Текст книги "Предатель. Моя сестра от тебя беременна (СИ)"

Автор книги: Оксана Барских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Глава 20

Украшения, которые дарил мне Глеб, я продала, так что на счету осела приятная сумма, которая станет мне подспорьем, но разводиться он категорически отказывается. Как назло, нам официально дают месяц на раздумья, так что из зала суда Глеб выходит довольный.

Снаружи меня ждет Андрей, который сам вызвался сопровождать меня, так что Глеб держит себя в руках, поглядывая при этом на соседа с гневом.

– Ты совершаешь ошибку, Варя. Ты же это понимаешь? – прищурившись, спрашивает всё еще муж.

– Ошибку я совершила, когда за тебя замуж вышла, Глеб, а сейчас я ее исправляю.

– Ты беременна, скоро родишь. Кроме меня, никто не примет тебя, да еще и с чужим ребенком.

Он сцепил зубы и смотрит на меня сверху вниз исподлобья. Сжимает кулаки и злится, что не может заставить меня подчиняться. Как же, служанка семьи вышла из-под контроля и пожелала свободу.

– Ты повторяешься, Глеб. И вообще, это уже не твое дело. Рано или поздно нас разведут, несмотря на твои старания. Прекращай уже этот цирк, ты знаешь, что я тебя не прощу, так что не унижайся. Оставь хоть каплю гордости.

Я давлю на его непомерное эго, зная, как сильно он не любит, когда его унижают, как ему кажется. Не терпит неповиновения и споров, ведь только его мнение правильное.

– Ничего, можешь говорить, что угодно. Нам дали месяц на примирение, и я заслужу твое прощение, Варя, вот и увидишь. А теперь поехали домой, родители отдали нам свою квартиру на это время, будем жить вдвоем.

– Что? Что за бред ты несешь?

Я смотрю на него во все глаза, не до конца веря, что не ослышалась. Такую чушь даже он не смог бы сказать. Неужели он и правда верит, что я поеду с ним и еще буду жить под одной крышей?

– Ты не слышала вердикт? Месяц на примирение. Ты обязано дать мне шанс! – рявкает он, выходя из себя, даже глаза его выпучены, до того он взбешен.

– Окстись, Глеб, я ничем тебе не обязана. И уж тем более не должна прощать. Этот шанс дается только любящим парам, а мы не из этой категории. Да и в любом случае, это шанс, от которого я отказываюсь. Ясно тебе?

Я стараюсь говорить спокойно, но гнев всё равно прорывается наружу. У меня чувство, словно меня снова хотят загнать в угол, отрезают пути к отступлению, даже душно становится от его фраз.

– Ты собираешься жить в фургоне у этого Андрея? Ты его даже не знаешь, вдруг он какой-нибудь маньяк, а ты вот так просто доверяешь ему свою жизнь.

– Не суди по себе, Глеб. Это тебе я зря доверила свою жизнь, вот уж кто с двойным дном.

– Нормальному мужику беременная понравиться не может, – настаивает он и цедит сквозь зубы.

Я морщусь, так как его предположения отдают грязью и неприятно пахнут. Вот уж кто точно судит по себе. Он даже мысли допустить не может, что между мной и Андреем ничего нет, и помогает он мне по доброте душевной. Только и видит везде выгоду и в других отыскивает эти же качества.

– Ты закончил, Глеб? Тогда я пойду. И не твоя забота, с кем и где я провожу время.

Я обхожу его и спускаюсь по лестнице, держась за перила. В последнее время передвигаться уже тяжело, появляется одышка из-за беременности и скорых родов, но я лучше буду медленной, чем приму помощь в виде протянутой руки мужа.

– На дворе осень, Варя. Холодает, а его фургон не утеплен. Будь благоразумной, тебе нужно поберечься, – снова заводит свою песнь Глеб. – Ребенка собираешься в этот фургон принести? Я тебе этого не позволю!

Я едва не хохочу, когда он начинает взывать к моей совести. Сам же в это время кутается в свое пальто и шарф, не предлагает мне ни того, ни другого, хотя на мне из верхней одежды только кардиган.

