Текст книги "Предатель. Моя сестра от тебя беременна (СИ)"

Автор книги: Оксана Барских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава 13

Андрей слово свое держит и живет в сарае, приходит лишь помыться да поесть моей стряпни. Нахваливает постоянно, и это создает такой разительный контраст с тем, к чему я привыкла в семье Бахметьевых, что поначалу мне даже казалось, что Андрей мне просто льстит, а сам не особо-то едой и наслаждается. И лишь спустя несколько дней я понимаю, что вот ему нет никакой нужды мне лгать.

Единственное, что омрачает, это то, что каждое утро теперь начинается с переглядываний с соседями. Даже Глеб, как назло, решает не возвращаться в городскую квартиру к началу рабочей недели, а остается за городом, каждое утро мотаясь по пробкам в свой банк.

Только Таисия Семеновна внезапно уезжает, не проронив в мой адрес ни слова, что меня слегка беспокоит, ведь она мне ничего плохого не сделала. Вот только и позвонить ей я не решаюсь, так как не знаю, как она воспримет мой звонок, и что обо мне думает. Может, как и свекровь, обвиняет в том, что я прыгнула к чужому мужику в постель и бросила Глеба. А выслушивать обвинения у меня нет никаких сил.

К тому же, что-то мне подсказывает, что она просто сбегает из дома сына, чтобы больше не отвечать на его вопросы о его первой любви, расставанию с которой она же и поспособствовала.

Как только мать свекра уезжает, свекровь снова расправляет крылья и начинает командовать Зиной. Для нее ничего не меняется, ведь одну невестку она заменяет другой. Сваливает все мои обязанности на младшую сестру и отдает ей распоряжения настолько громко, чтобы я обязательно всё это услышала.

Вот только в отличие от меня, Зина хоть и более исполнительная и послушная, даже слова против не скажет, вместе с тем и более проблемная. В нашей семье ей доверяли больше ухаживать за домашним скотом, а не хозяйничать в доме, так как любую еду она умудрялась пересолить, пережарить до состояния корочки, недоварить или переварить настолько, что из любого супа выходила каша. А уж если она бралась за уборку, то обязательно что-нибудь ломала. Так что со временем от домашних дел ее отстранили, доверяя лишь то, что не принесет сильного ущерба.

Свекровь же об этом нюансе не знала, поэтому первое время ей казалось, что Зина просто-напросто над ней издевается, поэтому с утра до вечера орала на нее, разрывая глотку, пока, наконец, не охрипла.

– Косорукая! Криворукая! Оторвать бы тебе лапы, или что у тебя там вместо нормальных человеческих рук! – шипит она теперь своим тихим сиплым голосом, а для нас всех наступает благодать.

Ее голос довольно визглив и оттого неприятен, бьет по барабанным перепонкам.

В то же время свекор ходит понурый и почти не обращает внимания на то, что происходит вокруг. Кажется, мой уход его вообще мало волнует, и он погружен в воспоминания о прошлом.

Всё это время никто из них ко мне не лезет и не пытается заговорить со мной, и я сразу понимаю, что дело в Андрее, который постоянно крутится рядом, руководя строителями, даже продукты привозит его личный помощник.

Уж не знаю, что про него Бахметьевым сказал Глеб, но они все и правда напрямую меня не цепляют, словно боятся столкнуться с соседом. А вот оскорбления за спиной, но так, чтобы я слышала, летят от свекрови ежедневно только так.

Даже когда она теряет голос, то подходит ближе к забору, делая вид, что пропалывает грядки, которые на самом деле скинула на Зину, у которой это лучше всего получается, в отличие от остальных обязанностей.

– Порода у вас такая, Зина, что ли, безнадежная. Что сестра твоя бездельница да тунеядка, которая не умеет вести хозяйство и ухаживать за мужем, что ты – ходячее недоразумение. Вот бы приехать к вам в поселок да высказать всё вашим родителям. Пусть вся деревня поглядит на то, каких неумех воспитала ваша мать. Чего молчишь, Зина? Или не согласна с моим мнением? – в очередной раз изгаляется свекровь. Это уже третий день, как я от них съехала, а желчь из нее так и выплескивается до сих пор.

