Текст книги "Бегом с ножницами"

Автор книги: Огюстен Берроуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

В конце концов у тебя обязательно все получится

Когда мне исполнилось семнадцать, а Натали восемнадцать, мы с ней сняли квартирку в Саут Хэдли, штат Массачусетс. Натали поступила в общинный колледж Холиока, и мы поселились поближе к нему. Она вдохновила меня попробовать сдать экзамен за среднюю школу экстерном. Я попробовал и сдал. Это было совсем не трудно, поскольку вопросы были примерно такие: «Назовите по буквам слово «кот». Потом я тоже поступил в общинный колледж.

На медицинское отделение.

Чтобы было, на что жить и чем платить за учебу, я подал несколько заявлений и получил целую кучу студенческих займов и грант Пелла. Значительную часть денег я тут же потратил на новую одежду и «фольксваген фастбэк» 1972 года выпуска, который выбрал не за хорошую сохран-ность механизма, а за то, что он сиял, как новенький, и на нем не было ни единой царапины.

Самое лучшее в обучении по медицинской специальности заключалось в том, что мне выдали блестящий ламинированный студенческий билет, на котором значились мое имя и специальность: медицинский работник. Билет я носил в переднем кармане джинсов и по несколько раз в день доставал и разглядывал, напоминая себе, зачем я здесь и чем занимаюсь. Когда скучная лекция по микробиологии совсем уж надоедала, я доставал блестящий кусочек картона, рассматривал свою фотографию рядом со словами «медицинский работник» и мечтал о времени, когда буду парковать собственный «сааб».

Натали трудилась очень упорно, каждый вечер засиживаясь далеко за полночь. Она обучалась по более высокому уровню, чем я, поэтому общих предметов у нас с ней не было. Это значило, что я вынужден был заниматься в одиночестве. Вместо этого я сидел в своей крохотной спальне и печатал рассказы на машинке для уроков английского.

Начальный курс английского был в наибольшей степени посвящен технической стороне языка – глаголам, наречиям, инфинитивным оборотам, двойному отрицанию. Мне это казалось жутко скучным, поэтому я писал эссе по десять страниц, надеясь поразить преподавателя своей одаренностью. Темы были самыми разными: «Моя поездка на ярмарку продукции фермеров из горных районов», «Почему существует так много видов кондиционеров для волос?», «Мое детство было гораздо тяжелее вашего».

К середине семестра стало ясно, что английский я провалю. Впрочем, так же как химию, анатомию, физиологию, микробиологию и даже пение.

Утешало лишь то, что преподаватель английского писал на моих работах: «Замечательно и оригинально, но задание было совершенно другим. Если бы вы смогли сконцентрироваться на основном материале курса, то уверен, это оказалось бы очень полезно для вашего творчества. У вас явный дар».

Преподавательница по анатомии тоже пожалела меня и после экзамена пригласила в свой кабинет.

– Закройте дверь, – распорядилась она, снимая бифокальные очки в поддельной черепаховой оправе и кладя их на стол. Женщина она была решительная, красивая и чрезвычайно умная. Она написала тот самый учебник, по которому мы учились.

Я рассчитывал услышать, что таких способных студентов она еще не встречала. Может быть даже, что в колледже мне делать нечего и можно поступать сразу на медицинский факультет Гарварда.

Вместо этого она вынула из стопки мою экзаменационную работу и внимательно на нее посмотрела.

– Итак, Опостен. От вас требовалось выполнить следующее задание: «опишите образец А». Вы написали: «Мне кажется, это бугристость болшеберцовой кости. А может, одно из тех отверстий, которые я так и не смог запомнить.

Слава Богу, что существует страховка против врачебной ошибки». Так ведь?

Я улыбнулся собственному остроумному ответу. Она спросила:

– Вы, правда, хотите стать доктором? Или хотите играть доктора в мыльной опере?

Сначала я страшно обиделся, потом увидел выражение ее лица и понял, что она совсем не собирается делать мне гадости, просто ожидает честного ответа на вопрос. Поэтому я ответил:

– Я действительно хочу, чтобы меня уважали, как доктора. И хочу носить белый халат. И звание тоже хочу.

Но... мне кажется, что на самом деле мое место в каком-нибудь шоу.

–А мне кажется, – она откинулась на спинку кресла, – что в вас очень сильно творческое начало. Почему бы вам не заняться чем-нибудь действительно творческим? Английским или театром, скажем?

