Текст книги "Бегом с ножницами"

Автор книги: Огюстен Берроуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Разреженный воздух

Однажды ночью, вскоре после дня рождения (мне только что стукнуло пятнадцать), я лежал в постели с дневником и подробно описывал давнюю мечту когда-нибудь встретить Брук Шилдз. Раздался стук в дверь. Я знал, что это Букмен: никто другой не стал бы стучать ко мне в два часа ночи – все члены семьи вваливались попросту, без стука. А еще я твердо знал, что не собираюсь с ним возиться.

Однако встал и открыл дверь.

– Что надо? – Я был зол на него за то охлаждение, которое явно ощущалось в последнее время. Все вокруг заметили – мать, Дороти, Натали, Хоуп, – и все дружно осуждали его за отступничество.

– Да вот, решил выйти взять в прокате какой-нибудь фильмец.

Я подумал, что странно сообщать мне об этом среди ночи. И вообще, с какой стати именно в два часа ему понадобилось смотреть фильм?

– Хорошо, – ответил я. – Увидимся позже.

Он смотрел на меня с выражением такой глубокой печали на лице, что я по ошибке принял ее за спокойствие.

Постояв, Букмен повернулся и пошел по коридору, а я снова лег в постель и взял ручку. Писал о том, какой я представляю Брукс, и о том, как бы мы с ней подружились, потому что я искренне считаю ее одаренной актрисой, хотя, на мой взгляд, она еще не успела сыграть свою главную роль.

Несколько часов спустя я поднялся к Нейлу. В комнате его не было.

Не знаю, как я понял, но понял сразу.

Тут же побежал в кухню и схватил телефонную книгу. Начал искать номер железнодорожной корпорации «Амтрак». Через пять минут я уже знал, что билет на имя Нейла Букмена был куплен из Спрингфилда, штат Массачусетс, до Нью-Йорка. В одну сторону.

Я побежал к Хоуп и стал барабанить в дверь.

– Букмен ушел! Хоуп, вставай, Букмен пропал!

Дверь открылась.

– Что? Что случилось?

Я рассказал, что именно произошло, потом о своих подозрениях и о том, что позвонил в «Амтрак» – он действительно едет на этом поезде.

На Хоуп всегда можно было положиться – она умела правильно оценить ситуацию.

– Плохо дело, – заключила она, – пойду разбужу папу.

Я побежал обратно в кухню и заходил кругами вокруг стола. Схватил с полки какой-то засохший сандвич и начал стучать им себя в грудь.

– Что делать? Что делать? Что делать? – Я вел себя, как аутист.

Через пару минут появилась Хоуп.

– Папа сказал, надо звонить в «Амтрак» и просить, чтобы остановили поезд.

– Хорошо, – тут же согласился я. – У меня есть номер.

– Подожди! – Хоуп остановила меня, взяв за руку. – Как мы убедим их остановить поезд? Что мы им скажем?

– Нуда, конечно. Дай мне подумать, дай подумать... давай скажем... знаешь... Вот! – Я передал ей трубку. – Скажи, что ты дочь психиатра, что больной убежал, недолечившись, и что у него в чемодане бомба.

– Хорошо придумано. – Хоуп начала набирать номер.

Однако мы опоздали. Поезд уже прибыл в Манхэттен.

Через час мы с Хоуп сидели в «бьюике» и мчались в Нью-Йорк. В пакет бросили сменное белье, вытряхнули из докторского бумажника все деньги и залили полный бак бензина.

– Господи, Хоуп, зачем он уехал? Почему?

– Понимаешь, Огюстен, он сам не знает, что делает. В последнее время он очень сердился на папу. И папа беспокоился за него. – Она взглянула прямо мне в глаза. – Извини, что я раньше тебе это не сказала, но папа правда волновался.

Я вспомнил одну ночь на прошлой неделе. Мы с Букменом лежали рядом на полу у него в комнате. Он говорил, что все его достали.

– Кто? – не понял я.

– Ты, твоя мать и особенно доктор. – Нейл говорил медленно, цедил сквозь крепко сжатые зубы, а глаза его были устремлены в потолок. Когда я начал требовать объяснений, он сказал только: – Боюсь, дело кончится тем, что я убью или себя, или Финча, или тебя, или всех нас.