– Что? – спрашивает Зина, поднимаясь с колен, и смотрит на Агафью Давидовну широко раскрытыми глазами.

– Говорю, лимита вы, – фыркает свекровь, морщась так, будто съела не лимон, а что-то похуже. То, что обычно лепешкой лежит на проселочных дорогах в нашей деревне.

В этот момент я отвлекаюсь на Тумана, который закончил с едой в своей миске и подбежал ко мне, выпрашивая ласку.

– А что такое лимита? – снова переспрашивает Зина, хлопая глазами.

– Ограниченный контингент, – цедит сквозь зубы Агафья Давидовна, явно не привыкнув к такой манере общения.

– А что такое контингент? – в очередной раз не понимает Зина, но тут даже мне кажется, что она над свекровью издевается.

– Да уж, очень надеюсь, что тест ДНК не покажет положительный результат. Боюсь представить, что за дети могут родиться. Как говорится, от осинки не родятся апельсинки.

– Так это я вам и так могу сказать. Апельсин – это же фрукт, а осина – дерево. Да и осина же не рожает.

Я прыскаю со смеху, услышав слова Зины, которые она говорит с такой непосредственностью, что я не могу удержаться, видя, как постепенно закипает от гнева мать Глеба. Она до того выходит из себя, что забывает о том, что не говорит со мной напрямую. Подходит к забору и хватает прутья с такой силой, будто хочет вырвать их из земли.

– А ты чего смеешься, Варька? Думаешь, заимела влиятельного покровителя, так теперь тебе всё можно? Надеешься удержать его, хотя у самой пузо уже на лоб лезет? Да он просто извращенец, которому ты скоро надоешь! – рычит она, не может удержаться от того, чтобы не выплеснуть на меня свой яд.

Мне, конечно, становится неприятно от таких гнусных предположений, но отвечать ей грубостью на грубость я не собираюсь, чтобы не опускаться до ее уровня. Впрочем, нашу перепалку слышит и Андрей, появляясь буквально из ниоткуда, и мне становится стыдно, что он вынужден слушать эти гнусности из-за меня и тех проблем, которые я притащила в его жизнь.

– А у вас, я смотрю, много свободного времени, Агафья? – спрашивает он вдруг, вальяжно осматривая территорию Бахметьевых.

– Не твое дело, сопляк! – выплевывает она, не собираясь больше молчать.

– За сопляка ответить придется. Вы самовольно захватили часть моей территории, неправильно установив забор. Сносите его на два метра в свою сторону, как полагается, пока я не направил вам досудебную претензию и не написал на вас заявление.

– Что за бред? – подбоченивается свекровь и упирает руки в бока. – Мы уже тут баню построили вблизи забора, мы его сносить не будем!

– Это ваши проблемы, – отвечает равнодушно и пожимает плечами Андрей. – Баню вы, кстати, даже по нынешнему разделению участков построили не в соответствии с правилами, но это неважно. Межевание проводилось два года назад, и вы проигнорировали его результаты, выписка подтвердит факт самозахвата земли.

– Не надо меня тут пугать своими фальшивыми бумажками! Мой сын лично найдет грамотную контору, которые составят настоящий межевой план!

Агафья Давидовна всплескивает руками и начинает кричать, обвиняя соседа во вранье и беспределе, обещает наслать на него не только кару небесную, но и полицию, но на все крики он дает один ответ.

– Будем решать вопрос через суд.

С этого момента начинается война дачных участков, к которой начинают подключаться и остальные владельцы домов дачного массива.

Глава 14

Семейство Бахметьевых владеет своей землей в этом дачном массиве несколько десятков лет, так что имеют вес среди старожилов, однако среди новеньких, которых здесь оказалось немало, приобрели репутацию не особо вежливых людей. Точнее, успела отметиться свекровь, которая, как чуть лето, так сразу устанавливает среди соседей свои порядки. Следит за тем, чтобы не зарастала трава, не устраивали здесь притоны, как она считает, то бишь обычные вечеринки с посиделками в виде баньки и шашлыков.