– Разберусь без сопливых, – фыркаю я вместо этого и иду в сторону парковки. Просила Андрея подождать в машине, чтобы не было столкновений с Глебом.

– Варя, подожди, – вдруг снова говорит Глеб и странно оглядывается, уж слишком суетится.

– Чего тебе? – спрашиваю я уже раздраженно, так как терпеть его общество становится уже просто невыносимым.

– Ты должна кое с кем поговорить. Раз меня не слушаешь, так родителей своих послушай. Они ведь для тебя авторитнее меня.

Глеб недовольно морщит нос и хватает меня за плечо, словно боится, что я сбегу. Это вызывает у меня усмешку, ведь даже при желании сделать это будет довольно затруднительно.

– Ты серьезно? Вызвал моих родителей на подмогу?

Я вижу, как со стороны остановки к нам идут хмурые родители. Мама в цветастом платье зеленого цвета по пола и дутой куртке не по стилю. Отец одет чуть ли не в треники, а поверх – фуфайка. Выглядят так, будто их буквально силой выдернули из дома и дали всего пять минут на сборы.

– А что еще делать оставалось, если ты никого не слушаешь? Даже мать мою не стесняясь посылаешь.

Последнее, кажется, особенно сильно Глебу не нравится, и он снова заговаривает на эту тему, хоть я и молчу, не собираясь ее развивать.

– Если я тебя обидел, не стоит свою обиду вымещать на моих родителях. Они тут ни причем.

– Я со всеми говорю так, как они того заслуживают. Вот перестанет твоя матушка костерить меня и обращаться, как со сбежавшей прислугой, не ценящего ее авторитарного отношения, тогда и перестану говорить с ней грубо. Каков ответ, таков привет, Глеб, и ты тут совершенно не причем. Можешь не переживать, – заканчиваю я с усмешкой и выдергиваю свою руку из его хвата. – Не прикасайся ко мне, я никуда не сбегаю. Так уж и быть, поговорю с родителями. Даже интересно, что они мне такого могут сказать, что мое мнение о тебе вдруг волшебным образом изменится.

– Они у тебя люди часто болеющие, нуждающиеся в лечении, Варя. Тебе их совсем не жалко? Ты ведь не работаешь и помогать им не можешь, так что их походы по больницам решал всегда я.

Я сжимаю челюсти, когда он начинает прямо говорить о том, что был для моих родителей спонсором.

– Ты сам себя слышишь со стороны? Гордишься тем, что ты для них – лишь пухлый кошелек? Или думаешь, что Зину они к нам отправили только потому, что меня любят и жалеют? Я ездила к ним после того, как застала тебя с сестрицей. Так что ничего нового, что может изменить мое мнение о тебе и всей этой ситуации, сказать мне не смогут. И не надейся на то, что сможешь меня шантажировать с помощью них. Они взрослые люди, так что пусть справляются с больничными счетами сами.

Глебу категорически не нравятся мои слова, но он молчит на это, так как в этот момент к нам подходят мои родители. Мама выглядит обеспокоенной и всё поглядывает на Глеба, а вот отец сверлит взглядом меня. Сразу делает во всем виноватой, уж слишком хорошо я их знаю.

– Немедленно возвращайся домой, к мужу, Варвара. Не позорь наш род. Деревенские не поймут и нас осудят, что тебя неправильно воспитали.

– Вот именно, – поддакивает отцу мама. – Женская доля это – сохранять всеми силами семью. Сама подумай, нам еще Зинку замуж выдавать, кто ее после такого возьмет. Решат, что женщины нашей семье при первой же возникшей проблеме бегут разводиться. Это урон нашей репутации.

У меня голова кругом от их слов. Я даже не сразу нахожусь с ответом.

– Репутации? – удивляюсь я неподдельно. – О какой репутации может идти речь, вы ведь не аристократы. И потом, никто и не вспомнит про мой развод, когда все узнают о беременности Зинкиной вне брака. Вот уж где позор, так позор на ваши седины.

