Текст книги "Предатель. Моя сестра от тебя беременна (СИ)"

Автор книги: Оксана Барских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Глава 7

По настоянию Таисии Семеновны, песель Агаша успешно обосновывается в доме, что вызывает недовольство у Агафьи Давидовны, но никого ее кислое лицо не волнует. А матери свекра это наоборот доставляет удовольствие. Не сказать, что у бабы Таши противный и склочный характер, но она не любит заносчивых людей и всячески ставит таких на место.

Свекрови весь первый день приходится бегать по поручению Таисии и даже готовить обед и ужин, который последняя критикует в пух и прах.

– Недосолила и недоперчила. Как была неумехой, так ею и осталась, – фыркает баба Таша и отодвигает от себя тарелку.

– Соль – это белая смерть, – цедит сквозь зубы Агафья Давидовна, но прямо давать отпор не решается.

Насколько я слышала, Таисия Семеновна в семье Бахметьевых всегда была серым кардиналом со стальным характером, и никакие важные решения без ее ведома не принимались. Это уже когда Глебу стукнуло двадцать, она решила переехать в загородный дом, доставшийся ей по наследству от отца, и осесть в родных краях.

Так что последние несколько лет Агафья Давидовна чувствует себя наконец-то главой семьи, и этот приезд бабы Таши ей как кость в горле, который напоминает ей, кто она и что из себя представляет, по мнению матери ее мужа.

Мне становится ее жаль, когда я вижу ее страдания и слышу плач из ванной ночью, и утром я даже думаю, что опрометчиво позвала тяжелую артиллерию, но утром все мои сожаления разбиваются о суровую реальность.

– Варя, прополи огород, он весь зарос. Нечего бездельничать, пока я завтрак готовлю.

Свекровь будит меня очередным приказом, произнесенным грубым и возмущенным тоном, а я еле продираю глаза, пытаясь по виду неба из окна понять, который сейчас час.

– Уже шесть тридцать, вставай, пока эта карга старая не проснулась, – выплевывает Агафья Давидовна и зло поджимает губы. Ее грудь ходит ходуном, словно она еле держится от ругательств, но надо отдать ей должное, эмоции в узде она хранит отменно.

– Прополоть огород? – спрашиваю я спросонья, позабыв уже о своей мести. В такое раннее время суток всё, чего мне хочется, так это поваляться лишний час в постели.

– Ты оглохла, что ли? Или думаешь, позвала бабку и можешь валяться целыми днями? Сегодня же заставлю Глеба приехать, он тебя живо приструнит!

Свекровь едва не брызжет ядом, недовольная тем, как я себя веду и чувствую, а вот я вдруг вспоминаю про мужа, от которого уже второй день нет ни весточки.

– Вы для начала дозвонитесь до него, – усмехаюсь, хотя внутри против воли возникает неприятное чувство беспокойства.

Мне это не нравится, ведь переживать из-за предателя я ни в коем случае не должна, но червячок сомнений всё равно никуда не девается.

Агафья Давидовна что-то видит на моем лице и прищуривается, с подозрением оглядывая меня с головы до пят, когда я встаю с постели и выпрямляюсь, и от ее взгляда у меня мурашки по коже. Я ежусь и переминаюсь с ноги на ногу, а затем накидываю лежащий на стуле молочный махровый халат. То единственное, что я позволила себе купить без разрешения свекрови, которая контролировала даже мои траты на одежду и предметы первой необходимости.

Когда я вспоминаю о прошлом, где у меня не было даже свободного пространства для уединения, чувство вины, возникшее вдруг в груди, мигом улетучивается.

– Чего смотришь? – рявкает свекровь и упирает руки в бока, что стало ее излюбленным жестом. – Грядки сами себя не прополют!

– И то верно, – говорю я спокойным тоном и зеваю, даже не удосужившись прикрыть рот рукой. – Я на завтрак буду рисовую кашу на молоке, и никакого сахара.

