Текст книги "Боги должны уйти"

Автор книги: Ноэми Норд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Карлик пережил всех молодых богов. Но все равно скончался. Его одолел Пернатый Змей, и пустил жезл власти по долгому пути побед, пока тот, наконец, не достался моему отцу.

На вершине жезла сидел старичок с длинным, как струя дыма, носом. Дедуля при жизни всегда был заносчив и гордился мозгами. С тех пор и появилось выражение: задирать нос.

Среди чудесных вещей на стене Побед красовалась прокопченная едким дымом трубка в виде изогнутого тела дракона. Чудовище скалило острые клыки, глаза мерцали рубиновым огнем.

Стоило только этого дракона хорошенько раскурить, как в волнах горячего дыма открывались его огненные глаза. Чудовище просыпалось, шевеля хвостом. Жерло трубки казалось бездонным. В него целиком вмещался плотно набитый мешочек маккао, а дым за один круг перекашивал мозги сразу ста нехилым воинам.

Несокрушимый Вождь вытаскивал трубку исключительно перед войной. Набивал ее кроме маккао смердящей травой вуйки-войки. Название таинственной травы произносилось с благоговейным ужасом: "Трава покойника". Женщинам категорически запрещалось прикасаться к сокровищу. Говорили, что вуйки-войки ожесточает сердца и выкликает море крови из преисподней. Мужчины зверели от дыма, будто напивались свежей крови. В такие минуты в их злые набрякшие кровью глаза лучше было не смотреть.

Вот эту самую трубку мать и сняла со стены.

– Разве мы не победители? Армия муравьев разбита. Отметим, девочки это событие. Устроим праздник!

Мать извлекла из тайника заветный мешочек, подкинула на руках, принюхалась – не отсырел. Вождь запретил курить, грозя разводом, но с некоторых пор все грозные табу перечеркивались усмешками жены.

Мужчинам не дано знать, сколько тайн у каждой женщины в голове. А табу создаются лишь для того, чтобы рано или поздно над ними посмеяться. Подруги – золото, не проболтаются, опасаясь тумаков мужей.

В костер подкинули сухой пень, притащили веток – огня хватит до утра. Сели в тесный круг, боками согревая друг друга. Огонь ласкал лица и ладони. От первой затяжки Маленькая Лилия, отныне Муравьиная Богиня, повалилась на колени матери и заснула крепким сном.

Вторая затяжка досталась мне. Грудь обожгло ядом тяжелых мужских трав. Дым ударил по мозгам, но кашель я загнала обратно под ребра, стыдясь слишком быстро оторваться от трубки. Перед глазами поплыли алые фонтаны, пламя костра взметнулось к небу, круг женщин оторвался от земли и завис в облаках. Перед тем, как покинуть этот мир, с трудом преодолевая чары трав, я всучила трубку Болтливой Попугаихе, драгоценной моей подруге.

Веселое имечко она получила неспроста. Бойкий язычок не мог запереть за зубами ни одной женской тайны. Она постоянно выдавала соплеменникам все мои секреты. Я награждала ее пощечинами за позорную слабость, но стоило бы просто вырвать дурной язык. От болтливой подруги вся деревня узнала, что "Синевласая Лань, наконец-то, созрела".

Зато я поняла, что тайну может хранить только один человек. Никому нельзя ни словом, ни намеком обмолвиться, так как самый надежный друг – обязательно предатель.

"Поклялась проколоть язык, если не смолчу, но лучше проколю, чем промолчу", – однажды Болтливая Попугаиха сама подала мне иглу для протыкания ушей. – Пришей, принцесса, мой зловредный язык к тису возле твоего дома. Пусть съедят меня муравьи, пусть я сдохну. Не прощай в этот раз. Жабий Жрец уже знает, кто в развалинах нарисовал его початок в клюве сороки.

Эх, подруга! Пришла пора обратить твою предательскую привычку в выгоду. Сколько раз глупышка, сама того не зная, выручала ты мое ловкое сердце. Вот и в случае с хрустальным черепом, твоя болтовня помогла успокоить страхи. Я дернула болтливый язычок за невидимую нить, и он разнес по деревне новость, которой я дала свободу. Слава язычку предательницы, которому верят глупцы!

