Текст книги "Хроники новуса II (СИ)"

Автор книги: Н.В. Сторбаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Глава 23

Когда я вышел из дома Элианны и взглянул на спину брата Гракса, то внезапно снова ощутил, что всё это из-за меня. Из-за моей лжи. Колтай был не самым лучшим человеком в Сентиморе, но он заботился о своей жене. А сейчас он мертв. Как и Воробей. Да и мне, может, недолго осталось. Вот доведу Гракса до деревни, покажу схрон с мечом и книжицей, в той яме он меня и закопает. Если, конечно, удосужится вообще хоть как-то похоронить, а то, может, и просто бросит на съедение волкам.

Мелькнула мысль: а не сбежать ли? Город я всяко лучше него знаю, скроюсь где-нибудь, тихо выберусь за стены и пойду куда подальше. Как Гракс отыщет одного из множества беспризорных мальчишек? Мало ли их живет на белом свете?

– Жди здесь! – бросил брат Гракс и ушел к заднему двору.

Вот прямо сейчас и уйти. Побегу к трущобам, укроюсь в одном из домов… или лучше сразу побежать к воротам? У Гракса в Сентиморе приятелей мало, и он не сможет выставить на всех входах в город соглядатаев. Деньги у меня есть, пусть и немного.

Я собрался, посмотрел за ограду: нет ли кого, куда лучше бежать, а потом вспомнил рассказы Ренара о Граксе. Тот выследил и поймал немало народу, причем большей частью не из культа, а вроде осквернителей кладбища, то есть людей, которые как-то навредили культу. Порой Гракс не знал ни их имен, ни возраста, ни особых примет, но всё равно как-то находил. А что говорить про меня? Обо мне он знает почти всё.

За оградой послышался смутно знакомый голосочек, писклявый, жалобный и мерзкий:

– Дяденька! Добренький! Пусти меня, я ничего дурного не делала. Я не воровка. Дяденька! Миленький! Зачем я тебе? Пусти!

Я видел лишь плечи и голову Гракса, а когда тот вошел в калитку, то углядел и его добычу – мелкую тощую девчонку в потрепанном платье служанки, волосы ее были неумело заплетены в косу. Девчонка упиралась, неискренне хныкала, оглядывалась в поисках подмоги, но горожане проходили мимо и даже не пытались вмешаться.

Гракс вытащил ее на середину дворика и, не отпуская, спросил:

– Зачем следила за нами?

– Я? Нет, дяденька, ты что-то напутал. Ни за кем я не следила!

Я был и рад, и не рад ее видеть. Рад, потому что она жива, а не рад, потому что попалась в руки Гракса.

– От дома торговца. А до того за нами следил твой приятель. От ворот за нами шли. Кто ты? – Гракс тряханул ее для острастки.

Она громко клацнула зубами, чуть язык себе не прикусила.

Я Граксу про Пятку не рассказывал, даже прозвища ее не упоминал, обронил лишь, что из города мне помогли выйти подопечные Воробья.

– Да нет же, дяденька, я в лавку шла, мед хотела купить. Моя хозяйка жуть как мед любит.

– Что скажешь, Лиор? – Гракс холодно посмотрел на меня. – Знаешь девчонку?

Всякий раз, когда я пытался обмануть культ, ложь выходила мне боком. Но что, если он и ее прирежет? Я пока не понимал, как Гракс решал, умереть кому-то или жить. Он убил Воробья! Но я всё еще был жив, хотя намного хуже Воробья. Ах да, пока я ему нужен.

– Знаю. Здешняя попрошайка. Безобидная, только верещит громко.

– Попрошайка, не воровка?

– Нет, не воровка.

– Тогда пусть идет.

Гракс разжал руку. Пятка отскочила от него, потирая запястье.

– Ладно, поехали, – спокойно сказал культист. – Надо успеть выехать из города. Попрощайся со знакомой, вряд ли ты вернешься в Сентимор.