Дернув плечиком, я ухожу в ванную, но чувствую на спине злобный взгляд свекрови. Уж не знаю, сделает ли она мне кашу, но вот я с удовольствием пройдусь по огородным грядкам.

Несмотря на то, что сейчас раннее утро, на соседнем участке оживление. Из автодома, который расположен почти у забора, доносится мужской голос, напевающий какую-то старую песню. Поначалу я замираю, вслушиваясь в слова, а затем ко мне подбегает выбежавший со мной следом щенок. Он виляет хвостом и крутится вокруг моих ног, выпрашивая ласку, и я наклоняюсь, поглаживая его за ушами.

Со вчерашнего ужина в холодильнике остался суп, и пока свекровь недовольно перебирает что-то в погребе, я вытаскиваю кастрюлю и наливаю новому питомцу в миску еды.

Снова выхожу во двор, но с разочарованием осознаю, что мужской голос утих и больше ничего не напевает, так что я иду к грядкам в тишине. Всю ночь ворочалась от желания полакомиться клубникой, так что сейчас с удовольствием принялась раздвигать листья в поисках розового лакомства.

Рвать никакие сорняки я не собираюсь. Мало того, что для этого надо стоять в три погибели наклонившись, так еще и судя по состоянию огорода, свекровь и вовсе всю эту неделю не удосужилась заняться посадками. Будто только и ждала, как бы заставить меня здесь пахать вместо нее. Не будь я беременна, возможно, не испытывала бы сейчас такой обиды, но я никак не могу понять, почему она ко мне так жестока. Мне ведь рожать со дня на день, а она словно только и хочет вызвать у меня тяжелым трудом преждевременные роды.

Пока я ем клубнику, которую раньше свекровь запрещала трогать, так как планировала сделать на зиму варенье, щенок вдруг увлекся рытьем земли. А когда я поднимаю голову и смотрю, что он натворил, предпринимать что-то уже поздно.

Агаша прорыл мини-тоннель на соседний участок и побежал к автодому, активно виляя хвостом.

Я же резко встаю и кидаюсь к забору, но калитки между домами нет, а перелезать через него я бы не решилась на таком сроке.

– Агаша! Агаша! – кричу, опасаясь, что он поранится о балки с гвоздями, или хозяин участка, завидев пса, ударит его ногой.

По словам свекрови, владелец соседней с ними земли – человек невоспитанный и жестокий, живодер и вор. Конечно, слова матери Глеба стоит делить надвое, так как и меня она перед другими выставляет хабалкой и криворукой деревенщиной, но опасений моих это не уменьшает.

В это время дверь автодома медленно открывается, и наружу выходит мужчина. Сначала я вижу ногу в кроссовках. Размер эдак сорок седьмой.

Ростом под два метра, мужчина одет в клетчатую рубаху и свободного кроя штаны, но внимание мое привлекает его борода, которую он явно отращивал не один месяц.

Он опускает голову, и подбежавший пес, начавший на него тявкать, кажется совсем крошечным на фоне этого великана, так что я гулко сглатываю, пытаясь выдавить из себя хоть слово, чтобы убедить его не трогает малыша.

Вот только в следующий момент мужчина наклоняется и берет Агашу на руки, отчего тут буквально теряется в крупных ладонях и кажется еще мельче, чем есть на самом деле.

– Я заберу его, это мой пес, – выдыхаю я скороговоркой, наконец, и привлекаю к себе внимание бородатого великана.

Он смотрит на меня заинтересованно и внимательно, даже голову набок наклоняет, с интересом разглядывая мое лицо. Мои щеки краснеют от того, как долго он не отводит взгляда от меня, подмечает даже мой внушительный живот, вынуждая меня прикрыть его обеими ладонями, но к счастью, вскоре он отвлекается на тявкнувшего “грозно” щенка и подносит его к своему лицу.

– Это охотничья порода. Ваш муж охотник?

