Текст книги "Хроники новуса II (СИ)"

Автор книги: Н.В. Сторбаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Хроники новуса II

Глава 1

Боль давила и выжигала нутро. Вот если бы я мог свернуться калачиком, сразу стало бы легче, но я держался прямо, стиснув зубы и сжав кулаки. Долго нам еще тут стоять? Всё уже сказано и выпито, так чего тянуть?

Магистр неторопливо обвел нас внимательным взглядом. По моему лицу скатилась капля пота. Лишь однажды мне было также дурно: когда после первой или второй моей стряпни резко прихватило живот, и вот пока я бежал к заднему двору, пока распутывал веревку на портках – время тянулось невыносимо медленно. Сейчас было похоже, только облегчить эту боль не получится, всего лишь сняв штаны.

– Вас ждет немало испытаний. Obstacula ipsa via sunt – препятствия и есть путь. И первое начнется прямо сейчас. Кому-то оно покажется pervilis, ничтожным, а кто-то будет до конца дней вспоминать его с ужасом. Испытание тишиной очистит ваше тело и душу, и вы принесете клятву верности в гербовом зале культа Revelatio.

Его слова текли мимо тягучей липкой жижей. Вся моя воля сейчас была направлена лишь на то, чтобы удержаться на ногах и не морщиться от боли. Потому я не сразу заметил, как брат Арнос позвал всех новусов следовать за ним, только тычок под ребра от Ренара привел меня в разум.

Лестница. Бесконечные ступени вниз. Каждый шаг отдавался в животе. К боли я почти притерпелся, не впервой, но накатила жуткая слабость. Я еле шел, держась за стену, ноги стали тряпичными, как у куклы. Один за другим пропадали новусы, шедшие передо мной, я толком не замечал, как и куда они девались, пока брат Арнос не втолкнул меня в какой-то проход. Я треснулся лбом, согнулся, и дверь тут же захлопнулась. Наглухо.

Темень хоть глаз выколи. Ни единого проблеска. Я со стоном упал на каменный пол и скрючился, обхватив колени руками. Нет, это ни капли не помогало, теперь к горлу еще и дурнота подступила. Прикусив губу, я нащупал стену за спиной и медленно пополз вдоль нее. Голова как-то слишком быстро уперлась в другую стену, в углу я наткнулся на что-то непонятное, потрогал – вроде бы кувшин и вроде бы с водой. Пополз дальше – снова стена, и в том углу была дырка в полу, небольшая, едва ли с руку толщиной. Поворот – еще одна стена, с дверью. Что-то меня смутило во всем этом, но сейчас было не до того.

Я вернулся к дырке и попытался выплюнуть ту дрянь, которой меня опоили. Не идет, зараза! Ударил себя в живот – боль радостно окатила с ног до головы, но жадное нутро никак не хотело отдавать своё. Вспомнил, как надо мной, еще совсем мальцом в короткой рубахе, пошутили деревенские мальчишки, сказали, что если пощекочу себе горлышко изнутри, получу подарок. Подарок и впрямь вышел, забрызгал всю рубаху, а потом мать задала мне изрядную трепку. Я засунул пальцы в рот, разинул пошире – к горлу на миг что-то подступило и тут же трусливо укатилось назад. Ну, давай же! Еще одна попытка. И снова никак. Видать, брюхо так изголодалось за ночь, что не хотело отдавать даже мерзкое пойло, что рвало его на части. В третий раз я пропихнул пальцы так глубоко, что даже поцарапал что-то, зато всё пошло наружу.

Когда я вывернул кишки, боль притихла, но слабость навалилась такая, что я едва смог откатиться от дыры назад и сразу же ударился спиной о стену. Какое-то время я лежал и просто дышал. Сердце выплясывало в груди, то замирая, то пускаясь в бешеную скачку, в голове было мутно, пол подо мной качался туда-сюда, и непонятно, это от того пойла чудилось или на самом деле всё пошло кувырком.

Я не знал, сколько так провалялся – было слишком темно и тихо. Открыв глаза, я даже подумал, что ослеп, пока не вспомнил, что было прежде. Это испытание! Хотелось пить, во рту был мерзкий привкус. Я попытался встать и ударился головой о потолок. Что же это за клетушка такая? Ощупал стены – три шага в одну сторону, два шага в другую, ни стоя, ни лежа не выпрямиться. Дотянулся до кувшина, глотнул воды – аж в голове прояснилось, а вот съестное сюда положить забыли. Впрочем, голода я не чувствовал, живот всё еще побаливал, да и слабость никуда не ушла. Зато теперь я мог обдумать, что же со мной случилось, почему мне стало так дурно после того кубка. Как там говорил магистр? Нельзя кому-то говорить слова. Нельзя вредить культу словом или делом. Нельзя нарушать приказы.