Пятка сделала два шажочка в сторону:

– Ну, я пойду, дяденька?

Гракс кивнул.

Она сделала еще два шажочка, а потом вдруг кинулась ко мне. В ее руке что-то блеснуло, я бездумно перехватил ее руку и едва не врезал, кое-как сумев остановить замах.

– Мразь подзаборная! Сопля крысиная! – завизжала она, выкручиваясь из моей хватки. – Что ж ты не сгнил в канаве? Чтобы ты сдох, чтоб твои зубы посыпались, как гнилые грибы, чтобы кишки повывернулись и через горло вылезли. Чтоб дерево на твоей могиле сгнило, чтоб его черви сожрали! Чтоб даже плешивые собаки твое мясо сожрали и выблевали!

Она извивалась всем телом, лягалась во все стороны, даже попыталась подтянуться, чтоб зубами вцепиться мне в руку. Я приподнял ее повыше, так, чтоб ее ступни не доставали до земли, но она никак не успокаивалась, бранила меня во все горло:

– Почему? Почему ты жив? Лучше б тебя Колтай тогда поймал и порезал на сто кусочков! Лучше бы я себе ногу сломала, чем помогала! Лучше б глаз себе выколола! Почему ты не сдох? Почему?

– Угомонись! – я слегка тряханул ее.

На ее вопли уже соседи вышли. Близко к ограде они подходить боялись, прислушивались издалека.

– Крыса ты помойная! Как есть крыса! Всем подгадил и сбег! Угорь сдох, Колтай сдох, а ты в вычепурной одежке да верхом, как барин!

– Да чего ты орешь? Умолкни уже, – одернул я грубее.

Я боялся, что Гракс разозлится и убьет дуру.

– Чего ору? Чего ору⁈ – заверещала Пятка еще громче. – Вот этот Воробья почикал! Ты знал? Голову ему отрезал! А знаешь почему? Из-за тебя! Он пытал о тебе! А теперь ты с ним в обнимку ходишь, ноги лижешь и в задницу целуешь! Даже крысы честнее тебя! Просто пусти меня!

– Да заткнись ты! – не выдержал я и тоже закричал: – Знаю я, знаю! Видел! А если не заткнешься, то и сама останешься без головы!

Пятка вдруг обмякла, разжала пальцы, и оттуда выпал коротенький ножик с треугольным лезвием. Даже если бы я не перехватил ее удар, вряд ли бы она сильно порезала меня этим.

– Храбрая девочка, – сказал негромко Гракс, и мы оба вздрогнули.

– Прошу, пощади ее, – проговорил я, сглотнув слюну. – Она ничего не сделала. Всего лишь уличная попрошайка. Я ей никогда не нравился, а тут еще Воробей…

– Мне незачем ее убивать. Разве что только за попытку убить новуса культа Revelatio. Обычно мы караем это преступление смертью и вывешиваем тело на городских воротах, чтоб другим неповадно было.

– Она не хотела! Да этим ножом только мышей потрошить!

Пятка шарахнулась было от меня, да только руку ее я не отпускал.

– Ты новус? Правдашный? Вот, значит, куда ты сбежал! А чем культу мешал Воробей?

Но я ее не слушал, смотрел только на брата Гракса и боялся увидеть в его глазах приговор глупой девчонке.

– Брат Гракс! Она бросилась не на новуса Revelatio, а на бывшего знакомца, окаянника, подручного Угря. Она не знала, иначе бы никогда…

– Если бы незнания хватало для оправдания, разве бы в мире существовали палачи?

Я в отчаянии оглянулся. Если вышвырнуть Пятку за ограду, успеет ли она убежать? Вряд ли Гракс погонится за какой-то попрошайкой! А если и так, я смогу его ненадолго задержать. Не станет же он меня убивать! Я ему еще нужен.

Потом глянул на девчонку. Нет, эта дура, поди, вместо побега снова на меня кинется.

– Пусти ее, – с легкой усмешкой сказал Гракс. – Просить милостыню – грех, но не преступление.