Так что когда она объявляет войну Андрею, натравливая на него различные инстанции и даже председателя садоводческого товарищества, который настоятельно рекомендует ему продать свой участок и съезжать, угрожая каким-то голосованием. Вот только и Андрей не лыком шит и сдаваться не собирается, с удивлением глядя на методы, которые применяет Агафья Давидовна, чтобы вытравить его. Даже подсунула мышей, которых тут недолюбливают, уж не знаю, где их достала. Вот только не учла, что на участке соседа нет огорода, так что тем нечем поживиться, и они довольно быстро перекочевывает на ее землю, портя долгожданный урожай.

– Настырная тетка, – говорит мне как-то Андрей, пока я накладываю ему яичницу, а себе кашу.

– Она такая. Всегда добивается своего. Так что даже не знаю, как с ней совладать. Она не успокоится, пока ты не съедешь.

Переход на ты у нас происходит как-то естественно и плавно, не вызывает никаких затруднений.

– Продавать участок я уже не буду из принципа, Варя. Таких людей-пакостников учить надо их же языком. Завтра приедут специалисты, замерят всё заново, и я подам заявление на Бахметьевых. Раз не хотят решать вопрос по-хорошему, как я предлагал, будем общаться языком судебной силы.

Андрей настроен серьезно, и я его не отговариваю, уже сама устала от пакостей Агафьи Давидовны. Она уже не гнушается и даже скидывает отходы на участок Андрея, забыв, видимо, что у него есть по периметру видеокамеры.

– Есть у меня одна идея, – задумчиво произношу я и улыбаюсь, желая внести и свой вклад в это противостояние.

Доступа в дом Бахметьевых у меня больше нет, но мне это и не нужно. После завтрака Андрей руководит строителями и сам им помогает, я же иду к озеру, чтобы покормить диких уток. Вспоминаю вдруг, как свекровь рассказывала, как в прошлом году внучка председателя прикормила целую стаю, и они повадились ходить к ним на участок, растоптав весь огород.

Прихватив с собой хлеб, я начала свой план по окончательному уничтожению огорода пока что еще своей свекрови. А когда иду назад, насвистывая веселую песенку и раскидывая хлеб для уток, которые наверняка последуют за мной, вдруг натыкаюсь на вставшего на пути Глеба. В последнее время мы не пересекаемся, и я надеялась, что он отступился, решив не препятствовать нашему разводу, но теперь жалею, что потеряла бдительность.

– Наконец-то ты одна, не прячешься за спину своего любовника! – выплевывает Глеб, и его глаза настолько полны гнева, что это меняет его облик настолько, что он кажется мне совершенно другим человеком.

– Андрей… – начинаю я говорить, но Глеб делает ко мне резкий шаг, и я отскакиваю в панике, опасаясь, что он снова начнет распускать руки.

Я не стала подавать на него заявление, чтобы не иметь с ним никаких дел больше, но это не значит, что не опасаюсь того, что он может снова попытаться меня приструнить, как он считает.

– Зря ты подала на развод, Варя, я тебе его не дам. Нас не разведут, пока ты беременна, таков закон, – цедит он сквозь зубы, но стоит на месте, не приближаясь ко мне слишком близко, словно боится, что и сам не удержится, а набросится на меня, чтобы схватить за волосы и утащить в дом, как это бывало в стародавние времена.

Он даже кулаки сжимает, а на скулах перекатываются желваки, до того он зол. Контролирует при этом себя, понимает, что теперь у меня есть защитник в виде Андрея. Вот только обманывается, считая, что тот мой любовник. И как только ему это пришло в голову. Как будто кто-то может позариться на беременную женщину с внушительным животом.

– Ошибаешься, Глеб, – отвечаю я, развенчивая те глупости, которыми напичкана его голова. – У меня препятствий к разводу нет. Это если бы ты подал заявление, а я была против, то никакого развода бы не было. Так что отойди с дороги и прекрати меня преследовать, иначе я напишу на тебя заявление.

Я думала, что он начнет меня оскорблять в порыве эмоций, но вместо этого он вдруг закрывает ненадолго глаза и тяжело выдыхает, как делает это, когда пытается насилу успокоиться.