Хмм, а что, если я навредил кому-то из культа? Эдмеру, например. Я же ему навредил! Поджег его келью, и он чуть не задохся. Но тогда почему Фалдос стоял, как ни в чем не бывало? Он ведь ранил меня, разбил нос другому, а еще по его наущению нещадно колотили ренаровых новусов, значит, и его должно было затронуть то пойло. Но перед глазами почему-то стоял брат Арнос с опущенной головой.

Знал ли он, что так будет? Знал. Он же сам сказал: «Пока приказа нет…». Брат Арнос предупреждал. Однажды он уже попытался меня убить – когда не сказал verbum и запихал ядро в глотку. Кто-то иной помер бы или превратился бы в чудище вроде Ломача. А сейчас он, видать, добавил в кубок какую-то отраву, не сам, конечно, а по наущению командора. Тогда почему я живой? Может, мало подсыпал? Пожалел меня? Или я оказался крепче, чем та отрава? Или помогло то, что во мне два ядра, а не одно?

Выпитая вода вновь что-то разбередила в моем животе, так что я свернулся и стал пережидать боль. На камнях лежать было холодно, я продрог до зубовного стука. Отодвинулся от стены, обхватил колени руками и затрясся, пережидая приступ холода. Вдруг вспомнились отчимовы слова.

Море камней и льда… Море – это такое большое озеро из соленой воды, которое раскинулось от берега и прямо до неба, проходящие сказители так говорили. А если там не вода, а сплошь камни да лед? Значит, это зима, вся вода застыла, и из ледяных глыб торчат скалы. Или это крошечная каморка в огромном замке, в которой только и есть, что стены из камней да лютый холод?

Пылает в огне вода. Как это может быть? Водой огонь тушат. Не бывает так, чтобы вода горела. Но я все же растопил льды в моем каменном море, увидал бесконечные волны, а потом поджег их так, как прежде поджег свои сарай и дом. Я вновь увидел красочные языки пламени, что вздымались к небу, окрашивая его в багрянец, почувствовал ярый жар, что опалял кожу и согревал кости. Подымались серые хлопья пепла, их подхватывал неугомонный ветер и швырял в лица людей.

Ветер из пепла и стали. Пепельный ветер я видел как будто воочию, а как в нем может быть сталь? Она же тяжелая. А потом вспомнил ножи Колтая, что летали и жалили, как взбешенные осы. За клубами пепла не разглядеть их блеска. Я закрыл глаза, чтоб не ослепнуть от серых облаков, и почуял порыв ветра на щеке от пролетевшего мимо ножа, вспыхнувшую и тут же умолкшую боль в ухе, по которому чиркнуло лезвие.

Стирает жизнь навсегда. Море еще пылало, в огне плавились камни, бурлила вода, горел сам воздух, клубы пепла заволокли всё от земли до неба. Исчезли городские стены, дома с соломенными крышами, зеленые поля, пастбища, реки, дороги, леса. Исчез даже я. Осталась лишь серая мгла, непроглядная, как ночь.

Я открыл глаза и шумно вдохнул. Я жив. Я есть. И это было magnifice! Великолепно!

Мои спина и ноги упирались в противоположные стены, камень еще холодил кожу, но я не мерз. И живот больше не болел. Даже кровь внутри меня бежала как-то иначе – легко и в то же время яростно.

Что-то изменилось во мне, но я пока не знал, что именно. Если бы не стены, я выскочил бы в поле и мчался бы, пока не закончатся силы.

Потянулся к кувшину и выхлебал с треть воды. Наверное, зря. Кто знает, сколько мне тут сидеть? Может, день-другой, а может, и всю неделю. И кто знает, сколько я уже здесь просидел!

Скорее всего, я мог снова нырнуть туда, в отчимовы слова, снова ощутить и тот жгучий холод, и жар пылающего моря, и липкость серого пепла… Но я не хотел. Там, внутри, не страшно, просто слишком много всего. Как после самого развеселого деревенского праздника, когда обожрешься вкуснейшими пирогами и обопьешься сладкой медовицей, на другой день хочется тишины и простой кашицы на воде.