Я выпустил руку Пятки, та отбежала на несколько шагов назад. Взгляд ее был полон ненависти, словно она и сейчас хотела наброситься на меня с ножом.

Гракс прошел меж нами, снял поводья лошади с ограды, запрыгнул в седло и неторопливо тронулся. Я тоже вскарабкался на своего скакуна, посмотрел на Пятку сверху вниз, та как раз подбирала нож с земли, и сказал:

– Прощай, Пятка. И прости. Я… я не хотел, чтобы так…

– Да чтоб ты навернулся и шею сломал! – донеслось мне вслед.

Мы молча проехали через весь город, я всю дорогу пялился на спину Гракса и пытался понять, как он вообще мыслит. А когда городские ворота остались позади, я всё же задал мучавший меня вопрос:

– Почему? За что ты убил Воробья? Я думал, что ты просто убиваешь всех подряд, но ведь это не так! Тогда почему Воробья? Он же ничего такого не делал. Он мне жизнь спас! Выходил после плетей. Все отвернулись, а он – нет. И не только меня! Он и другим помогал. Воробей никого не убивал, он и драться-то не умел.

Гракс резко остановился, дождался, пока я с ним поравняюсь, глянул на меня:

– Разве я должен объясняться перед новусом?

– Нет, но…

– Он был вором. Вором без одного уха. Обокрал тебя. И после тоже крал. А три кражи – смерть. Это закон!

– Он меня спас!

– Он спас окаянника, что должен был сдохнуть под плетьми. И сделал это ради денег!

– Неправда, – выпалил я. – Ты убил его, чтоб запугать меня. И потому, что он никто, бродяжка без отца и матери. Торговец обкрадывает таких, как я, госпожа Бриэль лжет судье. Из-за них я чуть не умер, но их ты не убил. Потому что они другие. Потому что у них есть дома, есть деньги и высокопоставленные знакомые.

Гракс молчал. И я тоже закрыл рот, чтобы не наговорить лишнего.

А чего я хотел? Справедливости? Честности? Да с чего бы! Он такой же, как и все остальные.

– Я привез из Сентимора не два мешка, – вдруг сказал Гракс, не глядя на меня. – Помимо Колтая и Воробья, там были и другие головы. Они обманывали наместника и культ, утаивали подати и сговаривались с окаянниками. Я не могу вычистить всю гниль с земель Ревелацио, но когда нахожу ее, то отрезаю испорченные куски.

– А я? Я тоже испорченный кусок?

– Был. Теперь ты часть культа. И пока ты не вредишь Ревелацио, я тебя не трону.

Дальше мы ехали без разговоров. Что бы там ни говорил Гракс, Воробья он убил ни за что. И только поэтому я не мог простить его. Ха, простить! Как будто ему нужно мое прощение. И как будто у меня есть право кого-то прощать. Я всё еще не знал, вернусь ли в замок, а разговаривал с Граксом так, будто и впрямь могу судить о его поступках. Слишком быстро я забыл о муках, перенесенных из-за его спиритуса, о допросах и о небрежных словах магистра: «Решай сам».

Даже если вернусь в культ, ничего хорошего меня там не ждет. Тот же командор с беспричинной ненавистью, магистр, которому наплевать на мою жизнь, собратья, что отворачивались от меня при малейших трудностях. Вряд ли мне позволят дорасти до адептуса. Вот сейчас, к примеру, я должен изо всех сил истязать свое тело непосильным трудом и упражнениями, чтобы впитать третье ядро, а сам разъезжаю на лошади и трачу время на ненужную поездку.

Тряской неровной рысью мы быстро домчались до моей деревни, где я не был с прошлой осени. Едва мы проехали первые дома, как отовсюду повылазили дети и с восхищением разглядывали мой красивый гамбезон, дорогих верховых лошадей, ножны на поясе Гракса.