Голос у него соответствует суровой нордической внешности. Грубоватый, низкий. От него мурашки по телу.

– Ч-что? – теряюсь я от неожиданного вопроса.

– Владелец этого дома, – кивает мужчина на дом позади меня, – не любитель охоты. К тому же, я сомневаюсь, что хозяйка, его жена, любит животных, так что вариант, что это их пес, я отмел сразу.

Он не говорит прямо, что у Агафьи Давидовны скверный и склочный характер, но его намеки подразумевают это. Наверняка они не раз сталкивались на почве строительства его дома и шума, который производят его строители, так что я не удивлена, что свекровь и здесь умудрилась найти себе неприятелей.

– Это мой пес, я взяла его вчера из приюта. Не обижайте его, он просто не понимает, что это ваша территория.

Моя просьба вызывает у великана ухмылку на лице. Он вдруг всем корпусом поворачивается ко мне и идет в мою сторону, отчего я делаю инстинктивный шаг назад. Сердце начинает колотиться не то от испуга, не то от неожиданности, но я усилием воли не двигаюсь и хватаюсь пальцами за прутья деревянного забора.

– Вам лучше найти нового хозяина, девушка, – произносит он, глядя на меня снисходительно сверху вниз, а вот я возмущенно ахаю.

– Что вы себе позволяете?! Я замужем! – выпаливаю я и забираю протянутого щенка в руки, прижимая его к груди. Он же не сопротивляется и с интересом навостряет уши, прислушиваясь к нашему разговору.

– Охотничья порода требует дрессировки и стального характера. Глеб такую роль не потянет, слишком городской житель, – усмехается вдруг мужчина, разворачивается и, не прощаясь, уходит в сторону автодома.

Я же продолжаю стоять на месте и краснею с головы до пят от стыда. Опозорилась, подумав, что он ко мне так нагло подкатывает, даже не подумала, что в своем положении не представляю интереса для мужского пола.

Черт. Черт. Черт.

И только когда слышу оклик свекрови, зовущей к завтраку, задаюсь вопросом, откуда он знает Глеба.

Неужели они знакомы?

Глава 8

– Что-то Глеб не отвечает на звонки.

Свекровь уже в который раз пытается набрать номер сына, но безуспешно. Свекр же по этому поводу совершенно не беспокоится, продолжая с удовольствием поглощать биточки, которые его жена готовила полдня.

Я же с удивлением подмечаю, что еда у нее вышла очень даже неплохой на вкус.

– Успокойся, Агафья, он взрослый мужик, а не маменькин сынок, каким ты его хочешь сделать.

– А тебе совершенно всё равно, что с ним происходит, да? Вдруг что-то страшное случилось, ты об этом не подумал? – ярится свекровь, раздраженная тем, что с приездом своей матери муж обрел право на голос.

Таисия Семеновна отлучилась в уличный туалет по привычке, поэтому между супругами разгорается скандал, а я молча слушаю и наблюдаю, с аппетитом поглощая биточки с рисом.

– Да всё с Глебом в порядке, Глаша, – отмахивается от жены свекор. – Мало ли, с кем он. Дело молодое, он мужик в самом расцвете сил.

– Родион! – рычит на него свекровь и кидает на меня тревожный взгляд. Даже не одергивает мужа, что он называет ее этим ненавистным прозвищем.

Меня это удивляет, ведь ей наоборот на руку, если я узнаю о похождениях Глеба и подам на развод. Она спит и видит, как избавиться от меня и привести в дом новую невестку, более подходящую по всем параметрам.

– Родион Павлович прав, Агафья Давидовна. Глебушка ваш – взрослый мужик, который в обиду себя не даст. Всё с ним в порядке.

Я не удержалась и усмехнулась, не сумев скрыть иронию, но, кажется, свекровь не обращает на это особого внимания. В этот момент открывается входная дверь, и она морщится, так и не успев ответить мне ничего колкого.

