Текст книги "Иван-чай-сутра"

Автор книги: Олег Ермаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Если бы этот брандмауэр еще защищал и от ветра!.. Ведь тот неотступно летел за ними. Он был везде. Как будто они попали в ловушку. Ветер свивался холодными кольцами на шее, плечах, дул в ухо, залетал за пазуху.

На самом деле Киру было не до смеха. Хотя он и разогрелся немного ходьбой, но пальцы у него зябли, и все тело казалось каким-то облачным после бессонной ночи. Подходящего места для остановки не попадалось. Они оказались на возвышенности, вот в чем дело, и всюду их настигал ветер, надо было спуститься куда-либо, но путь вниз преграждали густые кустарники и ольшаники, обвитые лианами хмеля с зелеными шишками. Рубиться сквозь заросли не хотелось, и они шли дальше по возвышенности. Накрапывал дождь.

«Что-то подобное с кем-то уже происходило», – думала Маня.

Они уходили как будто кем-то или чем-то гонимые.

Маня не могла взять в толк, почему так напрягается Кир. Да, ей тоже было не по себе, и зуб на зуб не попадал. Но рано или поздно они разведут огонь, согреются, обсохнут и поедят… А ее ориентализм тут ни при чем. У каждого свои ориентиры.

…По крайней мере, в Хиндустане не так холодно. Если не лезть в Гималаи, как Белочка. А гулять по песку в Гоа, позволяя аравийской волне щекотать пятки, и ночами кайфовать на трансовых фестивалях. Неужели где-то и вправду существует этот мир? Мир мужчин с ласковыми глазами и правильным врубом, мир музыки и веяния в воздухе аромата цветов и чистоты благостных сутр? О, мы живем очень счастливо! У нас нет ничего, но мы питаемся радостью, как сияющие боги.

Очень счастливо, повторила она про себя, трясясь от холода, кто-то и где-то живет. Только почему-то у нас не получается.

Дождь то накрапывал, то переставал. Нет, пора было что-то предпринимать.

– Кир! – крикнула Маня.

Тот шел как робот, не оборачиваясь.

– Кир! – громче позвала она.

Он оглянулся.

– Я больше не могу, давай где-то остановимся.

– Где? Тут всюду ветер.

– Прямо здесь. Мне все равно. – Она встала, бросила палатку. – Я дальше не пойду. Дай спички.

Пришлось ему возвращаться.

– Хорошо. На, попробуй сама. – Он сунул руку в карман, потом в другой, быстро взглянул на девушку. – Тойфел… А разве они не у тебя?

– Что?

– Пакет со спичками?

– Пакет всегда был у тебя.

Кир обшарил еще раз все карманы.

– Тойфел!.. Мы оставили все там.

– Посмотри в рюкзаке.

– Я держал их в боковом кармане! – ответил он, но все-таки развязал рюкзак. – Нет. бНОПНЯ! Сплошные пропажи. Как еще наши черепушки не утеряны? Или уже утеряны?

Маня молча смотрела на него. Кир засмеялся.

– Нет! Это мне нравится! Мёрхен! Сказка! Джеку Лондону и не снилось! В третьем тысячелетии в центре Европы летом погибель без огня, любовь к жизни и все такое. Это конкретная дыра. Это не предусмотрено разработчиками ПО! – выкрикивал Кир, стараясь придать голосу ироничность. – Но именно в нее и проскочил этот вирь! И мы у него в пасти! В смрадной глотке! Хотя над нами наверняка сейчас летят спутники NASA и передают на мониторы изображение придурков, заблудившихся в трех соснах! – Он запрокинул голову и потряс кулаком. – Сбросьте нам спички! И ватное одеяло! И резиновые сапоги!

Ветер выхватывал его возгласы прямо изо рта, и они тут же исчезали, словно мыльные пузыри.

Маня молча его слушала.

– Что же делать? – спросила она, когда Кир выдохся.

Кир сгорбился, посмотрел назад.

– Что, что… Возвращаться. Искать. – Он поднял глаза на девушку. – Ты можешь залезть в палатку.

Она покачала головой.

– Я там окочурюсь. Я пойду с тобой.

Он пожал плечами.

– Как хочешь… – И двинулся было назад по следу в траве, но остановился. – Нет, подруга. Так мы лишимся последнего имущества. Ты могла бы иногда кричать, ожидая меня здесь. В этой траве легко заблудиться.