– Побузила и хватит, Варь, правда. Я прощу тебя, если ты вернешься. Мы забудем о том, что произошло, и снова будем семьей. Ты родишь ребенка и мы станем воспитывать его вместе, как и хотели. Помнишь, как мы мечтали, что переедем в свою квартиру и сами обставим детскую в своем вкусе? Я уже снял нам квартиру, а как получу годовую премию, возьмем ипотеку.

– И как ты себе представляешь это? – с горечью спрашиваю я его, чувствуя, как сжимается сердце.

Предложи он мне всё это раньше, я бы прыгала до потолка от радости, а сейчас не ощущаю ничего, кроме досады. Я съеживаюсь и обхватываю плечи руками, когда усиливается ветер и становится холоднее, но продолжаю упрямо стоять напротив Глеба, ожидая, чем еще он может меня удивить. Хотя куда уж хуже.

– Так, как мы и мечтали, – упрямо говорит Глеб и хмурится.

– Я мечтала, не ты, Бахметьев, – выплевываю я, а затем продолжаю, не желая продлевать агонию. – Но вот уж чего не было в моих фантазиях, так это беременной младшей сестры, которая собирается родить тебе второго ребенка.

Я прищуриваюсь и морщусь, ненавидя в этот момент мужа сильнее прежнего, даже не думала, что можно испытывать такие негативные чувства.

– Я решу вопрос с Зиной, Варя, ты только согласись обо всем забыть, – просит Глеб. Видно, как ему претит эта роль просящего, но я не оцениваю его попытку, так как она не идет ни в какое сравнение с тем, что он сделал со мной, моей любовью и нашим браком.

– И как же ты его решишь? – выдыхаю я, но не из-за того, что надеюсь услышать то, что мне придется по душе. Нет. Просто жду, насколько низко он может пасть, хотя казалось, что дно уже пробито.

– Зина сделает аборт. Так что никакого ребенка не будет!

Глава 15

Меня всё еще трясет после разговора с Глебом, когда он имел наглость заявить, что заставит сделать Зину аборт. Становится так противно, что при мысли о муже к горлу подкатывает тошнота.

До чего же он низко пал, что вот так просто готов отправить молодую девчонку на такую не особо легкую процедуру, даже не задумываясь, какие могут быть последствия.

Я, конечно, уже не обольщалась на его счет, особенно после того, как он даже не признал своей ошибки и не раскаялся, что предал меня, но его новое амплуа поражает меня до глубины души.

Мне удалось вырваться и убежать от Глеба только благодаря тому, что рядом проходили пожилые соседи, чей сын работал на какой-то внушительной должности в министерстве. А Глеб, как и его мать, из тех людей, которые дорожат своей репутацией.

А как только я оказываюсь обратно в автодоме, больше оттуда сегодня ни ногой. Лишь раз выглядываю на соседний участок, когда слышу кряканье диких уток, которые властвуют на огороде свекрови.

Не отказываю себе в удовольствии выйти из автодома на свой страх и риск, чтобы глянуть на выражение ее лица. Она оправдывает мои надежды и выглядит такой злой, какой я никогда ее не видела.

– Это всё ты! – сразу кричит она, как только видит меня, и старается отогнать наглых уток, но особи взрослые и лишь кусаются в ответ, отчего она бесится еще сильнее.

– Не надоело еще искать виноватых? В зеркало давно смотрелись?

Я вздергиваю бровь и складываю на груди руки. Чувствую какое-то садистское удовольствие, издеваясь над Агафьей, как она это делала раньше со мной.

– Не сильно ли ты расхрабрилась, Варька? Правильно говорят, девица может уехать из деревни, а вот деревня из нее – вряд ли.

– Сами-то давно забыли, откуда вы родом? – усмехаюсь я, вспомнив слова Таисии Семеновны.

Свекровь явно забыла о приезде матери собственного мужа и стискивает челюсти, когда я отвечаю ей ее же словами. Ей на это нечего сказать, и она лишь пыхтит, в то время как утки продолжают уничтожать ее урожай, безжалостно растаптывая посадки.