После того, как секрет о хрустальном черепе раскрылся, именно ты, дорогая, спасла великую тайну, поведав по секрету любопытным, – что "ах, разбился, его больше нет! Боги дали – боги взяли, нам теперь не отвечать. – А где же драгоценные осколки? – Их них дуры-девчонки наделали разных подвесок на пояса и сандалии".

...Попугаиха с восторгом приняла от меня трубку, затянулась, но кашля сдержать не смогла. Из глаз выкатились слезы:

– Чем вы набили брюхо дракона? Не яйцами ли навозного скунса? – и передала трубку дальше по кругу.

Женщины, слабая порода, лили слезы от "травы покойника", кашляли, чихали и, окосев, заводили нытье о невезенье с мужьями. Без жалоб на кулаки не обходятся ни одни посиделки. Женщины любят поплакаться в плечики подруг. Даже счастливые жены привирают, так как "худые семьи беда обходит стороной". Чем свирепее супруг – тем больше уважения его укротительнице.

Вот, например, все женщины в деревне знают, что Румяную Шиншиллу муж носит на руках и соринки с ног сдувает. Она же, всем на зависть, плачет и причитает: "Бьет, гад, косы выдрал, ракушки растоптал".

Болтливая Попугаиха вздохнула:

– Ах, будь я принцессой, не позорил бы меня Маисовый Мякиш. Выбрала бы воина по душе, храбреца и силача, не тряпку. И сейчас не ракушками бы в косах скрипела, а зеленела изумрудами да нефритом. Лишь красивым девчонкам за синие глаза достаются орлиные имена мужей.

– "Красота синих глаз"?! Врешь! – лихо курнув из трубки мира, скосила рожу супруга Жабьего Жреца Хохлатая Цапля. – Точно знаю, что синие глаза – признак порока. О распутстве городских принцесс нужно предупреждать мальчиков до рождения. Человеческие грехи – наши главные враги.

– Расскажи о пороках, Цапля, это интересно, – загорелись глаза Болтливой Попугаихи. – Только и слышим: пороки, пороки. А какие они – не знаем.

Девчонки вытянули шеи, старухи закашлялись дымом.

Жена Жабьего Жреца распалилась:

– Ну, так слушайте. Самым большим грехом в городе Спящих считается несорванный раньше времени пояс невинности.

– Ах? – головы женщин разом повернулись в сторону принцессы.

Мать, кутая спящую Лилию в одеяло, кивнула, загадочно ухмыляясь:

– Продолжай, продолжай, интересно знать, какую чушь мелет деревенщина о своих же прародительницах.

– Правду говорю, – продолжала Хохлатая Цапля.– Несчастные женихи в первую брачную ночь вместо невинности получают другое удовольствие.

– Говори – не томи, какое удовольствие? – сказала мать, грозно сдвинув брови.

– И скажу. Несчастные женихи из города Спящих довольствуются тем, что первую брачную ночь проводят с пузырьками из гевейи, наполненными кровью летучих мышей.

– Не может быть! – все с подозрением посмотрели на принцессу.

– Это сплетни, – мать широко зевнула, прикрыв рот рукой.

Но войка-вуйка уже дала о себе знать. Языки чесались, кулаки сжимались.

– И про длинные косы, которыми гордится род синеглазых, тоже могу кое-что рассказать, хотя это главная тайна богини Плодородия.

– Рассказывай.

– Длинные косы даруются женщинам вместо ума. Вся жизненная сила у Синевласой Лани ушла на рост волос. Поэтому она бесплодна. Род Несокрушимого загнется на красоте.

– Что ж ты, Хохлатая Цапля, растрещалась, как несносный попугай? – мать полыхнула гремучим взором. – Я подарила вождю невиданных красавиц. Пусть боги не дали мне сына, но... вот, – она обхватила длинными пальцами низ выпирающего живота, – Посмотрите, я скоро обрадую Солнечную долину вождем-наследником. Мое чрево сотрясает танец настоящего воина.

Мать сдвинула разноцветные амулеты с пупка, и подруги увидели, как в свете костра от невидимого пинка изнутри колыхнулся упругий живот.

– Дай-ка, посмотрю, – сказала Старая Сова. – Плохая примета. Если ребенок все время бежит в животе, значит, идет большая беда.

– Не большая беда идет, а большая трубка скоро пойдет по второму кругу, – расхохоталась Болтливая Попугаиха, прикладывая проснувшегося малыша к груди.