От этих слов у меня по коже побежали мурашки и похолодели руки и ноги. Потом я сумел себя успокоить: мол, он драматизирует и сгущает краски просто потому, что хочет внимания. Набивается на то, чтобы я лишний раз повторил, как безумно его люблю.

– А если нам не удастся его найти? – спросил я Хоуп.

– Мы найдем его, Огюстен. Не волнуйся.

У меня были веские основания ей поверить. Когда мне было одиннадцать и я еще жил в Леверетте, моя любимая собака убежала из дома. И тут пришла Хоуп и принесла пятьсот объявлений «Пропала собака». Потом она ночью возила меня по всему Леверетту и помогала засовывать объявления в почтовые ящики. Отец назвал нашу акцию «грандиозной тратой времени и денег», но уже на следующий день нам позвонили и вернули собаку.

– Хоуп, мы просто должны найти его, – заключил я.

В Нью-Йорк мы приехали через пять часов, и Хоуп свернула прямо в Гринвич-виллидж.

– В этой части города тусуются геи. Скорее всего он пошел прямо сюда.

Машину мы оставили на круглосуточной стоянке и пешком отправились на поиски.

Проблема заключалась в том, что баров было слишком много. Обойти все нам бы не удалось никогда. Глаза от усталости болели и едва не лопались; казалось, кровяные сосуды внутри вибрируют. Я не знал, что и делать.

Но Хоуп знала.

– Будем носить с собой его фотографию и показывать всем барменам. Может быть, кто-то его видел и вспомнит.

Мы начали обходить гей-бары Нью-Йорка – методично, по очереди. В каждом бармены лишь отрицательно мотали толовой.

– Вы уверены, что он к вам не заходил? – каждый раз серьезно уточняла Хоуп.

Когда мы поняли, что вот так, переходя от двери к двери, мы Букмена не найдем, то решили вернуться в Нортхэмптон и ждать звонка. Рано или поздно он позвонит.

Если трубку возьмем мы, то наверняка уговорим его вернуться домой. У нас это получится лучше, чем у любого другого члена семьи.

Мы поехали обратно, в Нортхэмптон, остановившись всего лишь один раз, чтобы залить бензин, даже не поели.

Следующие три ночи я спать не ложился. Сидел в кухне на стуле, около телефона.

Хоуп позвонила родителям Нейла, которые уже много лет его не видели. Позвонила женщине, с которой Нейл делил квартиру, но та ответила, что ничего о нем не слышала с тех пор, как он переселился к нам. Других ниточек не обнаружилось – больше знакомых у Букмена и не было.

Я ждал у телефона. Прошла неделя. Месяц. Два месяца. Год.

Ночью мне снилось, что он вернулся, и.я спрашиваю его, куда он уезжал, и зачем, и почему.

А через год мы сложили в коробки те немногие вещи, что оставались в его комнате, и отнесли их наверх, в большой чулан.

По ночам я представлял, как Букмен тихонько подкрадывается к дому, подходит к моему окну и пальцем стучит в стекло. Ему даже не придется меня будить, потому что я и так не сплю. Я жду его.

Однако этого не произошло. Он не вернулся.

И с тех пор у меня внутри начался самый страшный и странный зуд – я никак не мог почесать собственную душу.

Воспоминания с «Всех звездах»

Бренда танцевала в сумерках на розовом крыльце, одетая в телесного цвета джинсы от Глории Вандербилт. Из выставленных в открытом окне колонок во всю их мощь угрожала Дебора Хэрри:

– ...Я возьму, возьму, возьму...

Бренда провела руками по облегающему густо-бордовому свитеру, по джинсам. Облизала губы и откинула назад голову. В свои одиннадцать лет она уже была удиви-тельно красива. И так грациозна, что я не сомневался – ей уготована слава знаменитой танцовщицы не менее как в Нью-Йорке.

Пройдут годы, и она переедет в Мемфис, где будет зарабатывать на жизнь массажем, не имея на это лицензии. Однако в этот вечер, когда бледно-оранжевое солнце от-свечивало в длинных черных волосах, казалось, что Линкольн-центр ждет не дождется ее прихода.