Я говорю ехидно, чтобы они поняли, какую чушь городят, но как оказалось, и на это у них есть свой ответ.

– Никто не узнает. Именно поэтому мы Зинку обратно в город и отправили. Аборт делать опасно, она может больше не родить, поэтому будет рожать. Мы с отцом решили, что как только родит, вы с Глебом ребеночка-то усыновите. Глеб согласен, да, сынок?

Мама с ним говорит поласковее, чем со мной. Отец решительно кивает, двигая усами, а я не знаю, чего мне сейчас хочется сильнее. Рассмеяться им в лицо или расплакаться. Кажется, будто я попала в какую-то дешевую мыльную оперу, но нет. Родители говорят серьезно и не шутят. Они и правда уже обсудили этот вопрос с Глебом и пришли ко мне на разговор подготовленные.

– Зинка после родов еще какое-то время в городе побудет, поможет тебе с двумя детьми, – задумчиво продолжает говорить мама, словно всё это уже решенный вопрос и обсуждению не подлежит. – Запишите ее на какие-нибудь бухгалтерские курсы, чтобы в деревню она с корочкой вернулась. Скажем всем, что она весь этот год была нянькой вам, никто и не узнает, что пузатая она ходила.

Глеб стоит рядом со скрещенными на груди руками и давит на меня своим требовательным взглядом, всё пытается прочитать мои мысли и понять намерения. В отличие от моих родителей, не обольщается, что им удалось меня продавить и навязать свое мнение, хочет услышать мое согласие от меня.

Напряжение в воздухе спадает, так как мое молчание воспринимается ими, как мой отказ от развода и согласие с их планом. Я же ничего не говорю, так как сказанное ими напоминает мне галлюцинацию или какой-то форменный бред. Даже не сразу верится, что они все взрослые люди в здравом уме, раз и правда верят, что другой взрослый человек пойдет у них на поводу.

– А у меня никто спросить не хочет, что я думаю по поводу этого плана? – нарочито спокойным тоном спрашиваю я у родителей, перебивая их бурное обсуждение следующего насыщенного на события года.

Они замолкают и переводят на меня уже удивленные взгляды, словно я сморозила какую-то глупость. Мама даже цокает, пытаясь воззвать, видимо, к моему чувству стыда, которым должна обладать, по ее мнению, каждая приличная женщина. Свободу имеют, дескать, только мужчины.

– Ты погляди на нее, Клава, – обращается к маме отец и осуждающе качает головой. – Мы к ней с добром, проблему возникшую решаем, чтобы ей было лучше, а она еще недовольна. Говорил я тебе, что не надо было ее в город отпускать. Ничего страшного, крутила бы хвосты коровам, как все бабы у нас в деревне, и сидела бы тише воды, ниже травы. А теперь поди ж ты, умной себя возомнила, выше головы родительской прыгает.

Всё внутри меня горит, желает гневным пламенем вырваться и обрушиться на них со всей мощью, но я не позволяю эмоциям взять над собой верх. Даю им выговориться, чтобы еще раз убедиться, что они живут в своем мирке и чужой картины миры не признают.

– Прекрати нас позорить, дочь, – говорит после тирады отца мать. – Побегала, и хватит. Немедленно забирай заявление о разводе, поедем все вместе домой. Зинка уже пирогов напекла. Отцу завтра на обследование в клинику, у него снова колено прихватило. Да и Колька тебя давно не видел. По братишке-то хоть скучаешь? Совсем про него забыла, бессовестная.

Мама ведет себя так, будто я уже согласилась с их решением, а теперь пытается пристыдить меня,

Мое лицо – эмоциональная маска, за которой я скрываю боль.

Я и раньше чувствовала, что в семье со мной не считаются, и им плевать на то, чего я хочу или о чем мечтаю, а сегодня убеждаюсь в том, что я в этой семье лишняя.