Женщины засмеялись. Трубка мира уже перешла в руки Крученой Губы. Она обнюхала копченую чешую, вдохнула дым и пробурчала:

– Хотите – верьте, хотите – нет, а Храбрый Лис после праздника Выбора Невесты будет затачивать стрелы на моих циновках.

Она посмотрела на меня. Наши взгляды скрестились. "Хочешь драться? – спросили мои глаза. – Хочу твоей смерти", – ответили ее.

Что тут началось!

– Опять драка!– закричали женщины, освобождая нам круг.

– Пусть дерутся, только без дубинок. Прячьте дубинки!

Крученая Губа еще не отдышалась после трубки, и мне удалось ее легко подмять, сев на живот. Хохлатая Цапля бросилась ей на подмогу, рванув меня сзади за косы так, что мой нос едва не переполз на лоб. Но моя мать с криком: "Ах ты, подлая!" – не позволила жене жреца стать добытчицей синего скальпа.

Женщины вскочили, началась свалка, кто-то спиной въехал в костер. Запахло жареным. Бросились тушить Старую Сову, поливая ожоги остатками воды...

Наконец, все успокоились и начали искать виноватого.

– Синевласая Лань снова нарушила табу. Девственницы не смеют возражать взрослым, – укоризненно качали женщины головами.

– Знать, Кецалькоатль и впрямь ждет красавицу на небесных циновках.

-14-

– Где Маленькая Лилия? Солнце, того гляди, скроется за лесом, а ее нет дома.

В пылу ссоры позабыли про неугомонную девчонку, и мне в который раз пришлось искать непоседу. За проказы младшей сестры тумаки всегда получала старшая.

Однажды крошка спряталась под изгородью в корнях хлебного дерева и со смехом наблюдала, как вся деревня из-за нее начала собираться на войну. Женщины носились по улицам, проклиная людоедов. Мужчины с оружием в руках потянулись к Дому Побед. Гулко застучал барабан. Нескоро нашлась папина любимица. Свирепый, закаленный в боях воин даже слезу украдкой смахнул, когда хохочущая проказница вспрыгнула из кустов ему на спину. "Где ты была?", – спросил он. – "Все это время я была в твоей голове", – ответила плутовка, обвивая ручонками его шею.

Наказать он ее не разрешил. Избаловал. Говорят, старшие дети ревнуют к младшим. Но я никогда не замечала зависти в душе, потому что сама вырастила проказницу. Мать бросила мне ее на руки вместе с грудой кукол. "Чем нянчить резиновых пупсов, позабавься с живым", – сказала она.

Так у нашей любимицы появилась вторая мать. Мы обе ревновали Маленькую Лилию к отцу, и поэтому часто над ними посмеивались, хотя в душе скреблись острые коготки. С рождением младшей дочери Несокрушимый разделил душу на две половины. Одну занимала малышка Лилия, а в другую умещался остальной мир, где всмятку теснились: трофейные топорики, трубки мира, послеобеденный кувшинчик, копченые ребра капибары, стрелы с огненной опушкой, жезл власти и мы с мамой.

И снова неугомонная сестричка потерялась. Я носилась по дворам, заглядывая в каждый угол:

– Лисья Улыбка, эй, не видела Муравьиную Богиню? Нет?

– Придет, никуда не денется. Зря беспокоишься, никто твою сестру не тронет. Опять где-нибудь прячется. Не беспокойся. Наши люди не пойдут искать обманщицу. Зверей поблизости нет, людоедов прогнали.

– А тот пленный омельгон, который уполз через кукурузное поле?

– А ты сходи в дом Жабьего жреца. Там какой-то женский сход собирается. Может, кто-нибудь видел твою сестру.

В доме Жабьего жреца собрались жены знатных воинов. Они чинно восседали на почетном месте, угощаясь горячим шокко-колло.

Дивный запах защекотал ноздри, потекли слюнки. Шоколад! В эту пору он дороже денег. Зерна какао – мера ценностей в наших краях. За горсть ароматных орешков можно купить даже ребенка. Но самое большое удовольствие для женщин – напиток. Мужчин сладкоежки доводят до бешенства, они рвут жемчуга с жен и скандалят: "Опять сварила шокко-колло из денег?" Поэтому жены прячут от мужей мешочки с шоколадными бобами на черный день.