– Великолепно, Бренда, – оценила Натали. Она курила, опершись спиной на перила крыльца.

Бренда погладила вышитого на кармане лебедя.

– У тебя так красиво двигаются руки, они такие ловкие, – восхитился я. Да, мое замечание оказалось пророческим.

Мать Бренды, Кэйт, наконец уступила бесконечному нытью дочери и заплела ее волосы в несколько дюжин тоненьких косичек. Косички высохли, Бренда их расплела и теперь прыгала по дому с новыми, волнистыми волосами.

В вечернем свете кудрявая грива казалась волшебным темным нимбом вокруг головы. Когда девочка склоняла голову набок и слегка выставляла ногу вперед, вполне можно было представить, как она будет выглядеть на сцене.

– Она мне напоминает меня саму в ее возрасте, – сказала Натали о племяннице. Мне показалось, что в глазах Натали промелькнула печаль, но она тут же отвернулась.

– Надо бы сходить за пивом.

– М-мм, – промычала Бренда, – и мне тоже.

Натали рассмеялась.

– Плохая девочка. Ты еще слишком мала.

Бренда прекратила танцевать.

– Неправда. – Губы ее сложились в обиженную гримасу.

– Именно. Слишком мала. Тебе пиво нельзя.

– Тогда как насчет косячка?

Натали с улыбкой закатила глаза.

– Нет уж, хулиганка. А вот как насчет молочка?

– Что угодно, только не это, – решительно ответила Бренда. Она открыла дверь и вошла в дом. Через минуту пластинка резко, со скрежетом, остановилась.

Натали наклонилась, чтобы погасить сигарету о крыльцо.

– Я была точно такой же, как она. Такой же своевольной и свободолюбивой.

Чего у нас было хоть отбавляй, так это свободы. Никто не диктовал, когда надо ложиться спать. Никто не заставлял учить уроки. Никто не объяснял, что не следует до бе-зумия накачиваться пивом, а потом блевать на холодильник.

Почему же тогда мы чувствовали себя, словно в ловушке? Почему у меня сложилось ощущение, что в жизни нет выбора? Притом, что казалось, будто выбор – единственное, что у меня есть?

Я вполне мог покрасить свою комнату в черный цвет. Мог осветлить волосы и стать блондином. Когда Натали в один прекрасный вечер иглой от шприца проколола мне ухо, никто не сказал ни слова. Даже мама не охнула и не спросила:

– Что ты сделал со своим ухом, сынок?

Она ничего и не заметила.

Никто и никогда не указывал мне, что надо делать. Когда я еще жил с родителями– отцом и матерью, – то давление у матери могло подскочить уже оттого, что я хоть на дюйм подвинул в сторону пробковую подставку на столе.

– Пожалуйста, – сразу начинала просить она, – не трогай ничего, я только что все устроила именно так, как мне нравится.

В доме Финчей можно было запросто пробить в стенном шкафу дырку в потолке, чтобы попасть в комнату Хоуп, и никто не сказал бы ни слова. Никому просто не было дела.

– Ты свободная личность со свободной волей, – заключил бы доктор Финч.

И все-таки почему же я постоянно чувствовал себя настолько связанным?

Я всерьез боялся, что это чувство – будто я пристегнут к электрическому стулу – следствие какого-то душевного заболевания.

Больше всего на свете я мечтал вырваться на свободу. Но на свободу от чего? Вот в этом-то и заключалась проблема. Поскольку я сам не знал, от чего именно хочу ос-вободиться, я оставался в плену.

Я рассудил так: если я сам не знаю ответа, может, его знает кто-нибудь другой. Значит, мне нужен бойфренд. Он станет моим ключом к свободе, билетом на волю. Из того, в чем я застрял.

Прошло уже больше года с тех пор, как исчез Букмен. Надо было двигаться вперед. Мне шестнадцать, и я одинок. Жалкое зрелище.

В полночь, отправляясь автобусом в Амхерст, я внимательно рассматривал всех входящих и выходящих мужчин, в надежде найти подходящего кандидата. Мои стандарты были очень высоки: любой, кто пристально посмотрит на меня в ответ. Однако никто этого не сделал.