В этот момент к дому подъезжает машина, и мы обе поворачиваем голову к воротам. Вскоре калитка открывается, и внутрь вдруг входит Таисия Семеновна, которую я только вспоминала.

– Что ей снова надо?! – цедит себе под нос Агафья Давидовна, даже обо мне и утках позабыв. А когда вслед за бабкой входит еще одна ухоженная женщина лет пятидесяти, напрягается.

– Что за черт, – шепчет она, явно обескураженная появлением незваной гостьи. Она явно ее узнала, вот только я не понимаю, в чем дело, так что молча наблюдаю за тем, как передо мной разыгрывается целая трагикомедия.

– Что вы тут делаете? И как посмели ее привезти сюда? – рычит Агафья, приходя в себя, и бежит в сторону Таисии Семеновны, загораживая ей и ее гостье проход в дом. Даже руки раскидывает, словно опасается, что они прорвутся.

Агафья Давидовна даже оглядывается на дом, глядя на дверь, затем на окна, будто проверяет, не услышал ли кто приезд гостей. Она явно выглядит встревоженной, и в моей голове начинают появляться догадки, которые вскоре подтверждаются.

– Я хочу загладить свою вину и снять с себя грех прошлого, так что отойди, Агафья, и дай Вере поговорить с моим сыном. Они оба это заслуживают, так что дай нам пройти.

Я замираю, хватаясь руками за прутья забора, и завороженно наблюдаю за женщиной, которую назвали Верой. В отличие от матери Глеба она выглядит милой и доброй женщиной, довольно ухоженной, с прямой осанкой и статной. Видно, что не бедствует и не есть последний кусок хлеба. Особого интереса к происходящему не проявляет, словно делает Таисии Семеновне одолжение, а сама то и дело поглядывает на часы, желая поскорее уехать.

Наши с ней взгляды неожиданно встречаются, и она вдруг слегка улыбается, кивая мне, как только видит мой внушительный живот. Уголки ее глаз в легких морщинках, видимо, она часто улыбается и в жизни не страдает.

Уж не знаю, что ожидала увидеть спустя столько лет Агафья Давидовна, но невооруженным взглядом видно, как ей претит присутствие бывшей соперницы, хоть они обе уже постарели.

– Я не отдам ей Родиона! Он мой и моим останется! У нас сын! – кричит Агафья, не контролируя себя, но на этот крик из дома выходят все домочадцы.

Зина, Глеб, а следом и сам Родион Павлович. Он не сразу понимает, что происходит, выглядит каким-то безучастным, что в последнее время не вызывает удивление. Но когда поднимает взгляд на мать и эту Веру, долго всматривается в нее, а затем вдруг замирает и будто перестает даже дышать.

– В-вера? – сипло выдыхает, и его лицо сводит, казалось, судорогой.

Он весь бледнеет, а его руки трясутся, так что когда он спускается, чуть не наворачивается с лестницы, но Глеб ловит его и помогает сохранить равновесие.

– Много лет назад я сделала ошибку, сын, – говорит Таисия Семеновна, и по лицу видно, как ее тяготит прошлое. Будто она узнала что-то, что заставило поменять ее свое мнение, и мне вдруг становится до боли интересно, что это.

– У меня мало времени, Таисия, – подает голос Вера, и он у нее хоть и мягкий, но поставленный. Она четко дает понять, что те времена, когда об нее можно было вытирать ноги, давно прошли.

– Да-да, прости, Вера, – тушуется отчего-то бабушка и смотрит требовательно на сына, чтобы он взял себя, наконец, в руки.

– Убирайся! Глеб, выгони ее! А ты, старый козел, не вздумай даже смотреть на нее! – кричит истерично Агафья Давидовна, но ее хватает Глеб, когда она хочет кинуться на своего мужа с растопыренными пальцами, словно желает расцарапать ему лицо.

– Мам, успокойся, всё хорошо, – пытается вразумить мать Глеб и заводит ее насильно в дом. Против бабушки и ее желания устроить эту встречу не идет, что меня не удивляет. Таисия Семеновна до сих имеет в этой семье немалый вес.