Но, похоже, случилось что-то важное. Никто не помнил, чтобы прижимистая Хохлатая Цапля угощала драгоценным напитком не одну, а сразу восемь бездонных глоток. Наверно, в котле своего хитрого ума сварила не только шоколад. При моем появлении женщины замолчали.

– Зачем пришла? – спросила хозяйка. – Хочешь драку продолжить?

– Сестру не видели?

– Пусть твоя сестра пропадет навсегда, – Крученая Губа полыхнула негодующим взглядом, принимая из рук матери горячую чашу.

Женщины едва не подавились напитком, зеленые камни на шеях задрожали от поспешных глотков. Седая Сова сказала:

– Муравьи кругом злые, совы злые, а девчонка бегает по лесу, не боясь прогневать летучих мышей.

– Зато их мать витает в райских снах, беды не чует, хотя, горе наше, ни коры натереть, ни сочных листьев собрать на салат до сих пор не научилась, – добавила жена жреца.

– Белоручка ничего кроме сладких лепешек готовить не умеет. Вот и бродят голодные дочери по деревне, слюни пускают, да в котлы чужие заглядывают.

Говорят, шокко – колло разгоняет злые мысли, но в доме жреца сладкий напиток расшевелил ядовитые языки.

– Не нужен мне ваш шокко-колло, – сказала я. – Если хотите знать, моя мама в этом напитке даже купается и ноги моет.

– Ах, вот как! Принцесса купается в шоколаде? Не знали мы, что вождь тратит общие деньги на ванны. Вот почему и барабаны износились, и жадеитовых украшений женихи невестам не дарят.

– Да, Хохлатая Цапля, верно говоришь, – оживились женщины.

– Впроголодь сидим! А принцессы деньгами парят кожу!

– Зато щечки у них, как попки младенцев, нежные да упругие.

– Куда уж нам до городской красоты!

– Городские красавицы думают, что у нас здесь не Солнечная, а Шоколадная долина! Заблудились!

– А вот бы на общем собрании спросить у вождя: почем нынче шоколадная красота?!

– Наш вождь – сам баба, раз такое позволяет.

– Хватит орать, – сказала я. – Маленькая Лилия потерялась.

– Наверно, утонула в шоколадной ванне.

– Пусть лучше не возвращается домой. Иначе снова устроит войну с муравьями.

– Если б только с муравьями! Избалованная девчонка, того гляди, принесет в деревню яйца богов, – снизила голос до полушепота Хохлатая Цапля, делая страшные глаза.

Женщины, всплеснув руками, насторожились.

– Яйца богов?! А разве у богов есть яйца? – удивилась я.

– Не смей, Синевласая Лань, смеяться над богами. Всесильные слышат не только слова, но и мысли, – сказала Боброматка, жена военачальника Ухо Пса.

– Вот бы знать, где яйца богов хранятся. Наверно высоко? – не унималась я.

– Не так высоко, как глубоко.

– Под землей?

– В подземных мирах нет ни гроз, ни засухи. Там никогда не иссякают чистые реки. Тень и влага – вот что нужно для божественных гнезд.

– Все ты, Старая Сова, знаешь.

Я присела в тесный круг, между Совой и ногами Бранчливой Утки, но долгожданного напитка так и не получила. Зато моя трубка пошла по рукам. Женщины смачно затягивались и закатывали глаза под лоб:

– Ой, девушка, крепкий маккоо куришь, как бы цвет глаз не поблек, станешь старая, некрасивая, недолгую жизнь проживешь, – ворчала Боброматка.

– Правильно говоришь, соседка: долго жить – не курить, – проворчала Седая Сова.

– Не нравится – не кури, другим больше достанется, – к моей трубке протянулось сразу несколько рук.

– Чего расселась? С нами, видимо, веселее, чем в доме вождя?

– Расскажите, женщины, про яйца богов. Кто их видел?

– Сказки любишь? Только не сказки это. Серая Сойка те яйца видела. Слышала я, как Маленькая Лилия приставала с вопросами: где лежат, да сколько, и как туда залезть?

– Куда залезть?

– В развалины. Где табу.

– Эй, Серая Сойка, снова сказки мелешь болтливым языком? Рассказывай, что знаешь, приказала жена жреца.