– Принесла же ее нелегкая, – шипит вместо этого и выпрямляется, нацепив на лицо благожелательную маску.

Я не удивлена ее раздражению, так как она всё это время бегает по поручениям собственной свекрови, ни на минуту не присев. Мне же приятно смотреть за тем, как сейчас она живет моей жизнью, хоть на несколько дней побудет в моей шкуре.

– Я дома! – звучит вдруг грубый низкий голос, и на пороге столовой появляется Глеб.

Выглядит он весьма дурно. Небритый, с темными кругами под глазами и фингалом на пол лица. Одежда та же самая, что была на нем, когда он привозил меня сюда, уже изрядно помятая и грязная.

– Что с тобой, Глеб? – ахает свекровь и едва не хватается за сердце. Что-что, а театральщина – это ее конек.

– Говорил же, что жив и здоров, – усмехается свекор и встает следом за женой.

Только я продолжаю сидеть на месте, развернувшись лишь корпусом, чтобы оценить потрепанный вид мужа. Он же в это время буравит меня взглядом, будто хочет испепелить, но меня не проймешь. В тот момент, когда я точно решила, что нам больше не по пути, у меня внутри что-то оборвалось, и вся любовь прошла так резко, словно всё это время ее не было. Был только гипноз, шоры перед глазами.

– Глеб, что с тобой случилось? Ты почему так выглядишь? Ты ведь директор столичного банка, а не какой-то там бомж.

Свекровь пытается добиться от сына ответов, но он молчит. Ждет от меня реакции, но я лишь демонстративно пью сок, разглядывая его с любопытством.

– Не хочешь обнять любимого мужа, дорогая?

– От тебя воняет не пойми чем или кем, – последнее я добавлю с садистским удовольствием, видя, как коробит Глеба.

– И правда, сын, иди, прими душ, а потом спускайся, расскажешь нам, где ты был и что произошло, – говорит Родион Павлович, перебивая причитающую Агафью Давидовну.

Глеб принюхивается к себе и снова морщится. Еще раз смотрит на меня и после поднимается наверх, решив, видимо, что я никуда не денусь, а ему нужно срочно принять душ и смыть с себя тяготы последних дней.

– Что это вы с кислыми лицами сидите? Ну-ка, Глашка, метнись на кухню и принеси еще фруктов. Постарайся уж для собственного внука, как я в свое время перед рождением Глебки.

Таисия Семеновна явно наслаждается истязанием собственной невестки и вовсю изгаляется, доставляя той неудобства в таком возрасте.

– Что-то не припомню, чтобы вы разрешали Родиону покупать в дом фрукты, – говорит Агафья Давидовна, вернувшись из кухни с фруктовницей, полной яблок и груш.

– А зачем? У нас была собственная дача, которая исправно плодоносила. Да что говорить, она и до сих пор есть. Вы в ней сейчас живете, если память подводит тебя, Глаша. Запустила ты, конечно, дачу, она уже не та, что во времена моей молодости.

Я буквально слышу скрежет зубов Агафьи Давидовны, а по глазам вижу, что она находится на грани самоконтроля. Еще немного и взорвется, вступив с матерью мужа в спор.

– Только и знаешь, что лодырничать, – добавляет Таисия Семеновна и вздыхает, и это становится последней каплей.

Она резко встает, отчего стул с грохотом падает спинкой на пол, а сама кулаками опирается о стол. Ее грудь тяжело вздымается, а глаза мечут молнии.

– Хватит! Я угробила на вас и ваши капризы всю свою молодость, а вы заявляете мне, что я бездельница? Да на этой ваше даче я сама пахала с утра до вечера, чтобы поесть в кои-то веки эти несчастные овощи да фрукты. Сорвала себе спину и получала потом уколы, так как просто-напросто не могла разогнуться. И не вам тут говорить мне, что я лентяйка. С тех пор, как я вышла замуж за вашего сыночка Родика, которому вы чуть ли не в попу дуете с рождения, вы и палец о палец не ударили ни в квартире, ни на даче. Довольно с меня вашей тирании! Вы старая морщинистая грубая карга!