Зина мечется, не зная, что ей делать в этой странной для нее ситуации, ведь она не в курсе, что произошло в день ее приезда, так что происходящее для нее – загадка. Проблему решает Таисия и берет ее под руку, направляясь с ней в дом.

Я делаю шаг назад, прячась за кустами, чтобы не нарушать идиллию двух некогда влюбленных, и в сердце поселяется тоска.

– Давай поговорим, Вера! Столько лет прошло, прошу, удели мне хотя бы пять минут, – молит Родион Павлович.

Я впервые вижу свекра таким обеспокоенным и одновременно полным надежды, что мне становится неловко, что я подслушиваю их разговор, но и уйти нет сил. Отчаянно сильно хочется знать, как сложилась жизнь этой бедной женщины, которую когда-то оболгала властная мать ее избранника, вынудив сделать аборт.

Возможен ли худший ад, чем тот, что устраивают для нас собственные родители, когда решают, что лучше знают, как и с кем нам жить?

Глава 16

– Я тебя слушаю, Родион, – холодно произносит Вера и выставляет руку ладонью вперед, когда мужчина делает шаг к ней.

– Вера, я…

– Я приехала сюда, чтобы закрыть гештальт и расставить все точки над “i” и навсегда забыть о прошлом, как о кошмаре. Вот и всё.

– Я… – снова говорит Родион Павлович и сглатывает, неумело подбирая слова. – Я не знал, что мама…

Он мнется, так как не ждал этой встречи, а мне вдруг становится его совершенно не жаль. Все эти дни он молча страдал и даже будто не собирался искать женщину, в которую был когда-то влюблен. Даже хотя бы просто для того, чтобы узнать, как у нее сложилась жизнь и сделала ли она аборт, деньги на который дала Таисия Семеновна.

Неужели таким же со временем станет и Глеб?

Поначалу мне казалось, что он в отличие от своего отца волевой и успешный, а сейчас я начинаю задумываться, что и свекор когда-то был таким же, раз хотел даже уйти из семьи, невзирая на протесты собственной матери. А сейчас находится под каблуком двух женщин. А Глеб хоть и создает впечатление независимого, в глубине души такой же, как и отец. Прислушивается к мнению матери и не готов оторваться от ее юбки.

Чего стоит только то, что ему за тридцать, а мы жили при этом с его родителями, в то время как даже люди гораздо моложе него давно снимают квартиры и сепарируются, становятся самостоятельными.

Пусть он и предложил мне сегодня жить отдельно, лишь бы я его простила, но его слова ни гроша не стоят, в этом я даже не сомневаюсь. Неужели и правда верит, что я открыв рот вернусь к нему после того, как он посмел поднять на меня, беременную женщину, руку?

Может, раньше, когда я была помоложе, я бы прониклась его извинениями, но сейчас трезво смотрю на многие вещи.

Беспокойся он обо мне по-настоящему, хоть раз спросил бы, есть ли у меня витамины, хватает ли мне денег, не нужна ли мне помощь, и как вообще проходит моя беременность. А так… Он думает только о себе и своем благополучии. Его эго шатает, и он всеми силами хочет удержаться на пьедестале, вот только за свой счет я сделать этого не позволю.

– Ты долго собираешься мямлить? Если хотел узнать, как я, то как видишь, не бедствую и на помойке не живу, как твоя мать надеялась.

В реальность меня возвращает жесткая отповедь Веры. Голос ее звучит строго и уверенно, а на бывшего возлюбленного она смотрит свысока. Не как на клопа, нет. Эта женщина, казалось, выше этого, просто сразу дает понять, что обращаться с собой, как с челядью и провинциалкой, как в прошлом, больше никому не позволит.

Не знаю, какой молодой девчонкой она была раньше, но сейчас перед свекром стоит уверенная в себе женщина, которая знает цену своим словам и действия и никому не позволяет себя оскорблять. Она вызывает уважение, которым я проникаюсь и смотрю на нее восторженно. Именно такой я хочу стать со временем. Ни от кого не зависеть и решать свою судьбу сама. Впрочем, с последним я и сейчас неплохо справляюсь. Стараюсь не позволять другим диктовать мне, что делать.