Серая Сойка сжалась, как еж, словно хотела спрятаться в свою тень.

– О чем рассказывать?

– О яйцах богов, о чем еще! Слышишь, дети потерялись. Твой Бобрик и Муравьиная Богиня. Не ты ли сманила их рассказами?

– Никуда не сманивала.

– По тебе видно, что-то знаешь, – подозрительно посмотрела на нее Бранчливая Утка.

– Запрещено рассказывать, поэтому – никому ничего не расскажу.

– Кем запрещено?

– Жрец запретил.

– Жрец вправе запретить,– подтвердила Хохлатая Цапля. – Да. Он язык бога.

– Беда случилась, а жреца рядом нет. Говори, Серая Сойка. Рассказывай, что знаешь.

– Пусть расскажет, – поддержали остальные женщины, сгорая от любопытства.

– Раз беда случилась – табу ни при чем.

– Говори. Женщины должны знать тайны мужей.

– Воины без совета матерей, как младенцы без соски.

– У мужчин свои тайны. У нас – свои. Рассказывай, не стыдись.

– Не выдадим. Если б женщины не умели хранить секретов от мужей, человеческий род давно бы прервался.

– Рассказывай, – приказала хозяйка, доливая напиток в чашку Серой Совы. Та хлебнула, подавилась, прокашлялась, оглянулась и зашептала:

– В прошлом году после дождя шла я, ничего не замечая, кроме грибов – тьма их уродилась! – и опомниться не успела, как земля ушла из-под ног. Я провалилась по грудь, хотела подтянуться за коренья, но тут вдруг затрещало кругом, я и рухнула вниз, держась за кору большого пня. Летела долго, исцарапала руки и лицо, но упала мягко в ледяную хрустальную воду. Вошла в нее, как горячий нож в масло. Но выплыла наверх. Ох, и быстрый поток! – ни встать, ни шагнуть, ни осмотреться – закрутил, понес! Думала смерть пришла. Но заметила: вдруг светло стало, стены ярким светом горят, словно светлячками усыпаны. Пока плыла и давилась водой, заметила, что по краям ниш слеплены громадные белые гнезда, похожие на чаши для просушки маиса, а в них лежат большие яйца, белые и шершавые на вид, как мячи для игры. Издали не понятно, живые или скорлупа одна привиделась, но тут меня так развернуло на повороте, так ударило макушкой об угол, что захлебнулась, последний раз глянула вверх, а ледяной поток превратился в высокий водопад и вынес меня с другой стороны развалин. Шишек на голове набила больших, колени изодрала до костей, приползла домой лиловая вся, сплошная боль. Рассказала жрецу, а он меня за это к лютой пытке приговорил, чтобы разгневанные боги по моим следам не нашли путь к деревне.

– К пыткам приговорил? – подозрительно ее оглядела с ног до головы хозяйка. – К каким таким пыткам?

– Рассказывать не велено. Заклятие может сбыться.

Глаза женщин разгорелись. Огонь очага плясал на разгоряченных лицах. Серая Сойка бросила косой взгляд на жену жреца. Та нахмурила брови:

– Рассказывай без утайки! Не выдам.

– Старший Жрец решил изменить мой человеческий запах. Сначала он хотел сжечь поганое тело в яме и прах по ветру развеять, но пожалел "невинный плод". Носила я тогда в себе Кудрявого Кролика. Три дня жрец мои кишки каучуковой клизмой полоскал, мучал разными способами, наизнанку выворачивал рвотными травами, не давал ни есть, ни пить, и табу наложил на женское место.

– Табу на женское место? Это как?

– Это значит, что нельзя ни мужа, ни чужих мужиков с тех пор к себе допускать, пока не очищусь и не рожу.

– Бедная.

– Дальше рассказывай.

– Потом жрец попрыгал вокруг меня, окропил струей скунса и ушел к развалинам. Там он целый день плясал над провалом Танец Запутывания Следов, кружился, дымом дул. Сделал четыре деревянных тотема с кисточками из выдранных моих волос и обозначил место, где боги спят. А мне рассказывать об этом строго запретил. Табу. А если проговорюсь, он язык мой крючками вытащат и над углями повесит.

– Это все? Что было дальше?

– Он сказал, что даже шепотом никому нельзя ни слова, иначе боги найдут дорогу в деревню, дома спалят, никого не пощадят.