Плечи мои поникли, а во рту пересохло. Я чувствовал себя полностью уничтоженным. Объяснил, что английский успешно заваливаю.

–Мне бы очень понравилось писать, но в курсе английского этого совсем нет. Кроме того, конечно, что я пишу самостоятельно. А то, чему там учат, мне совсем не интересно и не нужно. Например, запоминать предложные обороты. Мне не нужны предложные обороты. Казалось бы, в курсе английского должны учить писать. А там этого не делают.

– Вы должны пройти массу вещей, которые вам не нравятся и которые не считаете для себя нужными. До курса английского сочинения идет грамматика. Это как в строительстве. Сначала закладывают фундамент, а уже потом строят, строят и строят.

– Наверное. – Я знал, что она права, но знал и то, что просто не создан для обучения. Даже в колледже. Парадокс заключался в том, что я очень хотел учиться в колледже. Однако для этого мне требовались навыки занятий и знания, которые я должен был получить в старших классах школы.

Такая вот незадача.

Поэтому еще до конца семестра я ушел из общинного колледжа Холиока.

А через неделю после моего отчисления, вечером, когда мы с Натали были дома, в своей маленькой квартирке, позвонила мать и сказала, что должна меня увидеть. Приедет за мной через час.

– Зачем? В чем дело? – заволновался я.

– Все расскажу при встрече, с глазу на глаз.

Так же неожиданно, как торнадо срывает крышу с дома и оставляет обитателей рассматривать облака из развалин того, что еще недавно было гостиной, все закончилось.

Я больше не собираюсь иметь дело ни с доктором Финчем, ни с кем бы то ни было из членов этого семейства.

Мы сидели в ее машине, в том же самом старом коричневом фургоне «аспен». Она курила все те же сигареты «Мор», я, как всегда, – «Мальборо лайт». Мать выглядела совершенно спокойной, даже скучной. И совсем не казалась ненормальной.

– О чем ты? – На заднем сиденье я заметил чемодан, а рядом с ним ее широкополую соломенную шляпу.

– Это копилось долгие годы, Огюстен. Ты многого не знаешь и не понимаешь в моих отношениях с доктором Финчем. Однако долгие годы он лечил меня способом, который я считаю вредным и, ну, очень неправильным. Как это?

– Много лет назад, когда у меня случился психический срыв в Ньюпорте, помнишь?

Я медленно кивнул, словно под водой. Все двигалось сейчас слишком быстро, стремительно, и ее слова воспринимались словно сквозь туман.

– В комнате мотеля он меня изнасиловал.

–Что?

–Доктор контролировал меня, манипулировал и эмоционально, и при помощи лекарств. Он очень больной человек, и вот только сейчас я начинаю по-настоящему это понимать. – Она выбросила за окно погасшую сигарету и закурила новую.

– Понимаю, у тебя шок. Но это накапливалось годами. И сейчас мне необходимо уехать одной, чтобы хорошенько подумать. Доктор очень зол на меня. Я должна уехать.

Я ощущал себя совершенно обманутым. Одураченным. Я был в ярости. А еще чувствовал то, что и всегда в случае поражения: полнейшее оцепенение.

– Знаешь, я должен возвращаться домой. Просто не знаю, как все это воспринимать. – Я вылез из машины, но мать поймала меня.

– Пожалуйста, подожди. Мне очень жаль. Я сознаю, что для тебя это все поистине ужасно. Для меня тоже. Но я права, Огюстен. Он очень опасный человек, и я не могу понять, почему у меня так поздно открылись глаза. Я хочу, чтобы ты...

Я вырвался, захлопнул дверцу и побежал наверх, домой. Когда я вошел, Натали стояла в углу кухни и смотрела на меня.

– Я только что разговаривала по телефону с отцом, – сказала она. – Твоя мать окончательно лишилась рассудка.

Я рассказал Натали про разговор с матерью.

– Херня, – отрезала она. – Огюстен, твоя мать совершенно невменяемая. Посмотри на свою жизнь, на себя.

Она тебя бросила, когда тебе было двенадцать лет, отправила жить в нашу семью. И ты можешь ей верить?

– Я уже не знаю, чему и кому верить, – ответил я.

– Верь мне, – сказала она. – Я знаю папу. Знаю, что он немного странный... ну хорошо, даже не немного. Но он не больной и не псих. Он никогда бы не стал ни насиловать твою мать, ни накачивать ее лекарствами. Все это чушь собачья.