Я вдруг понял, что некоторые мои чаяния уже сбылись. Как мне и мечталось когда-то, я въехал в свою деревню верхом, в дорогой одежде и новусом, а значит, уже непростым человеком. Теперь староста должен стелиться передо мной, как когда-то перед теми четырьмя. Вот только радости почему-то я не ощущал.

– Веди к старосте, – бросил брат Гракс.

Но старика Сарена уже предупредили о появлении всадников, и тот сам спешил к нам навстречу.

– Милости просим, господа! – кланялся он, не осмеливаясь поднять на нас взгляда. – Уж простите, мы не ждали столь уважаемых гостей и не подготовили достойное угощение.

– Дай лопату и топор, – резко сказал Гракс.

– А? – растерялся староста и даже поднял голову. – Ло-лопату?

– Оглох? Живо!

– Да-да, сейчас-сейчас, не извольте сердиться!

Вмиг нам принесли требуемое. Гракс спешился, кинул поводья сыну старосты, сказал позаботиться о лошадях, я тоже слез, взял лопату с топором и ждал, чего он выкинет еще.

– Приготовьте нам на ночь стол и кров, – велел Гракс старосте. – И сам будь готов, поговорить с тобой надобно.

– Как господин скажет, так и сделаем. А как величать господина? – вкрадчиво поинтересовался Сарен.

– Мы из культа Ревелацио по делам культа. Более тебе знать не должно.

– Да, госпо…

Староста бросил косой взгляд на меня и застыл с раззявленным ртом. Я не смог удержаться и подмигнул ему. Старик схватился за грудь, второй рукой оперся на рядом стоящего сына и тяжело задышал.

– Лиор! Где тут кладбище?

Брат Гракс уже успел пройти дальше, и я поспешил за ним вместе с лопатой и топором, а потом повел его узенькой тропкой в сторону от домов, к старой роще, разросшейся на месте могил. Там я, забывшись, пошел прямиком к отцовскому дубку да маминой яблоньке, хотел погладить тоненькие стволы, да руки были заняты.

– Где могила твоего отчима?

– Да вот она, с ясенем, – кивнул я в нужную сторону.

Ясеневый росток почти не изменился за год, если и подрос, то самую малость, но хоть прижился.

– Копай! – велел Гракс.

– Где? – не понял я.

– Копай отчимову могилу! Мне нужна его голова!

Глава 24

Я ошеломленно уставился на брата Гракса. Древо Сфирры снисходительно к человеческим грехам и прощает многое, даже больше, чем сами люди, но есть и непростительные проступки: убийство ребенка, кража последней монеты и рубка могильного дерева. Гракс же не хочет, чтобы я загубил ясень на могиле отчима?

– Живо!

– Я… я не стану. Хоть убей!

– Мне не нужно ни его дерево, ни кости! Довольно лишь вытащить голову. Копай поодаль, чтоб не тронуть корни. Ну же! Или это сделаю я. Но мне плевать, останется ли дерево целым!

Гракс протянул руку к лопате, и я спрятал ее за спиной. Наверное, и впрямь будет лучше, если это буду делать я. Только бы отчим простил своего глупого и никчемного пасынка!

Я подошел с восточной стороны к ясеню. Мы всегда хоронили головой к востоку, а дерево сажают так, чтобы ствол находился над животом. При должном старании я сумею обойти корни и сохранить могилу с деревом.

За год земля осела, слежалась, покрылась плотным слоем дерна, так что сначала я вырезал изрядный пласт травы вместе с корнями, а дальше осторожно выбирал землю из ямы, стараясь не трогать расползшиеся корни. Гракс меня не торопил, прислонился спиной к старому дубу неподалеку и уставился на ползущие по небу облака.

Чем глубже я пробирался, тем медленнее копал. Я боялся трупной вони и костей, но пока не чувствовал ничего такого, только запах сырой земли. То и дело мне приходилось расширять яму, потому как сверху я уже не доставал лопатой, а лезть туда напрямик мне не хотелось, чтобы ненароком не раздавить голову отчима. Я отходил всё восточнее, и вскоре яма уже была мне по пояс. Мы обычно глубоко не хоронили, так что…

После очередного взмаха я заметил на дне ямы что-то необычное, медленно поскреб лопатой и понял, что это тряпица, которой покрывают тела в домовине.