Она выдыхает, явно получив моральное удовлетворение от того, что наконец сумела выговориться, а вокруг в это время царит полная тишина.

Родион Павлович и вовсе сидит с открытым ртом и неверяще смотрит на свою жену, ведь раньше она и слова грубого не говорила своей свекрови, а тут выплеснула из себя целую тираду.

– От старой морщинистой грубой карги слышу.

Вместо того, чтобы оскорбиться или затеять скандал, Таисия Семеновна довольно хмыкает и вытирает рот салфеткой.

– Что?! Да я! Да я совсем не такая, как вы! – возмущенно выдыхает Агафья Давидовна, вызывая у собственной свекрови громкий издевательский смех.

– Прям уж и не такая? – распаляет невестку баба Таша. – Что ж ты такая белоручка стала, как Глеб женился, и у тебя собственная невестка появилась?

– Я не такая салтычиха, как вы! И имею право на заслуженный отдых!

Настает моя очередь для возмущения, но вклиниться в разговор мне не удается. Вниз в отцовской майке и трениках спускается Глеб. На его шее полотенце, которое он держит обеими руками за оба конца, а на лице – недоумение от происходящего.

– Что за скандал, а драки нет? – интересуется он вслух, когда спускается с последней ступеньки, и хватает нарезку ветчины со стола.

– Ну на драку твоя мать никогда не была способна. Даже когда Родион завел себе вторую семью, и его любовница пришла к нам домой качать права, она той даже ни одной волосинки не выдрала. Плакала всю ночь в подушку, как размазня, наматывала сопли на кулак вместо того, чтобы бороться за свою семью. Да если бы не я, семьи бы давно бы никакой не было.

– О чем ты, мама?

Родион Павлович непонимающе хмурится и как-то мрачнеет, будто о чем-то вспомнив. Глеб и я молчим, удивленные тем, как повернулся разговор.

Таисия Семеновна же тяжко вздыхает и качает головой, не желая ворошить прошлое, но свекор неожиданно резко встает со своего места и требовательно вглядывается в мать.

– Раз начала разговор, продолжай, мама. Что ты там говорила про Веру?

– Вера давно в прошлом, сынок. Она тебя бросила и сделала аборт, помнишь?

Баба Таша начинает ощутимо нервничать и перебирает пальцы, отчего ее вранье становится слишком очевидным.

– Что ты сделала, мама? – мрачно спрашивает Родион Павлович.

Он буквально припирает ее к стенке, и она опускает голову, после чего мы слышим ее шепот, кажущийся в тишине довольно громким.

– Я сделала то, что должна была, чтобы сохранить твой брак, Родик. У этой Веры был уже пятилетний сын. Ты собирался бросить Глеба, своего родного сына, ради чужого ребенка! Не могла же я этого допустить!

– Я спрашиваю в последний раз, мама. Что ты сделала?!

Я впервые вижу свекра таким злым и решительным. Даже свекровь не решается его остановить и без сил опускается на стул.

Я сижу, затаив дыхание, и чувствую, что сегодняшнее откровение – это переломный момент для всей семьи. И оказываюсь права.

– Бутик, где Вера работала, принадлежал моей подруге, тете Ларисе, ты ее знаешь. Вера украла дорогое колье, и ей грозила тюрьма. Я предложила свою помощь в обмен на то, что она навсегда исчезнет из твоей жизни. Надо отдать ей должное, договоренности она выполняет на отлично.

– Вера не могла ничего украсть, – с горечью произносит Родион Павлович и нервно трет лицо ладонями. – Это ведь ты надоумила свою подружку подставить ее, да? Узнаю свою мать во всей красе.