Я вышел возле Конверс-холла, прошел по центральной площади Амхерста и свернул направо. Так я мог дойти до супермаркета «Все звезды» и купить сигарет. Лишь открыв дверь магазина, я сразу понял, что направление моей жизни меняется бесповоротно и навсегда.

Такого клевого парня я не встречал в общественном транспорте или в магазинах в течение многих недель, а может быть, даже и месяцев.

Я беззаботно вошел в супермаркет и прошел к самой дальней полке, чтобы взять диетическую колу – специально, чтобы он увидел меня в джинсах «Келвин Кляйн». Хорошо, что к ним я надел красный свитер. В нем я казался не таким бледным.

Взяв банку колы, я небрежно направился к кассе, притворяясь, будто разглядываю содержимое полок. Сердце буквально выскакивало из груди. Оно стучало настолько сильно, что я испугался, вдруг он услышит и решит, что у меня проблемы со здоровьем и я гожусь не для серьезных длительных отношений, а лишь для случайной, мимолетной сексуальной связи. Именно этого я и не хотел: случайных связей. Мне они казались просто грязью, и вот так, без всякого разбора этим заниматься я не мог.

Я поставил банку на кассу и попросил:

– А еще, пожалуйста, пачку «Мальборо лайт».

Он дружески, слегка задиристо улыбнулся мне уголком губ и поднял руку, чтобы достать сигареты.

Сразу стало заметно, что под мышками у него большие мокрые пятна. Это меня взволновало. Сам я никогда не потел и из-за этого чувствовал себя девчонкой. Ненавидел эту свою особенность. Иногда, когда мы с Натали отправлялись на прогулку в город, я даже использовал ее спрей – специально, чтобы намочить рубашку на груди и под мышками.

– Приятный сегодня вечерок, правда? – заметил он, нажимая на клавиши кассы.

– Да, по-настоящему тепло.

– Жаль, что я должен сидеть здесь. Тем более что сегодня у меня день рождения.

Я был уверен, что он подмигнул. Наверняка он чувствовал ко мне то же, что я – к нему. В моей душе мгновенно зародилась маленькая – но растущая – любовь. Нужно было срочно что-то придумать, как-то продолжить разговор, чтобы он спросил, как меня зовут, а потом дал свой телефонный номер или пригласил на новый фильм. Тем более что последний фильм Трюффо я еще не видел и действительно хотел посмотреть. Однако в голове одновременно крутилось слишком много мыслей, и быстро соображать было трудно, а стоять, держа в руке сдачу, и молчать казалось совсем уж глупо.

Я сказал:

– Ну, пока, счастливо, – и направился к двери.

Я прошагал по улице футов двадцать, а потом перешел на другую, более темную, сторону и оглянулся. Сквозь витрину его было прекрасно видно.

Он разговаривал по телефону!

Я не сомневался, что он звонит своей собственной версии моей Натали и рассказывает: вот только что встретил своего настоящего парня, но тот ушел. Так что же теперь делать?

Ладно, эту проблему мы решим.

Я пробежал все шесть кварталов до дома и во дворе оказался уже совершенно запыхавшимся. Аккуратно открыл дверь своим ключом, а потом тихонько ее закрыл.

Мать с Дороти спали наверху. Они не сердились, если я приходил поздно, сам открывал входную дверь и проводил в доме ночь, не сообщая им об этом. Только не любили, когда я их будил. А если в их спальне горел свет, но дверь была закрыта, то мне не следовало их беспокоить.

Я не включал свет, пока не пробрался в кухню. Первым делом распечатал пачку сигарет и закурил. Потом прислонился к раковине и начал думать. Общая идея уже витала в голове, однако следовало тщательно проработать детали. Все должно быть обосновано.

И вот наконец после продолжительного созерцания газовой плиты в голове созрел план. Я тут же направился в столовую и открыл стеклянную дверцу книжного шкафа, в котором мать хранила ручки и бумагу. Схватил ручку и маленький блокнот и, вернувшись в кухню, уселся за стол.

Я сочинил один вариант записки, но почерк оказался настолько ужасным, что пришлось писать второй. Этот оказался получше, однако подкачала подпись, поэтому я начал заново. В итоге было написано пятнадцать или шестнадцать вариантов, прежде чем сочинение меня удовлетворило.