Не знаю, решилась бы я высказать им всё, что думаю о них и их отношении ко мне, но в этот момент меня приобнимает появившийся Андрей, чей парфюм я унюхала за пару секунд до его появления.

– Они тебе докучают, милая?

Глава 21

– Они тебе докучают, милая?

От вопроса Андрея выпадают в осадок не только родители, но и я сама. И лишь Глеб сжимает кулаки и выдвигает от злости челюсть, явно желая начистить Андрею лицо. Вот только его кривоватый после прошлой драки нос до сих пор помнит тяжесть чужих кулаков, так что он стоит на месте, всем видом показывая, что он еще с ним поквитается.

– Мы уже заканчиваем, – говорю я охрипшим голосом и касаюсь рукой горла.

В этот момент отмирают и родители, которые всё это время смотрят на нас с неприятным удивлением. Вот уж чего они явно не ожидали, так это того, что у меня есть ухажер. В их понимании ни я, ни Зина никому не нужны, и никто приличный на нас уже не посмотрит. И если уж Зину они спасут тем, что скинут на меня ее ребенка, то меня – тем, что сохранят мне брак, который мне больше не нужен.

– Что это такое, Варвара? Ты объяснишь нам, что это за мужчина и почему он тебя обнимает? – прищуривается мама, неверяще разглядывая руку Андрея на моем боку.

Мне немного непривычно, что он меня вот так касается, так как мы вообще практически никогда так близко друг к другу не находимся, да и о таком не договаривались, но опровергать их сейчас будет глупо. Его появление мне на руку, так что хоть так я надеюсь избавить родителей от их тщетных надежд, что им удастся вернуть одну из овечек в стойло. Я больше овцой оставаться не собираюсь.

– Это мой мужчина. Андрей, – представляю я его и вижу, каким негодованием горят глаза матери, в то время как отец краснеет, а на его скулах играют желваки. Ростом он значительно ниже как Глеба, так и Андрея, полноватый, с двойным подбородком. Даже захоти он кинуться на мужчину, победу одержать не удалось бы.

– Говорил я тебе, потаскуха из нее вырастет. Вон, не успела от мужа уйти, уже себе хахаля завела. Тьфу, бесстыдница!

Отец сплевывает на землю, а мне становится обидно и неприятно.

– Держите себя в руках. Еще одно слово, и я не посмотрю на то, что вы отец Вари, – предупреждающе говорит Андрей и слегка задвигает мне себе за спину.

– Нашелся защитничек, – ворчит отец, но сжимает зубы. Это на словах он боец, а в реальности на такие подвиги не способен. Только мать и поколачивал по молодости, пока силы были.

– Варя! – выдыхает мама и хватается рукой за грудь со стороны сердца. – Ты в могилу хочешь меня загнать, Варвара? Неужели ты изменила Глебу?!

Несмотря на ее возмущение, она не кричит, находится в слишком большом потрясении, даже дар речи на время после теряет. Я же пожимаю плечами, не собираясь оправдываться.

– Это Глеб мне с Зиной изменил, мама, если ты не забыла. Я подала на развод и теперь строю свою личную жизнь. Хотите считать меня блудницей – считайте. Мне всё равно. Если это всё, о чем вы хотели со мной поговорить, то вы с отцом только зря потеряли время. К Глебу я никогда не вернусь. Идем, Андрей, я что-то подустала.

К счастью, нас никто не останавливает. Кажется, им нечего сказать, но я не обольщаюсь. Они скоро придут в себя и начнут терроризировать мой телефон звонками, но к этому времени я уже буду готова к разговору с ними. Это сейчас они застали меня врасплох, но больше этого не произойдет.

– Что они от тебя хотели? – спрашивает меня Андрей, когда мы отъезжаем подальше.

– Чтобы я вернулась к Глебу, что же еще. Хотят, чтобы Зина тайно родила, а мы с ним усыновили этого ребенка.

– Ты не шутишь? – удивленно спрашивает Андрей.

– Не удивляйся. Мои родители – люди своеобразные. Кольку, братишку моего, только жалко, как он будет в этой семье расти.