– Я добрался, – подал я голос.

– Отруби голову и дай мне, – тут же отозвался Гракс.

Мне и хотелось отбросить тряпицу, и страшно было. Чудилось, что под ней либо лицо отчима такое, каким оно было сразу после гибели, либо, наоборот, одни лишь кости. И я не знал, что было бы хуже.

– Я не могу. Не буду! Яму я выкопал, теперь дерево трогать незачем.

Я отбросил лопату и быстро выкарабкался наружу.

– Это мой отчим, и я не стану тревожить его кости.

К моему облегчению, Гракс не стал настаивать. Он взял топор, спрыгнул вниз, а дальше я отвернулся, не желая ни видеть того, что там будет происходить, ни слышать, вот только уши не догадался вовремя заткнуть. Раздался неприятный хруст. Затем глухой удар.

– Хорошо сохранился, – донеслось бормотание Гракса.

Я уже почти было решился повернуться и глянуть, как послышался мерзкий чвакающий звук. К моему горлу подступила тошнота, я с трудом подавил ее, тяжело сглотнул и попытался вслушаться в щебетание птиц.

– Смотри!

Сдуру я обернулся. К счастью, ни головы, ни костей я не увидел. Гракс в одной руке держал открытый бурдюк, а во второй – маленькое красное ядрышко, которое ничем не отличалось от тех, что я видел прежде. Настоящее человеческое ядро!

– Как я и думал, твой отчим был адептом.

На самом деле, я тоже так думал. Чем больше я узнавал о делах культа и пути, тем больше убеждался в том, что Тарг никак не мог быть новусом.

– Адептусом? А почему не сапиенсом или кустосом?

– Защитник бы сладил с кровавым зверем без единой царапины, а мудрец… Мудрец должен был выжить, пусть и не без ранений.

– У него не было ни меча, ни доспехов! – выпалил я.

– Думаешь, мудрецу так нужен меч? Он может сделать оружием что угодно, даже свою руку.

Гракс наклонился, потом выпрыгнул из ямы и велел закапывать.

– А ядро? Заберешь его? – хмуро спросил я.

Почему кладбище культа важнее нашего? Почему их покойников трогать нельзя, а выдирать ядра у других можно? Хотя откуда у других ядра?

– Положил в могилу. Пусть твой отчим покоится с миром и всем, что у него было при жизни.

Конечно, Гракс мог забрать ядро, и я никак не проверил бы его слова, потому просто взялся за лопату, подошел к яме – что бы там ни сделал Гракс, он всё прикрыл тряпицей – и начал ссыпать землю. В конце всё притоптал, положил сверху дерн – вроде бы почти ничего не видно. И ясень остался нетронутым.

* * *

Едва мы вернулись в деревню, как несколько мальчишек, что бегали на окраине, помчались к дому старосты. И вот уже сам Сарен вышел проводить нас к гостевому дому, в который обычно селили гостей и проезжих. Дом этот украсили половиками, стол накрыли вышитой скатертью, от потухшего очага веяло жаром, видать, протопили до нас, чтоб прогнать сырость. На столе уже стояли миски с кружками, шел парок из горшков, пристроенных на лавке возле очага, пахло копченой рыбкой и кислым домашним пивом.

– Лошадки ваши расседланы, почищены и накормлены. Овса им дали, – лебезил перед нами староста. Он нет-нет да поглядывал в мою сторону, будто до сих пор не верил своим глазам. – Далора, чего стоишь? Ну-ка, накрывай на стол, видишь, гости оголодали!

Хозяйкой к нам приставили не кого-нибудь – самую красивую девку в деревне. В прошлом году она была сговорена и уж должна быть замужем, судя по убранным волосам. Видать, Сарен побоялся звать незамужнюю и не хотел злить гостей, позвав в хозяйки старуху.