– Я не знал, что моя мать тебя подставила и отправила на аборт, – говорит, наконец, полным предложением Родион Павлович и сжимает ладони в кулаки.

Судя по напряженному выражению лица, он усиленно думает, как вести себя теперь с новой версией его бывшей возлюбленной. Видно, что обескуражен и растерян, не знает, что сказать и что сделать, чтобы она оттаяла.

– Не знал? – хмыкает она и перекладывает свою брендовую сумочку с одной руки в другую. Тоже нервничает, но лучше управляет своими эмоциями, чем Родион. – Ты что, маленький мальчик, чтобы не знать, что творилось у тебя под носом? Вроде был взрослым мужиком, а не тютей.

– Зачем ты так, Вер? – тянет он, сжимая челюсти, словно сожалеет о прошлом. Вот только оно неизменно, и поделать с ним он ничего не может. – Почему ты мне не сказала обо всем? Почему…

– И что бы ты сделал, даже если бы сказала? Уверена, что поверил бы матери, что я воровка. А наплела бы, что видела меня с сантехником местным, ты бы и этому поверил.

Вера вдруг проявляет высшую степень иронии и стряхивает с футболки Родиона невидимую пылинку, затем вздергивает бровь и смотрит на него хоть и снизу вверх из-за его внушительного роста, но такое чувство, что именно она сейчас верховодит в этом разговоре.

– Ты этого не знаешь, Вера! – рявкает вышедший из себя Родион и тут же замолкает ненадолго, берет себя в руки. – Если бы ты дала мне шанс, никакого аборта бы не было! Мы были бы сейчас вместе и воспитывали сына.

– Ну да, – ухмыляется она ему нагло в лицо, но даже с такого расстояния я чувствую, что прошлое ее трогает, как бы она ни пыталась показать обратное. Именно поэтому она ведь и приехала, иначе бы просто выставила Таисию Семеновку за порог.

– Неужели ты думаешь, что я была беременна мальчиком? – спрашивает она с полуулыбкой, и ее взгляд леденеет. Родиону явно становится от этого не по себе, и он делает очередной шаг назад, но довольно быстро приходит в себя и снова приближается. Не хочет демонстрировать ей, что она в их разговоре главная. Он будет длиться до тех пор, пока она не развернется и не уедет. И отчего-то мне кажется, что как только она это сделает, Родиону больше не видать Веры.

– Это была девочка? Разве на таком маленьком сроке известен пол? – с глухой хрипотцой тихо и болезненно спрашивает свекор и опускает взгляд, явно не в силах выдержать взгляд женщины, жизнь которой, как он думает, разрушила его мать.

– Пол известен, начиная где-то с восемнадцатой недели.

Услышав это, он вдруг снова вскидывает голову и буквально впивается своими покрасневшими напряженными глазами в женщину. Будь его воля, вцепился бы в ее плечи с силой и затряс бы, чтобы получить ответы на свои резко возникшие вопросы.

– На таком сроке аборт не делают, Вера…

– Только подпольно, – пожимает она плечами, но большего не говорит. Не помогает бывшему мужчине, за которым, как она думала, была, как за каменной стеной. А вместо этого он оказался обычной картонкой. Пни, и улетит в неведомые дали, позабыв о тебе.

– Ты бы не стала… Ты ведь могла умереть… – бормочет свекор, а затем жадно смотрит на Веру. – Ты ведь не сделала аборт, Вера?

Тяжелый вопрос Родиона Павловича повисает в воздухе темной грозовой тучей.

Воцаряется тишина, которая давит на барабанные перепонки, и я даже с места сдвинуться боюсь, чтобы не прервать их разговор своим шумом.

Вижу в окнах их дома лица домочадцев, которые наблюдают за Родионом, в том числе и свекровь смотрит таким взглядом, словно готова в любой момент выпрыгнуть наружу и задушить соперницу, которая и выглядит моложе, и ведет себя, как светская львица, в отличие от нее. Хотя именно этого эффекта она всегда и добивалась, но всё портил склочный и вредный характер.