– Ну да, лучше потерять имущество вместе со мной.

– Ха! Почему ты считаешь, что потеряешься ты, а не я?

Маня молчала. Ее нос покраснел, на кончике повисла капля. Она сунула руки под мышки, крепко обхватила себя, стараясь унять дрожь.

– Где же твой феминизм, медхен?

Она посмотрела на него исподлобья.

– Кир, давай не бу-дем спорить. Мне х-о-лодно.

– Ну, когда станет тепло, уже будет поздно, момент будет упущен, момент истины, тойфел!.. Короче, жди здесь. Завернись в палатку. Но смотри не усни! И держи ушки на макушке. Услышишь крик – отвечай.

– Кир.

– Что?

– Пойдем вместе.

– Таскать туда-сюда рюкзак? Достаточно я погорбатился уже на этом маршруте. Помаялся от жажды. Помок в дожде. Будет что вспомнить на старости лет. Если, конечно, она наступит.

– Давай я понесу.

– Командо цурюк! Ждать. Я мигом. По старому следу. Налегке… – Он уже уходил и бормотал себе под нос: – Без бабьих заморочек. В режиме быстродействия. На разогнанном процессоре. Вперед. Или назад. Навстречу вирю, ветру, неизвестности. Такая игра, без ветрил и правил, бНОПНЯ.

«Кир, ты запомнил это место?» – сквозь порывы ветра донесся до него голос. Он оглянулся, махнул рукой. Запомнил. Сфотографировал: зеленоствольное здоровое дерево, несколько березок поодаль, скуксившаяся Птича, позади иван-чай.

Птича видела его некоторое время, пока он не исчез, не растворился, не канул в море трав. Тогда она достала палатку и, завернувшись в нее, принялась терпеливо ждать.

* * *

Каменный Клюв дольше видел человека в синей шапке с длинным плоским клювом, бредущего сквозь буровато-зеленые заросли. Видел и второго человека, набросившего на себя какую-то пеструю шкуру. Они разделились. Человек в синей шапке шел по своему следу, а потом, недалеко от края долины с тремя старыми березами, свернул на чужую тропу. Ее только что проломил в бурьяне Горбач с короной. Наверное, человек почувствовал запах и кинулся вдогонку. Хотя его повадка была не охотничьей. И руки пусты. Каменный Клюв взмахивал черными крыльями, преодолевая напор Прозрачных Крыльев, и следил за движением человека в птичьей шапке. Кто знает, что у него на уме. Может, удастся и полакомиться теплыми кишками, все равно чьими: человека или Горбача. Ведь тот способен одним ударом копыта вышибить мозги, пробить пузо. Правда, обычно это противоборство заканчивается торжеством человека. Но не всегда, нет, не всегда. На памяти Каменного Клюва зимняя охота Серых, выстрелы и растерзанный Пегий и сам человек. На памяти Каменного Клюва много мертвецов из людей. Хотя тогда у них шла охота друг на друга. И мертвецы плыли в Дальней Реке, лежали в длинных ямах между березами, в траве. Их было много! Больше, чем нужно. Каменный Клюв не успевал выбивать глаза из глазниц, вырывать шершавые языки и склевывать нежные губы, пить черную кровь. Земля и воздух раскалывались и качались, отовсюду поднимались дымы. Невидимые бивни срезали толстые березы и рыли ямы. А иногда вдруг из-за туч вырывалась мощная стая громадных птиц. Они выкорчевывали одним взмахом когтистой лапы целые рощи, обращали в ничто, в дым и пепел жилища людей и зверей, мгновенно выпивали целые пруды, трогали огненными языками горы сухих трав, заготовленных людьми для своих Пегих и Рогатых, и те радостно вспыхивали. Пахло горелым мясом и сладкой тухлятиной. Эта охота казалась бесконечной. Даже Каменный Клюв от нее устал. Давненько это было.

Но есть и свеженький пример.