– Сам тоже садись, – кивнул Гракс.

– Нет-нет, как можно, мне и тут хорошо! – испугался староста. – Вы спрошайте, что надобно, я про всё отвечу, что мне ведомо, а если неведомо, так уж не серчайте. Я человек темный, мало что видел, мало что знаю.

Мы ополоснули руки в поданном тазу, обтерли об рушник и сели за стол. Я и впрямь оголодал, так что сразу принялся есть, как только Гракс поднес ко рту первую ложку. Сарен стоял в углу, ожидая, пока мы утолим голод.

Помнится, когда-то, после смерти отца, и мы с матерью стояли вот так же, ждали, пока староста поест и соизволит взглянуть на нас. Мать тогда просила помочь ей с дровами на зиму, а почтенный Сарен крутил носом и говорил, что баба одна хозяйство не удержит, тем более с дитем, и надо бы ей либо не жадничать и поделиться, либо прислониться к дереву покрепче.

– Замуж тебя никто не возьмет, а вот в полюбо… в дружницы можно. Тогда и беды твои разрешатся, – говорил он, обсасывая гусиную косточку.

Я по сей день помнил и его причмокивания, и хруст ломающейся кости под его зубами, и урчание в животе от запаха мяса, и слезы матери. Потому сейчас я ел свободно, нисколько не смущаясь от того, что старый человек стоит и смотрит. Брата Гракса это тоже ничуть не заботило, и он отрывал куски хлеба, макал их в ароматную похлебку, запивал ягодным настоем и не спешил начинать разговор.

Лишь когда мы наелись, и Далора подала на стол сладкие пироги с медово-ореховой начинкой, Гракс подал голос:

– Расскажи всё, что ты ведаешь, о человеке по имени Тарг.

– Та-тарг? – староста удивленно посмотрел на меня. – Так ведь…

Ну да, я-то вообще с ним жил под одной крышей и должен знать о Тарге поболее Сарена.

Впрочем, староста быстро оправился и начал говорить:

– Тарг родом не из нашей деревни, появился лет пять назад. Пришел пешком, всего скарба только и было, что один сверток. Я тогда думал, что он в город подался и просто идет мимо, разве что время выбрал неподходящее: День пробуждения давно прошел. А он спросил, к кому можно попроситься на постой. Я сказал ему о пустом доме для путников, а он сказал, что готов расплатиться трудом, а не монетами, мол, кому тут нужны крепкие руки. Вот я и отправил его к Лиране, та уж два года как вдовела, а родичей у ней не было, кроме сынишки. Ну, Тарг у ней и прижился. Поначалу так жили, а потом и к хранителю корней сходили, оженились, значит.

А я ведь помнил тот день. Весной мы засеяли землю, но отдали взамен последнюю корову, притом уже затяжелевшую. Мама просила, чтоб нам потом вернули теленочка или позволили заплатить за вспашку осенью, после отёла, но староста сказал: «Когда корову отдашь, тогда и вспашем». Из всего подворья, что мы держали с отцом, остался только пяток кур. Значит, в следующем году маме пришлось бы «прислониться к дереву» либо пойти в город искать иную долю.

После смерти отца поменялась и моя жизнь. Мне уже было недосуг бегать с мальчишками на реку или гоняться за шмелями, чтоб насаживать их на соломинку. Всю зиму я ходил в лес за хворостом и шишками, чтобы сберечь дрова, летом выискивал грибы и ягоды, хотя обычно этим занимались девки. По деревне ходили о нас дурные слухи, будто мамка уже «прислонилась», и старые приятели начали сторониться меня.

И тут в наш пустой дворик ввалился здоровенный мужик с лысиной и бородой:

– Принимай, хозяйка, на постой!