Ненависть, с которой он выплевывает слова, пробирает до самого сердца. Даже у меня покалывает в груди от той боли и тоски, которую он источает. Впервые я вижу его таким живым, пусть и невеселым. Ощущение, будто всё это время он и не жил вовсе, а отбывал наказание.

– А с ребенком что? Аборт-то был хоть? – кричит свекор на мать, надрывая глотку, и я съежилась, кидая взгляд на свекровь.

На нее страшно смотреть, до того она побледнела и осунулась. И в этот момент мне становится ее чисто по-женски жаль. А затем слова Таисии Семеновны и вовсе добивают и ее, и свекра.

– Я дала ей деньги на аборт, а больше не видела. Думаю, она не стала бы оставлять ребенка, у нее и так ведь на руках был детсадовец.

В доме воцаряется практически гробовая тишина.

Никто не решается заговорить, и даже Глеб с опаской смотрит на отца, не зная, что от него ожидать. Лицо у того побагровело, кулаки сжаты до такой степени, что побелели костяшки, а глаза налились кровью.

Ти-ши-на.

Глава 9

С самого приезда Глеба в доме разгорается нешуточный скандал, и я, не желая нервничать, убегаю в огород, прихватив с собой щенка, которому тоже не по душе громкие крики.

– Вот ты где, Варь, – раздается сзади голос Глеба, и я стискиваю челюсти, чувствуя досаду, что он прервал мое уединение.

– Что тебе нужно? Я хочу побыть одна.

Несмотря на то, что все эти дни я уговаривала себя успокоиться и не реагировать так резко на мужа, когда он приедет, все мои уговоры идут прахом, когда передо мной возникает его наглая самодовольная харя.

Он ни капли не раскаивается, и именно этот факт выбивает меня из колеи, раздражая сильнее всего.

– Я думал, этих дней достаточно, чтобы ты остыла.

– Ты ошибся, Глеб. Я же думала, что сутки спецприемника достаточно, чтобы ты осознал, как был неправ.

Неправ. Неподходящее слово для измены, но лучше я просто не нахожу. Слез на удивление нет, и я так радуюсь этому, что даже немного воспряла духом, готовая противостоять любому вмешательству Глеба.

– Ты ведь специально рассыпала муку в моем багажнике?

Вопрос не требует ответа, но я всё равно не подтверждаю его предположения.

– Мне пришлось поднять все свои связи, чтобы ускорить полицейскую лабораторию, чтобы меня наконец отпустили. И я в курсе, что им поступил анонимный звонок по поводу моей машины, так что тебе нет смысла отпираться, что это ты.

– А ты считаешь, что я твой единственный враг? Что, у других людей нет причин тебя ненавидеть?

Глеб, увидев мой яростный взгляд, мрачнеет, но мне нет никакого дела до его настроения.

Некоторое время мы сидим в тишине, но я напряжена, чувствуя близость Глеба. И если до этого думала, что мне будет больно вот так видеть его перед собой и знать, что больше мы парой не будем, то сейчас я убеждаюсь, что ничего не ощущаю. Даже боли. Как отрезало.

– Я, кстати, вспомнил. У матери ведь аллергия на собак.

Я усмехаюсь, что он думает об этом постфактум. До того невнимателен к своим родным, что такие важные вещи вспоминает спустя время, когда оно могло быть упущено.

– Нет у нее никакой аллергии. Была бы, сейчас бы уже на скорой ее увезли бы в больницу. Пес всю ночь в доме проспал, а ей хоть бы хны. Ни кашля, ни чиха.

– Я, конечно, понимаю, что ты злишься на меня из-за своей сестры, Варя, но палку не перегибай. Ты должна уважать мою мать, и не наговаривай на нее.

Разозлившись, я встаю со скамейки и упираю руки в бока.

– Ну во-первых, я никому ничего не должна, особенно твоей деспотичной матери, которая использует труд глубоко беременной женщины и не видит в этом ничего зазорного…

Глеб не дает мне договорить и перебивает, сжимая скулы до хруста в челюсти.