Каменный Клюв продолжал наблюдать за синешапочным. Но Горбач был уже далеко. А человек слишком медленно двигался. И наконец вовсе остановился. Постоял и повернул назад. Нет! Это был не охотник. Он пошел в обратную сторону, потом внезапно свернул на тропу Хрюкающих, вскоре бросил и ее. Он бродил в травах без цели, оглядывался, шел к высоким деревьям, от них – к другим деревьям…

Потеряв к нему интерес, Каменный Клюв отдался во власть Прозрачных Крыльев. Да, пусть теперь за него потрудятся они. Прозрачные Крылья сразу же его подхватили и повлекли. Откуда у Них берется сила? Каменный Клюв никогда не видел, чтобы Они чем-то питались: падалью или свежатинкой, зернами или ягодами, кореньями или листьями. Но силы у Них были немереные. Каменный Клюв много раз пытался разрешить эту загадку и наблюдал за Ними. Но даже когда Прозрачные Крылья обрушивались на живое всей мощью, сбивали кого-нибудь наземь или придавливали деревом, Они не трогали жертву, то ли брезгуя, то ли щадя. Но то, что не сделали они, делали остальные Крылатые и Бегающие, Ползающие, Воющие: вонзали зубы в жертву, прибитую к земле деревом и только вздымающую бока и сверкающую глазами, полными ужаса. Погружал в теплую плоть жертвы свое оружие и Каменный Клюв, – в первую очередь, чтобы проверить, есть ли в ней жизненные соки, не высосали ли их, прежде чем взлететь, Прозрачные Крылья. Нет, сила Прозрачных неизвестно откуда бралась. Это было выше понимания Каменного Клюва. Но Каменный Клюв не отказывал себе в удовольствии хотя бы поспорить с Ними, немного потягаться для разнообразия. И он медленно поднимался и застывал на одном месте, работая крыльями. И наконец продвигался вперед. Прозрачные Крылья, конечно, с ним забавлялись, пропуская его. Но легко могли смять и швырнуть в любую сторону. Каменный Клюв хорошо понимал, чувствовал это. И сейчас он просто позволил Им влечь себя, этим непонятным бездомным Крыльям.

Да! – думал он. – Никто никогда не видел гнезда или норы или дупла Прозрачных Крыльев. Ведь часто ни один листик не шелохнется, ни одна травинка. Все млеет в полудреме и тишине. И это значит, что Прозрачные Крылья отдыхают. Где? В каком месте? Может, у Них есть небесные норы? Правда, Каменный Клюв не находил никаких нор или гнезд на самой большой высоте, на какую он только мог подняться со своим вечно скрипящим крылом, – это была память о встрече с охотником, выстрелившим в его сторону, сыпанувшим мелкими горошинами, и одна из них или две застряли в его плече. И с тех пор, как только он видел, что охотник снимает свое оружие, камнем падал вниз. Так вот, на предельных высотах не было никаких жилищ. Но надо признаться, что Каменный Клюв знал других соперников, умевших подниматься еще выше. Однажды у них с Клекочущим Языком затеялся спор, кто взлетит выше. Они случайно встретились в просторах осеннего теплого и ясного неба, просто кружась, паря на восходящем дыхании Земли. И Каменный Клюв взял повыше, чтобы не мешать Клекоту. Все-таки лапы и когти, крылья у того весьма внушительны. К тому же он бы с подругой. Но Клекот воспринял это как вызов. И по спирали они взбирались все выше. Подруга осталась внизу. Каменный Клюв уже чувствовал холод, плечо у него ныло, но со скрипом, а он все-таки восходил еще на один виток. Клекот издавал насмешливое ворчание. Каменный Клюв изображал блаженство своей осенней песнью. Она всем хорошо известна в этой местности и звучит так: «Кро! Кро!» Хотя на самом деле ему уже приходилось туго. Но он не хотел уступать Клекоту. Достаточно того, что он никогда не приближался к его охоте и не претендовал на долю. Впрочем, это было и невозможно! Хо-хо! Более того, не раз Каменному Клюву приходилось убираться восвояси, освобождая дорогу охоте Клекота. Но теперь он не хотел сдаваться. Но проклятое плечо ныло все сильнее, холод прыткими насекомыми проникал под перья, сердце билось слишком часто, кровь пульсировала в горле, – и, когда деревья внизу превратились уже в гнезда мелких Пернатых, а горы в маленькие кочки, и Дальняя Река сузилась до никчемной речушки, а в той стороне, где заходит обычно Рыжий Глаз, показалось хрупкое марево Большого Жилья людей, Каменный Клюв не выдержал, задохнувшись, выплюнул что-то бессвязное и оставил Клекота в гордом одиночестве.