Аккуратно сложив письмо пополам, я засунул его в задний карман джинсов. Потом схватил со стола ключи и выскочил из дома.

Однако на сей раз мой герой оказался не один. Вместе с ним в магазине сидели две девушки и парень, все примерно одного с ним возраста. Он смеялся, красиво откинув назад голову. Я глубоко вздохнул, изобразил на лице выражение, которое мне самому казалось беззаботным и в то же время дружелюбным, и вошел в магазин.

Сначала все они продолжали беседовать. Поскольку я просто стоял и ждал, он в конце концов меня заметил и произнес:

– А, привет. Чего вернулся? Что-нибудь забыл?

Я уверенным шагом подошел к кассе. Его друзья расступились, чтобы меня пропустить. Я передал ему записку.

– С днем рождения. – Улыбнувшись, я вышел из магазина.

Снова проделал тот же фокус с переходом на другую сторону улицы, спрятался в тени и начал наблюдать.

Он развернул записку, раскрыл ее и начал читать, а потом сложил и передал друзьям. Они по очереди тоже все ее прочитали.

Потом он пожал плечами и развел руками.

Они все вместе засмеялись.

Унижение мое оказалось полным и совершенным. Внезапно мне почему-то стало очень трудно стоять. Я понял все ясно и точно. Он был натуралом.

Это открытие сопровождалось чтением вслух моего письма – в моей собственной голове и моим собственным голосом:

Привет! Понимаю, ты удивишься, но... когда я тебя сегодня увидел, что-то во мне сразу зазвенело. Хотел тогда же, сразу, тебе что-нибудь сказать, да застеснялся. Наверное, я слишком застенчив. А сказать я хотел, что очень рад знакомству и не прочь как-нибудь в ближайшее время с тобой увидеться. Номер в конце письма – телефон моей матери. У нее я живу часть времени, а еще я живу в Нортхэмптоне. Она все понимает, так что звони без опаски. Я действительно очень хочу с тобой познакомиться, но речь НЕ идет о случайной связи. Я СОВСЕМ не того сорта. Наверное, дело в том, что меня уже обижали раньше, и мне не хотелось бы снова ошибиться. Мне шестнадцать лет, для своего возраста я достаточно взрослый. Ах да, меня зовут Огюстен, но, возможно, я должен был написать это в самом на-чале. Вот вроде и все. Пока.

Огюстен.

На обратной стороне письма я написал «С днем рождения!», причем, как мне теперь казалось, ужасным девчачьим почерком.

Внизу был нацарапан номер маминого телефона. Теперь, возвращаясь домой, я очень боялся, что он или его друзья начнут звонить и издеваться. Так допекут, что мать будет вынуждена менять номер. Дороти придет в ярость, и мне придется во всем сознаться. А когда Дороти узнает, что я написал эту жуткую записку совершенно незнакомому человеку, она расскажет всем. Узнает Натали. А если узнает она, то узнают и остальные члены семейства Финчей. Включая Бренду.

Катастрофа.

Я полез в задний карман за сигаретами, но оказалось, что забыл их взять.

Тьфу ты, пропасть!

Одно я знал совершенно точно. Больше ноги моей не будет в этом супермаркете – ни за что на свете. С тех пор, когда я бывал у матери и они с Дороти за чем-нибудь отправляли меня в магазин, мне приходилось бежать значительно дальше, в «Камбердэнд фармз». К счастью, по ночам они меня за покупками не посылали: ведь «Все звезды» был единственным круглосуточным магазином в городке.

А вдруг они все-таки когда-нибудь меня туда пошлют? Вдруг им что-нибудь срочно понадобится?

Ну что же, может быть, именно в ту ночь его там не окажется. Даже очень может быть, что не окажется. Скорее всего он студент и у него много занятий. Он должен учиться, а поэтому не может работать каждую ночь.

А вдруг именно в ту ночь, когда мне придется туда идти, он и будет работать?

Дойдя до двери, я вконец измучился. Уже представлял, что мать с Дороти дожидаются меня, воинственно сложив руки на груди. Однако когда я вошел, в доме было совершенно тихо.