– Почему ты все это рассказала Маленькой Лилии?

– Не рассказывала. Да только Маленькая Лилия сама знает больше, чем я.

– Откуда ей знать? Кто проболтался?

– Крученая Губа.

– Она?

Все посмотрели на дочь жреца. Хохлатая Цапля замазывала едкой мазью последнюю ссадину на ее руках. Крученая Губа шипела сквозь зубы, но терпела.

– Эй, Крученая, отвечай, для чего девчонку сказками соблазнила, – потребовала Седая Сова.

– Я всего лишь припугнула для острастки, чтоб далеко не убегала и муравьев в дом больше не приносила.

– А ты откуда знаешь про развалины? – подозрительно прищурилась на дочь Хохлатая Цапля.

– Детки знают все, о чем родители на циновках шепчутся, – сказала Седая Сова, самая мудрая старуха на свете.

Женщины захихикали, кивая головами. Седую Сову уважали, ей скоро предстояло встретиться с Пернатым Змеем. У них наверху должен состояться подробный разговор, ведь она прожила долгую жизнь и видит каждого насквозь. Про всех оставшихся в живых доложит без утайки. Поэтому старухе старались угодить, не прекословить и вообще держаться от нее подальше.

– Зря ты ее напугала. Страх – родной брат любопытства, – продолжила старуха.

– Девчонка помешалась на яйцах богов, – оправдывалась Крученая Губа.

– А для чего они ей?

– Как для чего? Мы прозвали ее Муравьиной Богиней. Но ей этого мало, маленькая принцесса пожелала стать Богиней Богов. Так и сказала: "Скоро будете звать меня Богиней Богов", не меньше.

Женщины засмеялись. Крученая Губа сказала:

– Клянусь: если эта маленькая дрянь притащит в деревню еще какую-нибудь дерьмо, я точно ей голову оторву.

Женщины запричитали, бледнея от страха:

– Яйца богов – это не дерьмо, это беда, большая беда.

– Дети ушли в развалины, разбудят нашу смерть, плохо дело.

– Боги не муравьи, если взять у них яйцо – приползут в деревню, никого не пощадят. Не оставят в Солнечной Долине ни одного камня. Спалят небесным громом. Горе нам!

– А я что говорю? – затараторила Хохлатая Цапля. – Никак не угомонятся принцессы. Все беды из-за синеглазых. Раньше глупых детей кайманам скармливали, а теперь они выживают из-за жалости наших людей.

Женщины заголосили вразнобой, протягивая чаши за добавкой:

– Жалко детей, ой, жалко...

– Синеглазые снова прогневали богов. Табу нарушено! – кипятилась Хохлатая Цапля.

– Может, обойдется, может не туда пошли, – сказала Седая Сова. – Потеряться можно и в другой стороне. На болоте, например. Рано мы, женщины, смерть поминаем. Давайте, лучше о других делах поговорим.

– Младенца Болтливой Попугаихи муравьи искусали насмерть, – припомнила жена жреца.

– Не насмерть. Видела его: лежит на подушках, как ошпаренный, от боли не может заснуть. Обмазали белой глиной пополам с желтками яиц тукана – ожил, но целый день кричит, грудь не берет.

– А кто в этой беде виноват? Синеглазые! Все им дозволено. Законов не знают, и знать не хотят. С тех пор, как принцессу Глаза – в – Полнеба ввели в деревню, племя настрадалось от немилости богов. То жуки маис косят, то засуха, то омельгоны. Несчастья сплошные из-за принцесс! – продолжала Цапля, подливая гостьям шоколад. Те, качая головами, протягивали чашки за добавкой, и сами постепенно распалялись криками хозяйки:

– И некому защитить нас. Второй день без мужчин. Дети без отцов разбегаются по лесам, как дикие звери, непослушные стали, некого им теперь бояться.

– Правильно говоришь, хозяйка, непослушные дети стали, ой, непослушные.

– Да разве была когда-нибудь настоящая власть в Солнечной Долине? Нами правят женские подвязки, а не мужчины.

– Это правда. Наши воины слабее женщин.

– А вождь-то, "Несокрушимый", говорят, сокрушим.

– Правильно говоришь, Цапля, жена в его доме верховодит, а он лишь из кувшина брагу дует.