Что ж, Клекот выиграл. Но разве в этом главное преимущество? Ведь выше Клекота Прозрачные Крылья, Они летают где-то в стране Ночных Глаз, – а может, это и есть Их гнезда? Исчезающие днем, наверное, попросту сгорающие в пламени Большого Ока, если только это тоже не чье-нибудь гнездо. И пусть-ка попробует Клекот опуститься туда! Хотел бы Каменный Клюв тогда на него посмотреть, на этого зажаренного петуха.

Нет, дело совсем не в этом. А в срединном полете. Откуда можно наблюдать вереницу дней, нанизывать их, как мышей на веточку мастерски нанизывает Чжа-Чжа. Многое видеть и помнить, разные забавные случаи, чтобы утолять ими скуку, когда придет пора длинных ночей. Чжа-Чжа, конечно, никогда не додумается до этого, голова у него мелковата. Мыши для него и есть только мыши. Клекот сообразительнее, но и он не успевает дозреть, его жизнь слишком коротка. И больше видит не тот, кто выше летает, а – он, Каменный Клюв, Тот, Кто Живет Дольше.

И сейчас, несомый Прозрачными Крыльями, он видел обширный холм с волнующимися травами и шумящими деревьями, видел то место, где остался рыжеголовый, завернувшийся в пеструю шкуру, – он помнил этих двоих, беспечно голых на Смотровой Горе с железной макушкой: теперь они кутались в свои шкуры и что-то искали, чего-то ждали. Незавидная участь бродить внизу, пачкаясь и перелезая через стволы и ямы, каждое мгновенье рискуя быть поверженным. Даже маленькие и тонкие, как корни, Шипящие там опасны. Не говоря уже о вечно голодных Клацающих зубами и Щелкающих клыками. В воздухе тебя тоже подстерегает опасность, но тут всегда можно сманеврировать и спастись внизу. Главное, не приближаться к низким небесным болотам. Ведь даже заносчивый Клекочущий Язык при случае не прочь свернуть тебе шею, хотя и знает, что старое мясо не вкусно. А в тот осенний день, когда они соревновались, он был просто сыт. Или что-то еще, кто знает.

Пролетев в Прозрачных Крыльях еще немного, Каменный Клюв заметил над травами кого-то еще. Он взмахнул посильнее крыльями, чтобы задержаться на мгновение, глядел, повернув голову. Из трав снова появились две головы. Это были люди. Каменный Клюв колебался, подлетать ли ближе, и все-таки отклонился от того направления, в котором его несли Прозрачные Крылья. Привычка наблюдать взяла свое. Он полетел поперек движения Прозрачных. Но не прямо к людям, их головам, круглыми кувшинками качающимися в волнах трав, а взял немного левее, чтобы приблизиться к ним сзади. И, совершив свой несложный маневр, разглядел у одного за плечом палку. Вот эти были охотниками. Если бы они вышли на след Горбача, то уж увязались за ним надолго.

Охотники были во всем сером, заношенном, сливающиеся с этим серым ненастным днем. Они были похожи скорее на тени, ожившие деревца. Они поднимались со стороны Черного Болота, где обитают Меднорылые. Наверное, всю ночь сидели в засаде, и так ничего и не добыли.