Еще ни разу в жизни я не чувствовал себя так погано и так запутанно. Тем более что виноват был во всем сам. Сам сделал себя узником, который не может ходить по опреде-ленной стороне улицы и заходить в определенный магазин.

В полной темноте я опустился на диван. Потом встал и пошел на кухню за сигаретами. Закурил и начал смотреть на тени африканских масок на стене, на мамины рисунки в рамочках, на книжные полки.

И я понял, зачем нужен советчик: чтобы сказать тебе, чего именно делать не следует.

Подарок небес

В то лето принц Чарльз женился на леди Диане Спенсер, и никто в доме Финчей не мог смотреть телевизор, не думая о Натали.

– Боже, да ты вылитая она, Натали, правда, – заметила Агнес, усаживаясь на диван и, словно муха, потирая одну ногу о другую.

– А, ну, может быть. – Натали закурила «Мальборо лайт».

– Действительно, Натали, – вмешалась Хоуп, – не попросишь Кэйт сделать тебе такую же прическу?

– Вы что, с ума посходили? Я вовсе никакая не Диана. И мы совершенно с ней не похожи.

Однако на самом деле они действительно были очень похожи.

Можно сказать, что принцесса Диана представляла собой версию Натали из параллельной вселенной. Ту Натали, которая не переспала с мужчиной в одиннадцать лет, в тринадцать не была продана родным отцом и никогда не думала работать в «Макдоналдсе».

– Все дело в глазах, – сказал я. – У вас глаза одинаковые. Да и вообще что-то в твоем лице очень ее напоминает.

Натали повернулась ко мне:

– Ты так считаешь?

– Да.

Она ущипнула меня за плечо и улыбнулась.

– Ты такой врун.

– Нет, правда. Вы с ней действительно очень похожи.

Она встала и задрала подбородок.

– Я принцесса Натали Финч, а все вы должны целовать мою королевскую задницу.

– О, сядь, пожалуйста, – взмолилась Агнес. – Не начинай перед нами воображать. Есть одно, чем обладает Диана, но чего очень недостает тебе. Это фигура.

– Ох, Агнес, зря ты, – вступилась Хоуп.

Натали уселась на ручку кресла.

– Ты хочешь сказать, что я просто жирная корова?

Агнес снова повернулась к экрану телевизора.

– Я вовсе не называла тебя жирной коровой. Просто ты более крупная девушка, чем Диана, вот и все.

– Вся в тебя, – парировала Натали.

Агнес пожала плечами и снова почесала одну ногу другой.

– Я, конечно, не только что вылупившийся цыпленок, но в твоем возрасте у меня была хорошая фигура. Когда мы с твоим отцом впервые...

– Не могу поверить, – усмехнувшись, прервала ее Натали. – Не могу поверить, что ты способна назвать собственную дочь жирной.

– Я вовсе не называю тебя жирной. Я просто говорю, что когда встретила твоего отца...

– О, заткнись, пожалуйста, Агнес. Никому не интересно слушать твою очередную историю, – попросила Хоуп.

– Не затыкай мне рот. Я имею полное право говорить. И имею полное право считать...

– Хоуп права. Нам вовсе не интересно слушать твою вечную болтовню.

– Прекрасно, – обиделась Агнес.

Натали потушила сигарету и сунула окурок в стоявшую тут же, на стуле, пепельницу.

– Лучше расскажи, какая я толстая и некрасивая.

Агнес сделала вид, что не слышит. Она не отрываясь смотрела по Эн-би-си очередной повтор свадьбы.

– Какое прекрасное платье!

– Итак, тебе противна собственная жирная дочка. Ты не одобряешь излишний вес? – не отставала Натали.

Агнес гнула свою линию:

– И какая прелестная диадема.

Натали поднялась со стула и подошла к телевизору. Большим пальцем ноги выключила его.

– Натали!

– Что, Агнес?

– Включи телевизор. Я же смотрела.

Склонив голову, Натали подбоченилась.

– Нет. Лучше расскажи, какая я ужасная.

– Прекрати, Натали. – Хоуп неловко заерзала на другом конце дивана.

– А ты не лезь, – скомандовала Натали.

– Хорошо, не буду. – Хоуп взяла свою белую Библию и начала листать страницы.

Заметив это, Натали тут же привязалась к сестре:

– Что ты делаешь? Спрашиваешь Бога, действительно ли я толстая корова?