– Рот прикрой, Варя! Ты беременная, но не больная, к тому же, невестка в нашем доме. Да если бы я на тебе не женился!

– То что? Договаривай, Глеб! Считаешь, что вытащил меня из нищеты? Повторяешь слова своей матери? Так знай, что вы еще более ущербные, какой считаете меня. Вон, полюбуйся, что сейчас происходит в твоем хваленом доме, полном интеллигентов!

Я киваю на приоткрытые окна, из которых доносятся крики домочадцев, и это немного отрезвляет Глеба, так что он отступает, делая шаг назад.

– А во-вторых, Глеб, не лезь ко мне своими нравоучениями, ты потерял это право несколько дней назад. Когда совал свои причиндалы во всякие дыры.

Он стискивает ладони в кулаки и смотрит на меня с таким гневом в глазах, что я еле удерживаюсь от того, чтобы не увеличить между нами расстояние. Никогда еще не видела его таким злым.

– За языком следи, Варя. Ты все-таки о своей сестре говоришь. Не заставляй меня думать о тебе хуже, чем ты есть на самом деле.

Его слова возмущают до глубины души, ведь это моя прерогатива вот так злиться, но я быстро беру себя в руки.

– Лучше бы ты за своим хозяйством следил, как за моим языком, – шиплю я, выходя из себя. Ярость распирает грудную клетку, как бы я ни пыталась держать себя в руках и вести себя хладнокровно.

– Ну всё, мое терпение лопнуло, Варя. Я хотел дать тебе время остыть и осознать ситуацию, но вижу, что зря дал тебе поблажки и позволил распоясаться. Ты, видимо, почувствовала свободу и совсем распустилась, раз позволяешь себе издеваться над моей семьей. Забыла, кто ты и из какой грязи я тебя поднял?

Весь лоск слетает с Глеба, оставляя лишь его истинное лицо. Черты лица заостряются, сам он оскаливается, словно дикий зверь, жаждущий крови, а вот рука хватает меня за воротник кофты.

– Ты должна быть мне благодарна, что я приютил тебя и сделал своей женой. Пошел на мезальянс, взяв в жены дочь каких-то бедняков из деревни, которые только и видят во мне кошелек.

Я поднимаю на носочки, когда он тянет мой воротник на себя, и хриплю, хватаясь за горло, кожу которого режет этим самым воротником. Ни слова от шока произнести не могу, ведь раньше Глеб никогда не распускал руки, и я была уверена, что он выше этого. Вот только сейчас боюсь, что его забрало упало, и он может сделать всё, что захочет, не посмотрит на то, что я жду от него ребенка.

– Глеб! – наконец, сиплю я, хватаясь руками за кисти его рук. – Я беременна, Глеб!

В этот момент около наших ног крутится щенок и яростно лает, пытается зубами ухватиться за штанину брюк Глеба, но тот просто безжалостно отпинывает малыша в сторону. У меня сердце кровью обливается от жалобного воя, но я ничем не могу ему помочь, зажатая в тисках жестокого мужа.

– Закрой рот, Варя, от твоего писка у меня болит голова, – морщится он и толкает меня, отчего я чуть не падаю оземь, но в последний момент удерживаюсь на ногах. – Собирай манатки, мы уезжаем в город.

Я откашливаюсь и делаю шаг назад, качаю отрицательно головой.

– Я с тобой никуда не пойду! – кричу, едва не плача. Чувствую себя полной дурой и неудачницей, что поверила в то, что смогу не только отомстить этой семье, но и выйти из этого брака без потерь.

– Я подаю на развод! – кричу надрывно, но в ответ вместо обычно доброго и всепонимающего Глеба вижу его циничную ухмылку.

Передо мной будто стоит совсем другой человек. Беспринципный. Жестокий. Бездушный.