Однако я верил тому, что сказала мать. Нутром верил. В конце концов, не раз случалось, что я приходил к нему в кабинет пожаловаться на жизнь, а он протягивал руку за голову и давал мне первый попавшийся пузырек с лекарством. Мелларил, ативан, валиум, литевые таблетки, то-разин. Все это я проглатывал, как конфеты. А что касается насилия, то доктор Финч выглядел достаточно похотливым старым толстяком. Я вспомнил его мастурбаторий. Множество «жен».

Натали понимала, в каком направлении идут мои мысли. Чувствовала, потому что очень хорошо меня знала.

– Не позволяй ей деформировать свой ум, – заключила она.

– Это все так... шокирует, – признался я.

– Да, – печально согласилась она, – действительно шокирует.

Весь вечер мы больше почти не разговаривали. Что-то между нами произошло. Вдруг образовались два враждующих лагеря. Натали хотела, чтобы я поддержал ее. Хотела, чтобы утром я поехал к ее отцу, заверил его в собственной преданности и осудил ненормальную мать, отказался от нее. А мать хотела... чего? Полагаю, она хотела, чтобы ее оставили в покое. И совершенно определенно больше не хотела, чтобы я общался с Финчами.

Однако Натали носила фамилию Финч. И она была моим лучшим другом.

– Да уж, нам придется нелегко, – заметила она перед тем, как мы пошли спать. – Мы оказались в самом пекле.

Сохранить дружбу будет нелегко. Все очень серьезно, Огюстен. Ты должен принять решение.

Итак, вопрос встал ребром: кто я – один из Финчей, гадающих о будущем на дерьме, или сын собственной невменяемой матери?

В конце концов, я решил, что я не то и не другое.

Посреди ночи, не попрощавшись, даже не собрав вещи, я ушел из нашей квартиры, ощущая себя шпионом или, скорее, актером из мыльной оперы, играющим шпиона. Просто надел на плечи рюкзачок и поехал в мотель, где и дождался утра.

На следующий день я не позвонил Натали. И через день тоже. Плавал в закрытом бассейне, куда мочится кто ни попадя, ел сандвичи из автомата. Решил, что нам с Натали нужно побыть врозь, пока все как-нибудь не прояснится. Когда я наконец ей позвонил, она оказалась очень расстроенной.

– Где тебя черти носят? – яростно закричала она в трубку.

– Живу в мотеле. Решил, что должен побыть один.

– Папа весь извелся. Чувствует, что в этой истории ты становишься на сторону матери. А ему нужна твоя поддержка. Он хочет отправить ее в больницу.

У меня по коже поползли мурашки. Так случается, когда смотришь фильм ужасов, а потом вдруг понимаешь, что убийца на самом деле наверху, прячется в стенном шкафу, и был там все время.

– Не думаю, что она нуждается в госпитализации, – ответил я.

– В каком ты мотеле? Мы приедем и заберем тебя.

Я молча повесил трубку.

На той же неделе я нашел квартиру по карману в трущобах Холиока, в Массачусетсе. На верхнем этаже здания, где я жил, не было окон, зато была горячая вода. А поскольку я привык делить пищу с тараканами, мыши меня не беспокоили.

Нашел я и работу – в только что открывшемся ресторане «Граунд раунд», в Нортхэмптоне.

«Привет, меня зовут Огюстен, и я буду вас обслуживать» – все, что я должен был держать в голове. Я впал в состояние лунатизма, ходил, как во сне. Наступило время, когда самое плохое, что могло со мной приключиться, – это разлить на фартук французский соус. Я чувствовал себя в полной безопасности, потому что знал: никто из Финчей сюда не придет. Их дом был довольно далеко отсюда.

Мать тайно сняла себе квартиру в Сандерлэнде, за много миль от Финчей.

– Дороти во власти доктора, и я не могу ее вырвать, – призналась она мне по телефону.

То есть подружка считала, что мать окончательно сошла с ума. От огорчения она переехала к Финчам. Мать тем временем наняла перевозчиков, и те вывезли из Амхерста все ее вещи. Когда Дороти вернулась, дом оказался пуст, а матери и след простыл.

Я произвел ревизию собственной жизни.

Итак: мне семнадцать лет, у меня ни образования, ни профессии, ни денег, ни мебели, ни друзей.

А могло бы быть и хуже, сказал я сам себе. Я мог бы оказаться и на панели.

И все же где-то в самой глубине моего мозга сиял Нью-Йорк. Почему-то казалось, что Нью-Йорк – тот город, где склеивается все, что разбилось.

Может быть, Букмен это знал?