В этот момент Вера, не обращая внимания ни на чужие взгляды, ни на нервного Родиона, наклоняет голову набок и цинично дергает губой. Видно, что несмотря на умение держать себя в руках, ей больно даже спустя столько лет. Душа ноет и терзается прошлым, какой бы сильной женщиной она не была.

– Ты считаешь, что имеешь право задавать мне этот вопрос? Ты обманул меня, сказал, что разведен, скрыл, что у тебя уже был сын, ровесник моего Андрея. Твоя мать сделала всё, чтобы я уехала и не смогла оставаться в этом городе, а теперь двадцать восемь лет спустя спрашиваешь, не сделала ли я аборт?

В ее голосе отчетливо звучит горечь, которую она не сумела скрыть.

– Я не знал, – глухо произносит Родион, но уже с отчетливой злостью, которая разгорается в нем с большой силой.

Он поднимает голову и делает решительный шаг вперед, хватая Веру за предплечья и не давая вырваться. Его глаза лихорадочно блестят, и он смотрит на нее с таким упоением, словно никак не может наглядеться.

– Ты совершенно не изменилась, Вера. Такая же красивая, – шепчет он, не в силах больше сдерживать себя. Ему плевать на жену, сына и мать, которые смотрят на него из окна и явно слышат, о чем они с гостьей говорят. Ему становится всё равно на всех и вся, ведь он будто возвращается на почти тридцать лет назад.

– Не смей! – шипит Вера и пытается оттолкнуть мужчину, вот только он крупнее и явно не желает этого, так что ей остается лишь терпеть его прикосновения, сжав зубы.

– Ответь! Ты ведь не сделала аборт?! – практически рычит Родион Павлович, явно находясь не в себе из-за стресса и пылающей в груди надежды.

У меня, кажется, немеют ноги из-за того, что я боюсь пошевелиться, и я слегка переступаю, чтобы разогнать по венам кровь.

Стыдно, что я, как и остальные, подглядываю за этой душераздирающей сценой, но уже просто не могу уйти обратно в автодом и закрыть дверь. Боюсь, что меня заметят и поймут, что я подслушивала их разговор. В конце концов, мне будет стыдно за то, что я не сделала этого раньше.

– Не сделала! – цедит сквозь зубы, наконец, Вера и вырывается из хватки бывшего мужчины.

У меня во рту образуется горечь от того, что когда-то она попала в такую ситуацию, связавшись с женатиком. В отличие от моей сестры Зины, она не знала, что разбивает чужую семью. Вот главное отличие между ними. К тому же, Агафья Давидовна ей даже не подруга, не то что не сестра.

– Родилась девочка? – догадывается с чувством облегчения Родион и не препятствует тому, что Вера увеличивает между ними расстояними. Сейчас его больше волнует то, что двадцать восемь лет назад его ребенок выжил.

– Да. Любой назвала, – грубовато отвечает ему Вера и морщится, но при этом не уходит. Понимает, что без ответов Родион ее никуда не отпустит, а закатывать скандалы она не привыкла.

– Люба, Любовь, Любонька, Любаша, – смакует это имя свекор и перекатывает на языке на разный лад. А затем снова смотрит на Веру. – Когда я смогу ее увидеть?

– С чего ты взял, что имеешь на это право?

– Я ее отец!

Родион как-то расхрабрился и даже плечи расправил, качая свои права, и в этот момент его напор раздражает даже меня. Столько лет отсутствовал, а теперь хочет увидеть дочь. Я обхватываю собственный живот руками и с ужасом осознаю, что хоть мы с Глебом и разведемся, а он вот также может претендовать на встречи с нашей дочкой. И первое время мне тоже при них придется присутствовать. Ведь ни одному суду неинтересно, какие цели на самом деле будет преследовать Глеб, и то, что его интересует только собственное эго. Главное, биологический отец по закону имеет право даже на совместную опеку, не то что воскресные встречи. И этого мне никак нельзя допустить.

Пока я беспокоюсь о недалеком будущем, на соседнем участке продолжает развиваться драма.