Я сел иначе, подогнул под себя колени, чтоб согреть задницу, и задумался, как же быть дальше. Как смотреть брату Арносу в глаза? Сейчас я не сомневался в том, что меня пытались отравить. За предательство наказание должно быть иным, как и говорил магистр. Что командор задумает в следующий раз? В келье ко мне не подобраться, ем я из общего котла с другими новусами. Не станет же брат Арнос убивать меня прямо на уроке?

Задумавшись, я не сразу услышал тихий, похожий на шелест, шум, будто прямо за стенами гулял сильный ветер или бились волны. Я навострил уши – делать-то всё едино нечего – ан нет, теперь на голоса похоже. Вернее сказать, на один голос. Он шептал-наговаривал verbum культа: «Revelatio veritatis illuminat animam». Мне даже стало стыдно, ведь я так и не смог приладить эти слова к себе, слишком уж они чуждые и неудобные, как одежда не по чину да с чужого плеча. И смысл их тоже непонятен. Откровение истины освещает душу! С душой-то всё понятно. Откровение – это вроде как открытие, то бишь сказать что-то. Истина значит, правда. Освещать – это показывать, делать видимым, зримым. Выходит, заветные слова культа означают: «Говорить правду всё равно что показывать душу». Ну, наверное, оно так и есть, вот только культ не упоминает, дурно это или хорошо. Я тоже могу сказать, что ягода кислая, но промолчать, ядовитая она или нет.

А голос всё не умолкал. Он нашептывал про верность культу, про воздаяние за добро и зло, еще что-то. Наверное, услышь я это раньше, перепугался бы до смерти и прикипел бы всей душой к культу, ведь вокруг сплошной камень, из-за толстой двери не доносится ни звука, может, подумал бы, что это глас того древа Сфирры, что растет во дворе замка. Но я уже пережил две попытки убийства, издевки Фалдоса и видения о каменном море, знал о колдовских зельях, что могут исцелить рану в один миг. Шепчущим голосом в пустой келье меня уж не напугать. Так что я отхлебнул из кувшина, устроился поудобнее и заснул.

* * *

Сколько времени я провел в той конуре… Без единого лучика света, без съестного, без петушиного крика или других звуков, кроме неугомонного шепота, было не разобрать. Я спал, когда хотелось спать, справлял нужду в дыру, пил воду, вспоминал былое и ждал. И почему магистр сказал, что это сложное испытание? Гораздо тяжелее было лежать после порки в скрипящей лачуге, слушать злобные придирки Пятки, чувствовать грызущий голод в кишках, ждать, когда же вернется Воробей, надеяться на лишний глоток скудной похлебки и думать, что я уже никогда не исцелюсь, не окрепну, останусь калекой и буду уповать лишь на людскую милость. А какая там милость, если эти самые люди меня и приговорили к порке?

Когда-нибудь нас отсюда выпустят. Если только… аж дрожь берет от эдакой мысли… если только командор не велит оставить меня тут навсегда. А вдруг уже? Вдруг всех уже вызволили, один я сижу тут. Сколько должно времени пройти, чтоб я убедился в этой мысли? Вода скоро закончится, там осталось-то пару глотков.

Я решил перестать пить, чтоб поберечь воду. И вот теперь стало страшно. Что мне тот голос, шепчущий о муках после предательства? Лишь бы открылась дверь!

Когда загремели запоры, я едва не разрыдался от облегчения, но сумел удержаться от слез, встал, наклонив голову, дождался, пока откроют дверь, и зажмурил глаза, ослепленный ярким светом.

– Ты… – вздохнул брат Арнос. – Сам выйти можешь?

Я приоткрыл один глаз, выбрался из комнатушки и с наслаждением потянулся. Как мне этого не хватало! И с каких пор обычный фонарь в одну свечу горит так ярко? За братом Арносом я увидел нескольких новусов. Кто-то держался ровно, а кого-то тащили под руки, один тихонько всхлипывал и что-то бормотал.

– Благодарю, брат Арнос, – сказал я хрипло. Отвык за эти дни говорить. – И не держу на тебя зла. То был приказ.

Жаль, из-за накативших слез я не смог толком разглядеть его лица. Зол ли он? Рад ли? Или огорчен?

– Идем дальше!

Пара шагов в сторону. Брат Арнос снял засов, открыл дверь. Там в дальнем углу сидел брат новус из Фалдосовых, его лоб был в крови. От света он дернулся, закрыл лицо руками и взмолился:

– Не… не убивай! Я верен культу! Всё сделаю! Выполню всё, что скажешь! – и разрыдался.