Младшего брата я и правда люблю, ведь в отличие от наших родителей и Зинки, он был таким же отщепенцем в семье, как и я. Хотел жить в городе, получить образование и найти работу в офисе, а не работать на свиноферме или ездить на тракторе, вспахивать поле. У него есть мечты, которыми он делится только со мной, так как никто в семье его больше понять не сможет.

– Ты могла бы его в город забрать.

– Куда? Я сама в твоем фургоне на птичьих правах живу. Скоро рожать, а я до сих пор не решила вопрос с квартирой. Глеб в чем-то прав, не на дачу же к тебе его приносить после родов. К счастью, подруга скоро из-за границы возвращается, обещала приютить меня.

– Кстати, об этом, Варь. У моей мамы квартира есть, доставшаяся ей от бабушки. Сдавать она ее не хочет, да и там ремонт делать надо. Лет тридцать не делался. Она предложила, чтобы ты там пожила, сколько понадобится. За квартирой присмотришь, а насчет оплаты не переживай. С тебя только коммуналка. И скажу сразу, возражения она принимать отказывается. Так и передала.

Я улыбаюсь, так как это и правда похоже на Веру Трофимовну.

– Я не могу, Андрей, я и так слишком много пользуюсь твоей добротой. Ты даже не обязан время мне уделять, не то что жилье. Мне элементарно стыдно.

– Мама так и предполагала, что ты скажешь нечто подобное, поэтому прислала тебе голосовое, которое, как она меня уверила, убедит тебя принять помощь. И кстати, мне слушать запретила, так что послушай в наушниках, держи.

Я не возражаю, когда на светофоре Андрей достает телефон с наушниками и протягивает их мне.

– Варечка, я знаю, что тебе гордость не позволит принять такую помощь. Ты, наверное, считаешь, что чужой добротой пользоваться нельзя, и что ты должна со всем справиться сама, но послушай меня, пожалуйста. Ты даже не представляешь себе, как мне это всё знакомо. Я ведь была когда-то на твоем месте. Беременная, без работы и денег, еще и Андрейка маленький был на руках. Родители мои умерли еще когда мне было десять, так что родных у меня практически не осталось. Податься было некуда, а домик в деревне был уже под снос. В моей жизни тогда случайно появилась Мария Олеговна, с которой я иногда сталкивалась в продуктовом магазине и перекидывалась парой слов. Когда нас выгнали со съемной квартиры, я сидела несколько часов на лавочке внизу, отправив Андрея играться на детской площадке, а сама плакала, думая, что мы обречены. Такой баба Маша и увидела меня, когда возвращалась от подруги, а как узнала, в каком мы положении, даже слушать не стала моих возражений и извинений, что стесняем ее. Так что Любочку, когда она родилась, я привезла в квартиру к бабе Маше. Мы жили у нее еще года три, пока я не встретила своего ныне покойного мужа Диму. Мы стали с ней друг другу семьей. Андрей и Люба всегда считали ее родной бабушкой, а я нашла в ее лице маму, которую потеряла давно. Она завещала мне свою квартиру и… Когда я благодарила ее за то, что много лет назад она не прошла мимо, она сказала мне то, что навсегда отпечаталось у меня в голове.

Вера Трофимовна делает паузу, так как ее голос дрожит и прерывается. Чувствуется, что бабу Машу она очень сильно любила и до сих пор по ней скучает.

– Она просила меня не проходить мимо чужой беды и помогать людям, как это старалась делать и она. И когда я встретила тебя, я… Я поняла, что это мой долг бабе Маше. Помочь такой же женщине, которая находится в беде.

Меня трогает эта история, и я опускаю глаза, так как они уже на мокром месте.

– Так что не отказывайся, для меня это очень важно. Баба Маша была бы рада, что сейчас в ее квартире будешь жить ты.

Аудио заканчивается, но я не спешу отдавать телефон обратно Андрею. Мои руку мелко трясутся, и я стараюсь выровнять дыхание, чтобы не расплакаться. Гормоны шалят, вынуждая меня реветь чуть ли не по любому поводу, а последнего в моей жизни сейчас хоть отбавляй.