Хоуп закрыла Библию и положила ее на колени.

– Послушай, Натали, не втягивай меня в ваши споры.

Вовсе не я назвала тебя толстой. Разбирайся с Агнес.

– Вот именно, маленькая мисс Библия, поэтому и не лезь не в свои дела.

– Не смей так разговаривать с сестрой! – одернула Агнес младшую дочь, не отводя глаз от выключенного телевизора.

Натали переступила с ноги на ногу. Потом взглянула на меня и закатила глаза.

Я в знак взаимопонимания сделал то же самое.

– Пойдем, – позвал ее я.

– Вот именно, – тут же согласилась Агнес. – Почему бы вам не сходить в «Макдоналдс»?

– Ты сучка, – ответила Натали.

– Достаточно, Натали, прекрати, – остановила ее Хоуп.

Натали сделала шаг к матери и схватила ее сумочку. – Прекрасно, мы отправляемся в «Макдоналдс».

– Немедленно положи на место. – Агнес потянулась к сумке, но Натали подняла ее выше. – Отдай сумку, Натали. Это моя сумка.

– Ты велела нам проваливать в «Макдоналдс». Вот мы и собираемся в «Макдоналдс».

Натали вытащила кошелек, а сумку бросила на диван так небрежно, что содержимое рассыпалось.

– И что же, здесь всего лишь двадцатка? – возмутилась она, заглянув в кошелек. – Ну ладно, значит, ее мы и возьмем.

Она вынула двадцать долларов и сунула деньги в карман джинсов.

Агнес, не выдержав, закричала:

– Натали, мне нужны эти деньги! Ты не имеешь никакого права так поступать! Я расскажу обо всем доктору!

Натали уже стояла в дверях, готовясь уйти.

– Отлично. Можешь говорить доктору все, что хочешь. – Потом взглянула на меня. – Ну?

Я поднялся с дивана и вслед за ней вышел.

Наверху, у себя в комнате, она остановилась перед большим, в полный рост, зеркалом. Высоко подняла рубашку и посмотрела на себя.

– Я жирная свинья, – заключила она, сжимая складку на животе.

– Нет, неправда, – возразил я. – Ты вовсе не толстая.

Натали повернулась к зеркалу спиной и посмотрела на свое отражение через плечо.

– Господи, ты только взгляни на мой зад. Он же просто необъятный.

– Натали, прекрати. Ты выглядишь прекрасно. Ты очень хорошенькая.

– Ну и черт со мной, – заключила Натали. – Пойдем лучше за биг-маками.

Мы отправились в «Макдоналдс» и утешились, позволив себе по биг-маку и по самой большой порции картошки. Вылакав остатки молочного коктейля, Натали вздохнула.

– У нас осталось всего лишь сорок центов.

Я посмотрел на часы. Два часа дня. Без дополнительных средств до вечера дожить не удастся.

– У кого попросить денег?

Тыльной стороной руки Натали вытерла рот.

– У твоей матери.

– Попробовать, конечно, можно, – согласился я. – Но, боюсь, ничего она не даст, только закатит истерику по поводу того, что отец платит слишком мало алиментов.

Натали пожевала соломинку и погрузилась в размышления.

Я смотрел в окно на оставленные на стоянке машины. Интересно, почему у всех коричневые машины? Почему не черные, не белые или серые? Не красные, в конце концов? А именно коричневые.

– Я придумала, что надо делать, – наконец заговорила Натали.

– И что же?

– Давай поедем в Амхерст и разыщем Киммеля.

– О, давай! – обрадовался я.

Мысль была отличная. Все равно что найти в кармане джинсов бумажку в десять долларов. Киммель вполне мог дать нам деньги – он был «духовным братом» доктора, а кроме того, католическим священником в армхерстской церкви.

Мы пошли на остановку перед гастрономом «Торн» и до прихода автобуса курили. Потом сели на последнее сиденье, а коленками уперлись в то, которое было перед нами.

– Думаешь, он нам что-нибудь даст? – спросил я.

– Конечно, – уверенно ответила Натали, – что-нибудь да подкинет.