– Выходи! – велел брат Арнос.

– Да! Да! Конечно! Я сейчас!

И он пополз к выходу, плотно зажмурившись.

Все, кого вызволял брат Арнос, нелегко пережили это испытание. Кое-кого даже пришлось выволакивать силой, а кто-то, например, Ренар, вышел сам с гордо поднятой головой. Жаль, что я пропустил, как открывали келью Фалдоса. Я бы с удовольствием посмотрел на то, как он ползает на четвереньках.

Не вышел лишь один новус. Когда Арнос открыл дверь, мы увидели скорчившийся труп с вывернутыми суставами и странными ранами, будто его кожу тянули в разные стороны, пока не разорвали, как гнилую тряпку.

– Вот так выглядит смерть от предательства, – сказал Арнос.

Глава 2

Мы медленно поднимались по лестнице. Эдмер еле ноги волочил, и мне с Ренаром пришлось тащить его на себе, как и после пожара. Фалдос громко рассказывал, что это испытание выеденного яйца не стоит, разве что живот от голода свело, а так подземелья в замке его отца пострашнее будут, оттуда на своих ногах еще никто не выходил.

Я тихо спросил у Ренара:

– Тебе с того кубка дурно не было?

– Нет, – ответил он.

Эдмер сказал то же самое.

– А тебе как? – покосился Ренар.

– Да так, живот прихватило. Устал враскоряку над дырой сидеть.

Отрава. Всё-таки отрава. Я глянул на пятно света, что плыло по ступеням выше. Брат Арнос… Какими же глазами отныне смотреть на тебя?

После нескольких подъемов и поворотов мы оказались перед большой двойной дверью, у нас в деревне бывали ворота поменьше. Створки распахнулись, и мы вошли вслед за братом Арносом в огромную залу. Не просто огромную, а прямо громаднющую. Потолок был так высок – хоть яблони сажай. Стены сплошь глухие, без единого окошка, зато свечей наставили видимо-невидимо, от густого запаха воска аж голова закружилась. Или это от столь яркого света? Или от почти забытых просторов? Я уж привык, что куда ни глянь взгляд упирается в камень, а тут было где разгуляться!

Новусы возле меня утирали слезы, да я и сам нет-нет да и проходился рукавом по лицу. От одного лишь тусклого фонаря нам глаза резало, а от стольких свечей и вовсе дурно становилось. Сквозь пелену я видел очертания людей, какие-то яркие пятна по стенам и что-то большое в глубине залы.

Брат Арнос неумолимо шел вперед, а мы следовали за ним, как утята за уткой. Были слышны чьи-то шепотки, короткие смешки. Ну да, мы же только что из подземной темницы вышли, сами не особо чисты, и одежда вся замялась, волосы всклокочены, еще и слезы…

Когда мы добрели до нужного места, брат Арнос велел встать нам в один ряд. Кое-как я разглядел перед собой ступени, ведущие к помосту, а на нем стоял магистр культа в окружении богато одетых мужчин. На стене за ними был высечен огромный – от потолка до пола – герб культа, его выступающие грани горели золотом и слепили даже привычный глаз.

– Новусы, преклонить колено! – рявкнул брат Арнос.

Мы все опустились наземь.

– Испытание прошло восемнадцать новусов. Найден один предатель.

– Кто? – послышалось с помоста.

– Милик из рода Ротенвальд.

– Отозвать новусов из земель Ротенвальдов и не посылать им подмоги в течение пяти лет. Увеличить подать. Если есть спорные земли, передать их другим. Запретить продавать на их землях наши товары! – и едва слышно: – Лурик, смотри, на сей раз не ошибись.

– Не извольте сомневаться.

Лурик… знакомое имя. Я прищурился и разглядел среди магистрова окружения командора. Это ведь его имя! Любопытно, каково ему видеть меня живым и здоровым? Удивлен ли он? Зол? Или огорчен? Теперь надо смотреть в оба, чтоб вновь не попасть в его капкан.

– Новусы, повторяйте за мной! – вновь провозгласил магистр. – Перед великим древом Сфирры клянусь!

– Перед великим древом Сфирры клянусь! – рявкнули мы.

'Кровью своей, что отныне принадлежит культу!

Болью своей, что очистит плоть для откровений!

Волей своей, что не дрогнет перед испытаниями!

Отрекаюсь от рода и наследства, от личных обид, от страха смерти!