Страсти накалялись. Женщины припомнили обиды:

– Моему супругу ни разу синее перо за войну не пожаловал.

– А моего сына дубинкой спину отбил за потерянный лук.

Громче всех кричала Хохлатая Цапля:

– Жезл Длинноносого Карлика – вот что дает Несокрушимому власть. Всего лишь жезл. Давайте, женщины, отберем жезл и прогоним синеглазых принцесс,– предложила она.

– Правильно говоришь. Пора изгнать белоручек из Солнечной Долины, – поддержали разомлевшие от шоколада подруги.

– А зачем гнать? Лучше сделаем их рабынями! – в руках Крученой Губы змеями сверкнули навощенные веревки. – Привяжем за ноги к жерновам – пусть поработают за долги.

Я со всех сил припустила со двора Жабьего жреца.

Одна мысль стучала в голове: "Нужно спасти Маленькую Лилию".

Солнце наполовину закатилось за горные вершины. Как только оно скроется, и тьма проглотит землю, из нор выползут сотни змей. А змеи в нашей долине – твари беспощадные. И яда в них столько – что один укус может умертвить сотню воинов.

Так думала я, влетая в дом.

-15-

– Неужели в развалинах? – воскликнула мать, хватаясь за скалку. – Всыплю негоднице!

Мы побежали спасать Маленькую Лилию.

По рассказам Серой Сойки вход в провал вычислить было просто.

Четыре деревянных тотема с метелками из малиновых женских волос четко обозначили таинственный квадрат, по центру которого развернулся лаз в нижний мир.

Если найти четыре вершины квадрата, то вход в царство богов, тот нужник, куда бесследно провалилась Маленькая Лилия со своим телохранителем, мы найдем.

Мы с матерью не бежали, а летели, едва касаясь земли. Племя охотников Солнечной Долины должно бы гордиться нашими ногами. Чемпионскому призу "Крылатый бегун" самое место над нашим очагом.

От солнца на небе осталась жидкая полоска зари. Она таяла на глазах. А две гигантские тени, как души, бегущие впереди нас, становились все уже, ноги длиннее, а головы меньше и меньше.

Два тотема с ободранными волосами Серой Сойки мы отыскали очень быстро. У первого осталась мать, я ринулась ко второму. Нам нужно было вычислить середину квадрата, где находился оползень.

Сколько раз мы бродили здесь, собирая то улиток, то стручки ванили. Разве кто-нибудь подозревал о гнездовье таинственных богов? Никто не знал, что камни могут рухнуть в пропасть, где костей не собрать.

Боги или не боги плодились под развалинами, но сестренку дарить им на ужин не хотелось.

Мать осталась у первого тотема. Я добежала до второго, и мы рванули широким шагом навстречу друг другу. После каждого десятка шагов мы кричали в небо сквозь ладони "Уэуэу!" и отсчитывали дальше. Наконец, встретились и, не сговариваясь, разбежались в разные стороны: она – направо, я – налево, так чтобы последний луч заката оставался всегда у края век.

Через каждый десяток шагов мы снова кричали, и эхо разносило голоса по сонному царству.

Говорят, что с последним лучом Солнечная Долина погружается в сон. На самом деле она лишь по ночам и пробуждается. Из теней вылезают остроклювые совы, шуршат в листве ночные лакомки-ленивцы, а летучие мыши режут лезвиями крыльев лепешку луны. А сколько ненасытных пиявок и слизней-кровососов зависает ночью на ветках, поджидая неразумную добычу!

По ночам возвращается мир, который царствовал на земле задолго до появления людей. Он временно отступил в тень, остерегаясь огня и шумных танцев людей. Но мир зла жив и ждет часа, когда человек вновь превратится в добычу. Это рано или поздно случится. Растолстевшие люди растеряют злость, которая нужна каждому охотнику, и мир тьмы восстанет, а в нем каждая тварь – либо кровавый завтрак, либо жестокий палач.

Последний проблеск зари давно растаял, тени растворились в черном небе, на дне души окоченел страх. Я бежала, перепрыгивая через громоздкие развалины, и камни древних стен перекатывались под ногами. Змеи вытягивали головы из-под обломков и шипели. Они обманывались лунными контурами и бросались на тень, вонзая зубы в пустоту. Воздух пропах горечью смерти. Но я зорко вглядывалась в каждый камень и куст под ногами, пока голос матери вдруг не оборвался, угаснув эхом в темноте.