* * *

Маня услышала вроде бы голос, замерла, сдерживая дрожь. Показалось в плеске трав и свисте ветвей? На всякий случай она все же крикнула: «Э-э-ййй!» Прислушалась и снова прокричала ветру: «Ки-и-и-р!» Услышал ли он? Пожалуй, надо кричать сильнее. И она снова закричала: «Ки-и-и-и-р! Зде-э-э-сь!» Она встала, не скидывая палатки, вглядываясь в качание трав. Кира нигде не было видно. Девушка беспокойно огляделась – и увидела, что он возвращается совсем с другой стороны. Значит, заблудился! Но вышел на ее голос. «Кир!» – снова воскликнула она и замолчала. Сквозь травы на нее смотрело какое-то незнакомое лицо, серое и стертое. Черная линялая выгоревшая вязаная шапка была надвинута на брови. У Кира синяя бейсболка… Лицо наплывало сквозь травы. Чуть позади и в стороне появилось второе, скуластое, с вислыми светлыми усами; на голове был брезентовый капюшон. Маня растерялась. Она не могла взять в толк, откуда здесь люди. Они появились слишком внезапно. И приближались, внимательно, остро глядя на нее. Если это вообще были люди, а не глюки от холода. Маня вспомнила, что на ней палатка, вообразила, как она в ней выглядит и сбросила шуршащий кокон. И первый с плоским стертым лицом и бесцветными глазами вдруг ощерил мелкие желтоватые зубы. Кажется, это была улыбка. Второй глядел требовательно-хмуро. Они вышли к ее осине, разглядывая девушку, упавшую на траву палатку, рюкзак. Это были люди. Их подбородки и щеки покрывала щетина. В глазах у вислоусого краснели прожилки, а уголок левого глаза алел кровоподтеком. У стертого по вискам вздувались болячки, губы были в бледной коросте. Вислоусый сжимал большой кистью замасленный измочаленный брезентовый ремень ружья. У второго за спиной висел небольшой холщовый мешок на веревках. На вислоусом был брезентовый пастушеский плащ с капюшоном, кирзовые сапоги. На втором выгоревшая телогрейка, подпоясанная растрескавшейся рыжей портупеей, резиновые сапоги. Они молчали, и Маня, не выдержав, первая поздоровалась. Охотники переглянулись.

– А мы, самое, думали, кочка, – проговорил сипло стертый.

Вислоусый перевел дыхание, откашлялся, сплюнул в иван-чай.

– Ты, что ли, звала? – спросил он.

– Я подумала, Кир. Кирилл, – поправилась она.

Они помолчали.

– Он пошел на старое место, за спичками, – объяснила Маня, удивляясь своему голосу и голосам этих незнакомых людей. Казалось, они тут вдвоем, вдвоем от сотворения мира, Кир и она. Но откуда-то явились люди. И Маня не знала, радоваться ли ей. Все трудности последних дней вдруг обернулись смешными нелепостями. Они не затерялись в неизведанном, в космосе деревьев, трав и чудных снов, на планете иван-чая, на росистой земле среди пожарища. Здесь ходили другие люди, обыкновенные кантры. Не их ли выстрелы они все время и слышали? И думали, что это какие-то неведомые существа, ведущие свою непонятную войну? Да нет, просто кантры, крестьяне. И, значит, где-то есть деревня, дорога. А им уже небо показалось с овчинку. Маня улыбнулась.

– Мы забыли пакет со спичками, – сказала она. – А далеко здесь до дороги?

Вислоусый полез в карман, достал малиновую пачку, вынул сигарету без фильтра, прикурил, закрывая грубыми сбитыми ручищами огонек.

– А у нас есть спички. Зажигалка, – сказал он.

Стертый взглянул на него и протянул руку. Тот подал ему пачку и доброжелательно посмотрел на девушку сквозь дымок.

– А мы оставили на старой стоянке, – повторила Маня.

– Давно? – спросил вислоусый.

– То есть? – не поняла Маня.

Стертый сипло засмеялся, выпуская дым широкими ноздрями.

– Говорю, с новогодних морозов ждешь? – спросил вислоусый, растягивая тонкие губы.

Маня вопросительно взглянула на него.

– Нет, он только что ушел. То есть… уже должен вернуться.

Вислоусый усмехнулся, взглянул на товарища.

– Разведи ты костер. А то барышня окочурится, пока спички вернутся.

Стертый кивнул, глотая горький вонючий дым дешевых крепких сигарет, снял свой мешок, вынул топор с выщербленной рукояткой и, отойдя недалеко, тут же нашел сухостоину и принялся рубить.

– Вот спасибо. – Маня растерянно улыбалась. – Холод, конечно, не зимний, но… просто мы немного промокли.

– Так здесь надо не в туфельках ходить, – сказал вислоусый, глядя на ее сырые кроссовки.

– А мы не думали, что тут столько травы.

– По бабскому принципу?! – крикнул стертый, орудуя топором. – В облегченном варианте, едрёнать?

– Нет, у Кирилла свои принципы, – сказала Маня.

– Бросить девушку одну и скрыться? – спросил вислоусый.

– Он не скрывался, – возразила Маня.

– Не верь современным пацанам! – крикнул стертый, таща охапку дров.

Он быстро наколол лучин, достал кусок газеты, поднес к ней пластмассовую зажигалку, заслонил огонь от ветра ладонями. Ветер выхватил из-под темных лап вкусный дым. Вскоре огонь пронзал дрова, метался от ветра. Маня зачарованно глядела на него.