Клянусь хранить слова, что даруют силу, тайны, что отделяют избранных, закон, что стоит выше королей!

Если нарушу клятву – плоть моя да сгниет, уста онемеют, душа да останется во тьме вечной!

Revelatio veritatis illuminat animam!'

И на всю залу или, может быть, даже на весь замок прогремело:

– Revelatio veritatis illuminat animam!

– Встаньте, братья мои! – магистр широко раскинул руки. – Отныне мы все братья! Заботьтесь друг о друге, помогайте друг другу, сражайтесь бок о бок!

И на меня вдруг нахлынуло… Впервые со дня смерти матери я ощутил тепло в груди, от чувств сдавило горло. Я теперь не сирота беспризорный, а новус, член культа Revelatio, и у меня много братьев, а магистр заместо отца. Любовь, забота и безмолвная ласка магистра окутали меня, как толстое овечье одеяло. Я невольно всхлипнул и зажал рот рукой, испугавшись, что могу разозлить его своей неотесанностью и глупостью, но рядом захлюпали носами братья-новусы. По щекам Ренара текли взаправдашние слезы и уже не от яркого света, Эдмер что-то забормотал себе под нос, то и дело вытирая рукавом лицо.

У меня такое было всего пару раз. К примеру, когда после выволочки из-за глупой оплошности отец усадил за самое скучное дело на свете – перебирать крупу, и вдруг подошла мать, взъерошила волосы и украдкой сунула кусок теплого пирога. И от жалости к себе, от несправедливости, от мимолетной материнской ласки к горлу подступило желание упасть на колени перед мамкой, схватить за передник, прижаться к ее ногам и зареветь во все горло. А нельзя! Уже большой, чтобы реветь и за мамкину юбку держаться!

К нам подошли старшие новусы в красивых сюрко с вышитом гербом культа и преподнесли по свертку. Судя по цветам и ткани – точно такое же сюрко. Если я его надену, никто меня не отличит от настоящего новуса!

Я поднял глаза, чтобы поблагодарить своего, и вмиг отрезвел.Это ведь он приезжал к нам в деревню тогда, я хорошо разглядел шрам на подбородке. Он сказал, что тупая чернь перепутала псину с кровавым волком, а потом пожаловался, что его с бабы сняли ради эдакой глупости. А что у меня отчим погиб, сражаясь со зверем, ему было наплевать!

– Ну что, брат, бери, надевай, – сказал новус со шрамом, глядя прямо на меня и не узнавая. – Теперь ты наш.

Да и как ему узнать? Я ведь тогда был всего лишь очередным пацаненком в очередной деревне. Сколько он таких повидал?

– Благодарю, – сумел ответить я.

Взял сюрко, натянул прямо поверх одежды. Гладкое, приятное на ощупь, богатое. И герб красивый, вышит ниточка к ниточке, у нас в деревне никто так вышивать не умел, или нитки были похуже и погрубее.

Новус со шрамом отступил на шаг. Я глянул на своих собратьев – все, как один, разнюнились после слов магистра, глаза у всех чудные, будто осоловевшие. Они с поклонами принимали новую одежку, будто никогда в жизни хорошей ткани в руках не держали, а ведь все из благородных родов, там, поди, в колючей шерсти на голое тело не бегали. Только один человек остался при своем разуме, и, как ни чудно, это был Фалдос. Мы пересеклись взглядами, и он едва заметно кивнул мне, чуть ухмыльнувшись, как будто принял меня или худо-бедно зауважал за то, что я не обливался горючими слезами.

– А это мой брат Лиор! – неожиданно обхватил меня за плечи Ренар. – Он достоин уважения, хоть вышел из простого люда.

– Простолюдин?

Перед Ренаром стоял худой усатый мужчина, чем-то похожий на него, то ли глаза такие же, то ли нос. Наверное, это и был знаменитый ренаровский дядя, который много чего поведал своему племяннику о культе.

Дядя глянул на меня и тут же забыл, вернувшись к Ренару:

– Теперь мы иногда сможем видеться. Я потом сам к тебе загляну. Учи истинный язык, тренируйся с мечом и копьем и поскорее становись адептусом. Новус – это…

– Братья новусы! – окликнул нас Арнос. – Следуйте за мной.

Дядя хлопнул Ренара по плечу и отошел в сторону вслед за другими. Мы же гуськом поплелись за нашим наседкой. После всего пережитого хотелось вернуться в свою келью, подпереть дверь и выдохнуть, но Арнос повел нас в иное место.