Приехав в церковь, мы прошли прямо в кабинет отца Киммеля. Нас удивило, что у него нет ни охраны, ни даже секретарши – входи кто хочет.

– А, привет, – поздоровался он из-за своего стола. На серебристой оправе очков блестело солнце.

Мы с Натали уселись на двух стоящих возле стола стульях. Натали протянула руку к хрустальному пресс-папье с изображением Иисуса.

– Осторожно, милая, разобьешь, – остановил ее отец Киммель в тот самый миг, когда ее пальцы коснулись вещицы.

– О, извините. – Натали убрала руку, потом понюхала пальцы. – Мы только что из «Макдоналдса». Не стоит пачкать Иисуса жиром, в котором жарили картошку.

Отец Киммель улыбнулся и кашлянул.

– Ну, в таком случае, чему обязан приятым сюрпризом?

Натали показала на крест на стене, над головой священника.

– Он что, из чистого золота?

От старости его шея уже плохо поворачивалась.

– О чем ты? – спросил священник, глядя прямо на нас и улыбаясь.

– Крест. За вами. Он золотой?

Отец Киммель крепко сжал лежащие на столе руки.

– Нет, думаю, просто медный. Золото мы здесь не стали бы держать. Из-за студентов там, в университете.

– А-а-а, – протянула Натали.

Я улыбнулся отцу Киммелю и вспомнил свой первый визит к нему. Мне было лет одиннадцать, мы с матерью и доктором Финчем гостили в его доме. Они втроем ушли в спальню, а я остался один в гостиной.

Делать было нечего, я открыл ящик стола, и там впервые в жизни увидел журнал «Хастлер».

– Нам нужно немного денег, – наконец собралась с духом Натали. – Не могли бы вы помочь?

Отец Киммель снова кашлянул. Выглядел он смущенным, словно мы только что попросили его защитить позицию церкви относительно абортов.

– Хм, ну, – замялся он, – и сколько же вам нужно?

– Сколько дадите, – ответила Натали. – Чтобы хватило на кино.

Он явно вздохнул с облегчением и улыбнулся.

– А, ну да, конечно. Думаю, что на кино мы найдем.

– И на попкорн, – добавила Натали.

Отец Киммель протянул руку к полке и снял кружку с пожертвованиями. Порылся в ней, добывая купюры в один доллар.

– Двадцать пять не соберется?

– Подождите, дайте посмотрю, – вздохнул он, продолжая перебирать деньги. – Тут должны быть и четвертные.

– Здорово. – Пока он не смотрел, Натали схватила Иисуса за голову – на ней тут же остался жирный след.

– Вот, есть. Двадцать пять долларов, из которых два – по двадцать пять центов. – Священник сунул деньги в руку Натали и поинтересовался: – Дома все в порядке?

– Да. – Натали пожала плечами. – Как всегда. Ну, нам пора. – Она встала.

Отец Киммель тоже поднялся из-за стола. Протянул мне руку.

– Приятно видеть тебя, Огюстен. Ты прекрасный молодой человек.

– Спасибо, – поблагодарил я.

– И тебя, милая. – Он сложил губы в трубочку.

Натали подставила щеку для поцелуя.

Потом спрятала деньги в карман, и мы направились к двери. Уже почти у самого выхода священник окликнул:

– Передай привет отцу, детка.

– Обязательно, – ответила она.

Едва оказавшись на улице, мы покатились со смеху.

– Ну и жулик! – кричала Натали. – Дал нам денег на кино из кружки для церковных пожертвований!

– С трудом верится, что он священник, – заметил я.

– Все эти бедняги отдавали свои денежки Богу. Для того чтобы мы с тобой могли посмотреть «На золотом пруду».

– О, неужели? – воскликнул я. – Его что, уже показывают?

– Да, – ответила Натали. – Думаю, как раз сегодня первый день.

– Надо срочно идти.

Мы попытались поймать машину до «Маунтэйн фармз молл», но никто не хотел нас подвозить. Пошли пешком. По дороге Натали вдруг сказала:

– По-моему, он пялился на мои сиськи.

– Правда? Ты всерьез?

– Да, – ответила она. – Но все нормально. Ведь благодаря этому мы посмотрим кино.

– Да, – согласился я. – Я понимаю, о чем ты.