Она провалилась в западню!

Я помчалась в сторону оползня. Разум скашивал бег, но я привязала тень пути к Утренней звезде и вовремя нашла маму.

Принцесса висела над бездонной пропастью. На краю монолита белели хрупкие косточки пальцев. Мерцали звезды глаз.

Она молчала. Да. Она такая. Не звала на помощь.

– Уходи, – прошептала она, – Обвал. Спасайся.

– Нет, я тебя не оставлю.

– Прочь. Осыпается почва, отойди, как можно дальше, иначе вместе полетим вниз.

– Постарайся не кричать, чтобы не рухнул оползень,– я молча размахнулась, бросая веревку.

– Уйди, прошу тебя. Не беспокойся обо мне. Если правду сказала Серая Сойка, то я упаду в подземный поток, и меня вынесет с другой стороны развалин. Встречай меня там.

– А если подземная река пересохла? Ты разобьешься насмерть. Держись за веревку, ну!

Я снова закинула лассо, и петля плавно скользнула через голову на шею и дальше до подмышек. Веревка надежно обхватила ребра. Я медленно потянула. Но когда принцесса, дорогая моя, уже коленом зацепилась за край трещины и почти вскарабкалась наверх, почва дрогнула, корни затрещали, монолит накренился в сторону обвала.

Я почувствовала, что земля уходит из-под ног. Сердце провалилось в пустоту.

Мы полетели вниз!

Я бросилась к матери, на лету обхватив ее руками, и насмерть сцепила пальцы. Пусть провалимся в проклятую дыру, зато не расстанемся ни в том, ни в этом мире.

-16-

Подземная река сильно обмелела, и мы плюхнулись в густую болотную жижу. По лицам расползлись ошметки грязи, но из-под жутких масок сверкали счастливые глаза.

Я огляделась по сторонам.

Все было точно так, как описала Серая Сойка. Но где же чистая ледяная река? Вязкое мерзкое тесто из песка, серой глины и крошева льда медленно растекалось по руслу.

– Эй! – крикнула я.

От эха вздрогнули стены. Они разбили мой крик на множество голосов, умножили и вернули оглохшим ушам. Казалось, кто-то сильный и властный заговорил на непонятном языке.

– Какое долгое эхо! Эти стены умеют играть словами.

Слова превратились в поток невнятной речи.

– Хватит кричать, – сказала мать. – Лучше помоги выбраться из этого дерьма.

Она завязла по пояс, и грязь медленно засасывала ее. Ледяная жижа плотно облепила беременный живот, он колыхался от ударов невидимого бегуна, она согревала его руками и силилась выдернуть ноги из болотного плена.

– Дай руку! Скорее! – она, ухватившись за меня, подтянулась, и водоворот, громко чавкая, нехотя, выплюнул тяжелое тело на скользкую плиту.

Помогая друг другу, мы вскарабкались на уступ, круто переходящий в гнездовье. Здесь было теплее, хотя густой туман, крупными каплями оседал на коже, и, стекая по ногам, не позволял просохнуть.

– Где мы? Загадочное место. Сколько гнезд! Это колыбель богов?

– Здесь клоака богов, по-другому не назовешь.

– Стены гладкие, как зеркала. На них незнакомые узоры и знаки.

– Мы в разрушенной пирамиде, в нижней ее части. Она опрокинута вершиной к центру земли, – пригляделась принцесса.

– Никогда не думала, что пирамиды складываются, как устрицы.

– Не как устрицы, а как кристаллы. Помнишь тот ограненный алмаз из моего сундучка? Ну, тот, с которым ты так любила играть в колыбели. Он подобие пирамиды. Вернее, пирамида его подобие. В мире нет ничего прочнее алмаза.

– Я любила смотреть на Луну сквозь этот кристалл. Казалось, что на ней что-то написано.

– Боги строили пирамиды вершинами не только в небо, но почитали невидимый мир малых величин. Центр Земли и таинства кристаллов бесконечны, как бескрайний космос.

– Древние мастера были великанами? Разве хрупкие кости людей смогли бы сложить кладку из гигантских плит? Строителям пирамид было по силам перемещать горы и дробить скалы в песок