Короткий переход. Распахнутая дверь. И мы очутились во дворе замка. Впервые за полтора или даже два месяца надо мной не нависал каменный потолок, а широко раскинулось голубое небо.

Я смотрел и не мог насмотреться на белые рваные облака, на подпорченный высокими стенами простор, на зелень, упрямо пробивающуюся меж булыжниками… В деревне зелени было полным-полно, сплошные хлопоты с ней – возле дома убери, скотине брось, курицам надергай, а сейчас мне хотелось размять в пальцах эти чахлые травинки и почуять резкий запах, который напрочь забивает нос во время сенокоса. А ветер, чудом запрыгнувший в каменный колодец? А теплота солнечных лучей на щеке? А щебет случайной пичуги на древе Сфирры? Ради такого стоило просидеть в темноте несколько дней.

– Брат Арнос, – обратился я к нашему наставнику, – сколько мы пробыли взаперти?

– Три дня, – ответил он. – Сегодня четвертый пошел.

А казалось, что дольше.

– Новусы! – вновь крикнул Арнос. – Отныне вам дозволяется свободно передвигаться по замку и двору в часы, какие сочтете удобными. Однако, прошу помнить, что некоторые покои остаются недоступными: кельи других братьев, алхимические мастерские, а также личные покои магистра и прочих высокопоставленных членов культа.

– А когда нам позволят выходить в город? – спросил Фалдос. – Что-то в замке я баб пока не приметил. Или их где-то прячут?

Прежде приятели Фалдоса бы поддержали его остроту смехом, но сейчас они промолчали. Более того, они вместе с ренаровыми подопечными глянули на него так, будто Фалдос предложил срубить древо Сфирры, разжечь из его веток костерок и зажарить поросенка.

Брат Арнос отвечал со спокойной учтивостью:

– В город вам пока выход заказан. Два испытания выдержали вы достойно, но впереди ждут иные. Знайте: каждое из них несёт не одни лишь тяготы, но и достойные награды за рвение ваше. А посему счастлив сообщить, что отныне занятия ваши станут многообразнее: не только трапеза, сон, фехтовальные упражнения и постижение истинного языка, но и служение во благо культа. Новусам с единственным ядром обыкновенно вверяется попечение о конюшнях, уход за лошадьми да караульная служба на стенах – под началом братьев более искушённых. А сейчас я укажу вам путь до трапезной, и на сим мы распрощаемся до утра. Завтра жду вас в оружейной зале, как и всегда.

Со двора внутрь замка вело немало дверей, причем всяческих – от широких в две створки до узеньких и неприметных. Наша была как раз из последних. Мы протиснулись в проем, прошли пару поворотов и оказались перед нашей трапезной. И стоило нам только усесться за столами, как показались слуги. Один споро расставлял меж нами миски, а второй накладывал черпаком кашу. Мы будто вернулись в самые первые дни в культе, где пища была столь же скудной.

– Снова жрать этот корм для свиней! Мы неделю просидели без куска хлеба, на одной лишь воде. И вот чем нас потчуют? – взревел Фалдос.

Брат Арнос, который уже собирался уйти, остановился:

– После долгого воздержания грубая пища лишь во вред. Кашу подали не от скупости, а по милосердию.

Но я видел, что Фалдос вовсе не зол или, скорее, зол вовсе не из-за каши, слишком уж внимательно он вглядывался в лица братьев, пока кричал. Не похоже на него.

Быстро проглотил кашу, я поспешил в свою келью, и Фалдос вышел сразу за мной. Когда мы поднялись по лестнице, он окликнул меня:

– Эй ты!

Я повернулся, сжав кулаки.

– Почему ты не стал овцой, как другие?

Чего?

– Их будто подменили в застенках. Видал, как они смотрели на магистра? Будто тот из древа Сфирры вышел! Один ты при своем уме остался.

И это дурно. Если даже Фалдос приметил, что я не такой, как остальные новусы, то Арнос наверняка тоже. Одно дело – стоять против командора и совсем иное – против магистра. А что в том магистр виновен, я не сомневался. Слишком уж крепко меня пробрала его речь! Если бы не тот новус со шрамом, я бы до сих пор ходил, как по голове стукнутый.

– Не ведаю, о чем ты говоришь, – ответил я и прошмыгнул в свою келью.

Там уже привычно подпер дверь лавкой, невольно смахнув то, что на нее было положено. Раздался громкий стук – Фалдос, поди, пуще прежнего разозлился, а потом всё затихло.