Мать тогда перепугалась, схватилась за меня, говорит, мол, какой постой, нет у нас места для гостей, и кормить их нечем. Мне Тарг тогда сильно не глянулся. Я подумал, что староста нарочно его прислал, чтоб он объел нас подчистую.

Ел он и впрямь много, но мать не обижал и с первого дня взялся за работу – обновил крышу, переложил очаг, расчистил землю на делянке, а на осенней ярмарке прикупил скот и домашнюю птицу.

Когда заговорил Гракс, я даже вздрогнул.

– Откуда он пришел?

Староста задумался:

– Ну, ежели мне казалось, что он в Сентимор идет, стало быть, с восточной стороны.

– Не говорил, из какого города или селения? Почему ушел? Что было в свертке?

Сарен развел руками:

– Сразу-то я не спросил. Не пытать же каждого путника, что проходит мимо? А потом уж как-то не с руки было. Не больно Тарг был разговорчив, вон и Лиор подтвердит.

– Более ничего о нем не скажешь? – голос Гракса похолодел. – Знал ли он грамоту? Не говорил ли когда непонятные слова? Не охотился ли? Может, приходил к нему кто? Или он уходил надолго куда-то? Может, после смерти его кто искал? Что умел делать особенного? Или отличался чем? Были ли шрамы?

Я и сам опешил от вопросов Гракса, а ведь не раз думал, откуда взялся Тарг и кем он был. Шрамы у него были и много, но мелкие, едва заметные, будто кто-то в шутку исчеркал его кожу тоненькими белыми линиями. Про грамоту я не знал, да и как понять, если у нас в доме ни единого бумажного листочка не было, не говоря уж о книгах. Слова непонятные? Он мало говорил, тут староста прав, и больше с матерью, чем со мной.

– Силен он был шибко. Быка голыми руками мог повалить. Искать никто не искал, и приходить никто не приходил, но сам Тарг, бывало, пропадал на несколько дней, – припомнил Сарен. – Наверняка не скажу, Тарг жил своей жизнью, и я за ним не следил, но в первый год он не раз уходил на неделю-другую. И вот что чудно! Он ведь когда пришел, сказал, что нет у него ни единой монетки, потому за постой хотел платить работой, а уже осенью купил корову, свиней, гусей с курами и сена, чтоб хватило до зимы. То ведь немалые деньги, на несколько серебряных монет потянет. У Лираны-то и медяка в доме не осталось, так откудова такое богатство?

Я испуганно покосился на Гракса. Что он теперь подумает?

– Может, он грабить уходил? – ахнул Сарен. – Силушки-то в нем было премного! Награбил, вот и разбогател!

– И часто грабят в ваших краях?

– В наших нечасто, почитай, очень редко, но от нас до Сентимора рукой подать, вмиг подмогу пришлют. А если где подальше? За неделю, поди, можно далеко уйти.

– А ты не спрашивал у него, откуда монеты?

– Не спрашивал, – покачал головой староста. – Подати Тарг платил исправно, драк не затевал, землю пахал, даже пасынка не забижал. А ежели человек живет тихо-мирно, зачем его пустыми расспросами тревожить?

Гракс еще немного поспрашивал старосту, а потом отпустил восвояси. Далора убрала со стола лишнее, унесла грязную утварь во двор, чтоб там отмыть, не мешая гостям. Я рассказал Граксу о том, что вспомнил сам, к примеру, про шрамы.

– Не может такого быть, чтобы Тарг ограбил кого-то, – сказал я напоследок. – Не таков он был!

– Таков не таков… Люди годами живут под одной крышей и ничего друг о друге не знают, – покачал головой Гракс. – Возьми хоть ту бабу с дитем. Сколько она прожила с окаянником, а до самой его смерти не знала, чем он на хлеб зарабатывал.

Это он про Элианну с Колтаем, что ли? А ведь верно, весь Сентимор знал, кто такой Колтай, а она ни сном ни духом.

Гракс встал из-за стола, поправил пояс и сказал:

– Теперь осталось посмотреть дом, где вы жили, и тайник с мечом.