– Иди ближе! – засмеялся вислоусый, присаживаясь перед костром на дровину. – Чего жмешься.

Маня подошла неуверенно к костру, присела на корточки, протянула руки к алым прозрачным лепесткам. Ее руки тоже стали прозрачными, она прищурилась от первой волны тепла, заскользившего по рукам под мышки, обдавшего бедра и колени, лоб и щеки. Может быть, так же сверкает лотос сутры. Может быть, это и есть тепло сутры цветка, выпущенного этими грубыми крестьянскими ладонями за тридевять земель от родины Будды. Ведь в каждом она уже есть изначально, – суть Будды. Это – вруб, думала Маня, мгновенно пьянея от долгожданного тепла.

– Э, да смотри не подожги себе…

Стертый засмеялся.

– Ну что? – спросил вислоусый, взглядывая на товарища.

– Здесь, что ли? – спросил тот.

– А где. Самое время. Красавица, у тебя есть какая закуска? А то у нас только две луковицы и соль. А жаркое – бегает по болоту, хрен догонишь.

– Да, конечно, – засуетилась Маня. – Сыр, галеты, шпроты. – Она была неизмеримо благодарна этим людям. И раз где-то поблизости деревня, они узнают дорогу, выйдут туда и купят хавки. Сейчас это не имело значения. Главное – огонь. Даже если Кир вернется ни с чем, ничего страшного, она будет поддерживать костер сколько надо, до его прихода.

– От и ладненько. Давай, как говорится, не скупись. А то мы сильно оголодались.

Маня была даже рада, что сумеет отблагодарить этих людей. Ведь обмениваться теплом и есть закон северного Будды, Будды берез и дождливых облаков. Это был второй вруб, подумала Маня.

Стертый достал из своего мешка пластиковую бутыль из-под пива, железную кружку. Плеснул в нее, поднес вислоусому.

– Сначала барышне, – ответил тот.

Стертый протянул кружку ей. Маня сказала, что не будет, спасибо, ей и так хорошо.

– Пей, это изделие высшего класса и качества. Сразу обогреет. Изнутри.

– Мне уже тепло, спасибо, – ответила она, нарезая остатки сыра.

Стертый оглянулся на вислоусого, сглотнул шумно. Тот сделал знак, и кружка оказалась в его руке. Он быстро выпил, слегка сморщился и потянулся к закуске.

– Сейчас я еще шпроты открою, – сказала Маня.

– Открой, – одобрил вислоусый, жуя сыр и галеты. – Если твой хозяин не заругается.

Маня с мгновенье глядела непонимающе на него, потом рассмеялась.

– Ну вот. Если девушка смеется, значит, отогрела… душку, – сказал вислоусый, подмигивая товарищу.

Тот загыгыкал и опрокинул кружку, утерся рукавом.

– Закусывайте, – сказала Маня.

– А мы после первой никогда, – ответил тот, шмыгая носом.

– Ну так, может, ты уважишь нас, простых людей без претензий? – спросил вислоусый. – Выпьешь маленько?

Маня покачала головой. Они выпили еще. Закурили.

– На трезвую голову, оно, конечно, лучше все ощущается, – сказал вислоусый. – Но хорошо в качестве обезболивания принять. Когда жизнь давит.

– А она всегда, едрёнать. Вот и получается, – сказал стертый.

Маня с невольной улыбкой слушала эти рассуждения. Словно бы дух этих мест сгустился до образа двоих мужиков и пустился философствовать. И Маня собиралась расспросить их о дороге, о развалинах, обо всех этих местах.

– Да-а, – подтвердил вислоусый, проводя ладонью по заросшей щеке. Закашлялся и длинно плюнул в иван-чай, отер губы. – Так ты сама туристка? Откуда?

Маня сказала.

– Хм. И не боишься?

Маня пожала плечами.

Вислоусый посмотрел на стертого, кивнул, мол, видал?

– Сейчас девки оторвы, – откликнулся тот. – По телевизору показывали американскую бабу: пехом проперла от Балтики до Байкала с одним рюкзачком и посохом, который, между прочим, подобрала в нашей области.

– Палки здесь крепкие, – согласился задумчиво вислоусый.

Стертый затрясся от смеха.

– Ну а я не одна, – напомнила Маня.