– Ты? Подашь на развод? Не смеши меня, Валюш. Ты никто и звать тебя никак. Тебе даже идти некуда. Думаешь, я не знаю, что тебя родители прогнали, когда ты к ним заявилась? Не поэтому ли ты, поджав трусливо хвост, вернулась? Что, думала, будешь тут от меня нос воротить, проучишь меня, а я буду перед тобой, как собачонка эта плешивая, на лапах прыгать?

– Откуда ты… – выдыхаю я, не веря, что он знает о моей поездке к родителям.

В голову закрадываются мысли, что это мама ему позвонила, но позади него звучит знакомый голос, о котором я хотела бы забыть.

– Глеб, долго еще? Я устала сидеть в машине. Уже час так-то прошел, мне нельзя так переутомляться.

Он оборачивается и чуть отодвигается, отчего мне открывается обзор на Зину, мою младшую сестру, которая стоит с невинным видом, сложив на животе руки.

– Что происходит? – настороженно спрашиваю я, чувствуя, как мой мир снова пошатывается, грозя похоронить меня под своими обломками.

– Я хотел скрыть это от тебя, Варя, забрать тебя с собой в город, а Зину оставить с родителями, – ухмыляется вдруг Глеб и смотрит на меня свысока. – Но раз ты показываешь характер и совсем меня не уважаешь, не вижу смысла беречь твои чувства. Зина беременна и теперь будет жить с нами.

– Ч-что? – выдыхаю я, едва не посмеиваясь нервно.

– Ты прости меня, Варь, я не думала, что так выйдет. Я и правда домой поехала, но меня укачало, а когда я сделала тест, всё встало на свои места. Я беременна, жду ребеночка от Глеба.

Зина стыдливо опускает глаза, едва не плачет, судя по дрожащему голосу, но я больше ей не верю. Всё это игра, в которой мне отведена роль идиотки.

– Не оправдывайся, Зин. Это уже не нужно, – грубовато говорит Глеб. – Собирай вещи, Варя, пока я добрый, и поедем в город. Завтра мне на работу, кто-то же должен погладить мне рубашку с брюками.

Его слова выводят меня из оцепенения, и я едва не хохочу, осознавая ущербность ситуации и самого Глеба. Он прищуривается и прожигает меня гневным взглядом, но мне всё равно. Весь мой страх куда-то улетучивается, оставляя после себя выжженную пустыню.

– Ты серьезно, Глеб? Не вышло обмануть меня, решил вывалить все карты на стол? Ты себя кем возомнил? Арабским шейхом? Две жены – не жирно ли тебе? Ты с чего решил, что можешь меня так унижать?

Я едва не кричу, чувствуя, что нахожусь на грани истерики, но когда он делает резкий шаг ко мне, отступаю. К горлу подкатывает ком страха. Не могу избавиться от ощущения его ладони на своей шее, и хватаюсь руками за воротник.

Глеб оказывается быстрее и проворнее, ведь это не ему приходится вынашивать ребенка в своем животе. Он вдруг берет меня за волосы и тянет в сторону калитки.

– Отпусти, мне больно!

Пока он грубо тащит меня, не обращая внимания на мои крики, рядом лает щенок, плачет Зина, а затем я слышу как-то шелест и шум, после чего пальцы, которые некогда дарили мне ласку, а сейчас причиняют боль, вдруг исчезают с моей головы.

Я не сразу вижу, что Глеба насилу оттаскивают к забору, а затем, когда поднимаю взгляд, наблюдаю за тем, как наш сосед, с которым мне довелось познакомиться, методично наносит Глебу удары. Тот не отстает и отвечает тем же, но когда ему прилетает удар под дых, хрипит и сгибается пополам.

Что происходит дальше, я не знаю, так как в этот момент живот режет болью, и я зажмуриваюсь, чувствуя панику. Неужели Глебу удалось причинить мне вред, и мой малыш пострадал?!