстраиваешь ловушку, Птича?.. Да я толерантен и совсем не троглодит. Пусть таджики живут на Памире. И к евреям я совершенно индифферентен… когда они отплывают на свою хаймиш эдэ, в Хайфу, гут? Пусть даже ходят по Красной площади. В качестве туристов. Мне даже симпатичны некоторые америкосы…