И вислоусый пристально посмотрел на нее, на ее раскрасневшееся лицо, выбившиеся из-под капюшона рыжие волосы, – сощурился.

– Как так?

– Ну просто, – сказала Маня, стараясь не робеть под этим взглядом. – Я же говорила.

Вислоусый медленно кивнул.

– Говорила.

– Он пошел за спичками, – добавила Маня.

– В Глинск? – спросил он.

– Нет, почему… – Голос изменил ей.

– Так он же ушел с рюкзаком? – спросил вислоусый.

– Налегке, – возразила Маня.

– А где его рюкзак?

Маня смутилась, это уже было похоже на допрос? Но – нет, просто эти люди земли такие непосредственные и наблюдательные. И она пустилась объяснять, куда подевался второй рюкзак. Вислоусый слушал ее, серьезно кивая и глядя прямо в лицо ясными глазами. Стертый похохатывал. А Маня подробно рассказывала и спрашивала, что это был за пруд, по их мнению? Не могут ли они предположить, где это?

– Не можешь ли ты предположить? – переадресовал ее вопрос вислоусый товарищу.

Тот слегка удивленно взглянул на него, поелозил черной шапочкой по голове.

– Ты че? Тут этих лу-у-ж, едрёна. Дыр!

Вислоусый развел руками.

– Адрес неизвестен.

И Маня вдруг подумала, что они ей не верят. Слишком подробно она рассказывала. И задавала дурацкий вопрос. Как будто они с Киром собираются туда вернуться. Но где он плутает?.. Она ненароком оглянулась. Качались травы, по небу все струились облака с черной каймой. И ей вдруг самой почудилось, что она одна здесь, никакого Кира нет, он далеко, сидит за кирпичными стенами и стеклами, щелкает «мышкой», воюя с рогатыми пришельцами-терминаторами или омурляетсяпивом перед футбольным матчем. Ее снова начала пробирать дрожь, но уже не от холода.

Покурив, охотники выпили еще. Ясные глаза скуластого подернулись пленкой, как будто целлофановой пленкой. Маня уже тяготилась их присутствием. Но охотники не спешили. Говорили они мало, и паузы изнуряли Маню. Она боялась пауз, словно в них-то и таилась главная опасность. Надо было чем-то их заполнить. Она спросила о развалинах.

– Развалины? – повторил вислоусый и посмотрел на нее.

– Мы туда случайно вышли, – сказала Маня, и голос ее немного изменился от напряжения под неотрывным, проникающим вглубь взглядом серых глаз. Это был взгляд охотника. Маня быстро отвернулась и махнула рукой куда-то в сизую обширность ветреного холма. Она смотрела еще некоторое время вдаль, наконец, не слыша ответа, обернулась. Скуластый не спускал с нее глаз, охватывая всю ее… Это был уже какой-то другой взгляд. Он любовалсяею. На ресницах Мани появились слезы. Она снова отвернулась и смахнула их. Ее уже била дрожь, и она не могла скрыть этого. Она резко встала.

– Нет! Что-то холодно… Этот ветер.

– Надо выпить с нами, – неторопливо произнес скуластый. – Это не помешает, красавица. Тебе будет хорошо. И нам. Правда, Вень?

– Да! – откликнулся стертый. – Для такой девахи не жалко. А мы думали… баба-Яга!

– Выпей, – после паузы сказал вислоусый, – будь умницей. Когда еще твой малец вернется из города. – Последнее он произнес с каким-то ожесточением, словно ему противна была ее ложь.

Его скуластое лицо туманилось в слезах, губы Мани дрожали. Она покачала головой и сдавленно ответила, что не хочет.

– А ты через не хочу, через не могу-не-буду, – посоветовал вислоусый с капризными нотками, и это скверно звучало в его устах.

Маня в смятении на него взглянула.

Она еще не верила всему этому; она знала, слышала, что так бывает, даже с Умкой где-то в Азии это чуть не произошло, но… не здесь, не со мной!.. И она повторяла молниеносно, как заклинание, в мыслях, что в каждом смертном есть частица Будды, об этом говорит благая сутра цветка… а тот, кто повторяет хотя бы несколько фраз из нее – спасется, уже спасен.