– Ну так что? Куда едем? – спрашивает Андрей, когда видит, что я задумчиво смотрю вдаль, отложив наушники.

– На дачу.

Он мрачнеет, услышав мой ответ, а я слегка улыбаюсь, чувствуя, как внутри всё теплеет. Кто же знал, что мне помогут чужие люди, в то время как родная семья будет вставлять палки в колеса.

– Ты уверена? – спрашивает он расстроенно, сворачивая на трассу.

– Уверена. Нужно же вещи забрать, как я буду в квартире твоей мамы без них. Ни зубы не почистить, ни переодеться. Да и сумку для роддома мне всегда при себе надо держать.

Настроение Андрея меняется с минуса на плюс моментально. Он веселеет, и от расстройства не остается и следа. Даже морщинки на лбу разглаживаются. А затем он снова слегка хмурится, но уже обеспокоенно.

– А когда тебе рожать, Варь? Какой у тебя срок?

Он опускает тревожный взгляд на мой живот, а я в этот момент чувствую, как сиденье подо мной становится мокрым.

– Ой. Кажется, я рожаю!

Лицо Андрея бледнеет, и я касаюсь его руки, пытаясь успокоить. Это я была готова к такому исходу рано или поздно, а он ведь даже не отец ребенка, так что совсем не знает, что делать.

– Давай сначала на дачу, Андрей, мне нужно вещи взять, а потом в больницу. Время есть.

Кажется, моя уверенность приводит его в чувство, а я всю дорогу молюсь, чтобы поскорее оказаться в больнице. Это на вид я кажусь уверенной, а вот в реальности это моя первая беременность, о которой я знаю только из интернета. И кажется, в конце концов это доходит и до Андрея. Так что на обратном пути в город он вызванивает мать и просит ее приехать, поддержать меня на родах.

Я же едва не плачу от боли, которая накатывает на меня волнами, с интервалом.

Еще пару недель назад я мечтала, что рядом со мной в этот момент будет находиться мой любимый муж Глеб, а в коридоре нас будут с нетерпением ждать остальные члены семьи, включая моих родителей, которые, конечно, отложат свои дела в деревне и примчатся на мои роды по первому зову.

Реальность же оказывается совсем не такой. И единственными, кого я рада видеть рядом – это Вера Трофимовна и Андрей. Так что когда на свет появляется моя долгожданная сладкая девочка, осознаю, что мне даже некому позвонить из родни и обрадовать, что роды прошли успешными.

Разве что… Таисие Семеновне, которая не сделала мне ничего плохого.

И Коленьке, ведь он так сильно ждал появления на свет племянницы, что я просто не могу его огорчить.

– Какая хорошенькая, – единогласный вердикт Веры Трофимовны и Андрея, когда они впервые видят мою дочь.

– Детскую я подготовлю, Варюш, ты не переживай. Мы с Андреем всё устроим к выписке, – уверяет меня Вера, за что я ей безмерно благодарна, даже не представляя, как сумею ей отплатить за добро.

А когда наступает долгожданный день выписки, всё идет совершенно не по плану. Пока я пеленаю ребенка и жду медсестру, на улице в это время разгорается нешуточный скандал. И когда я слышу знакомые голоса, не сомневаюсь, что всё семейство Бахметьевы и Агафоновых объединилось, чтобы выгнать с крыльца больницы Веру и Андрея, так как им тут делать нечего.

Меня трясет, когда я спускаюсь вниз с дочкой на руках, но настроена я решительно. Теперь, когда я отвечаю не только за себя, но и свое маленькое родившееся чудо, никому больше не позволю диктовать мне, что и как мне делать.

Выхожу на улицу и на секунду зажмуриваюсь от слепящего солнца, и крики вокруг наконец ненадолго замолкают. А когда я открываю глаза, вижу, как все начинают ломиться ко мне, создавая толкотню. О боже…