Вот потому-то я подавал гостям куриные салаты, картошку и виски. И двигался, словно в трансе, мечтая о Манхэттене. Пытался понять, вписываюсь ли я в картину небоскребов и продавцов хот-догов.

Чувствовал, что вписываюсь.

Я не имел ни малейшего понятия, каким именно образом мне удастся попасть в Нью-Йорк и что я буду там делать. Думалось так: если собрать денег на первую неделю, потом все как-нибудь образуется.

Стирая со стола соус и заметив, что опять чаевых дали всего ничего, я понял ясно, как никогда: я действительно смогу победить Нью-Йорк. Потому что этот город все равно не будет безумнее, чем моя жизнь в доме Финчей в Нортхэмптоне, штат Массачусетс. Там я все-таки выжил. Сам того не зная, заработал степень доктора философии по выживанию.

У меня перед глазами стоял образ Лайзы Миннелли в черном блестящем платье. Она пела: «Если у меня получается здесь, то получится где угодно». А потом бросала мне черный цилиндр. Я ловко его ловил и надевал на голову, поражая весь Бродвей собственным дебютом в сценической версии мюзикла «Нью-Йорк, Нью-Йорк».

Параллельно с этим видением проходило и еще одно, в котором я скорчился на заднем сиденье полицейской машины, припаркованной на темной улочке в Гринвич-вил-лидж. Я отсасываю у жирного копа, собирающегося на пенсию. Он машет у меня перед носом десятидолларовой бумажкой и выдыхает:

– Пятнадцать, если проглотишь.

Кто знает?

В первой серии «Шоу Мэри Тайлер Мур» Мэри торопливо идет между полками супермаркета, останавливается возле мясного прилавка, берет бифштекс и смотрит на цену. Потом выразительно закатывает глаза, пожимает плечами и кидает мясо в тележку.

Я примерно так себя и чувствовал. Видит Бог, мне бы очень хотелось, чтобы все сложилось иначе. Однако остается лишь закатить глаза. Что я могу сделать? Только по-жать плечами.

Так что я тоже кинул кусок мяса в свою тележку. И пошел дальше.

Эпилог

Доктор Финч потерял лицензию, а с ней вместе и право практиковать, после того как Американская медицинская ассоциация признала его виновным в мошенничестве со страховкой. Тем не менее многие пациенты продолжали у него лечиться. Он умер от сердечной недостаточности в 2000 году.

Агнес живет в доме престарелых.

Натали окончила общинный колледж и подала заявление в колледж Смит. Ее не только приняли, но и назначили ей полную стипендию. Она окончила курс с отличием по двум специальностям: психология и вокал. Потом училась в аспирантуре и теперь работает в сфере общественного здравоохранения.

Хоуп продолжала жить дома, с родителями, и работать у отца до самой его смерти, потом уехала с северо-востока.

Ферн, жена пастора, развелась с мужем и теперь живет в Сономе, штат Калифорния, где содержит книжный магазин, адресованный тем, кто ищет личного и душевного возрождения.

Дороти, бывшая подружка моей матери, вышла замуж. У нее дети. Насколько я понимаю, муж понятия не имеет о ее прошлом.

Медвежонок Пух продает телевизоры и радиоприемники в Западном Массачусетсе. Он женат и воспитывает детей.

Мать живет одна в маленькой квартирке на берегу реки на границе штатов Массачусетс и Нью-Гемпшир. Она перенесла инсульт, и теперь наполовину парализована, так что полностью зависит от сиделок. Дейрдре по-прежнему сочиняет стихи; их изредка печатают в женских журналах и журналах для инвалидов. Мы не общаемся.

Отец в 1998 году попал на своем «рэндж-ровере» в серьезную аварию и сломал шею. Он в состоянии двигаться, но тем не менее оставил преподавание в университете. Не пьет уже больше двадцати лет и ведет тихую жизнь в том же городке, что и мать. У него вторая жена – они поженились почти двадцать лет назад.

Брат в разводе, уже долгое время живет с подругой; у них ребенок, сын. Брат—хозяин успешного бизнеса по продаже редких машин в Спрингфилде, штат Массачусетс. Несколь-ко лет назад я послал ему в подарок «Никон». Почему-то мне показалось, что ему будет интересно фотографировать, и за объективом он почувствует себя в безопасности. Я оказался прав: сейчас брат успешно осваивает вторую карьеру в качестве профессионального фотографа.

Нейл Букмен больше так и не давал о себе знать.