* * *

Каменный Клюв, побывав на Верхнем Болоте, перед которым в траве серебрилась какая-то выпуклость, и успев позавтракать двумя жирными и нежными лягушками, неспешно возвращался. Благо Прозрачные Крылья умерили свой пыл, свой хладный пыл, по крайней мере, здесь, на высоте древесных крон, в толще срединных дорог старика в черном платье. Правда, выше облака с темной поволокой текли все так же стремительно. А древеса внизу, под сжатыми лапами Каменного Клюва уже успокаивались.

Вспомнив о виденном перед Верхним Болотом, он хотел все-таки вернуться и все рассмотреть, но тут его внимание привлек дым над светлоствольным домом шершней, и Каменный Клюв снова свернул туда, и, сделав пару десятков взмахов, покосился и увидел давешних охотников. Так он и думал, что они промаялись ночь в засаде и оставили свою затею, решили, как всегда, отдохнуть перед возвращением.

Но на этот раз они не отдыхали, а кого-то терзали на пестрой подстилке.

Каменный Клюв видел белое тело и сноп рыжих волос. Охотники оставались в своих серых шкурах. Они молчали. Один удерживал тело, а второй суетливо дергался. Молчали и все травы, деревья. Оружие и мешок лежали рядом с кровавым пятном. Каменный Клюв повисел на месте и – полетел дальше. Нет, нет, это были красные уголья. Иногда люди обходились без крови. И эти охотники не охотились, а предавались гону, которому вечно были обречены. Оттого их так много расплодилось по лицу Земли. Всюду, куда бы Каменный Клюв не залетал в своих странствиях, – еще в давние времена, когда он был молод и охоч до длинных дорог, – он встречал людей и гигантские скопища их жилищ или хотя бы признаки их присутствия; во всех направлениях тянулись набитые пути и гудящая паутина, стоившая жизни некоторым Крылатым; и в самых пустынных краях они вдруг появлялись с оглушающей песнью, выпадая из неба, дыша огнем и смрадом; Каменный Клюв слышал, что и в нетающих снегах горных хребтов можно найти их знаки. Может быть, только там, где отдыхают Прозрачные Крылья, в ночных сверкающих норах запредельного неба нет следов человека, нет их дыма, нет их шума и нет их запаха.

Впрочем, Каменный Клюв ничего не имел против их запаха, если только это был запах мертвечины.

* * *

Увидев дым, – для этого пришлось взобраться на дерево, – Кир засек направление и двинулся в шуршащих, спутывающих ноги травах. Этот холм оказался просто необъятен. Кир не думал, что заблудится. Но он так и не вышел на старую стоянку у трех старых берез, только вымок и вымотался, как собака, тойфел, бНОПНЯ… Если здесь можно заплутать только на одном холме – пусть он и внушителен, как плацдарм для целой армии, – то что говорить обо всей местности. Кир чертыхался, спотыкаясь на кочках – «Тойфел!» – проклинал заросли осота и чертополоха – «бНОПНЯ!» Терял из виду дым. Или тот рассеивался, уносимый ветром, и он двигался уже не в том направлении, а заметив снова дым, сжимал зубы и поворачивал. Он надеялся узнать у тех, кто разжег костер дорогу, по которой бы они могли выйти отсюда, и попросить спичек. Вряд ли ему откажут. В конце концов он может заплатить.

Через некоторое время ветер вдруг стих. Кир был слишком измучен, чтобы сразу обратить на это внимание. Но позже понял, что стало очень тихо.

– Ну… вот, – проговорил он вслух, озирая травы, деревья и небо. Голос его прозвучал очень громко. Вдалеке летела черная птица. Дым совсем исчез. Но Кир с удивлением узнавал место: высокое светлоствольное дерево, осина, что ли. Или тополь. Значит, он вышел? Да, вон и тонкие березки, иван-чай…

Удивление его было безмерным, когда он увидел Маню, сидящую у горки подернутых серым пеплом углей.

– Раздача рождественских подарков…

Маня не поворачивалась на его голос.

– Птича, что это значит?.. Спички были у тебя?

Девушка молчала. Она сидела, накрывшись палаткой, и была похожа на какую-то бабку в салопе или восточную женщину в парандже.

– Подруга! – позвал Кир, подходя ближе и разглядывая кострище.

– Да, – ответила она глухо, – у меня.

– бНОПНЯ! Тойфел! А я рассекаю по травам, как жеребец!.. – Он присел на корточки, протянул руки к кострищу. – И ты не могла мне покричать?